О якшах болтали разное. Говорили, например, что Богиня Смерти Хали вытесала их из камней Химилийских гор, дабы существа эти охраняли несметные сокровища в темных пещерах. Другие утверждали, что якши ведут родословную от древних гигантов, которых небесные воители Асур и Катар так долго лупили по головам своими палицами, что те уменьшились до трех локтей с шапкой, а глаза у несчастных вылезли на лоб, да так там и остались. Ноги же им якобы вывернул Индра, за то что коварные недорос-лики хотели умыкнуть Небесную Черепаху и лишить земном диск опоры.
Как бы то ни было, к якшам относились презрительно и в то же время с опаской, хотя и пускали на рынки, где карлики обменивали плоды дерева у-у, дарующие мужчинам любовную силу, и молоко птицы удгар, полезное для стариков и кормящих матерей, на железные ножи и наконечники для стрел. Кузнечного дела они, похоже, не ведали.
Время от времени очередной Мехараджуб объявлял их вне закона, ссылаясь на свидетельства очевидцев, уличавших лесное племя в отвратительном людоедстве. Однако плоды у-у произрастали в местах, ведомых лишь якшам, а птицу удгар никто из людей и вовсе не видел. Так что по настоянию стареющих любовников и кормящих матерей законы приходилось отменять, и недорослики вновь появлялись в городах, заставляя жителей зажимать носы и плеваться от их весьма своеобразного запаха.
Недорослики ловко бежали вверх по склону, перебирая кривыми ногами. Впереди следовал карлик в зеленой шапке с красной опушкой, с плетеным щитом за спиной и бамбуковым копьем в руке - очевидно, вожак. Шестеро якшей сгибались под тяжестью длинного свертка, перехваченного тонкой веревкой, стараясь не отставать от своих соплеменников. Конан заметил, что остальные держатся по бокам носильщиков, явно их охраняя.
В другое время киммериец наверняка заинтересовался бы таинственной ношей: он наслышался немало рассказов о сокровищах якшей, которые те то и дело перетаскивали с места на место, дабы не залеживался. Варвар полагал, что делали они это с целью сбить со следа возможных кладоискателей, но сейчас его занимало совсем другое. Рогар утверждал, что недорослики повсюду суют свой нос, так, может быть, им ведома дорога, ведущая к реке из заколдованного места? Если тауранец и не смог ее выведать, то уж варвар найдет способ развязать язык кривоногому уродцу, окажись тот в его руках!
Процессия была уже на середине откоса, когда киммериец предпринял стремительный маневр и оказался за спиной арьергарда якшей.
- Стой, - взревел он, размахивая над головой мечом, - или, клянусь кишками Нергала, я закончу труды Индры и повыдергиваю то, что зовется у вас ногами!
Якши разом обернулись, угрожающе подняв кривые дубинки; носильщики опустили сверток на сухую траву и тоже взялись за оружие.
Вожак в зеленой шапке что-то крикнул и проворно подбежал к варвару. Держа копье опущенным, он протянул волосатую лапку и подал человеку небольшой свиток, перехваченный атласной лентой. Конан в растерянности уставился на пергамент.
- Это что? - спросил он, опуская меч.
- Грамота, - сказал вожак на чистом вендийском, - мы под охраной Деви Жазмины. - Глаза его смотрели в разные стороны: один на Конана, зрачок другого вращался, оглядывая небо и стену джунглей за спиной.
- Ты не вендиец, - заговорил снова карлик, видя, что киммериец не торопится взять свиток. - Ты - кто?
- Конан, - ответил варвар, раздумывая, как теперь следует поступить: помахать ли еще мечом или попробовать договориться миром.
- Я - Тримрапарттмрапутахасуптантрапеша! - Вожак ударил себя в грудь маленьким кулачком, - Мы возвращаемся из Айодхьи, несем товар в свою деревню. Если ты на нас нападешь, мы тебя убьем. Если не нападешь, дадим вот это.
И он показал золотой браслет на своем запястье, сгодившийся бы Конану разве что в качестве перстня.
- Послушай, Трима… пура… как там тебя, - сказал киммериец. - Убить меня не так просто, как тебе кажется. Но если вы укажете мне свободную дорогу к реке, я, так и быть, не стану нарушать вендийские законы и выдергивать ваши мерзкие лапы.
Краем глаза он уловил некое шевеление туго спеленатого свертка: то ли кто-то из якшей задел его нагой, то ли ветер надул края материи.
- Иди вниз, - махнул вожак рукой за спину Конана. - Река там. Иди где хочешь.
- Это легче сказать, чем сделать, - возразил киммериец. - Видишь ли, я пришел сюда по просьбе Жазмины, но уйти не могу, потому что недавно прикончил одного лохматого дурня, который сторожил гнилую пальму неподалеку отсюда. Если вы подданные Деви, то должны мне помочь.
Теперь оба глаза вожака уставились на варвара. Серая кожа на лбу якши сморщилась, широкий нос расплылся еще больше, а губы сложились в трубочку. Обернувшись к своим, карлик защелкал и загукал, подкрепляя странную речь энергичными жестами, при этом зрачки его похожих на пузыри глаз не переставали следить за киммерийцем. Недорослики закудахтали в ответ, мотая безволосыми головами и указывая куда-то вверх короткими ручками.
Послушав, вожак вновь обратил к Конану уродливое лицо и сказал:
- Ты Хранитель. Такова воля Индры. Уйти не можешь. Есть только один способ, очень плохой. Навлечешь гнев богов на себя и на нас. Поэтому мы будем молчать.
- Плевал я на ваших богов! - рявкнул киммериец, снова поднимая меч. - Говори, задница, что тебе ведомо, не то…
В это время лежавший на траве сверток снова дернулся, и приглушенный женский голос взмолился о чем-то жалобно и непонятно.
- А, - заревел Конан, - так вы и вправду жрете людей, вонючки! Это война! - И он ринулся на якшей, стараясь оглушить вожака рукояткой, чтобы пленить и подвергнуть допросу со всей безжалостностью победителя. Но его кулак встретил пустое место - карлики кинулись врассыпную столь стремительно, что варвар успел заметить лишь качающиеся ветви зарослей наверху склона. Он попытался преследовать недоросликов, но очень скоро понял, что якши чувствуют себя в дебрях, как рыбы в воде, чего не скажешь о человеке, более привыкшем к степям, скалам и простору ратного поля.
Проклиная себя за то, что упустил последнюю возможность обрести свободу, сохранив Золотой Плод, Конан вернулся к свертку, оставленному беглецами посреди склона. Из-под плотной ткани доносились глухие стоны.
Концом меча варвар разрезал веревки, наклонился, отогнул край материи…
И в ужасе отшатнулся.
ГЛАВА 4. Косогор. Пещера наслаждений
ицо, представшее его взору, явно принадлежало женщине, но, боги, что это было за лицо! Зеленоватая бугристая кожа, покрытая гнойными язвами, длинный крючковатый нос, украшенный большой бородавкой, редкая щетина на подбородке, морщинистые веки, прикрывавшие узкие глазки.
Б-р-р! По спине киммерийца пробежал озноб, и он поспешно отдернул руку. Веки женщины медленно поднялись. Ее глаза поразили варвара. Были они чисты и прекрасны, тек две жемчужины, спрятанные в морщинистом теле отвратительного моллюскам.
Бескровные губы дрогнули, пленница произнесла несколько слов на непонятном Конану наречии. Он отрицательно мотнул головой и принялся освобождать странное существо от пут.
Ему пришлось перекатить женщину, разматывая длинную полосу ткани, похожую на саван, подобный тем, в которые стигийцы заворачивают своих покойников. Когда материя спала, киммериец снова застыл пораженный. Перед ним на траве сидела юная девушка, ее высокую грудь едва прикрывала узкая кофточка, а бедра - короткая холщовая юбка. Гладкая кожа живота, точеные плечи, стройные ноги… Тем отвратительнее казалась на этом теле безволосая голова с яйцеобразным затылком, заостренными ушами и уродливым лицом, словно позаимствованная у болотного монстра.
Девушка попыталась подняться, но члены ее, видимо, затекли, она застонала и осталась сидеть.
Конан протянул ей руку: не оставлять же, в самом деле, несчастную на съедение якшам, которые могут вернуться, как только он уйдет.
В ясных глазах существа метнулся страх, тут же сменившейся затаенной надеждой. Она робко притянула узкую ладошку, варвар сжал ее и рывком поставил девушку на ноги.
- Уходи, - махнул он рукой, - там река. Ты свободна. Она посмотрела на него с неясным восхищением, потом глянула на свою ладонь и вдруг пустилась в пляс, высоко поднимая ноги и соблазнительно поводя бедрами, напевая что-то высоким красивым голосом, в котором слышалось журчание ручья и звон серебряных колокольчиков. Зрелище было жутким.
- Ладно, - сказал варвар, - можешь танцевать, если тебе так хочется. Я пошел.
Она вдруг упала перед ним на колени и приникла бледными губами к его руке, заставив киммерийца содрогнуться.
- Господин мой, - заговорила странная женщина по-вендийски, - спаситель мой! Ты освободил меня, нарушив закон варны, да пребудет в тебе мощь слона и бесстрашие тигра, о дваждырожденный!
Склонившись, она поцеловала железный носок афгульского сапога и, подняв уродливое лицо с горящими восторгом глазами, воскликнула:
- Теперь я - твоя, о небесный супруг мой! Конан невольно попятился.
- Послушай, - сказал он сердито, - я нездешний, по-вашему - млеччх. У вас много обычаев, которые кажутся мне странными. Возможно, согласно одному из них, я и должен взять тебя в жены. Что ж, женщины у меня давно не было, но ты сильно ошибаешься, если думаешь, что я так изголодался, что отрублю твою уродливую голову, чтобы овладеть прекрасным телом.
Девушка проворно вскочила и встала перед ним, уперев руки в полные бедра.
- Ах вот как, - заговорила она сварливо, - значит, я для тебя недостаточно хороша? Как бы ты не пожалел о своих словах, чужестранец. Как бы боги, взирающие с небес, не наказали тебя, превратив в насекомое. Как бы не отсохло у тебя кое-что между ног и не завелись желудочные черви в твоих кишках, как бы кости твои не размякли и не выпали ногти…
- Ты спятила, - сказал варвар, не в силах решить, то ли действительно отрубить ей голову, то ли просто плюнуть и уйти.
- Да, да, я сошла с ума! - воскликнула уродка, пританцовывая. - Сошла с ума от счастья! Ты хоть и млеччх и нет на тебе священного шнура, но я уже люблю тебя, безумно люблю! О Таттара-Рабуга, ты внял моим мольбам и послал дваждырожденного, который купит горшок простокваши, черную патоку и бросит в огонь рисовые зерна… Хочешь, юный красавец, взглянуть на мой лоб, который предстоит тебе раскрасить киноварью?
- Я уже взглянул, - проворчал Конан, - его что раскрашивай, что не раскрашивай - лучше не будет.
Она звонко рассмеялась, потом вдруг ухватила себя за покрытые язвами щеки и резко потянула вверх. Зеленая кожа поползла, словно плотный чулок, открывая свежее молодое лицо, а когда девушка отбросила ее прочь, по плечам ее рассыпались блестящие, густые черные волосы.
Теперь варвар мог оценить юную обманщицу во всем ее великолепии. Несколько полноватые губы и бедра, как у всех вендийских женщин, слегка широковатые лодыжки - в остальном же была прекрасной и соблазнительной. Девушка продолжала смеяться и вертелась перед ним, демонстрируя все свои прелести, едва прикрытые узкими полосками полотна. На ней не было никаких украшений, да они оказались бы лишними для юного создания, чья свежесть была подобна едва распустившемуся цветку, покрытому утренней росой.
- Зачем ты таскаешь на голове эту дрянь? - спросил киммериец, совсем растерявшийся от столь чудесного превращения.
- Потому что я - анупра! - воскликнула девушка. - Была анупрой, пока ты не коснулся меня. Никто не может касаться людей нашей касты, не боясь навлечь на себя гнев богов. Такое дозволено только дваждырожденным, носящим священный шнур. В иных землях люди стали забывать древний обычай, берут в жены женщин из низших сословий, даже красивых анупр, потому страшные бедствия обрушиваются на многие княжества. Зная о том, мудрый властитель Гадхары повелел девушкам нашей касты носить маски, скрывая лица, и в земле нашей царит мир и процветание. Лишь немногие счастливицы удостаиваются чести явить достойному свое истинное лицо. Ты не побоялся подать мне руку, прекрасный юноша, и хоть нет на твоем теле сидура, чтобы закрасить мой пробор, ты сможешь срезать бамбуковое дерево, сделать флейту, вылить в огонь топленое масло и связать наши руки стеблями травы куша…
- Постой, - прервал ее звенящую речь Конан, - я неплохо знаю вендийским и понимаю почти каждое твое слово по отдельности. И все же смысл сказанного ускользает от меня. Зачем мне делать флейту и лить масло?
- А ты что же, хочешь просто вымазать мне лоб краской? - возмутилась юница. - Клянусь трезубцем в руках Бхайрави, так не пойдет! Или у тебя на лбу тилак, а на ногах деревянные сандалии? Не для того я страдала и терпела унижения, чтобы теперь выкрасить свои одежды в оранжевый цвет!
- Клянусь дубиной в руках Крема, - передразнил ее киммериец, - у меня на ногах крепкие сапоги, и если ты не перестанешь трещать, получишь хороший пинок в свою соблазнительную задницу.
Девушка сразу же опустилась на колени и простерла к нему руки.
- Ты волен наказать меня! - воскликнула она с таким восторгом, словно Конан только что предложил ей бриллиантовое ожерелье. - Жена должна покорствовать мужу своему!
- Я тебе не муж, - рявкнул варвар, - ты мне не жена! Плевал я на ваши законы. Я беру женщин, когда захочу, и бросаю, когда надоедают. У меня свои обеты.
Эта суровая отповедь вовсе не смутила вендийку. Она проворно вскочила и провела пальцами по своему смуглому животу.
- Может быть, тебе не нравится, что у меня нет трех складок ниже пупка? - спросила она. - Может, груди мои недостаточно велики, а пятки не начищены пемзой? Или тебе больше нравятся насурьмленные старухи, решенные побрякушками? Или ты вообще прячешь где-нибудь желтые одежды, а сюда пришел, чтобы поохотиться на кроликов? Если ты связан обетом, млеччх, я помогу тебе разобрать все три связующие нити!
Варвар уже собирался осуществить угрозу и поучить уму-разуму не в меру болтливую женщину, когда некая смутная догадка заставила его повременить с экзекуцией. Что она подразумевает под "желтыми одеждами"? Рогар был в желтом, когда крутил перед ним своими мечами. И что это за три нити, которая самоуверенная юница обещает разобрать?
Скрепя сердце он пустился в расспросы и, продравшись сквозь многословие и иносказания, выяснил следующее. Раскрашивание лба и пробора, флейта, топленое масло и стебли травы куша - атрибуты вендийской свадьбы. Тилак (мазок желтой краски на лбу) и деревянные сандалии - принадлежность отшельника, которому не запрещено иметь жену. Правда, эти просвещенные люди сводят всю брачную церемонию к ее первой части, то есть мажут кисточкой лоб невесты, потом облачают ее в оранжевые одежды и удаляются с несчастной супругой в дикие места, где единственным развлечением служит собирание дикого меда и пение мантр. Но есть парни покруче отшельников: те связывают себя обетами (тремя нитями, символизирующими Асура, Катара и Индру), облачаются в желтое и служат богам, полностью лишая себя женского общества…
"Например, охраняют гнилые пальмы и кормят лесных клопов в ожидании урожая", - осенило тут Конана.
Слабая надежда замаячила перед варваром, словно далекий фонарь гостиницы перед путником, бредущим сквозь дождливую ночь. Чем Сет не шутит, может быть, бывшая анупра и ведает тайну, которая поможет разорвать невидимые нити, тянущиеся от бесплотных пальцев небожителей?
- Как тебя зовут? - спросил он, обдумывая, с какой стороны приступить к выведыванию главного.
- Ка Фрей, - отвечала девушка, - а тебя, млеччх?
В третий раз за сегодняшний день Конан назвал свое имя. Потом осторожно начал:
- Открою тебе тайну, Ка Фрей. Моя желтая одежда действительно лежит неподалеку. Во связал я себя узами небесных богов не по своей воле. Меня послала сюда сама Деви Вендни. Велика честь, да высока и плата. В чае без тени убил я некоего человека, охранявшего некое дерево… Ты слышала о кальпаврикше?
- Слышала… - прошептала вендийка, делая огромные глаза.
- Отныне я стал Хранителем, так что ни жениться на тебе, ни покинуть эти места не могу, - печально заключил Конан, внимательно за ней наблюдая.
Ка Фрей кусала нижнюю губу и смотрела в землю. Киммериец напряженно ждал.
- А ты сорвал Плод Желаний? - спросила она наконец, подняв глаза и глядя на варвара с испугом и надеждой. Конан расстегнул сумку, достал орех и показал ей.
- Ма-а-аленький, - протянула девушка и вдруг бросилась на шею варвару. Она обнимала его, лаская обветренные щеки мягкими пальчиками, орошая покрытое шрамами лицо киммерийца слезами и касаясь его губ своими горячими губами. При этом она бормотала что-то невнятное, Конан разобрал только слова "мангалсутрам" и "незаслуженное счастье".
Нельзя сказать, что эти объятия были ему неприятны, в другое время он ждал бы продолжения и сам охотно тому способствовал, но сейчас важнее было узнать, может ли Ка Фрей чем-нибудь помочь, или ее бурное проявление чувств порождено обычной женской глупостью. Варвар решительно отстранил девушку и глянул на нее с притворной строгостью.
- Не забывай, - сказал он наставительно, - что я связан тремя нитями, и твое поведение может не понравиться богам. Расстанемся же здесь, и я отправлюсь туда, куда призывает меня долг. Прощай!
- Подожди! - вскричала тут прекрасная вендийка, повисая на его могучей руке. - Или твое лицо уже занавешено сехрой?! Где твои глаза, посмотри на меня, кшатрий, разве не лучше я любой пальмы и любого плода, будь они даже из чистого золота?! Так что же ты предпочтешь?
- А у меня есть выбор? - спросил Конан,
- Конечно! Нарушив закон варны, ты совершил дозволенное лишь дваждырожденному, а родившийся во второй раз освобождается от обета, принесенного в прошлой жизни! И если ты совершишь "о мною то, что собирался сделать противный якша, мы вместе разберем все три нити…
- А что он собирался с тобой сделать? - спросил варвар, с некоторым ужасом решив, что вендийка предлагает ему полакомиться своей молодой плотью.
- Он хотел войти в пещеру наслаждений, - потупилась Ка Фрей, - И все его собратья хотели того же. Я бы тогда умерла.
Мысленно обозвав себя ослом, Конан осторожно обнял девушку за плечи.
- Мне нравится такой способ разбирать нити, - шепнул он ей в ушко, - Только тут есть одно обстоятельство… - Щеки юницы пылали.
- Какое же?
- Моя пещера запечатана…
- Не велика беда, - сказал киммериец, крепче прижимая к себе девушку, - все через это проходят. - И он мягко повалил прекрасную вендийку в сухую траву.
ГЛАВА 5. Река. Новое решение