Пока бояре оправляли шубу на Федоре, я метнулся в избу, налил вина в трофейную чашу и вынес. Мы пошли навстречу друг другу.
– Здравствуй, Федор!
– И тебе здоровья и удачи, Георгий!
Федор принял чашу, не спеша осушил, крякнул от удовольствия. Он уже собрался вернуть мне чашу, но она неожиданно привлекла его внимание – Кучецкой залюбовался чеканкой и резьбой по краю чаши. Видимо, понравилась.
– Прими от меня в дар чашу сию, вижу, по нраву тебе она.
Федор кивнул и, не оглядываясь, протянул руку с чашей назад. Боярин из свиты принял ее.
– В первый раз я у тебя. Государь с поручением послал в Коломну. Думаю, дай заеду к побратиму. Подъезжаю, а у тебя тут уж острог целый. Тын, избы, конюшни. Пойдем-ка, покажешь свое хозяйство.
Мы пошли по территории усадьбы. Я шепнул Федьке:
– Быстро кабанчика на вертел, стол готовь!
Федька-заноза кивнул и исчез.
– Это у тебя что тут?
– Баня.
– А это?
– Вторая конюшня.
В это время послышалась частая стрельба. Охрана Кучецкого за сабли схватилась, бояре начали встревоженно оглядываться.
Я их успокоил:
– Да это мои хлопцы стреляют, руку да глаз набивают.
– Молодец! А что это за лесенка на сосну?
– Вместо вышки смотровой – покамест ее сделаю, с сосны холопы боевые наблюдение ведут, дозорный денно и нощно за местностью бдит.
– Гляди-ка! – удивился Кучецкой. – У тебя тут прямо как на заставе.
– Жизнь заставила. Недавно татары заставу нашу на порубежье вырезали, прорвались в эти места да усадьбу боярыни Василисы Куракиной грабить начали; людей ее многих побив, избы пожгли.
– И что? – встрепенулся Кучецкой.
– Федор, десятник мой, пожар ночью узрел. Поднял я людей своих да татар – в сабли. Ни один не ушел.
Федор неожиданно хлопнул себя по ляжкам, так что накинутая на плечи шуба упала. Боярин поднял и попытался снова накинуть ее князю на плечи. Кучецкой нетерпеливо передернул плечами:
– Оставь, мешает.
И в самом деле – перед кем красоваться? Здесь не Первопрестольная.
– Так это, значит, ты?
– Что я?
– Ты отряд татарский побил?
– Выходит, я.
– А мы понять не можем, куда они могли деться? Как заставу вырезали, мы тревогу по службе береговой объявили, коломенское ополчение поднялось, заставы усилили, чтобы татар назад в Дикое Поле с полоном не выпустить. Нигде татар тех нет, ну как сквозь землю провалились! А ларчик-то просто открывался!
– Некому уходить уж было – всех побили, до единого.
– Вот-вот… Мы объехали с коломенским воеводою вчера эти места, посмотрели. Две деревни начисто сожгли. Старики да мужики убиты, детей и женщин, вероятно, в полон взяли. Вот только до усадьбы боярыни Куракиной пока не добрались.
– Не было полона. Вернее, был, из куракинских, да мы всех освободили.
– Неуж банда не одна была?
– Вот этого не скажу, не знаю.
– А что же в Коломну не доложил?
– Чего докладывать-то? Не Казань же взял – банду малую разбил. Там их всего-то семнадцать человек и было.
Федор переглянулся с боярами.
– За отвагу хвалю, молодец! Непременно государю доложу. Надо же! Все сам – и татар побил, и острог построил! Не сидишь сиднем, вот теперь и я вижу – не зря тебя государь землицею жаловал на Оке. Эдак ты далеко пойдешь!
– Не корысти для стараюсь.
– Вижу. Только скромен не по заслугам. Сделал дело доброе – доложи наместнику, да и о себе напомнить – не грех! А то – чего?
– Дом каменный итальянцы ладят. Ты же сам меня с итальянским зодчим Пьетро знакомил.
– Весьма похвально. Вижу, всерьез за поместье взялся. Ты кормить-то нас будешь?
– Поросенок жарится, как готов будет – доложат.
– Добре! А то после скачки по деревням здешним проголодался я что-то.
Кучецкой еще прошелся по участку, удивляясь размаху кипящей стройки: кругом лежали заготовленные бревна, стучали топоры плотников, молотки каменщиков, сновали артельные люди, отдавая указания помощникам.
А тут и Федька-заноза рукой призывно махнул. Значит, поросенок уже готов.
– Побратим, к столу прошу с боярами – откушать, чем Бог послал.
К моему удивлению, которое я попытался скрыть, стол получился неплохой. Поросенок – небольшой кабанчик – жаром да салом исходил. А еще – аппетитным запахом. У всех в предвкушении вкусной трапезы аж слюнки потекли. А на столе дожидались едоков тройная уха, караси, в сметане жаренные, капуста квашеная хрусткая, огурчики пупыристые соленые, грибочки да каравай свежий, дух которого перебивал даже аромат поросенка. Жбан с пивом стенками запотел, и во главе стола – кувшин с вином.
– Неплохо Бог тебе послал, а скромничал, – весело сощурил глаза Кучецкой.
Увидев сие изобилие, я смекнул – не иначе как Федька сумел привлечь к организации стола и деревенских девчат. Ну, молодчага! Мы-то пока обходились столом попроще – не до изысков было!
По обычаю я сел во главе стола, справа – Кучецкой, за ним – бояре. По левую руку от меня сидели Макар и Андрей. Жаль, Федьку-занозу за один стол с боярами усадить нельзя – холоп он, хоть заслуженный и очень нужный. Нарушу традиции – обиду князю Кучецкому нанесу. Это в боевом походе еще можно допустить общую трапезу у костра, но не у хозяина дома.
Взялись мы за еду дружно, только поросячьи косточки хрустели. За полчаса все и подъели подчистую.
– Молодец, князь! Татарам укорот сам смог дать, острог воздвиг и гостей хорошо встречаешь.
– Так побратим же, как можно иначе?
– Ладно, бывай, князь! Нам еще по делам нужно. Пойдем на воздух свежий да и на коней! А то после такого обеда знатного вздремнуть потянет, ан некогда!
Мы обнялись на прощание. Процедура посадки князя на коня повторилась: один боярин стремя держал, второй – подсаживал Кучецкого. Гикнули охранники, свистнули по-молодецки, и – в ворота, да по дороге – галопом. Фу, угодил, кажется высокому московскому гостю! Вот уж не ожидал, что Кучецкой, не известив, ко мне в поместье заявится. Может, любопытно стало, как я тут освоился, все равно от Коломны крюк не велик, а может, просто проголодался.
Я хоть и служилый князь, да не при московском дворе, чего бы ему сюда ехать без особой надобности? А может, Федор опять замыслил чего, да желает привлечь меня к решению дел московского двора? Я по характеру не интриган, при дворе мне служить было бы тяжело – не мое это.
А меж тем приближение осени чувствовалось во всем. Низко над землей, едва не касаясь верхушек деревьев, плыли тяжелые свинцовые тучи. Мужики ежились от пронизывающих порывов холодного ветра и, покормив скотину, старались поскорее со двора зашмыгнуть в теплые сени, взъерошенные воробьи жались поближе к жилью – к теплым трубам, конюшням, сараям для фуража. Через неделю дожди зарядили, начала желтеть и опадать листва.
Плотники торопились подвести под крышу постройки, заканчивая укладывать берестяную кровлю. Каждую построенную избу венчали резной конек – охлупень и кровля крыльца над красными сенями, резные причелины и полотенца украшали фронтон, наличники окошек радовали глаз. Постарались мастеровые люди на славу! И тын крепкий успели до дождей поставить, окружив Охлопково. При взгляде с вышки забор охватывал поместье овалом неправильной формы.
Строящийся каменный дом оставался пока за периметром. Я не беспокоился по этому поводу – грабить в доме нечего, у него еще второго этажа и крыши нет. А как готов будет, я каменный забор вокруг поставлю, да с башенками по углам. И глазу приятно, а коли время суровое настанет – первым ворогов встретит и лихих людей. Вот тогда поместье мое не острогом будет, а небольшой княжеской крепостью. Пушка будет нужна, и лучше – если не одна.
С дождями осенними жизнь в поместье почти замерла. Урожай убран – и здесь, в Охлопкове, и в трех соседних моих деревнях. Там, конечно, все куда скромнее вышло, потому как запущены хозяйства оказались. Но Андрей распределил зерно по дворам – до следующего урожая хватит.
Вот и стройка встала. Плотники, получив заработанное, ушли в город. Если куда-либо и надо было ехать, то лишь в случае крайней необходимости – дороги развезло. Только на реке еще продолжалась жизнь – суда сновали вверх и вниз по Оке. Купцы торопились завезти товар, чтобы было чем торговать в период распутицы. Через месяц, а то и менее, покроется Ока льдом, тогда и судоходство встанет. Сообщение между городами и деревнями прекратится. И только когда выпадет снег да морозы превратят грязь в твердь, потянутся санные обозы. А затем по окрепшему льду санные обозы по замерзшим рекам, как по дорогам, двинутся. На Руси все деревни и города на реках стояли. И самый удобный да быстрый путь – по льду рек. Никаких тебе кочек, и заблудиться невозможно – река сама ведет. Единственная опасность – полыньи. Ну, так не зевай, купец, гляди вперед – не парит ли где промоина?
Управляющий Андрей пришел – в Вологду отпрашиваться.
– Князь! Я и так на все лето остался, осень уже. Все работы на полях закончены. Дозволь домой в Смоляниново съездить, с семьей пообщаться, подумать, что дальше делать будем.
– Спасибо за помощь, Андрей. Даже не знаю, что бы я без тебя делал. Много трудов ты приложил и смекалки проявил. За рвение сверх жалованья еще три рубля серебром даю. Конечно, можешь ехать. Только вот как? Дороги развезло.
– Э, князь! Суда-то еще ходят. Пойду на причал, подожду, подберет какое-нибудь попутное судно до Коломны, – вона сколько их плывет ноне! А там, через Москву, и до Вологды доберусь, с обозом каким.
– Тогда удачи тебе и легкой дороги. Надумаешь если в Охлопково переехать, нанимай сани и всем семейством сюда – добро пожаловать. Деньги на подъем семье твоей дам. Но только тогда и на Вологодчине хозяйство в надежные руки передай.
– Решусь переехать – сыну Павлуше передам хозяйство, он уже опыта набрался.
Я отсчитал жалованье и надбавку, и Андрей ушел. Жаль, если не надумает переехать, непросто мне будет найти здесь ему замену.
Ратники в избах между караулами-дежурствами балагурили, играли в кости, спали. Пить вино я запретил, да и Федор с Макаром сами за этим следили строго. Выгонять сейчас людей на улицу на учения – было бы слишком. В эдакую слякоть хороший хозяин собаку на двор не выгонит.
Вот в такую погоду к нам в Охлопково и забрели двое бродяг.
Ко мне прибежал, укрываясь плащом, ратник из дежурной смены, что сидел в привратной сторожке.
– Князь, там приблудились двое, просят пустить их – обогреться.
– Кто такие, не сказывали?
– Не знаю. Один в рясе, другой по виду – бродяжка. Кто их разберет, все в промокшей одежде.
– Так и быть, впусти бедолаг. Непогода на улице, и стемнеет скоро. Пусть обогреются, обсохнут, а завтра идут своей дорогой.
Сказав так, я и забыл о путниках. Мало ли их тут ходит? Если раньше, когда они, бывало, забредали, просились на ночевку в избы холопов, то теперь – тын высокий вокруг поместья, сторожка с охраной у ворот – не проберешься без спросу.
Следующий день выдался хоть и хмурый, но без дождя. Насидевшись за несколько дождливых дней в избах, холопы и ратники высыпали на улицу. Вышел на улицу и я. Глаз мой сразу выхватил две новые фигуры. Я подошел поближе. Один и вправду был в черной рясе, опоясанный веревкой. Другой – в сильно поношенной, но опрятной и чистой одежде. Но что меня удивило – так это то, что они похожи, как две монеты. Не иначе близнецы, кои встречались не часто.
Завидев меня, оба поклонились.
– Благодарствуем за кров, за пристанище, барин. Совсем вчера промокли да обессилели. Бог да воздаст тебе за милость твою.
– Невелика милость, – улыбнулся я. – Кто такие будете?
– Из-под Козельска мы. Я – Василий, а это брат мой, Михаил, расстрига.
– За что же расстрижен-то?
– Не подумай худое, барин, – он хороший человек, нет в нем окаянства. Да вот беда – удержу в выпивке не имеет, как доберется. А откель на нее деньги взять? Ну и не сдержался, видно, бес попутал, – подаяние церковное пропил, вот и осерчал епископ. Даже покаяние не помогло. Инда сам уж не может при церкви состоять – соромно ему за неуемность страсти своей пагубной.
– Куда путь-дорогу держите?
– А куда глаза глядят. Помышляем до Москвы добраться. Ноги есть – дойдем.
– Так где Козельск, а где мое поместье? Москва-то вон там! – махнул я рукой.
– Эдак мы приплутали маленько, барин, уж больно попутчики-купцы попались веселые да добрые. Только они в Рязань отвернули – нам уж совсем не по пути.
– Чем пропитание добываете?
– Добрым людям в нужде их помочь везде случай выпадет: в деревнях у вдовушек али старушек где ограду поправим, где крышу подлатаем, глядишь – и покормят.
– Два здоровых молодца, а у старушек кормитесь! Не стыдно?
– Ты нас, барин, не кори работой на помочь. Любая работа Богу угодна. Мы у тебя ничего не просим. И чужого сроду не брали, нет такого греха на душе. А коли и у тебя работа для нас какая найдется, так мы согласные остаться.
– Работа в имении всегда есть. Сейчас по осени ее меньше, а летом только успевай поворачиваться. В конюшню пойдете?
– Чем платить будешь?
– Крыша над головой, прокорм и полушка в месяц.
– Негусто.
– Так и работа немудрящая, не надорветесь.
– Ну, тогда разве до весны только.
– Согласен. Тит, поди сюда.
Ко мне подбежал мальчишка.
– Вот мой главный конюх. У него и работать будете.
Братья-близнецы переглянулись разочарованно. Под мальчишкой ходить для взрослого мужика зазорно. Однако и до Москвы далеко, а братья босиком и в одежонке легкой. Потому, подумав немного, согласились.
Брал я их временно, а получилось насовсем. Михаил оказался расторопным, но имел извечную русскую привычку, уж если добирался до вина, пил до упаду. А по жизни был веселым, зная много занятных историй, и всегда – заводилой, душой компании. Василий – полная ему противоположность: серьезен и рассудителен не по годам, трудолюбив и бережлив. За полгода, проведенных им у меня в поместье, я присмотрелся к нему и решился – назначил управляющим на место Андрея. Андрея же по прибытии его зимой вместе с семьей в Охлопково сделал тиуном княжеским. Для простого человека должность высокая. Но это я уж вперед забежал.
На Покров Пресвятой Богородицы выпал первый снежок.
Утром я выглянул в заиндевевшее по краям окно. Насколько хватал глаз, повсюду лежало снежное покрывало: на крышах изб и сараев, деревьях, кустах, дороге. Снег розовел в лучах восходящего солнца.
Я оделся и вышел на крыльцо. Хрустальный морозный воздух приятно обжигал грудь, наполняя тело бодростью. Из труб, не рассеиваясь, дым поднимался прямо вверх – к морозам! Давно замечено: Покров – как граница между осенью и зимой. Теперь морозы день ото дня будут крепчать, сковывая землю прочным панцирем. А там и на санях можно будет ездить, ждать всего ничего осталось: по народным приметам от первого снега до санного пути – шесть седмиц. Хорошо, что в Охлопкове успели к зиме подготовиться – избы утеплили, дрова заготовили.
Вскоре и морозы трескучие ударили. Каждый день температура опускалась все ниже и ниже. Земля застыла, на улицу выходить лишний раз не хотелось – ветер и колючие крупинки хлестали по лицу.
Как хорошо, что избы с печами успели поставить, да конюшни лошадям. Не зря я плотников поторапливал.
Днями подошел ко мне Демьян – охотник из федоровского десятка.
– Князь, разреши на охоту походить. Делать ноне нечего, а приварок столу не повредит. Да и засиделся я в деревне, по охоте соскучился.
– Дозволяю, дело полезное.
С тех пор каждый день Демьян к вечеру дичь приносил: то глухаря, то зайца, а порою – и двух. Я к охоте равнодушен был. И все-таки соблазнил меня Демьян.
Прибегает как-то:
– Князь! Волки в лесу объявились! Целая стая! Давай загонную охоту устроим. Чего хлопцам попусту в избах сидеть?
– Так собак у нас нету.
– По следам я сам логово найду, а загонщиков у нас полно – все ратники.
Ну что же, размяться можно. Если волков добудем – шкуры волчьи теплые, будут кому-то шубы знатные. Под дождем влагу не набирают, не линяют, и никакой ветер их не проберет.
Ратники встретили предложение об охоте восторженно. Однако волки – хищники опасные. Я приказал взять всем ножи и пищали зарядить картечью. Демьян место нам с Макаром и Федором показал, где мы "на номерах" стоять должны.
Ратники втихую лесок окружили и давай шуметь по сигналу Демьяна. Кричали, свистели, сжимая кольцо все уже.
Не выдержали волки. На опушку сначала матерый вожак вышел. Осмотрелся, нос вытянул, пытаясь опасность учуять, да не повезло серому – ветер на нас дул. Рванулся вперед, а за ним – и вся стая.
Выждали мы немного, чтобы от леса в поле волки отошли, да и вышли из-за стога. И тут же залпом ударили. Полегла стая серых разбойников почти вся. Почти, потому что вожак ушел. Рванул в сторону и был таков. А времени перезарядить пищали не было.
Подошли мы осторожно к зверям. Демьян с Федором добили тех, кто ранен был. С богатой добычей возвращались ратники в деревню – несли на жердях шестерых волков. Демьян шкуры выделать обещал, а уж холопки сошьют из шкур шубы. Одну я решил сделать побольше, да с подолом подлиннее – до пят, и караульному на вышку давать: больно уж зябко там, а укрыться от ветра негде. Оставалось меха еще на другую шубу, да небольшая шкура молодого волка. Шубу эту я разыграть решил, чтобы без обиды было. На кого жребий выпадет, тот и носить ее будет. А из шкуры молодого волка жилет меховой для Тита сшить можно – заслужил парень.
Когда женщины сшили две шубы и безрукавку, я распределил, как и планировал. Длинную шубу, в которой ходить несподручно, а на вышке стоять – в самый раз, в караул отдали. Жилет получился длинным – жаль, что на рукава меха не хватило. Тит аж просиял, когда подарок получил.
А розыгрыш призовой шубы интересный получился. Ратники выстроились все, я отвернулся. Макару глаза завязали, и он ткнул пальцем в счастливчика. Шубу получил один из ратников федоровской десятки. Макаровским хоть и обидно было, но на то он и жребий, чтобы все по справедливости было, как и уговаривались. И я отворачивался, чтобы не сказали потом, что подсказал.
Глава 5
Зима шла своим чередом. Ратники под руководством Федора и Макара занимались учебными боями. Новобранцы уже вполне сносно рубились на саблях и стреляли из пищалей, быстро догоняя в умении опытных воинов Федора. Но! Бывалые ратники проверены в боях. С ними я ходил на татар, литвинов, и в каждом из них был уверен. Полноценным воином можно назваться, лишь только пройдя через горнило первого боя, получив "боевое крещение". Только сеча покажет – умелый ли ты, не трус ли? Битва – мерило ценности и зрелости воина, его мастерства и стойкости духа. Одно дело в учебном бою палкой размахивать, зная, что не получишь смертельный удар. А когда стоишь пешим в строю, да еще в первом ряду, а на тебя конная лава несется, всякого охватывает естественный страх, и возникает желание укрыться, убежать. Только тот человек устоит, кто смел и решителен, кто страх свой далеко в себя загонит, а слабый духом дрогнет, хотя физически может быть и подготовлен. Потому ветераны поглядывали на новобранцев снисходительно.