Если верить Ахкеймиону, у женщин отсутствует инстинктивное понимание морали. Для них все воплощенное, материализованное… Как он там выражался? А, да! Что для женщин "существование предшествует сущности". В силу природы пути, проходящие через их души, идут параллельно с теми, каких требуют моральные принципы. Женская душа более податлива, более сострадательна, более привязчива, чем мужская. В результате им труднее осознать свой долг, и потому женщины склонны путать эгоизм с правильностью поведения - вероятно, именно это она сейчас и делала.
Но для мужчин, чья приверженность высоким идеалам порой доходит до фанатизма, принципы - это тяжелейшая ноша, которую они либо тащат сами, либо перекладывают на других. В отличие от женщины, мужчина всегда способен понять, что ему должно делать, ведь это слишком отличается от того, что он хочет.
Сперва Эсменет почти поверила ему. А как еще можно объяснить его готовность рисковать их любовью?
Но потом поняла, что ей не дают покоя именно принципы, а не тупая женская неспособность разграничить надежду и благочестие. Разве она не отдала себя ему? Разве она не отказалась от своей жизни, от своего таланта?
Разве она не смягчилась, в конце концов?
И от чего она попросила его отказаться взамен? От человека, с которым он знаком всего несколько недель, - от чужака! Более того - от человека, которого, в соответствии с его же собственными принципами, он обязан был выдать. "Может, это у тебя женская душа?!" - хотелось крикнуть ей. Но она не могла. Если мужчины должны защищать женщин от окружающего мира, то женщины должны защищать мужчин от правды - словно каждый из них навсегда остается беззащитным ребенком.
Эсменет затаила дыхание, глядя, как Ахкеймион и Келлхус обмениваются неслышными, но явно смешными замечаниями. Ахкеймион расхохотался. "Я должна ему объяснить. Я должна как-то ему это объяснить!"
Даже когда плывешь, приходится иметь дело с течением.
Всегда с чем-то борешься.
Серве шла рядом с ней и то и дело нервно посматривала в ее сторону. Эсменет помалкивала, хотя знала, что девочке хочется поговорить. Учитывая обстоятельства, она казалась достаточно безвредной. Она была из тех женщин, которых постоянно насилуют и грабят. Будь Серве ее товаркой-проституткой в Сумне, - Эсменет втайне презирала бы ее. Она бы терпеть не могла ее красоту, ее молодость, ее белокурые волосы и светлую кожу - но более всего она бы злилась на ее уязвимость.
- Акка… - выпалила девушка, потом покраснела и уставилась себе под ноги. - Ахкеймион учит Келлхуса поразительным, невиданным вещам!
И даже этот ее милый акцент. Негодование всегда было тайным напитком шлюх.
Глядя в другую сторону, Эсменет отозвалась:
- Что, в самом деле?
Возможно, именно в этом и крылась проблема. Ахкеймион предложил Келлхусу стать учеником до того, как узнал про шпионов-оборотней Консульта, то есть до того, как уверился в том, что этот человек - Предвестник. Если, конечно, он и вправду Предвестник. Возможно, тут замешаны те самые маловразумительные принципы, о которых упоминал Ахкеймион, узы… Келлхус был его учеником, как Пройас или Инрау.
При этой мысли Эсменет захотелось сплюнуть.
Серве вдруг рванулась вперед, перепрыгивая через бугорки и продираясь сквозь спутанные травы.
- Цветы! - крикнула она. - Какие красивые!
Эсменет присоединилась к Ахкеймиону и Келлхусу, которые стояли и наблюдали за девушкой. Серве опустилась на колени перед кустом, усыпанным необычными бирюзовыми цветами.
- А, - сказал Ахкеймион, приблизившись к ней, - пемембис… Ты никогда прежде их не видела?
- Никогда, - выдохнула Серве.
Эсменет почудился запах сирени.
- Никогда? - переспросил Ахкеймион, срывая цветок.
Он обернулся, взглянул на Эсменет и подмигнул ей.
- Ты хочешь сказать, что никогда не слышала этой легенды?
Эсменет стояла рядом с Келлхусом, а Ахкеймион тем временем рассказывал историю: что-то про императрицу и ее кровожадных любовников. Так прошло несколько неуютных мгновений. Князь Атритау был высок, даже для норсирайца, и отличался крепким телосложением, неизбежно вызвавшим бы грубые домыслы у ее старых друзей в Сумне. Глаза у него были ослепительно-голубые, чистые и прозрачные; при взгляде на них вспоминались рассказы Ахкеймиона про древних северных королей. А в его манере держаться, в его изяществе было что-то, казавшееся не вполне… не вполне земным.
- Так вы жили среди скюльвендов? - в конце концов спросила Эсменет.
Келлхус рассеянно посмотрел на нее, потом перевел взгляд на Серве и Ахкеймиона.
- Да, некоторое время.
- Расскажите что-нибудь про них.
- Например?
Эсменет пожала плечами.
- Расскажите про их шрамы… Это такие награды?
Келлхус улыбнулся и покачал головой.
- Нет.
- А что тогда?
- На этот вопрос так просто не ответишь… Скюльвенды верят лишь в действие, хотя сами они никогда не сказали бы так. Для них реально только то, что они делают. Все остальное - дым. Они даже жизнь называют "сьюртпиюта", что означает - "движущийся дым". Для них человеческая жизнь - не есть что-то конкретное, что-то такое, чем можно владеть или что можно обменять, это скорее путь, направление действий. Путь одного человека может сплетаться с другими, например с путями соплеменников; его можно указывать, если имеешь дело с рабом, его можно прервать, убив человека. Поскольку последний вариант - это действие, прекращающее действия, скюльвенды считают его самым значительным и самым истинным изо всех действий. Краеугольным камнем чести. Но шрамы, они же свазонды, не прославляют отнятие жизни, как, похоже, считают в Трех Морях. Они отмечают… ну, можно сказать, точку пересечения путей, точку, в которой одна жизнь уступила движущую силу другой. Например, тот факт, что Найюр носит столько шрамов, означает, что его ведет движущая сила многих. Его свазонды - нечто большее, чем награды, чем перечень его побед. Это - свидетельство его реальности. С точки зрения скюльвендов, он - камень, повлекший за собой лавину.
Эсменет в изумлении уставилась на Келлхуса.
- А я думала, что скюльвенды - грубые варвары. Но ведь подобные верования слишком утонченны для дикарей!
Келлхус рассмеялся.
- Все верования слишком утонченны.
Его сияющие голубые глаза словно бы удерживали Эсменет.
- А что касается "варварства"… Я боюсь, этим словом принято называть то, чего не понимаешь и что представляет собой угрозу.
Сбитая с толку Эсменет уставилась на траву у своих сандалий. Потом взглянула на Ахкеймиона и обнаружила, что он по-прежнему стоит рядом с Серве, но смотрит на нее. Он понимающе улыбнулся и принялся дальше рассказывать про качающиеся на ветру цветы.
"Он знал, что это произойдет".
Затем откуда-то донесся голос Келлхуса:
- Так, значит, ты была шлюхой.
Потрясенная Эсменет подняла голову, по привычке прикрывая татуировку на тыльной стороне руки.
- А если да, то что с того?
Келлхус пожал плечами.
- Расскажи мне что-нибудь…
- Например? - огрызнулась Эсменет.
- Каково это: ложиться с мужчиной, которого не знаешь?
Эсменет хотелось возмутиться, почувствовать себя оскорбленной, но в его манерах была какая-то искренность, сбивающая с толку - и вызывающая отклик в душе.
- Неплохо… иногда, - сказала она. - Иногда - невыносимо. Но нужно же как-то зарабатывать на жизнь. Просто таков порядок вещей.
- Нет, - отозвался Келлхус. - Я просил рассказать, каково это…
Эсменет откашлялась и смущенно отвела взгляд. Она заметила, как Ахкеймион коснулся пальцев Серве, и ощутила укол ревности. Она нервно рассмеялась.
- Какой странный вопрос…
- Тебе никогда его не задавали?
- Нет… то есть да, конечно, но…
- И что ты отвечала?
Эсменет помолчала. Она была взволнованна, испугана и ощущала странный трепет.
- Иногда, после сильного дождя, улица под моим окном становилась изрыта колеями от тележных колес, и я… я смотрела на них и думала, что моя жизнь похожа…
- На колею, протоптанную другими.
Эсменет кивнула и сморгнула слезинки.
- А в другое время?
- Шлюхи - они, вообще-то, лицедейки, об этом надо помнить. Мы играем…
Она заколебалась и взглянула в глаза Келлхусу, будто там содержались нужные слова.
- Я знаю, Бивень говорит, что мы унижаем себя, что мы оскорбляем божественность нашего пола… иногда так оно и есть. Но не всегда… Часто, очень часто, когда все эти мужчины лежали на мне, хватали ртом воздух, словно рыбы, думая, что они владеют мною, трахают меня, - мне было жалко их. Их, а не себя. Я становилась скорее… скорее вором, чем шлюхой. Я дурачилась, дурачила их, смотрела на себя со стороны, будто на отражение в серебряной монете. Это было так, как будто… как будто…
- Как будто ты свободна, - сказал Келлхус.
Эсменет улыбнулась и нахмурилась одновременно; она была обеспокоена интимными подробностями их разговора, потрясена поэтичностью собственного озарения и в то же время чувствовала странное облегчение, будто сбросила с плеч тяжелую ношу. Ее колотило. И Келлхус казался таким… близким.
- Да…
Она попыталась скрыть дрожь в голосе.
- Но откуда…
- Так мы узнали о священном пемембисе, - сказал Ахкеймион, подходя к ним вместе с Серве. - А что вы узнали?
Он бросил на Эсменет многозначительный взгляд.
- Каково это: быть тем, кто мы есть, - ответил Келлхус.
Иногда, хотя и нечасто, Ахкеймион оглядывал окрестности и просто знал, что идет той же, что и две тысячи лет назад, дорогой. Он застывал, как будто замечал в зарослях льва, или просто озирался по сторонам, изумленно, ничего не понимая. Его сбивало с толку узнавание, знание, которого не могло быть.
Сесватха когда-то проходил по этим самым холмам, спасаясь бегством из осажденного Асгилиоха, стремясь вместе с сотней прочих беженцев отыскать путь через горы, бежать от чудовищного Цурумаха. Ахкеймион поймал себя на том, что то и дело оглядывается и смотрит на север, ожидая увидеть на горизонте черные тучи. Он обнаружил, что хватается за несуществующие раны и отгоняет прочь картины битвы, в которой он не сражался: поражение киранейцев при Мехсарунате. Он осознал, что движется, как автомат, лишенный надежды и любых желаний, кроме стремления выжить.
В какой-то момент Сесватха оставил своих спутников и ушел в одиночестве бродить между продуваемых ветром скал. Где-то неподалеку отсюда он нашел маленькую темную пещерку и забился туда, свернувшись, словно пес, обхватив колени, визжа, подвывая, моля о смерти… Когда настало утро, он проклял богов за то, что все еще дышит…
Ахкеймион поймал себя на том, что смотрит на Келлхуса, и руки у него дрожат, а мысли путаются все больше и больше.
Обеспокоенная Эсменет спросила его, что случилось.
- Ничего, - бесцеремонно отрезал он.
Эсменет улыбнулась и сжала его руку, словно показывая, что доверяет ему. Но она все понимала. Ахкеймион замечал, как она с ужасом поглядывает на князя Атритау.
Время шло, и постепенно Ахкеймион начал успокаиваться и приходить в себя. Похоже, чем дальше они удалялись от пути Сесватхи, тем лучше у него получалось притворяться. Ахкеймион, сам того не заметив, завел остальных так далеко, что они просто не успели бы вернуться к Священному воинству до наступления темноты, и потому предложил поискать место для ночевки.
Фиолетовые облака смягчили облик гор. К вечеру путники отыскали на высоком квадратном уступе рощицу цветущих железных деревьев. Они направились туда, взбираясь по исчерченному бороздами склону горы. Келлхус первым заметил развалины: они наткнулись на руины небольшого айнритийского храма.
- Это что, гробница? - спросил Ахкеймион, ни к кому конкретно не обращаясь, когда они пробирались к древнему фундаменту через заросли кустов и высокую траву. Он понял, что найденная роща на самом деле была разросшейся аллеей. Железные деревья стояли рядами; их темные ветви блестели пурпуром и белизной, покачиваясь под теплым вечерним ветерком.
Путники миновали каменные глыбы, потом вскарабкались на осыпавшиеся стены и обнаружили за ними мозаичный пол с изображением Айнри Сейена; голова пророка была погребена под обломками, руки, окруженные ореолом, раскинуты в стороны. Некоторое время все четверо просто бродили, изучая окрестности, протаптывая тропки в густой траве и поражаясь тому, что это место оказалось заброшенным.
- Пепла нет, - заметил Келлхус, поковыряв ногой песчаную почву. - Похоже, строение просто рухнуло от старости.
- Такое красивое, - сказала Серве. - Как можно было это допустить?
- После того как Гедея оказалась захвачена фаним, - объяснил Ахкеймион, - нансурцы ушли с этих земель… Наверное, они сделались слишком уязвимы для налетов… Должно быть, тут везде подобные развалины.
Они набрали сухих веток. Ахкеймион развел костер колдовским словом и лишь потом понял, что разжег его на животе Последнего Пророка. Усевшись на камни по разным сторонам изображения, они продолжили разговор, и огонь казался все ярче по мере того, как вокруг темнело.
Они пили неразбавленное вино, ели хлеб, лук-порей и солонину. Ахкеймион переводил обрывки текстов, сохранившихся на мозаике.
- Маррукиз, - сказал он, изучая стилизованную печать с надписью на высоком шайском. - Это место когда-то принадлежало Маррукизу, духовной общине при Тысяче Храмов… Если я правильно помню, она была уничтожена, когда фаним захватили Шайме… Значит, это место было заброшено задолго до падения Гедеи.
Келлхус тут же задал несколько вопросов касательно духовных общин - ну конечно же! Поскольку Эсменет разбиралась в тонкостях жизни Тысячи Храмов куда лучше его, Ахкеймион предоставил отвечать ей. В конце концов, она спала со священниками всех мыслимых общин, сект и культов…
Трахала их.
Слушая ее объяснения, Ахкеймион разглядывал ремешки своей сандалии. Он понял, что ему нужна новая обувь. И его охватила глубокая печаль, злосчастная печаль человека, которого изводит все до последней мелочи. Где он найдет сандалии среди этого безумия?
Ахкеймион извинился и отошел от костра.
Некоторое время он сидел за пределами круга света, на обломках, свалившихся в рощу. Все вокруг было черным, кроме железных деревьев, но их цветущие кроны, медленно покачивавшиеся на ветру, в лунном свете казались таинственными и неземными. Их горьковато-сладкий запах напоминал о садах Ксинема.
- Опять хандришь? - раздался за спиной голос Эсменет.
Ахкеймион обернулся и увидел ее в полумраке, окрашенную в те же бледные тона, что и все вокруг. Он поразился, как ночь заставляет камень походить на кожу, а кожу - на камень. Потом Эсменет очутилась в его объятиях и принялась целовать его, стягивая с него льняную рясу. Он прижал ее к треснувшему алтарю; его руки шарили по ее бедрам и ягодицам. Она на ощупь отыскала его член и ухватила обеими руками.
Они слились воедино.
Потом, стряхивая грязь с кожи и с одежды, они улыбнулись друг другу понимающей, робкой улыбкой.
- Ну и что ты думаешь? - спросил Ахкеймион.
Эсменет издала странный звук, нечто среднее между смешком и вздохом.
- Ничего, - сказала она. - Ничего такого нежного, распутного и восхитительного. Ничего такого волшебного, как это место…
- Я имел в виду Келлхуса.
Вспышка гнева.
- Ты что, вообще ни о чем больше не думаешь?
У Ахкеймиона перехватило дыхание.
- Как я могу?
Эсменет сделалась отчужденной и непроницаемой. Над развалинами зазвенел смех Серве, и Ахкеймион поймал себя на том, что гадает - что же такого сказал Келлхус.
- Он необычный, - пробормотала Эсменет, старательно не глядя на Ахкеймиона.
"Ну и что же мне делать?" - захотелось крикнуть ему.
Но он промолчал, пытаясь задушить рев внутренних голосов.
- У нас есть мы, - внезапно сказала Эсменет. - Ведь правда, Акка?
- Конечно, есть. Но что…
- Но что еще имеет значение, если мы есть друг у друга?
Вечно она его перебивает…
- Сейен милостивый, женщина, он - Предвестник!
- Но мы можем бежать! От Завета. От него. Мы можем спрятаться. Мы с тобой, вдвоем!
- Но, Эсми… Эта ноша…
- Не наша! - прошипела она. - Почему мы должны страдать из-за нее? Давай убежим! Ну пожалуйста, Акка! Давай оставим все это безумие позади!
- Глупости, Эсменет. От конца света не убежишь! А если бы нам и удалось бежать, я стал бы колдуном без школы - волшебником, Эсми! Это еще хуже, чем быть ведьмой! Они откроют охоту на меня. Все они - не только Завет. Школы не терпят волшебников…
Он с горечью рассмеялся.
- Мы даже не доживем до того, чтобы нас убили.
- Но это же впервые, - произнесла она ломким голосом. - Я впервые…
Что-то - быть может, ее безутешно поникшие плечи или то, как она сложила руки, запястье к запястью, - толкнуло Ахкеймиона к ней: поддержать, обнять… Но его остановил перепуганный крик Серве.
- Келлхус просит вас скорее подойти! - крикнула она из темноты. - Там, вдали, факелы! Всадники!
Ахкеймион нахмурился.
- У кого там хватило дури шляться по горам среди ночи?
Эсменет не ответила. От нее и не требовался ответ.
Фаним.
Пока они пробирались через темноту, Эсменет мысленно обзывала себя дурой. Келлхус затоптал костер, превратив мозаичное изображение Последнего Пророка в созвездие беспорядочно разбросанных углей. Они поспешно перебежали открытый участок и присоединились к Келлхусу, спрятавшемуся в траве за грудой обломков.
- Смотрите, - сказал князь Атритау, указывая вниз.
У Эсменет и так перехватило дух от слов Ахкеймиона, а от того, что она увидела теперь, ей окончательно сделалось нечем дышать. Вереницы факелов извивались во тьме, двигаясь вдоль крутых склонов, по которым проходила единственная возможная дорога к разрушенному святилищу. Сотни сверкающих точек. Язычники, едущие, чтобы ограбить их. Если не хуже…
- Они скоро будут здесь, - констатировал Келлхус.
Эсменет изо всех сил пыталась совладать с внезапно захлестнувшим ее ужасом. Может случиться все, что угодно, - даже с такими людьми, как Ахкеймион и Келлхус! Мир крайне жесток.
- Может, если мы спрячемся…
- Они знают, что мы здесь, - пробормотал Келлхус. - Наш костер. Они движутся на свет костра.
- Значит, надо посмотреть, что там, - сказал Ахкеймион.
Потрясенная его тоном, Эсменет взглянула в сторону колдуна - и попятилась в страхе. Глаза и рот Ахкеймиона вдруг вспыхнули белым светом, а слова прозвучали подобно раскату грома. Затем на земле между вытянутыми руками Ахкеймиона появилась линия, такая яркая, что Эсменет вскинула руки, защищаясь от слепящего сияния. Эта безукоризненно прямая линия ринулась вперед и вверх, врезалась в облака и, озарив их, ушла в бесконечную тьму…
"Небесный Барьер! - подумала Эсменет. - Напев из рассказов Ахкеймиона про Первый Апокалипсис".
Тени запрыгали по далеким обрывам. Горы осветились, словно выхваченные из темноты вспышкой молнии. И Эсменет увидела вооруженных всадников, целую колонну; они кричали в страхе и пытались усмирить перепуганных лошадей. Она увидела потрясенные лица…