Полдень застал путников затерянными в степи, далеко и от тракта, и от наторенной кочевниками тропы. Короткая дневка: поесть горячего, пока жаркий воздух от костра бесследно смешивается с затянувшим степь знойным маревом. Ложки в очередь скребли по стенкам котелка. Поднявшийся ветер доносил далекое злое ржание, Владко уронил:
– Табун гонят. Вовремя ушли.
– Кто гонит? – не выдержал Лерка. Когда мальчишка-пограничник вот так роняет что-то, ему очевидное, наследник короны Двенадцати Земель кажется себе олухом и остолопом – даром, что Владко на четыре года его младше, даром, что сам он, отслуживший в морской страже, не может знать о Степи столько же, сколько знает его спутник.
– Может, Камышовые. – Владко небрежно пожал плечами. – А может, кто из Сов или Лисиц, там дальше их земли. Пепельные – вряд ли, они по этой стороне больше охотятся, табуны ближе к Белым Оврагам гоняют. Да нам-то что, они к тракту держат, далеко разойдемся.
Поев и малость отдохнув, парни поехали рядом, почти стремя в стремя, изредка перебрасываясь короткими, мало что значащими фразами. Ровная, как исполинская скатерть, степь, серебристо-зеленые волны ковыля и овсюжницы, бисерная россыпь птичьих звонов в знойном небе… Все трудней становилось бороться с усыпляющим однообразием, все сильней тянуло отпустить коней пастись, завалиться в траву, раскинув руки…
– Гляди-ко. – Владко прищурился, притенил ладонью глаза. По серебру степи неслась живая темная капля – словно дельфин по искрящемуся полуденным солнцем морю.
– Конь. – Лерка вглядывался до слез в напряженных глазах. – Без всадника.
Через несколько минут уже можно было легко разглядеть гнедого коня-степняка, оседланного, но, как и показалось Лерке, без всадника. Несся бешеным галопом, вскинув пышный хвост, нервно мотая головой.
– Почти рядом пройдет, – пробормотал Владко. – Вот шайтан, на манок не отзывается! Давай догонять.
И пояснил уже на полном скаку:
– Непорядок, глянуть надо. Я как его увидел, манок достал, – пограничник махнул рукой, показывая Лерке зажатый в кулаке шнурок с амулетом, – он подойти должен был. Разве что чарами напугали…
Лерка и не думал спорить. Ясно, что непорядок: оседланные кони без хозяев просто так ни в городе, ни в степи не гуляют. Парни взяли взмыленного степняка в клещи, пограничник, опасно перегнувшись, перехватил узду.
– Тихо, Гнедко, спокойно… Мы тебя не обидим.
Лерка улыбнулся мимоходом: привычка белопольцев звать коней по масти так же неистребима, как протяжное "о" в конце их имен. Между тем Владко перешел с галопа на рысь, не прекращая говорить, успокаивая коня, – но при этом тревожно оглядываясь назад. Валерий на ходу достал лук, перекинул под руку колчан с боевыми стрелами. Из низкого – степняцкого – седла чужого коня косо торчала короткая стрела. Костяная втулка с ушком под тетиву, пестрые утиные перья – тремя лепестками. Стрела под ордынский лук; впрочем, это еще ничего не доказывало, ордынские луки для всадника удобней северных, вся степь ими пользуется, даже пограничники; даже у самого Валерия в этом путешествии с собой был такой же, правда, на стрелах белое перо полярных гусей. Осень, сытное, травное время… время охоты и войны. Лерка пригнулся в седле, вгляделся в обереги на узде чужого коня. Солнечные бляшки, волчьи головы… Волки?
– Владко, чей конь, не разберешь?
– Камышовых!
– А стрела?
– Не знаю! К Волкам надо, пусть они глядят.
Свеженазванный Гнедко стриг ушами, бока ходили тяжело, но уже почуял рядом человека и готов был подчиняться. Владко пустил коней шагом. Сказал:
– Серьезное дело, мой принц. Тут уж не до Пепельных; кого раньше встретим, с теми и говорить. Если стрела ордынская…
Лерка молча кивнул. Ныло сердце: Саглара! Ничего, время есть. Полгода… А они, может, всего-то на день-другой задержатся.
Сам дурак, через силу усмехнулся принц. Раньше надо было. Кто мешал хоть на тот же солнцестой посвататься?
Дуракам везет, вот первое, что пришло Лерке на ум на рассвете четвертого дня пути, когда они вышли к стойбищу. Здесь было еще тихо, лишь сгорбленная старушечья фигурка, похожая на серую ворону, бродила за околицей, клевала траву, выдергивала то один стебель, то другой. Оглянулась, и екнуло сердце: Фаяра, травница Пепельных Волков.
– Эгей! – помахал старухе Владко. – Фаяра, эгей!
– Стрела ордынская, – выплюнул вождь. – Боевая.
Кликнул младшего сына:
– Фарги!
Приказал:
– Собирай всех. Охотников, табуны – сюда. Мы пойдем к Ласточкиным Обрывам.
Мальчишка кивнул; метнулось, на миг прикрыв темные глаза, крыло рыжеватой – редкая, счастливая масть! – челки.
– К Камышовым, по ручью и на тракт – лучших разведчиков. И пошли кого посмышленей к Совам. Нет, лучше сам сбегай.
– Понял, – снова кивнул Фарги.
– С Совами у нас договор, – пояснил гостям вождь. – Их земля сразу за нашей, обороняться – так лучше вместе.
Мальчишка убежал, вождь пристально взглянул на усталых, явно почти не спавших последние ночи гостей. Усмехнулся вдруг:
– А ведь вы не с дурными вестями к нам ехали.
– Верно, – кивнул Валерий. – Уж прости, вождь, коль теперь не ко времени придется. Я ищу себе в жены деву, что затмила для меня свет солнца и блеск луны, а дева та – из твоей семьи. И друг мой, – Лерка покосился на покрасневшего Владко, невольно улыбнулся, – скажет тебе те же слова. Будет ли нам дозволено просить их любви?
– Сдается мне, – усмехнулся вождь, – я знаю ваших дев. И любовь свою они давно уж вам отдали. Что до меня, – вождь помолчал, насмешливо глядя в замершие лица гостей, – я рад буду назвать вас родичами. Удаль свою вы оба давно доказали. Идите к своим девам, храбрецы, и передайте им: не так уж много будет у нас времени на свадебный пир.
НЕЧАЯННАЯ ВСТРЕЧА
1. За горами
Лишний день отдыха в Каменном Роге аукнулся неприятно: край неба затянуло черным, и в дорогу выехали при сильном, уже по-осеннему холодном ветре. Злые тучи наползали все ближе, норовили прижать путников к земле, раздавить холодным брюхом: как посмели не переждать непогоду под крышей, что за неуважение! Но вот громады туч разбились о горы и рухнули на землю дождем.
Впрочем, назвать гремящую стену ливня дождем было бы так же глупо, как перепутать шторм с зыбью. Тропа превратилась в кипящую бурунами реку; в неистовом потоке вертелись и прыгали сбитые ливнем ветки, вывороченные из земли камни, песок и перегной. Возвращаться в оставленный позади город было так же немыслимо, как двигаться вперед.
Путники завели коней в лес, под ненадежное укрытие ветвей. Мокрые насквозь плащи отяжелели, давили на плечи холодным неподъемным гнетом. Широкие кроны хоть и сдерживали мощь ливня, но полностью защитить от него не могли. Мариана ежилась и шипела сквозь зубы, когда на нос ей стекала с капюшона очередная струйка холодной воды. Скоро девушка застучала зубами; Барти снял с пояса флягу:
– Хлебни.
Мариана, глотнув, подняла брови:
– Гляжу, ты пополнил запасы?
– Глупо было бы отказываться, – усмехнулся рыцарь. Он тоже сделал несколько глотков и снова передал фляжку спутнице.
Мариана тоскливо вздохнула:
– Хорошее у них вино, а только лучше бы сейчас горячего супа. И сухую одежду. И переждать непогоду под крышей. Только не вздумай говорить, что раз так, нечего было соваться в мужские дела!
Барти дернул уголком губ, словно улыбнуться хотел, да не вышло:
– Думаешь, если я мужчина, то не хочу сухую одежду и под крышу? Ничего, Мариана. Такие ливни долгими не бывают. До Южной Миссии полдня по хорошей погоде, так что к вечеру всяко доберемся.
– Вот и видно себастийца, – буркнула Мариана. – Это у вас там шквалы налетают и уходят, а между Внутренним морем и горами лить может неделями.
Над головой громыхнуло. Пенка тревожно дернула ушами, гнедой присел и коротко всхрапнул.
– Как пройдет гроза, надо ехать, – продолжила Мариана. – Иначе рискуем так и торчать здесь, пока дождем не захлебнемся.
– Значит, поедем, – согласился Барти. – Верней, пойдем. Верхом я сесть не рискну.
Ответные слова Марианы заглушил совсем близкий раскат грома. Грохотало, эхом отражаясь от гор, так долго, что Мариана успела испугаться за коней, выругаться, устыдиться, обрадоваться, что Барти не услышал неподобающих благородной девице выражений, и сообразить, что он, скорей всего, с оными выражениями всецело бы согласился.
– Что ты говорила? – переспросил Барти, когда стихли последние раскаты.
– Что не хочу промочить ноги, – фыркнула девушка. – Моя Пенка не подведет, нам с ней здешние дороги не впервой. Лишь бы дождь хоть малость подутих.
– Хорошо, – кивнул Барти, – раз так, скомандуешь, когда можно ехать.
– Уже скоро, – не слишком, впрочем, уверенно ответила Мариана. – Гроза уходит в горы. А с дождем и ветром ничего не поделаешь…
Двинулись примерно через час. Барти так и не рискнул сесть верхом: непривычного к эдакому буйству стихий коня надежней было вести в поводу. Рыцарь подсадил в седло дрожащую от холода девушку и повел Храпа в поводу, стараясь держаться точно за Пенкой. Яростный ливень сменился сильным, но ровным дождем; все внимание путников уходило на дорогу, а все мысли вертелись вокруг вожделенных горячего супа и сухой постели.
Хотя к предвечерним сумеркам дождь подутих, рыцарь больше не надеялся заночевать в городе. Между тем серое от непогоды море уже виднелось отсюда – и, не размой тропу ливень, вполне можно было бы рискнуть, урвать на дорогу часть ночи, но спать лечь в одной из гостиниц Южной Миссии, знаменитых на весь Полуостров просторными комнатами, обязательными ванными, умелыми поварами и огромным выбором имперских вин.
– Ничего, – шмыгнула носом Мариана, – может, пастушью хижину встретим. Или хоть шалаш охотничий.
– Хорошо бы, – отозвался Барти.
Словно в насмешку над ожиданиями путников, рванул ветер. Мариана смахнула прилипший к щеке лист и ахнула: над морем, выделяясь угольной чернотой на малость просветлевшем небе, ядовитой змеей извивался смерч. Пока далекий, но…
– Свет Господень, спаси и сохрани, – выдохнул Барти. – Он идет прямо на нас!
– Так всегда кажется, – напряженно ответила Мариана. – На самом деле не угадаешь.
– А быстро идет… Так что делать, Мариана? Если не угадаешь… Как-то не по мне спокойно ждать, зацепит или пронесет мимо.
– Эй, – окликнул их сильный басовитый голос. – Эгей, люди, сюда!
Мариана оглянулась. У поворота, где они только что видели голый камень крутого откоса, открылся ход. В просвете его стоял гном. Страж.
– Барти, скорее!
Мариана спрыгнула с седла, поскользнулась, с трудом удержалась на ногах. Развернула Пенку, потянула к Стражу. Кобыла заржала, забилась, девушка всхлипнула:
– Ну же!..
И Пенка сдалась. Потрусила за хозяйкой; а та вцепилась в повод, как утопающий – в брошенную с борта веревку.
Барти замешкался, глядя, как бегут к темному зеву пещеры девушка и лошадь. Рев и треск за спиной подстегнули его; через несколько мгновений оба путника вместе с конями были внутри. Вот только девушка вошла в пещеру на своих ногах, а рыцаря внесло туда, как сухой листок порывом шквального ветра. Барти подвело любопытство: на пороге убежища рыцарь вздумал оглянуться. Он еще успел заметить, как стремительно потемнело снаружи, как рухнуло – почему-то совсем беззвучно – стоящее у тропы дерево. Но тут спина грянулась о камень, и мир погас.
2. Гости Подземелья
Тьму разгонял зеленоватый свет гномьих светильников. Губы Марианы шевелились, но Барти слышал лишь звенящую тишину. Рыцарь потряс головой; в глазах поплыло. Чтобы кое-как подняться на ноги, пришлось ухватиться за гриву Храпа. Однако ноги не держали оказавшегося вдруг в безопасности рыцаря; ему хотелось одного – снова лечь, закрыть глаза и провалиться если не в сон, то хоть в забытье.
Кто-то подергал рыцаря за рукав. Барти с трудом разлепил глаза. Некоторое время не мог сообразить, что перед ним; оказалось, он так и стоит, уткнувшись лицом в Храпову гриву. Оглянулся. Рядом обнаружился их спаситель. Руки бугристые, словно перекрученные корни, огромная, как валун, голова… Вот только глаза – скорее колдуна, нежели Стража. Не просто острые, как у торговцев или молодых работников; не пронизывающие, как у мастеров; взгляд их, казалось, продувает человека насквозь и разрывает в клочья. Как ураган, как необоримая штормовая волна, что несет на скалы… как сама смерть.
Рыцарь пошатнулся. Гном что-то говорил, Барти видел, как шевелятся темные губы, но тишина оставалась ненарушенной. Наконец гном притопнул ногой и попросту – рыцарь даже не понял, как! – усадил человека на пол. Можно сказать, уронил. С маху приложившись задницей о камни, Барти открыл было рот выругаться, да так и застыл: глаза его оказались вровень с глазами гнома, и взгляд подземельного оказался настолько тяжел, что едва не размазал человека по стенке. Сгустившийся до смоляной вязкости воздух застрял в глотке; рыцаря прошиб холодный пот и сразу же бросило в жар; звон в ушах поднялся до невыносимой высоты и рассыпался острыми осколками.
– Теперь слышишь? – спросил гном.
Барти потрясенно кивнул. Закашлялся почему-то; отдышался, выдавил:
– Благодарю.
– Эх и дурень ты, – проворчал гном. Впрочем, осуждения в его голосе Барти не услышал, скорей – удивление с одобрением пополам. А и верно ведь дурень: разглядеть все равно ничего не разглядел, а от смерти на волосок мимо прошел.
Барти снова встал; теперь это далось ему легче.
– Мы обязаны вам своими жизнями.
Гном кивнул. Буркнул:
– Назовитесь, путники.
– Сэр Бартоломью, рыцарь себастийского отряда Ордена святого Карела.
– Мариана… – Девушка хватала ртом сухой подземельный воздух и все никак не могла унять бешеный стук сердца. – С Белых Холмов.
– А, я слыхал о тебе, – кивнул гном. – И о тебе, рыцарь, тоже. Однако что за нужда погнала вас в горы по такой непогоде?
– Мы спешим, – коротко объяснил Барти. По чести сказать, на более длинные речи у него попросту не было сил.
– В Южную Миссию, – добавила Мариана.
– А я уж думал, в Свет Господень, – ухмыльнулся гном. – Ведь вы оба едва там не оказались. Пойдемте, люди, вам нужно обсушиться и отдохнуть.
– А Пе… кони? – спохватилась Мариана. – Я Пенку не брошу!
– Спать с ней в обнимку будешь? – совсем по-человечески съязвил гном. – У нас есть конюшни, девушка.
– Простите, – пробормотала Мариана. Взглянув на рыцаря, подхватила повод Храпа. Барти благодарно прикрыл глаза. Если двумя руками держаться за седло, вполне можно идти вслепую… и даже поспать на ходу.
Конюшня оказалась почти у самого входа. И, видно, были на ней усмиряющие чары: едва ступив в проход между денниками, дрожащие, нервно прядающие ушами кони успокоились. Приняли из рук долговязого человечьего мальчишки-конюха по сухарю, позволили ему снять поклажу.
– За коней не бойтесь, – сказал гном, подхватывая сразу все сумки, – обиходят. Пойдемте, нам недалеко осталось.
Мариана взяла Барти под локоть. Благо, шли и впрямь недолго: по всей видимости, и конюшня, и то место, куда привел их гном, как раз и служили для приема гостей сверху. Гном завел людей в просторную залу с очагом у дальней стены и большим столом посередине. В стенах слева и справа Мариана заметила по две двери под человеческий рост.
– Эти – ваши. – Гном сгрузил на пол сумки и махнул рукой направо. – Отдыхайте пока, скоро принесут поесть.
– Ты как, Барти? – Мариана открыла ближнюю дверь. – Переодеться хоть сможешь?
– Да, конечно, – не слишком уверенно ответил Барти. – Спасибо, Мариана.
Девушка занесла в комнату рыцаря его сумки, повторила:
– Переодевайся, Барти. Хвала Господу, мы живы и в тепле…
Подхватила с пола свои вещи, вошла в соседнюю комнату. Буркнула себе под нос:
– А ты, Барти, и впрямь дурень. Шелудивый пес тебя дери, а если бы не успел?!
Шмыгнула носом, кинула сумку на пол и принялась срывать с себя насквозь мокрую, противно липнущую к телу одежду. Отжала воду из косы, зубами развязала шнурок. Расплетать пока не стала, только кончик распустила малость. Перед огнем бы просушить!
Очаг Мариана заметила не сразу – а заметив, до крайности удивилась. Подземельные и здесь превзошли людей: пламя пылало в глубокой нише в стене – да полно, в нише ли? Уж не общий ли этот очаг на две соседних комнаты? Мариана присела на корточки перед ограждающей огонь кованой решеткой и ахнула: там, в огне, по-кошачьи свернувшись в клубок, спала ослепительно белая, сверкающая, сияющая, невыносимо прекрасная саламандра. По сложенному гребню бежали волны голубоватого пламени, из щелочек ноздрей вырывались крохотные искорки… вытянутую вперед лапу лизало пламя, и чешуя сверкала драгоценными каменьями, сотнями радуг…
Мариана отвернулась, прикрыла глаза ладонью. Перед взглядом плыли фиолетовые пятна, и почему-то хотелось плакать. Шмыгнув носом, девушка вытряхнула из сумки сухую одежду.
Ну да, сухую, как же! Размечталась. Все волглое, отсыревшее, даром что завернуто в парусиновый лоскут, а сумка заговорена на непромокание. Пришлось развешивать на решетке у очага. Ну что ж, вздохнула девушка, зато можно косой заняться. Достала гребешок, начала распутывать мокрые пряди. Голая кожа жадно ловила тепло огня и саламандры. Ушел пробиравший до костей промозглый холод, кровь побежала по жилам быстро и весело; даже усталость отступила, отодвинулась в тень. Правда, взамен пришел зверский голод; так что досушивать косу Мариана не стала, а натянула платье и вышла в общую залу.
Стол украшали блюдо с хлебом, супница и две глубокие тарелки – гномий синий фарфор, тот, посуда из которого наверху ценится вдвое-втрое дороже серебряной. Мариана подивилась богатству приема, но, честно говоря, запах мясного супа и свежего хлеба взволновал ее куда больше.
Мариана постучала к Барти; рыцарь не отозвался. Хмыкнув, девушка стукнула еще и приоткрыла дверь. Ее спутник, видно, скидывал одежду так же поспешно, как и она сама, но потом завернулся в меховое покрывало и прилег. Да так и заснул.
Девушка тихонько прикрыла дверь, села к столу. Горячий суп, щедро сдобренный чесноком и зеленью, окончательно согрел; Мариана невольно зевнула – и поняла, что если сейчас же не ляжет, рискует заснуть прямо за столом.