- Я думаю, лорд маршал, ты очень мало о чем можешь меня предупредить - разве что об ухудшении погоды. Твой принц идет сейчас через бескрайние просторы Кхемемы. Уверяю, ты здесь совершенно один.
- Но я по-прежнему исполняю его приказ.
- Нет, не исполняешь. Ты лишен титула и должности. Но ты, друг мой, в любом случае вторгся в чужие владения. Мы, колдуны, очень серьезно относимся к такому. А приказы принцев нас не волнуют.
Влажный, липкий страх. Ксинем почувствовал, как волосы у него на загривке встали дыбом. Дурацкая вышла ошибка.
"Но ведь план сам по себе был верен…"
Колдун улыбнулся.
- Вели своим вассалам бросить Безделушки. Конечно, ты тоже можешь бросить свою, лорд маршал… Осторожно.
Ксинем с опаской взглянул на взведенные арбалеты, на джаврегов с каменными лицами, держащих эти арбалеты, и почувствовал, что его жизнь висит на волоске.
- Быстро! - рявкнул маг.
Все три Безделушки плюхнулись на ковер, словно сливы.
- Отлично… Нам нравится коллекционировать хоры. Всегда приятно знать, где они находятся.
А потом колдун пробормотал нечто такое, от чего его красные глаза превратились в два солнца.
Удар жара швырнул Ксинема на колени. Он услышал пронзительный крик…
Пронзительные крики Дина и Зенкаппы.
Когда он обернулся, Дин уже упал - груда обугленных останков и слепящее белое пламя. Зенкаппа бился и продолжал кричать, заключенный в столб огня. Он сделал два шага по темному коридору и рухнул на пол. Предсмертный вопль стих, сменившись потрескиванием горящего жира.
Стоящий на коленях Ксинем смотрел на два костра. Сам того не осознавая, он заткнул уши.
"Мой путь…"
Сильные руки в латных перчатках схватили Ксинема, прижали, не позволяя подняться с колен. Его рывком развернули лицом к колдуну. Тот подошел очень близко, настолько близко, что маршал чувствовал запах айнонских благовоний.
- Наши люди сообщили, - произнес колдун тоном, намекающим на то, о чем вежливые люди не упоминают, - что ты лучший друг Ахкеймиона еще с тех времен, когда вы оба были наставниками Пройаса.
Ксинем только и мог, что смотреть на колдуна, словно человек, которому никак не удается проснуться и стряхнуть с себя кошмар. По его широким щекам ручьями текли слезы.
"Я снова подвел тебя, Акка".
- Видишь ли, лорд маршал, мы боимся, что Друз Ахкеймион лжет нам. Сперва мы посмотрим, насколько то, что он говорил тебе, соотносится с тем, что он говорит нам. А потом посмотрим, что он ценит больше, Гнозис или лучшего друга. Если для него знание дороже жизни и любви…
Колдун с полупрозрачным лицом умолк, как будто ему в голову внезапно пришла восхитительная мысль.
- Ты благочестивый человек, маршал. Ты уже знаешь, что значит быть инструментом истины, не так ли?
Да. Он это знал.
Быть инструментом истины - это означает страдать.
…Груды битого камня, угнездившиеся среди пепла.
Изувеченные стены, окруженные обломками, - беспорядочные линии на фоне ночного неба.
Трещины ветвятся, словно тянутся за ускользающим солнцем.
Разбитые колонны, залитые лунным светом.
Обожженный камень.
Библиотека давно умерших сареотов, разрушенная из-за алчности Багряных адептов.
Тишина, если не считать негромкого скребущего звука, как будто скучающий ребенок играет с ложкой.
Долго ли оно пряталось, словно крыса в норе, ползло по запутанным галереям, образованным нагромождениями цемента и камня? Мимо погребенных книг, почерневших и покоробившихся от огня, а однажды - мимо безжизненной человеческой руки. По крохотной шахте, где вместо руды - обломки знаний. Вверх, всегда только вверх, копая, пробираясь, проползая. Как долго? Дни? Недели?
Оно имело смутное представление о времени.
Оно проложило себе путь через изорванные страницы, придавленные массивными каменными плитами. Оно отодвинуло в сторону обломок кирпича размером с ладонь и подняло шелковое лицо к звездам. Потом принялось взбираться наверх и в конце концов затащило свое кукольное тельце на вершину руин.
Подняло маленький нож, размером не больше кошачьего языка.
Как будто хотело прикоснуться к Гвоздю Небес.
Кукла Вати, украденная у мертвой ведьмы в Сансори.
Кто-то произнес ее имя.
Глава 19. Энатпанея
"Да разве это месть? Допустить, чтобы он упокоился, когда я продолжаю страдать? Кровь не гасит ненависти, не смывает грехов. Подобно семени, она проливается по собственной воле и не оставляет после себя ничего, кроме печали".
Хэмишеза, "Король Темпирас"
"…И мои солдаты, говорят они, творят идолов из собственных мечей. Но разве не меч приносит определенность? Разве не меч приносит простоту? Разве не меч добивается услуг от тех, кто стоит на коленях в его тени? Мне не нужно иного бога".
Триамис I, "Дневники и диалоги"
4111 год Бивня, конец осени, Энатпанея
Первым, что услышал Пройас, был шум ветра в листве. А затем он различил и вовсе невероятный звук - журчание воды. Звук жизни.
"Пустыня…"
Сон мгновенно слетел с него; глаза разрывались от боли, и Пройас сощурился, защищая их от солнца. Казалось, будто в голове у него раскаленный уголь. Принц попытался позвать Аглари, но получился лишь негромкий шепот. Губы саднило и жгло.
- Твой раб мертв.
Пройас начал что-то вспоминать… Чудовищная бойня в песках.
Он повернулся на голос и увидел рядом Найюра. Тот сидел на корточках и ковырялся в земле. Скюльвенд был без рубашки, и Пройас заметил обожженную до волдырей кожу на широких плечах и жгуче-красный цвет покрытых шрамами рук. Чувственные губы распухли и потрескались. За его спиной по глубокому руслу с журчанием бежал ручей. Вдали маячила живая зелень.
- Скюльвенд!
Найюр поднял голову, и Пройас впервые осознал его возраст: сеточка морщин вокруг снежно-голубых глаз, первая седина в черной гриве. Он вдруг понял, что варвар не намного моложе его отца.
- Что случилось? - прохрипел Пройас.
Скюльвенд вновь принялся что-то копать, обмотав руки кожей.
- Ты упал, - сказал он. - Там, в пустыне…
- Ты… Ты спас меня?
Найюр на миг замер, не поднимая головы. Потом продолжил работу.
Выйдя из горнила, они растеклись во все стороны, подобно разбойникам, - люди, выдержавшие испытание солнцем. Они обрушивались на селения и штурмовали воздвигнутые на склонах холмов форты и виллы северной Энатпанеи. Они сжигали все постройки. Они предавали мечу всех мужчин. Они резали пытавшихся спрятаться женщин и детей.
Здесь не было невиновных. Такова тайна, которую они вынесли из пустыни.
Все виновны.
Они двигались на юг, разрозненные отряды путников, пришедших с равнин смерти, чтобы терзать эту землю, как терзались они сами, чтобы причинять страдания, какие претерпели сами. Ужасы пустыни отражались в их страшных глазах. Жестокость сожженных земель была написана на их изможденных лицах. Мечи были их правосудием.
В Кхемему под знаменами Бивня вступило около трехсот тысяч человек, примерно три пятых из них - воины. А вышло всего около ста тысяч, из них почти все - воины. Несмотря на потери, из Великих Имен не умер никто, если не считать палатина Детнамми. И все же можно сказать, что смерть описывала над ними круги, каждый последующий - уже предыдущего, забирая сначала рабов и гражданскую обслугу, потом солдат из низших каст, и так далее. Жизнь превратилась в паек, выдаваемый в соответствии со статусом. Двести тысяч трупов отмечали путь Священного воинства от оазиса Субис до границы Энатпанеи. Двести тысяч мертвецов, дочерна сожженных солнцем…
На протяжении многих поколений кхиргви будут называть маршрут, которым они прошли, сака’илрайт, "Дорога черепов".
Дорога через пустыню превратила их души в ножи. И теперь Люди Бивня собирались отметить красным иную дорогу, такую же ужасную, но куда более яростную.
4111 год Бивня, конец осени, Иотия
Как давно они обрабатывают его?
Сколько мучений он вытерпел?
Но как бы они его ни пытали, при помощи грубых инструментов или тончайших колдовских уловок, его невозможно было сломать. Он кричал и кричал, срывая голос, пока не начинало казаться, что его вопли прилетают откуда-то издалека, что это доносимые ветром крики другого человека. Но он не сломался.
Это не имело ничего общего с силой. Ахкеймион не был сильным.
А вот Сесватха…
Сколько раз Ахкеймион переживал Стену пыток в Даглиаше? Сколько раз он вырывался из муки сна, плача от радости, от того, что руки его не скованы и в них не вогнаны гвозди? В том, что касалось пыток, Багряные Шпили были просто жалкими подмастерьями по сравнению с Консультом.
Нет. Ахкеймион не был сильным.
Чего Багряные маги не понимали, при всем их жестоком коварстве, так это того, что они обрабатывают двоих, а не одного. Ахкеймион висел нагим в цепях, и, когда голова его безвольно падала на грудь, он видел на мозаичном полу свою размытую тень. И какой бы острой ни была боль, тень оставалась твердой и бесстрастной. Она шептала ему, когда он выл или давился криком…
"Что бы они ни делали, я остаюсь нетронутой. Сердце великого дерева никогда не горит. Сердце великого дерева никогда не горит".
Два человека, колдун и его тень. Пытки, Напевы Подчинения, наркотики - все оказывалось безрезультатным, потому что им требовалось подчинить двоих, а один из них, Сесватха, находился за пределами нынешнего времени. При любых терзаниях, какими бы отвратительными они ни были, его тень шептала: "Но я страдал больше…"
Время шло, мучения сменялись мучениями, а потом этот приверженец чанва, Ийок, притащил какого-то человека и бросил его на колени перед самым Кругом Уробороса. На человеке не было ничего, кроме цепей, и руки его были скованы за спиной. Его устремленное к Ахкеймиону лицо, избитое и заросшее, словно бы смеялось и плакало одновременно.
- Акка! - выкрикнул незнакомец.
Губы его были испачканы в крови. Из уголков рта текла слюна.
- Акка, умоляю! Умоляю, скажи им!
В нем что-то было, что-то раздражающе знакомое…
- Мы исчерпали традиционные методы, - сказал Ийок. - Я подозревал, что так оно и будет. Ты доказал, что не менее упорен, чем твои предшественники.
Взгляд красных глаз метнулся к незнакомцу.
- Пришла пора ступить на новую почву…
- Я больше не могу, - всхлипнул человек. - Больше не могу…
Глава шпионов с притворным состраданием поджал бескровные губы.
- Знаешь, он ведь явился сюда, пытаясь спасти тебя.
Ахкеймион пригляделся к человеку.
"Нет".
Этого не может быть. Он не должен допустить этого.
- Поэтому вопрос следующий, - продолжал Ийок, - насколько далеко простирается твое безразличие? Справится ли оно с мучениями тех, кого ты любишь?
"Нет!"
- Я обнаружил, что драматические жесты наиболее эффективны вначале, пока субъект еще не сделался равнодушен ко всему… Потому, я думаю, мы начнем с выкалывания глаз.
Он нарисовал в воздухе круг указательным пальцем. Один из солдат-рабов, стоящих за спиной у Ксинема, ухватил его за волосы и рывком запрокинул голову, а потом занес сверкающий нож.
Ийок взглянул на Ахкеймиона, потом кивнул джаврегу. Тот ударил - почти осторожно, как будто ему нужно было нанизать на острие сливу, лежащую на блюде.
Ксинем пронзительно закричал. Полированная сталь вошла в глазницу.
Ахкеймион задохнулся от невероятности происходящего. Такое знакомое и такое дорогое лицо, тысячи раз дружески хмурившееся или печально улыбавшееся ему - и вот теперь, теперь…
Джаврег занес нож.
- Ксин!!! - хрипло крикнул Ахкеймион.
Но его тень прошептала:
"Я не знаю этого человека".
Тут заговорил Ийок.
- Ахкеймион. Ахкеймион! Выслушай меня внимательно, как чародей чародея. Мы оба знаем, что ты не выйдешь отсюда живым. Но здесь твой друг, Крийатес Ксинем…
- Умоляю! - завыл маршал. - Умоля-а-а-а-ю!
- Я, - продолжал Ийок, - глава шпионов Багряных Шпилей. Не больше и не меньше. Я ничего не имею ни против тебя, ни против твоего друга. Мне не нужно ненавидеть тех, с кем я работаю. Если ты отдашь мне то, в чем нуждается моя школа, твой друг станет мне не нужен. Я прикажу, чтобы его расковали и отпустили. Я даю тебе слово мага…
Ахкеймион верил ему и отдал бы все, если бы мог. Но из его глаз смотрел колдун, умерший две тысячи лет назад, и он следил за происходящим с ужасающей бесстрастностью…
Ийок наблюдал за Ахкеймионом; его тонкая кожа влажно поблескивала в неверном свете. Он зашипел и покачал головой.
- Какое фанатичное упрямство! Какая сила!
Облаченный в красное колдун повернулся и кивнул рабу-солдату, держащему Ксинема.
- Не-е-ет! - провыл жалобный голос.
Незнакомец забился в агонии, пачкая себя.
"Я не знаю этого человека".
…Безымянный рыжий кот застыл, припал к земле и навострил уши, не сводя глаз с засыпанной битым камнем улочки. Что-то кралось в тени, медленно, словно ящерица в холодное время… Внезапно непонятное существо метнулось через освещенное солнцем пыльное пространство. Кот прыгнул.
Вот уже пять лет он шлялся по трущобам Иотии, питался мышами, охотился на крыс и изредка, когда выпадал такой случай, подъедал оставленные людьми объедки. Однажды он даже сожрал труп сородича-кота, которого мальчишки сбросили с крыши.
А с недавних пор привык обедать мертвыми людьми.
Каждый день рыжий кот с величием, присущим его породе, рыскал, бежал, крался по одному и тому же маршруту. По улочкам за Агнотумским рынком, где крысы выискивали отбросы, вдоль разрушенной стены, где сухая трава приманивала мышей, мимо трактиров на Паннасе, через руины храма, а потом через запутанные щели между готовыми развалиться кенейскими домами, где какой-нибудь ребенок мог почесать его за ухом.
И с некоторых пор на этом маршруте стали попадаться мертвые люди.
А теперь - вот это существо…
Прячась за обломками, рыжий кот прокрался к затененному уголку, где исчезло непонятное существо. Он не был голоден. Ему просто хотелось посмотреть, что это такое.
А кроме того, он соскучился по вкусу живой, истекающей кровью добычи…
Сгорбившись у обожженной кирпичной стены, кот высунул голову из-за угла. Он неподвижно застыл, впитывая шепот мира своими усами…
Ни биения сердца, ни пронзительного крысиного писка, который способен был слышать он один.
Но что-то двигалось…
Кот прыгнул на неясный силуэт, выпустив когти. Он сбил фигурку с ног, всадив когти ей в спину, а зубы - в мягкую ткань горла. Вкус был неправильный. Запах был неправильный. Кот ощутил первый режущий удар, за ним - другой. Он рванул горло, стремясь добраться до мяса, до великолепного потока живой крови.
Но там ничего не было.
Еще один порез.
Рыжий кот отпустил существо и попытался убраться прочь, но его задние лапы подломились. Кот взвыл, скребя когтями по булыжникам.
Руки куклы сомкнулись на горле кота.
Вкус крови.
4111 год Бивня, конец осени, Карасканд
Расположенный на великом пути, связывающем народы юга Каратая с Шайгеком и Нансуром, Карасканд издревле занимал важное стратегическое положение. Все те товары, которые торговцы боялись доверить своенравным морям, - зеумские шелка, корица, перец и великолепные гобелены Нильнамеша, галеотские шерстяные ткани и прекрасное нансурское вино - все это проходило через базары Карасканда, и так было на протяжении тысячелетий.
Карасканд, бывший во времена Древней династии шайгекским аванпостом, вырос за прошедшие столетия и в краткие промежутки между владычеством великих народов правил собственной небольшой империей. Энатпанея - гористая страна, и лето здесь засушливое, как в Каратае, а зима - дождливая, как в Эумарне. Карасканд стоял посреди Энатпанеи, раскинувшись на девяти холмах. Его могучие стены возвели при Триамисе I, величайшем из кенейских аспект-императоров. Огромные рынки устроил император Боксариас в те времена, когда Карасканд считался едва ли не богатейшей провинцией Кенейской империи. Подернутые дымкой башни и вместительные казармы Цитадели Пса, которую было видно с любого из девяти городских холмов, построили при воинственном Ксатании, нансурском императоре, использовавшем Карасканд в качестве временной столицы в ходе бесконечных войн с Нильнамешем. А великолепный беломраморный дворец сапатишаха на Коленопреклоненном холме воздвигли при Ферокаре I, самом яростном и самом благочестивом из падираджей древнего Киана.
Хоть Карасканд и находился на положении данника, это был великий город, способный поспорить с Момемном, Ненсифоном и даже Каритусалем.
Гордые города не сдаются.
Невзирая на официальные заверения падиражди, Священное воинство сумело выжить в Кхемеме. Люди Бивня больше не были пугающими слухами, доходящими с севера. За их приближением следили по столбам дыма, встающим у северного края горизонта. Беженцы толпились у ворот, рассказывая о бойне, которую учиняли бесчеловечные айнрити. Священное воинство, говорили они, это гнев Единого Бога, пославшего идолопоклонников, дабы покарать нас за грехи.
Карасканд охватила паника, и даже заверения их знаменитого сапатишаха, Имбейяна Всепобеждающего, не могли успокоить город. Разве не Имбейян бежал от Анвурата, словно побитая собака? Разве не идолопоклонники перебили три четверти грандов Энатпанеи? Необычные имена передавались из уст в уста. Саубон, белокурый зверь из варварского Галеота, - от одного его взгляда с людьми приключается медвежья болезнь. Конфас, великий тактик, сокрушивший силой своего гения даже скюльвендов. Атьеаури, человек-волк, рыскающий по холмам и похищающий всякую надежду. Багряные Шпили, мерзкие колдуны, от которых бежали даже кишаурим. И Келлхус, демон, идущий с ними в обличье лжепророка, подталкивающий их к безумным, чудовищным деяниям. Их имена повторяли часто, но с опаской, словно это был глас судьбы - как звон гонга, которым отмечали вечерние казни.
Но на улицах и базарах Карасканда не говорили о сдаче города. Мало кто из горожан обратился в бегство. Среди прочих крепло безмолвное соглашение: идолопоклонникам следует сопротивляться. Такова воля Единого Бога. От Божьего гнева не убежишь - ведь дитя не убежит от карающей руки отца.
Принять кару - это деяние веры.
Горожане заполняли огромные храмы. Они плакали и молились, за себя, за свое имущество, за свой город.
Священное воинство приближалось…
4111 год Бивня, конец осени, Иотия
Они на некоторое время оставили его в молельне, подвешенным на цепях и медленно задыхающимся. Огонь в треножниках угас, превратившись в груды тлеющих углей, и теперь границы тьмы очерчивали смутно различимые стены из оранжевого камня. Ахкеймион не осознавал присутствия Ийока, пока приверженец чанва не подал голос.
- Тебе, конечно же, любопытно узнать, как поживает Священное воинство.
Ахкеймион даже не поднял голову.
- Любопытно? - прохрипел он.
Белокожий колдун был для него не более чем голосом, доносящимся издалека.