Глава 14. Анвурат
"Есть некое отличие в знании, что внушает уважение. Вот почему истинный экзамен для каждого ученика лежит в унижении его наставника".
Готагга, "Первый аркан"
"Дети здесь вместо палок играют с костями, и когда я вижу их, то невольно задумываюсь: правоверной плечевой костью они размахивают или языческой?"
Неизвестный автор "Письмо из Анвурата"
4111 год Бивня, конец лета, Шайгек
Икурей Конфас просмотрел последние донесения разведки, заставив Мартема стоять рядом в неведении. Полотняные стены штабного шатра были свернуты и подняты, дабы облегчить движение. Офицеры, гонцы, секретари и писцы сновали туда-сюда между освещенным шатром и окружающей темнотой нансурского лагеря. Люди тихо переговаривались; их лица были настолько непроницаемы, что по ним почти ничего нельзя было понять; взгляды сделались вялыми от настороженного ожидания битвы. Эти люди были нансурцами, и ни один народ не потерял в стычках с фаним столько своих сыновей, как они.
Какая битва! И он - он! Лев Кийута! - будет в ней кем-то чуть повыше младшего офицера…
Ну да ничего. Пусть она будет солью к меду, как говорят айноны. Горечь сделает месть более сладкой.
- Я решил, что, когда рассветет и скюльвендский пес поведет нас в битву, - сказал Конфас, все еще изучая документы, разложенные перед ним на столе, - ты, Мартем, будешь моим представителем.
- Будут ли у вас какие-либо особые указания? - чопорно поинтересовался генерал.
Конфас поднял голову и удостоил этого человека с квадратной челюстью изучающего взгляда. Почему он до сих пор позволяет Мартему носить синий генеральский плащ? Ему следовало бы продать этого идиота работорговцам.
- Ты думаешь, что я даю тебе это поручение потому, что доверяю тебе так же сильно, как не доверяю скюльвенду… Но ты ошибаешься. Как бы я ни презирал этого дикаря, как бы мне ни хотелось увидеть его мертвым, я доверяю ему в вопросах войны…
Да и неудивительно, подумалось Конфасу. Каким бы странным это ни казалось, некоторое время этот варвар был его учеником. Со времен битвы при Кийуте, если не дольше…
Неудивительно, что Судьбу называют блудницей.
- Но ты, Мартем, - продолжал Конфас, - тебе я вообще едва ли доверяю.
- Тогда почему вы даете мне такое задание?
Никаких заверений в собственной невиновности, никаких уязвленных взглядов или стиснутых кулаков… Лишь стоическое любопытство. Конфас вдруг осознал, что Мартем, при всех своих слабостях, остается незаурядным человеком. Да, это будет серьезная потеря.
- Из-за твоего незавершенного дела. - Конфас вручил несколько листов своему секретарю, потом опустил голову, словно изучая следующий пергаментный свиток. - Мне только что сообщили, что скюльвенда сопровождает князь Атритау.
Он одарил генерала ослепительной улыбкой.
На миг Мартем застыл с каменным лицом.
- Но я же вам сказал… Он… он…
- Довольно! - прикрикнул Конфас. - Сколько времени прошло с тех пор, когда ты в последний раз извлекал свой меч из ножен, а? Если бы я сомневался в твоей верности, я бы посмеялся над твоей доблестью… Нет. Ты будешь только наблюдать.
- Тогда кто…
Но Конфас уже махнул рукой, подзывая троих - убийц, предоставленных его дядей. Двое, по внешности нансурцы, были всего лишь внушительными - а вот на третьего, чернокожего зеумца, даже офицеры Конфаса поглядывали с опаской. Он возвышался над толпой на добрую голову; у него была грудь, как у буйвола, и желтые глаза. Он был облачен в тунику в красную полоску и в чешуйчатый доспех императорских наемных частей, хотя за спиной у него висела кривая сабля, талвар.
Зеумский танцор с мечом. Ксерий проявил воистину императорскую щедрость.
- Эти люди, - сказал Конфас, холодно глядя на генерала, - выполнят работу…
Он подался вперед и понизил голос, чтобы его нельзя было подслушать.
- Но ты, Мартем, именно ты принесешь мне голову Анасуримбора Келлхуса.
Что промелькнуло в его глазах? Ужас? Или надежда?
Конфас снова откинулся на спинку кресла.
- Можешь для удобства завернуть ее в плащ.
Протяжное пение труб айнрити разорвало предрассветный полумрак, и Люди Бивня поднялись, уверенные в своей победе. Они закрепились на южном берегу. Они уже встречались с этим врагом и сокрушили его. Они вступят в битву всей своей объединенной мощью. И что самое важное, среди них шел сам Бог - они видели его в тысячах блестящих глаз. Им казалось, будто копья превратились в знаки Бивня.
Повсюду звучали команды танов, баронов и их майордомов. Люди поспешно облачались. Между шатрами потоком текли всадники. Воины в доспехах становились в кружок, опускались на колени и молились. Они передавали друг другу вино, поспешно ломали и проглатывали хлеб. Отряды двигались к своим местам в строю; одни пели, другие держались настороженно. Жены и проститутки, сбившись в небольшие группки, махали руками и яркими шарфами проезжающим кавалеристам. Жрецы нараспев произносили самые проникновенные благословения.
Когда солнце позолотило воды Менеанора, айнрити уже выстроились на поле. В нескольких сотнях шагов напротив них тянулась огромная дуга - серебристые доспехи, пестрые халаты, гарцующие лошади. От южных возвышенностей до темных вод Семписа, и до самого горизонта, куда ни глянь, повсюду были фаним. Крупные отряды всадников рысцой двигались через северные луга. На стенах и башнях Анвурата поблескивало оружие. На юге, у мелководья, обнесенного дамбой, темнел строй копейщиков. На холмах, спускающихся к морю, тоже скопились всадники. Казалось, будто все вокруг кишит язычниками.
Строй айнрити бурлил, в соответствии с привычками и ненавистью народов, составлявших его. Буйные галеоты сыпали оскорблениями и насмешками, припоминая кианцам предыдущую бойню. Величественные рыцари Конрии выкрикивали проклятия из-за посеребренных боевых масок. Свирепые туньеры обменивались клятвами со своими братьями по оружию. Дисциплинированные нансурцы стояли неподвижно, ожидая приказов своих офицеров. Шрайские рыцари, сжав губы, смотрели в небо и страстно молились.
Надменные айноны, тревожащие и бесстрастные в своей белой боевой раскраске. Тидонцы в черных доспехах, угрюмо оценивающие количество дворняг, которое им придется перебить.
Сотни сотен знамен реяли на утреннем ветру.
Что за сделку он совершил? Сменял войну на женщину…
Найюр во главе небольшого отряда офицеров, наблюдателей и гонцов поднялся по каменистому склону холма, возвышающегося посреди лугов. Келлхус ехал рядом с ним. Пройас снабдил Найюра рабами, и они поспешно исполняли его приказы, сгружая подмости с повозок, устанавливая навесы и раскладывая ковры на земле. Рабы подняли его знамя, сделанное специально для этого случая: две молнии, вышитые на белом шелке, каждая перехвачена поперечными красными нашивками, а по бокам размещены конские хвосты, развевающиеся на ветру с моря.
Айнрити уже прозвали его "Знамя-Свазонд". Знак их Господина Битвы.
Найюр подъехал к краю и изумленно оглядел открывшуюся его взгляду картину.
Внизу, насколько хватало глаз, темнело Священное воинство и терялось вдали - огромные прямоугольники пехотинцев, шеренги и колонны рыцарей в отполированных доспехах. Напротив них по холмам и лугам рассыпались ряды язычников, сверкающие под лучами утреннего солнца. В отдалении виднелась крепость Анвурат - настолько маленькая отсюда, что ее можно было заслонить двумя пальцами; ее стены и парапеты украшали шафрановые знамена.
В воздухе висел гул бесчисленных возгласов. Неясные отзвуки далеких боевых труб заглушались пронзительным пением таких же труб, но поближе. Найюр вдохнул полной грудью и почувствовал запахи моря, пустыни и речной сырости - и ничего от этого нелепого зрелища, разворачивающегося перед ним. Если закрыть глаза и заткнуть уши, можно вообразить, будто он здесь один…
Он спешился, надменно сунув поводья дунианину. Оглядывая равнину, Найюр принялся выискивать слабые места в построении айнрити. Через милю их знамена превращались в выступы над кружевом шеренг, потому Найюру оставалось лишь принять на веру, что расположенные подальше Великие Имена построились именно так, как было договорено. Айноны, вставшие на самом краю южного фланга, отсюда казались темными пятнами, протянувшимися вдоль невысоких склонов прибрежных холмов.
Найюр вдруг осознал присутствие Келлхуса и прищурился. Келлхус был одет в накидку из белой парчи, с разрезами до самой талии, на конрийский манер, так, чтобы она не мешала двигаться. Под этим одеянием на нем были кианские латы - возможно, прихваченные с равнины Битвы, - и плиссированная юбка конрийского рыцаря. Шлем он взял нансурский, с открытым лицом, даже без наносника. Как всегда, из-за левого плеча дунианина выглядывала длинная рукоять меча. Из-за кожаного пояса торчали два ножа грубой работы, с рукоятками, изукрашенными в туньерском зверином стиле. На накидке кто-то вышил справа на груди красный Бивень Священной войны.
От этого соседства у Найюра мурашки побежали по коже.
Что за сделку он совершил?
Никогда еще у Найюра не было такой тяжелой ночи, как предыдущая. Почему? - кричал он Менеанору. Почему он согласился учить дунианина войне? Войне! Ради Серве? Ради безделушки, подобранной в Степи?
Ради пустого места?
За прошедшие месяцы он сменял многое. Честь на обещание мести. Кожу на бабские шелка. Свой якш на шатер принца. Сотни немытых утемотов на тысячи и тысячи айнрити…
"Господин Битвы… Король племен!"
Несмотря ни на что, эта мысль пьянила его, да так, что от ликования у него шла кругом голова. Какое войско! Оно протянулось от реки до холмов, почти на семь миль, и все равно стоит во много рядов! Народ никогда не смог бы собрать такую орду, даже если опустошить все якши и посадить в седло всех до последнего мальчишки. И он, Найюр урс Скиоата, укротитель коней и мужей, командует этим войском! Чужеземные принцы, графы и палатины, бесчисленные таны и бароны и даже сам экзальт-генерал подчиняются ему! Икурей Конфас, ненавистный победитель при Кийуте!
Как к этому отнесется Народ? Станут ли они восхвалять его? Или будут плеваться и поносить его имя всю оставшуюся жизнь?
Но разве не всякая война, не всякое сражение святы? Разве победа не есть знак праведности? Если он сокрушит фаним, бросит их к своим ногам, как тогда Народ отнесется к его сделке? Скажут ли они в конце концов: "Этот человек, проливший множество крови, воистину из нашей земли"?
Или они станут перешептываться у него за спиной, как перешептывались всегда? Станут смеяться над ним, как всегда смеялись?
"Ты - имя нашего позора!"
А если он преподнесет Народу айнрити? Что, если он погубит их? Что, если он прискачет домой с головой Икурея Конфаса у седла?
- Скюльвенд, - сказал стоящий рядом Анасуримбор.
"Этот голос!"
Найюр, моргнув, взглянул на Келлхуса.
"Скаур! - кричали глаза дунианина. - Здесь наш враг - Скаур!"
Найюр повернулся к ожидающим айнрити. Он слышал, как они тихо переговариваются позади. Все Великие Имена, за исключением Пройаса, прислали своих представителей - как полагал Найюр, и для того, чтобы давать советы, и для того, чтобы приглядывать за ним. Он помнил многих из них по советам Великих и Малых Имен: тан Ганрикка, генерал Мартем, барон Мимарипал и прочие. Отчего-то у него вдруг засосало под ложечкой…
"Надо сосредоточиться! Здесь враг - Скаур!"
Он сплюнул на пыльную траву. Все было готово. Айнрити построились с воодушевляющей быстротой и точностью. Скаур расположил свои войска именно так, как ожидал Найюр. Вроде бы сделано все, что можно, и все-таки…
"Время! Мне нужно время!"
Но времени у него не было. Война пришла, и он согласился отдать ее секреты в обмен на Серве. Он согласился уступить последнее средство воздействия, которым владел. После этого у него не останется ничего, чтобы обеспечить его возмездие. Ничего! После этого у Келлхуса не останется никаких причин сохранять ему жизнь.
"Я опасен для него. Единственный человек, знающий его тайну…
Так что же она такое, что он согласился погубить себя ради нее? Что она такое, что он согласился в обмен на нее отдать войну?
Со мной что-то неладно… Что-то неладно.
Нет! Ничего! Ничего!"
- Командуйте общее наступление! - рявкнул он, снова поворачиваясь к полю битвы. Сзади зазвучал хор взволнованных голосов. Вскоре небо разорвало пение труб.
Келлхус неотрывно смотрел на него своими сияющими, пустыми глазами.
Но Найюр уже отвел взгляд и принялся осматривать просторы, открывающиеся на западе, и выстроившиеся там шеренги и прямоугольники Священного воинства. Длинные шеренги доспешных всадников рысью двинулись вперед, за ними - располагавшиеся позади пехотинцы; они шли, словно человек, спешащий поприветствовать друга. Выстроившиеся примерно в полумиле от них фаним ждали, пока айнрити преодолеют этот отрезок пересеченной местности, сдерживали своих разгоряченных породистых коней и пригибались к их шеям, поднимая копья и щиты. С холмов понесся рокот барабанов.
Дунианин маячил на краю видимости, царапающий, словно смертный укор.
"Что-то неладно…"
Лорды айнрити, стоявшие позади, запели.
По всей протяженности строя рыцари айнрити быстро обогнали пеших воинов. Из кустарника разбегались зайцы, мчались по иссушенной земле. Подкованные копыта сминали сухую траву. Вскоре Люди Бивня пересекли кочковатое пастбище; за ними тянулся огромный шлейф пыли. Небо потемнело от стрел язычников. Пронзительно заржали падающие лошади. Рыцари в доспехах катились по земле, и их топтали свои же соратники. Но Люди Бивня сокрушили поле копытами своих коней. Подпрыгивающие наконечники копий принялись описывать круги перед приближающейся стеной язычников, что словно была обнесена изгородью из серебристых шипов. Ненависть стискивала зубы. Военные кличи превратились в крики экстаза. Сердца и тела звенели от восторга. Есть ли еще что-либо столь же чистое, столь же ясное? Войско, раскинувшееся, словно распростертые руки, обняло своих врагов.
Проповедь была проста.
Бей.
Умирай.
Серве осталась совсем одна. Она избегала общества жрецов и женщин, собравшихся на молитву в разных уголках лагеря. Она уже помолилась своему богу. Она поцеловала его и заплакала, когда он уехал, чтобы присоединиться к скюльвенду.
Серве сидела у их костра и кипятила воду для чая, как велел жрец-целитель Пройаса. Ее смуглые руки и плечи горели под лучами встающего солнца. Здесь под редкой травой скрывался песок, и Серве чувствовала, как песчинки натирают нежную кожу под коленками. Шатер вздымался и хлопал, словно паруса корабля на ветру, - странная песня, со вставленными наугад крещендо и бессмысленными паузами. Серве не боялась, но ее беспокоили разные мысли, вгоняющие в замешательство.
"Почему он должен рисковать собой?"
Потеря Ахкеймиона наполнила ее жалостью к Эсменет и страхом за себя. До его исчезновения Серве словно бы не осознавала, что живет посреди войны. Это скорее походило на паломничество - не такое, когда верующие путешествуют, чтобы посетить какое-либо священное место, а такое, когда люди пускаются в путь, чтобы доставить что-либо святое.
Чтобы доставить Келлхуса.
Но если Ахкеймион, великий колдун, мог исчезнуть, стать жертвой обстоятельств, не может ли оказаться так, что и Келлхус тоже исчезнет?
Эта мысль не столько пугала ее - она была слишком невероятной, - сколько сбивала с толку. Человек не может бояться за Бога, но человек может недоумевать, не понимая, следует ли ему бояться.
Боги могут умереть. Скюльвенды поклоняются мертвому Богу.
"А Келлхус боится?"
Это тоже было немыслимо.
Серве показалось, будто она услышала что-то позади - тень какого-то звука, - но тут у нее закипела вода. Она встала, чтобы снять грубый чайник при помощи палок. Как ей не хватало рабов Ксинема! Ей удалось поставить чайник на землю, не обжегшись, - небольшое чудо. Серве выпрямилась, переводя дыхание и потирая поясницу, и тут теплая рука обняла ее и легла на ее раздавшийся живот. Келлхус!
Улыбнувшись, Серве полуобернулась, прижалась щекой к его груди и обвила его шею рукой.
- Что ты делаешь? - рассмеялась она и озадачилась. Келлхус словно бы стал пониже. Он что, стоит в каком-то углублении?
- Война вызывает голод, Серве. А голод некоторого рода следует удовлетворять.
Серве зарделась и снова подивилась тому, что он избрал ее - ее!
"Я ношу его ребенка".
- Но как? - пробормотала она. - А как же битва? Разве ты о ней не беспокоишься?
Его глаза смеялись; он увлек ее ко входу в их шатер.
- Я беспокоюсь о тебе.
Его айнритийская свита переговаривалась и веселилась у него за спиной, восклицая на разные голоса: "Смотрите! Смотрите!"
Куда бы Найюр ни обращал взор, повсюду он видел великолепие и ужас. Справа от него галеоты и тидонцы галопом скакали через северные пастбища навстречу толпам кианских кавалеристов. Прямо перед ним тысячи конрийских рыцарей гнали лошадей к высотам Анвурата. Слева от него туньеры, а за ними нансурские колонны неумолимо продвигались на запад. И лишь край южного фланга, скрытый завесой пыли, оставался загадкой.
Сердце Найюра колотилось. Дыхание сделалось прерывистым. "Слишком быстро! Все происходит слишком быстро!"
Саубон и Готьелк обратили в бегство фаним и теперь гнались за ними сквозь тучи пыли.
Пройас со своими рыцарями в тяжелых доспехах врезался в ощетинившуюся копьями огромную шайгекскую фалангу. Его пехотинцы двигались за ним по пятам и теперь скопились под южными бастионами Анвурата; они несли с собой мантелеты и огромные лестницы, поверху окованные железом. Лучники держали галереи под непрерывным обстрелом, а люди и упряжки быков тем временем волокли на позиции разнообразные осадные машины.
Скайельт и Конфас продвигались по лугу на юг, придерживая свою кавалерию в резерве. Им преграждал путь ряд земляных укреплений, невысоких, но слишком крутых, чтобы штурмовать их верхом. Как и предполагал Найюр, сапатишах разместил за насыпями новобранцев. Благодаря этим укреплениям весь центр войска Скаура мог бы оказаться недоступным для атаки, если бы Найюр не приказал вытащить из болот несколько сотен плотов и раздать их туньерам и нансурцам. И вот теперь нансурцы под градом копий и дротиков устанавливали первые плоты, превращая их в импровизированные пандусы.
Генерал Сетпанарес и его десятки тысяч айнонских рыцарей оставались невидимыми. Найюр мог рассмотреть лишь самый край пехоты, выстроившейся фалангой - с этого расстояния они казались не более чем тенью фаланги, - но ничего более.
"Псы уже грызут мои внутренности!"
Он взглянул на Келлхуса.
- Поскольку Скаур обезопасил свои фланги за счет особенностей местности, - объяснил Найюр, - это сражение будет относиться к типу йетрут, прорыву, а не к унсваза, охвату. Войска, как и люди, предпочитают сходиться с врагом лицом к лицу. Окружи их или прорви их ряды, напади на них с флангов или с тыла…