9
ПАНДЕМОНИУМ
Огромная котловина, в которую были опрокинуты здания, фонарные столбы, трамваи и автобусы, легковушки и грузовики, тянулась, казалось, бесконечно. Они шли по краю, осторожно делая шаги, чтобы не попасть в сугроб, под которым пустота от провалившегося в метрополитен города. Николай брел за Людоедом и внимательно вглядывался в темноту, стараясь разобрать детали того, что сейчас покоилось на дне обрушенного свода метро. В голове роились воспоминания о московской подземке. Вспоминались тамошние видения. Потом отчего-то вспомнилась книга, про которую рассказывала Лера, где люди выжили после ядерной войны только в подземелье. В действительности все вышло иначе. И в Москве, и в Екатеринбурге метрополитен оказался ловушкой для людей. В столице их взорвали изнутри, а тут их завалили взрывами снаружи. Но где тогда могут обитать эти черновики, если до сих пор они видели только провалившиеся улицы и тротуары, дома и скверы, не оставившие ни шанса, ни пространства там, внизу. Уже появились сомнения, что зов тянул их в метро. Вот оно, разрушенное и заваленное. Но те странные ощущения не усилились, как ожидал Николай, в случае приближения к источнику.
Людоед вдруг остановился и присел на корточки, разглядывая снег.
- Чего там? - тихо спросил Васнецов, присев рядом.
- Следы. Свежие достаточно. Видишь? - Крест указал на вереницу отпечатков гусеничных траков.
- Ну. И что это?
- Отпечаток характерный. Это след гусениц танка Т-шестьдесят четыре.
- И что это значит? - Николай пожал плечами.
- Те машины, БАТ-два, сделаны на базе удлиненного танкового шасси. И за основу взята ходовая часть именно шестьдесятчетверки. Смекаешь?
- А вдруг это танк? По следу ведь не понять, БАТ это или Т-шестьдесят четыре.
- Не понять. - Илья утвердительно кивнул. - Но это пока единственная зацепка. Да и шестьдесятчетверки достаточно редкие машины в отличие от Т-семьдесят два и всяких БМП, БМД и МТЛБ. Так что шансы велики.
- Надеюсь, что ты прав.
- Ладно, блаженный, двинули дальше.
- Крест, может, хватит уже меня так называть? - поморщился Николай.
- Да-да, больше не буду, блаженный. Пошли.
Они осторожно двинулись дальше, поглядывая на овраг справа и следы слева. Метров через сто Людоед резко развернулся и прижал указательный палец к губам. Затем присел и осторожно двинулся к обломку стены обвалившегося здания. Васнецов так же осторожно подкрался к нему.
- Тише, блаженный. Там бараны, - зашептал Крест.
- Какие бараны? - удивился Николай.
- Двуногие.
Всего в полусотне шагов от них стоял уже знакомый БТР-152, выкрашенный в белый цвет. На борту большими черными буквами было написано: "Умрите, свиньи!" Двери бронемашины украшали черные черепа. На крыше кабины сидели два человека, и по крохотным огонькам, то и дело становящимся ярче, было понятно, что эти двое курят. Красные угольки папирос озаряли тусклым светом лица вокруг рта, и можно было понять, что сидят на кабине два бородатых черновика.
- …черт его знает, - усталым хриплым голосом договорил начатую фразу один из черновиков.
- Ну да. И чего нам ночью ловить тут? А ну как и нас перебьют, как команду Живодера? - проворчал второй.
- Его грохнули средь бела дня, между прочим. Ночью, наоборот, безопаснее. Для нас, во всяком случае. Эти же трухают ночью выходить.
- Ну не скажи. Помнишь, с месяц назад, бойню на проспекте Космонавтов? Ночью ведь было.
- Да. Только что от них осталось? Ладно. Подежурим ночь да спать днем будем. А остальные в зачистку пойдут, свиней этих искать.
- А я тоже в зачистку хотел пойти. Пострелять кого-нибудь.
- Ну иди, ежели отдыхать не хочешь. Кто тебя держит-то? Мне лично все эти замесы уже комом в горле стоят. Надоело.
- Да я бы пошел. Но говорят, что именно нам завтра в Ганину яму двигать.
- Зачем?
- А ты не слышал? Гонцы оттуда не пришли в условленное время. Еще вчерась утром должны были быть. А нету. Если завтра не появятся, то на разведку попрем.
- Да что у них там случиться могло? Место тихое. Спокойное. В запое, наверное, уроды.
- Ну, вот и узнаем. Если нас пошлют.
- Пошлют, и ладно. Я не против. В дороге покемарю. Хоть какое-то разнообразие. А то лет десять уже из города никуда не выходил. Да и вообще. Я бы там и остался жить, в яме-то.
- На фига? У нас же тут нормально на станции. Просторно. Уютно.
- А там тихо и спокойно. И леса кругом. Зверя стрелять далеко ходить не надо…
Внезапная вспышка взлетевшей осветительной ракеты озарила призрачный мир разрушенного Екатеринбурга.
- Черт, кто это сделал? - пробормотал один из черновиков.
Где-то совсем рядом, всего в паре сотен метров, раздались выстрелы.
Людоед подтолкнул Николая в плечо, призывая его спуститься по склону в провал метрополитена, и сам последовал за ним. Позади послышалось надрывное нытье стартера, который с большим трудом все-таки завел двигатель бронемашины.
Оказавшись внизу, Людоед стал торопливо осматривать обломки здания, которое тут обрушилось, увлекаемое оседающим в метро грунтом. Достаточно скоро он обнаружил лаз, образованный массивными бетонными плитами и пластами грунта. Лаз уходил вниз под небольшим углом и был достаточно узким. Чтобы двигаться по нему, пришлось снять вещмешки с боеприпасами и автоматы с плеч, таща их за собой.
- Куда мы вообще ползем? - недовольным голосом тихо пробормотал Николай.
- В метро, конечно, - ответил Крест, продолжая движение.
- А вдруг там тупик дальше?
- Мы ведь не знаем наверняка, правильно? Что тебе вообще не нравится?
- Узкое и замкнутое пространство, вот что. - Васнецов продолжал выражать недовольство.
- А вентиляционную трубу в Аркаиме помнишь? - хмыкнул Илья.
- Конечно помню. Потому и не нравится.
- Кончай ныть, - отрезал Людоед. - За каким чертом ты тогда пошел ночью непонятно куда?
- Да ладно. Мне что, и сказать ничего нельзя?
- Ты уже сказал. Я тебе ответил. Не отвлекайся.
Тупиком оказался обломок бетонной плиты, который они смогли опрокинуть, и впереди разверзлась черная бездна. Крест посветил фонарем. Метротоннель был тут обрушен частично. Из-под основного завала торчал вагон электрички, раздавленной огромной массой. Дальше свод осыпался, накрыв пол и рельсы слоем обломков разных размеров, пылью и грунтом. Сверху свисали обломки труб, кабелей и проросшие корни деревьев. Крест присел на обломок плиты и оперся спиной на сдавленный вагон.
- Привал, - вздохнул он.
Николай присел рядом, стягивая с лица марлевую повязку и перемещая с глаз на шапку прибор ночного видения.
- Знаешь, Илья, - пробормотал он. - Если бы там, в московском метро, на мне не было респиратора и ПНВ, то отец узнал бы меня. Он бы узнал меня… Если бы дочка того китайца не умерла, то я бы смог подарить ей этого плюшевого медведя…
Васнецов выронил предметы из рук и сильно прижал к лицу свои ладони. Он старался сдержать слезы и напрягся изо всех сил. Но вырвался стон, и слезы потекли, как вода из взорванной плотины.
- Господи, Людоед, как больно! - вскрикнул он. - Как же больно… Отец… Мама… Дядя Володя… Подружка Славика… Рана… Та семья в джипе… Сынишка Ветра… Вандалы, которых я убивал… Дочка китайца этого… Как же жалко всех! Почему ты говорил, что мы ненавидим людей? Мне ведь жаль их! Мне их жаль, Крест!
- А знаешь почему? Сказать тебе, почему тебе их жаль? Знаешь, почему ты только и делаешь, что жалеешь их?
- Почему? - всхлипнул Николай.
- Да потому что для тебя они обречены. Они уже все мертвы. И мертвые, и еще живые. Для тебя. Ты не одержим мыслью об их спасении. Ты все время сомневаешься. Ты думаешь иногда, что, может быть, ХАРП - это выход. А к жизни относишься только как к боли. И жалость эта к людям - лишь бледная тень твоей жалости к самому себе. Это твоя слабость и твой эгоизм. Ты мазохист и потому истязаешь себя, провоцируя боль. Разве можно сказать после этого, что ты любишь людей?
На Васнецова эти слова подействовали отрезвляюще, и он на удивление резко перестал плакать.
- Но это ведь не так…
- Тогда утри сопли, если это не так.
Васнецов вздохнул, ловя воздух дрожащими губами.
- Хотя, может, ты и прав, - тихо сказал он. - Знаешь, я всегда любил одиночество. Но сейчас мне так одиноко, что страшно.
- А ты не был никогда одинок. Это все мнимое. Ты жил в относительном уюте, среди своих. Не был ты одинок.
- А ты? - Он взглянул на Людоеда.
- Я? Знаешь, блаженный, одиночество - это когда умирает душа. Свою душу я сам убил. Даже не тогда, когда пустил ракеты и понял, скольких жизней это стоило. А когда взмахнул своим мечом. - Крест достал сигарету и закурил, пряча огонек в рукаве шинели.
- А как же Нордика?
- Нордика? - Людоед улыбнулся, покачав головой. - Она святая. Она надежный друг. Она хороший боец. Она умна. Конечно, я к ней неравнодушен. Она мне как сестра. Но это ведь не то, что надо ей.
- Любовь? - Николай тоже покачал головой. - Что это такое?
Крест вздохнул.
- Любовь - это когда ты не променял бы возможность держать в своей руке ее ладонь даже на тысячи ночей с роскошными блудницами.
- Но Нордика ведь ждет тебя. И будет ждать. Ты не хочешь иметь детей? Ты ведь говорил, что они должны рождаться…
- Я женат на радиации, - тихо засмеялся Крест, - в таких браках дети не рождаются. Все, хватит трепаться. Пошли. - Он раздавил окурок ботинком и поднялся.
- Мы идем дальше?
- Разумеется.
Двигались они осторожно. Сверху свисали фрагменты отделки тоннеля, куски породы и грунта. Причудливые изгибы корней деревьев пугали поначалу своей кажущейся противоестественностью. Под ногами хрустели мелкие обломки, некоторые из них лязгали о рельсы путей. Когда они сделали еще около сотни шагов, до их слуха донесся какой-то вой. Путникам пришлось насторожиться и продолжать движение в готовности к любой неожиданности. Монотонные завывания усилились, и воображение уже начало свою любимую игру в невиданных и смертельно опасных монстров. Но разгадка оказалась насколько неожиданной, настолько и простой. Из свода тоннеля, где произошло большое обрушение грунта, торчала большая, ржавая местами до дыр водопроводная труба. Другой конец ее, видимо, выходил на поверхность, и малейший порыв ветра заставлял ее издавать жуткий вой.
Миновав ее, Николай и Людоед заметили, что следов разрушений становится меньше. Вскоре тоннель предстал без каких-либо признаков разрушений, и еще метров через сто их приборы ночного видения позволили разглядеть аккуратно выложенную стену из больших шлакоблоков и кирпичей, которая перегораживала дальнейший путь. В стене была одна дверь и несколько закрытых изнутри кирпичами узких бойниц метрах в двух от уровня пола. Людоед и Николай переглянулись…
* * *
Молодые черновики по кличке Шмон и Гопник сидели на деревянной платформе возле печки-буржуйки, труба которой тянулась к потолку и уходила в глубь подземного логова, где соединялась с другими трубами от иных печек и выводила дым на поверхность. Рядом с печной трубой была еще одна труба, имевшая, видимо, функции переговорного устройства, поскольку кончалась широким раструбом, в который было удобно кричать. Стробоскопу было под пятьдесят. Он лежал на топчане, укрывшись звериной шкурой, и пытался заснуть. Однако увлеченные игрой в карты, в свете пары керосиновых ламп, Шмон и Гопник постоянно выкрикивали в адрес друг друга ругательства и весьма эмоционально реагировали на успехи и поражения.
- Вот тебе еще дамка, козья твоя морда, - захихикал Шмон. - Давай еще пять папирос.
- А что я курить буду, рукопомойник ты хренов?! - раздосадованно воскликнул Гопник.
- Бамбук, лошара! - Шмон заржал. - А если хочешь, я тебе дам пару тяжек со своей мохнатой сигары!
- Базар фильтруй, овца! В дышло захотел?!
- Да завалите вы хлебала свои, щенки стремные, харэ базлать, - проворчал Стробоскоп.
- Пардон, Старый. Звиняй. Гопота долг не признает.
- Я сказал, фильтруй базар. Карточный долг святой. Но ты мне паришь. В твоей колоде у всех дам уголок загнутый.
- Это предъява? - нахмурился Шмон.
- Да! Ты букетик бунтишь! Ответь на предъяву!
- На, зырки разуй, фуцан! У шестерки и двух тузов тоже края гнутые. Сколько годков колоде вообще, соображаешь? Я как, по-твоему, их различаю? Вольтанулся совсем, что ли?
Стробоскоп поднялся с топчана и, выхватив у молодых подельников карты, швырнул их с платформы к двери.
- Ну на фига, Старый? - раздосадованно воскликнул Шмон.
- Я вам вьюны пообрываю сейчас, вязы выверну на хрен, - спокойно проговорил старший.
- Стробоскоп, да что ты взъелся? - развел руками Гопник.
- Едало захлопни. Это я для пацанов реальных Стробоскоп. А для вас, ушмырки, я Старый.
Он сделал вдох, чтобы разразиться следующей триадой обильно сдобренных маргинальным жаргоном слов, но тут раздался стук. В этом ничего странного не было бы. Но ведь стучали в дверь. В ту самую дверь, за которой была пустота метротоннеля, которая заканчивалась через несколько сот метров беспроглядной тьмы глухим обвалом, похоронившим когда-то электричку. И именно поэтому этой дверью уже долгие годы не пользовались. Лишь изредка выбрасывали в тоннель какой-нибудь хлам. Там никого не было, да и быть не должно. Но кто-то громко постучал в дверь. Черновики переглянулись, мгновенно замолкнув. Стук в дверь повторился, став еще настойчивей.
Стробоскоп осторожно спустился с платформы и подошел к деревянной двери, обитой поролоном и обтянутой плотной материей.
- Кто там? - настороженно произнес он.
Ответа не последовало. Тогда черновик взвел курок обреза, сделанного из старой охотничьей двустволки.
- Да кто в хату ломится, в натуре?! - крикнул Старый.
- Коновал, - послышался с той стороны голос, сдобренный разносящимся по пустому тоннелю эхом.
- Что? Какой еще Коновал? Откель взялся?
- С Ганиной ямы я! Открой по-рыхлому!
- С Ганиной ямы? Чего там делаешь?
- Я ни хрена там уже не делаю, братан, я к вам войти пытаюсь.
- Да нет, чего за дверью делаешь? Как туда попал вообще?
- Там кишка узкая с проспекта есть. По ней и сунулись.
- Сунулись? Ты не один? Кодла вас?
- Двое. Я и Пацифист.
- Я что-то погремух таких не слыхал. И никакого Коновала и Пацифиста не знаю. - Стробоскоп пожал плечами.
- А ты сам-то кто? - послышалось за дверью.
- Стробоскоп. Ну, еще Старым кличут. А что?
- Ну так, мил человек, я твою погремуху тоже впервой слышу. И что дальше? Али ты не чернушник, а из лохов подвальных?
- Следи за метлой, огрызок! Я в законе! - разозлился черновик.
- Ну так калитку отвори. Свои мы.
Стробоскоп жестом приказал молодым черновикам встать по обе стороны от двери и держать свои обрезы наготове. Затем отодвинул два массивных железных засова и толкнул дверь. Из темноты показался человек в черной шинели, военно-морской ушанке, с черными усами до подбородка и с автоматом на плече. За ним стоял молодой парень с темной щетиной на лице, в ватных штанах, высоких валенках, камуфлированном бушлате и серой распущенной ушанке, из-под которой торчала челка ровных темных волос, достающих прямо до больших задумчивых и усталых глаз. Усатый прикрывал глаза ладонью, облаченной в кожаную перчатку. Видимо, они долго находились в темноте, и даже несильный свет керосиновых ламп заставил его, а следом и его спутника прикрыться от света.
- Я Коновал, - проговорил усатый, переступая через порог. - Здорово.
- Ксива есть? - Стробоскоп прищурился.
- Ты гонишь? - Коновал засмеялся. - У черновиков отродясь ксив никаких не было!
Старый покачал головой, причмокнув.
- Ну, допустим. Вы какого из Ганиной ямы приперлись?
- А тут что, никто не в курсе? - Усатый сделал удивленное лицо.
- В курсе чего?
- Беда там. Неужто, кроме нас, никто не дошел?
- Что за беда?
- Крысы напали. Огромные. Такая кодла, что земля тряслась. Из-под земли вышли. Пожрали всех.
Стробоскоп нахмурился и покачал головой.
- Вон оно как. А что через главный ход не пошли, а тут?
- Так замес наверху. Стреляют. Мы на каких-то уродов нарвались. Так и не поняли, свои это или нет. Полезли в провал, а там лаз в метро.
- Ладно. Складно все как-то у тебя получается. Я сейчас слубезников вызову. Пусть для начала разберутся, свои вы или засланные. Вы пока волыны сдайте. Короче, сами правила знаете, если свои.
Он повернулся и стал подниматься по ступенькам к переговорной трубе. Услышав сзади два характерных и очень знакомых звука, он резко обернулся. Черновик успел заметить, что Шмон и Гопник уже лежат на полу у двери, а усатый, назвавшийся Коновалом, взмахнул рукой и метнул Стробоскопу нож прямо в горло.