"Мир повторяется, - писал ширадский философ Умарту. - Если изучить эти повторы, можно вмешаться". Элеазар повторял эти слова, словно мантру. С их помощью он, как молотом, выковывал коварство своего разума. Ты можешь вмешаться, говорил он себе, несмотря на обстоятельства.
Но здесь было знание, не оставлявшее надежд на вмешательство. Оно насмехалось, унижало… выхолащивало и парализовало. Знание, которому могло противостоять лишь неведение. Ийок и Инрумми не знали того, что знал он, и потому считали его кастратом. Они даже не верили ему.
Возможно, появление Эсменет здесь и сейчас было неизбежным. Так вмешивался в события Воин-Пророк.
- А почему вы не позвали меня? - спросила она. - Почему не доложили Воину-Пророку?
- Потому что это дело школы, - ответил Ийок.
- Дело школы… Элеазар ухмыльнулся.
- Мы противостоим змееголовым, не ты. У нее хватило дерзости шагнуть вперед.
- Это не имеет отношения к кишаурим, - отрезала она. - Я бы хорошо подумала над словом "мы", Элеазар. Уверяю тебя, оно более коварно, чем ты думаешь.
Нахалка! Наглая шлюха!
- Ха! - вскричал он. - Почему я вообще разговариваю с такими, как ты?
Глаза ее сверкнули.
- С такими?
Ее тон или собственная осторожность заставили его придержать язык. Презрение улетучилось, глаза помутнели от тревога. Элеазар моргнул и глянул на шпиона-оборотня - тот постоянно извивался, как совокупляющаяся пара под покрывалом. Внезапно все стало так… скучно.
Так безнадежно.
- Извините, - сказал он.
Против обыкновения он пытался говорить униженно, но слова прозвучали испуганно. Что с ним происходит? Когда кончится этот кошмар?
По ее лицу скользнула торжествующая улыбка. Эта подзаборная шлюха!
Элеазар прямо ощущал, как Ийок напрягся от ярости. Лишенный глаз, он все равно видел, что происходит. Последствия! Почему последствия неизбежны? Он заплатит за это… унижение. Чтобы быть великим магистром, надо вести себя как великий магистр…
"Что я сделал не так?" - что-то упрямо кричало внутри его.
- Оборотня перевезут в другое место, - сказала Эсменет. - У этих тварей нет души, чтобы воздействовать на нее Напевами… нужны другие средства.
Она говорила приказным тоном, и Элеазар все понял, хотя Ийок вряд ли поймет. Она и правда была красивой женщиной, даже прекрасной. Ему приятно было бы отыметь ее… Она принадлежала Воину-Пророку? Это сахар на персике, как сказали бы нансурцы.
- Воин-Пророк, - продолжала Эсменет, произнося его имя как угрозу, - желает знать подробности вашего…
- А они говорят правду? - вдруг вырвалось у Элеазара. - Ты правда жила с Ахкеймионом? Друзом Ахкеймионом?
Конечно, он прекрасно об этом знал, но почему-то хотел услышать от нее самой.
Она ошеломленно уставилась на него. Внезапно Элеазар услышал саму тишину черных войлочных стен, каждого их стежка.
Кап-кап-кап… Капала кровь с безликого лица твари.
- Ты разве не видишь иронии? - протянул он. - Конечно видишь… Это я приказал похитить Ахкеймиона. Это я свел тебя с… ним. - Он фыркнул - Благодаря мне ты сейчас стоишь здесь.
Она не усмехнулась, ее лицо было слишком прекрасно. Но оно пылало презрением.
- Многие люди, - ровно сказала она, - могли бы получать выгоду от своих ошибок.
Элеазар попытался рассмеяться, но она не остановилась. Она говорила так, словно он был скрипящим шестом или лающей собакой - просто какой-то шум. Она рассказывала ему - великому магистру Багряных Шпилей! - что он должен делать. А почему бы и нет, если он так явно избегает принятия решений?
Шайме близок, сказала она.
Шайме.
Словно у имен есть зубы…
Дождь. Один из тех ливней, что внезапно приходят на закате и укорачивают день, затягивая небо шерстяным покровом ночи. Дождь лил стеной, струи воды ныряли в траву, пенились на голой земле, отскакивали от темных полотнищ шатров. Порывы ветра рассеивали капли, как туман, а мокрые знамена дергались, словно рыбы на крючке. Гортанные крики и проклятия раздавались по всему лагерю, солдаты пытались закрепить палатки. Некоторые сорвали одежду и стояли под дождем нагишом, смывая с себя долгую-долгую дорогу. Эсменет, как и многие другие, припустила бегом.
Когда она нашла нужный ей небольшой шатер, то уже успела промокнуть до нитки. У входа стойко стоял на страже гвардеец из Сотни Столпов, и Эсменет посмотрела на него с восхищением и сочувствием. Холщовый полог был холодным и скользким. Келлхус уже ждал ее в теплом и освещенном шатре - вместе с Ахкеймионом.
Они оба обернулись к ней, хотя Ахкеймион быстро отвел глаза и уставился на мерзость, шпиона-оборотня, отнятого у Элеазара. Казалось, тварь что-то бормотала ему.
Дождь громко колотил снаружи по холсту. Сквозь провисшую ткань на потолке сочилась вода.
Тварь была подвешена на цепи на центральном шесте - руки высоко подняты, ноги не достают до покрытого тростником пола, не давая опоры. Обнаженное коричневое тело блестело в свете лампы, как у сансорского раба, которого тварь подменила. Тяготы заточения изуродовали ее кожу: ожоги, рубцы, путаные орнаменты ссадин и ран, словно ребенок нацарапал их шилом или ножиком. Лицо ее было словно вывихнуто, половина отростков болталась, остальные сжались. Тварь мотала головой, словно не в силах удержать ее тяжесть. Та часть лица, где щупальца были сжаты, выражала человеческое изумление.
Ийок успел справиться с делом, поняла Эсменет. Она пыталась не думать об Ахкеймионе - сколько он вытерпел от этого человека…
- Чигра-а-а-а-а… Ку-урнарха муркмук шри-и-и-и…
- Какой-то врожденный импульс, - говорил Ахкеймион, словно завершал недосказанную мысль. - Так гусеница сжимается в кольцо, если ее тронешь. Похоже, то же происходит и с ними, когда они попадают в плен.
Эсменет вздрогнула и наклонилась, чтобы выжать воду из волос, затем промокнула лицо подкладкой сюрко. На ткани остались пятна - краска с глаз потекла. Эсменет смотрела на мерзкую тварь, шпиона-оборотня, и старалась выровнять дыхание. Ей нужна твердость и сила духа, чтобы смотреть на это!
"Кого ты пытаешься обмануть?"
Неужели все высокопоставленные люди испытывают те же чувства? Постоянный страх. Каждое слово и действие чревато тяжкими последствиями, заходящими далеко и глубоко. Консульт на самом деле существует.
- Нет, - сказал Келлхус - Ты меряешь их человеческими мерками. - Он укоризненно улыбнулся Ахкеймиону, и Эсменет тоже улыбнулась - Ты предполагаешь, что он обладает личностью и скрывает ее. Но все особенности их характера - краденые. Под ними лишь животный рудимент личности. Они - оболочки. Пародия на душу.
- И этого более чем достаточно, - поморщившись, ответил Ахкеймион.
Смысл был ясен: более чем достаточно, чтобы подменить нас.
- Более чем достаточно, - повторил Келлхус, хотя его интонация - печаль, сожаление, дурное предчувствие - заставила его слова звучать совсем по-иному.
Все еще не обсохнув, Эсменет села рядом с Келлхусом - так, чтобы он оказался между ней и Ахкеймионом. Внезапно она обнаружила, что находится в центре внимания, и это было головокружительное ощущение.
- Тот, кого подменили этим созданием, - проговорил Келлхус, - кто он?
Она постаралась не смотреть на него заискивающе.
- Один из рабов-солдат, - ответила она. - Джаврег… Он принадлежал румкару.
- Плаксе, - сказал Ахкеймион. Так чародеи называли лучника с хорой - того, кто "плакал" Слезами Бога.
Румкары, слышала Эсменет, славились как самые смертоносные стрелки в Трех Морях, Она кивнула.
- Из-за этого он и привлек к себе внимание Элеазара. Багряные Шпили поощряют связи между членами их элитных формирований. А любовник румкара донес на него своему начальству. Похоже, они испытывали его лицо булавками.
Эсменет взглянула на Келлхуса с чувством, которое хотела бы считать гордостью, но на самом деле оно больше походило на тоску.
- Эффективно, - кивнул он. - Но неразумно с точки зрения практической пользы.
Он не смотрел на Эсменет, но ласково пожал ее плечо и обошел оборотня по кругу. Пространство между ней и Ахкеймионом внезапно оказалось… обнажено.
- А как ты думаешь? - спросил Ахкеймион. - Мы могли бы схватить его при подготовке к убийству?
Эсменет было неуютно, но она обернулась к нему, уловив дрожь в его голосе. Мгновение она глядела в его округленные глаза, затем отвела взор.
Осторожность, поняла она, не избавляет от страха совершить непоправимую ошибку.
- Теперь они знают, что ты носишь Метку, - сказала Эсменет Келлхусу. - Они считают тебя уязвимым.
- Но какой риск… - проговорил Ахкеймион. - Багряные Шпили никого не проверяют более тщательно, чем своих румкаров. Хозяин твари должен это знать.
- Конечно, - ответил Келлхус - Это свидетельствует об отчаянии.
Непонятно почему она вспомнила тот день в Сумне, когда они с Ахкеймионом и Инрау спорили о смысле предложения, сделанного Майтанетом Багряным Шпилям. В тот день впервые мужчины слушали ее.
- Подумай, - сказала она, собрав всю уверенность, какую только могла найти. - У тебя великая душа, Келлхус. У тебя самый проницательный ум. Ты пришел предотвратить Второй Армагеддон. Разве ты не понимаешь, что они пойдут на все, лишь бы не позволить открыть тебе Гнозис? На все.
- Чигра-а-а-а-а, - выла тварь. - Пут хара ки зурот…
Ахкеймион глянул на Келлхуса, прежде чем с необычной смелостью повернуться к Эсменет.
- Я думаю, это верно, - сказал он, глядя на нее с откровенным восхищением, - Возможно, мы можем вздохнуть спокойно, а может быть, нет. В любом случае, мы должны оградить тебя от всех, насколько это в наших силах.
Покровительство во взгляде Ахкеймиона могло бы оскорбить ее, но одновременно в нем было и извинение, и душераздирающее признание.
Она не могла этого вынести.
Тьма и стук дождя.
Оборотень лежал неподвижно, хотя от запаха стражника, задувавшего лампы, его фаллос затвердел и резко встал. Острый запах страха.
Кандалы натирали, но тварь не чувствовала боли. Воздух холодил, но тварь не чувствовала холода.
Она понимала, что ее принесли в жертву, знала, что ее ожидают мучения, но безоговорочно верила, что Древний Отец не покинул ее.
Тварь долго говорила с пленными собратьями. Она знала, сколько народу будет ее стеречь, знала замысловатые пароли, которые понадобятся, чтобы увидеть ее. Тварь была обречена без надежды на спасение, но все же она будет спасена - эти два утверждения без противоречий уживались в том, что заменяло ей душу.
Есть только одна мера, одна Истина - теплая, влажная и кровавая. Одна мысль о ней заставляла твердеть член оборотня! Как он томился! Как горел!
Тварь погрузилась в сумеречное состояние, которое она называла мыслью, и мечтала о том, как овладеет своими врагами…
Когда нужное время истекло, она резко подняла голову и собрала лицо. Инстинктивно проверила на крепость узы и кандалы. Металл заскрежетал. Дерево затрещало.
Затем тварь завопила, хотя человеческое ухо не услышало бы этот вопль:
- Ютмирзур!
Резкий и пронзительный крик пролетел над армией спящих, свернувшись в клубок от холода и сырости, людей - туда, где братья-твари залегли в дождливой ночи, словно шакалы.
- Ют-йяга мирзур!
Два слова на агхурзойском, их священном языке: "Они верят".
От Гима Священное воинство двинулось сквозь предгорья Джарты. Никто не мог прочесть надписи на стеле, обозначавшей нход в Амотеу, но они каким-то образом поняли это. Растянутые колонны извивались среди туманных темных холмов, оружие и доспехи сверкали на солнце, голоса поднимались к небу в громкой песне. Воины шли дорогами Святого Амотеу, и хотя ландшафт с плоскими, как озера в долинах, лугами и вершинами гор над песчаными склонами выглядел непривычно, им все же казалось, что они вернулись домой. Они знали этот край куда лучше Ксераша. Знали названия его городов. Его народ. Его историю.
Эту землю они изучали с самого детства.
К полудню следующего дня конрийцы дошли до Анотритского храма в трех милях от Геротского тракта. Семеро из людей палатина Ганьятти утонули, поспешив погрузиться в священные воды. Каждый день они делали усилие и переступали или перескакивали еще один порог, еще один знак приближения конца великих трудов. Скоро они окажутся в Бешрале - в жилах тамошних жителях течет кровь Последнего Пророка. Затем будет река Хор. Затем…
Шайме казался невероятно близким. Шайме!
Как крик на горизонте. Шепот в их сердцах стал зовом.
Между тем в нескольких днях пути на восток находился сам падираджа Фанайял аб Каскамандри с несколькими сотнями койярцев и избранных грандов. Они были готовы уничтожить человека, которого народ называл Хуралл-аркреетом - имя, которое запрещено произносить в присутствии падираджи. Зная, что войско Атьеаури уменьшилось, Фанайял приказал Кинганьехои и его эумаранцам перерезать южную дорогу в предгорья. Он догадывался, что пылкий граф скорее обойдет Тигра с фланга, чем отступит по реке Хор у подножия подковообразных холмов с кианским названием Мадас, Гвозди. Тут он и приготовил засаду. Чтобы обеспечить верную победу, он призвал туда, к великому неудовольствию высшего ересиарха Сеоакти, всех кишаурим.
Молодой гаэнрийский граф, однако, не дрогнул и, хотя враги превосходили его числом в десять раз, встретил Кинганьехои и его грандов в яростном бою. Несмотря на мужество айнрити, ситуация была безнадежной. Красный Конь Гаэнри пал в сражении. Атьеаури воззвал к своим людям, пришпорил коня, чтобы прорваться к знамени, и пробился сквозь тучу язычников, разгоняя их криками и сокрушительными ударами. Но тут его монгилейский жеребец споткнулся, и юный копейщик, сын селеукарского гранда, ударил его в лицо.
Смерть вихрем спустилась с небес.
Фаним завопили от радости. Взревев от гнева и ужаса, сподвижники графа набросились на вражеских конников и вступили в отчаянную схватку за его тело. Они понесли огромные потери, но отбили своего погибшего командира - изрубленного, изуродованного, оскверненного.
Оставшиеся в живых таны и гаэнрийские рыцари бежали на запад, увозя тело командира. Они были сломлены так, как только могут быть сломлены мужчины. Через несколько часов их встретил большой отряд кишьятов под предводительством лорда Сотера, разогнавший преследователей. Гаэнрийцы рыдали, узнав, что помощь была так близко, но пришла так поздно. Выживших назвали Двадцаткой, ибо из нескольких сотен уцелело не больше двадцати.
На совете Великих и Меньших Имен известие о гибели Атьеаури повергло всех в ужас и печальные размышления. Ибо молодой граф был глазами Священного воинства, длиннейшим и смертоноснейшим из его копий. Его смерть казалась недобрым предзнаменованием. Поскольку верховный жрец Гилгаоала Кумор был мертв, Воин-Пророк сам провел церемонию. Он нарек покойного Сотрапезником войны и совершил весь ритуал Гилгаоала.
- Айнри Сейен пришел после Армагеддона, - вещал он скорбящим князьям, - когда раны мира нуждались в исцелении. Я пришел перед Вторым Армагеддоном, когда людям нужна боевая сила. Именно Гилгаоал ярче всех богов пылает во мне, как пылал он в Коифусе Атьеаури, сыне Асильды, дочери Эрьеата, короля Галеотского.
Потом оставшиеся в живых жрецы войны омыли его тело и облачили в одежды его народа. Их доставили недавно прибывшие соотечественники графа, дабы он был достойно погребен в подобающем одеянии. Тело положили на большой костер, сложенный из кедровых поленьев, и зажгли огонь. Костер пылал одиноким маяком под сводом небес.
Долго в ночи раздавался галеотский погребальный плач.
Священное воинство пересекло предгорья Джарты в мрачном настроении. Они были полны дурных предчувствий. Готьелк присоединился к ним в нескольких милях от Бешраля, и, хотя тидонцы ужаснулись известию о смерти Атьеаури, остальное Священное воинство воодушевилось. Здесь, на родине Последнего Пророка, Люди Бивня воссоединились. Их ждала самая последняя цель.
Тем утром они спустились с последнего холма Джарты и подошли к заброшенной нансурской вилле на краю Шайризорских равнин. Здесь Воин-Пророк объявил привал, хотя день еще далеко не угас. Предводители Священного воинства умоляли его продолжать движение - им не терпелось узреть наконец Святой Град.
Но он отказал им и остановился в укрепленных стенах.
Эсменет умоляла его не шевелиться.
Она обняла его крепкую грудь, затем, глядя в глаза, медленно опустилась на него, прижавшись бедрами. Он вздрогнул, и на какое-то мучительное мгновение Эсменет показалось, что ее тело сплавилось с ним в едином благословении. Он кончил, и она следом, крича и содрогаясь от его железной твердости и звенящего жара… Потом она прошептала ему на ухо:
- Благодарю тебя. Благодарю тебя.
Он так редко прикасался к ней.
Келлхус сидел на краю постели. Он тяжело дышал, но не задыхался. Эсменет знала это - он никогда не задыхался. Она смотрела, как он встает и нагишом идет по полированному полу к изящному умывальнику, врезанному в противоположную стену. Свет треножников придавал его телу оранжевый и красный оттенок. Пока Келлхус мылся, его тень накрыла украшенные фресками стены. Лежа на постели, Эсменет с восхищением разглядывала его тело, словно выточенное из слоновой кости, и наслаждалась воспоминанием о том, как он только что двигался между ее бедер.
Она натянула на себя одеяло, жадно оберегая все доставшееся ей тепло. Она разглядывала комнату и в ее очертаниях узнавала свой прежний дом. Империя. Много столетий назад какой-нибудь владыка совокуплялся с женщиной в этой самой спальне, не зная ни слова "фаним", ни слова "Консульт". Возможно, он слышал слово "кианцы", но для него оно было лишь названием какого-то племени из пустыни. Не только люди, но и целые столетия живут, не имея понятия об ужасных вещах.
Эсменет вспомнила о Серве. Привычная тревога вернулась.
Почему же радости ее нынешнего положения столь эфемерны? В прежней жизни Эсменет часто насмехалась над приходившими к ней священниками, а в самом дурном настроении даже осмеливалась указывать им на то, что считала ханжеством. Она спрашивала, чего же им не хватает в вере, если они ищут утешения у шлюх? "Силы", - отвечали одни, а другие плакали. Но чаще не отвечали ничего.
Как же они могут быть столь ничтожными, раз их сердца принадлежат Айнри Сейену?
- Многие совершают эту ошибку, - сказал Келлхус, остановившись у кровати.
Не раздумывая, она протянула руку и схватила его фаллос, принялась ласкать большим пальцем головку. Келлхус встал на колени на краю постели, и его огромная тень накрыла Эсменет. Его гриву окаймлял золотой свет.
Она смотрела на него сквозь слезы.
"Пожалуйста… возьми меня снова…"
- Они думают, что ничтожность и вера несовместимы, - продолжал он, - и так начинается их притворство. Как и все остальные, они считают, будто только они испытывают сомнения и имеют слабости… Среди веселых они одиноки и в своем одиночестве винят самих себя.
От ее прикосновений его член затвердел и увеличился, напрягся, как натянутый лук.
- Но у меня есть ты, - прошептала Эсменет. - Я лежу с тобой. Я ношу твое дитя.
Келлхус усмехнулся и ласково отвел ее руку. Наклонился, чтобы поцеловать ее ладонь.
- Я ответ, Эсми. Но не лекарство. Почему она плачет? Что с ней?