Кишаурим поражали хорами - быстрые беззвучные вспышки, словно ткань бросают в костер, - но и адепты тоже гибли под выстрелами тесджийских лучников, выскочивших из дымящихся руин. За несколько мгновений круг был разорван, и организованное сражение превратилось в колдовскую рукопашную. Теперь каждый адепт вместе со своим ошеломленным отрядом дрался за собственную жизнь. Крики заглушал смертельный грохот. Кишаурим были повсюду, они появлялись среди руин на грудах обломков, подобно ослепительно белым сигнальным огням. Между покосившихся кирпичных стен били гейзеры, оставляя глубокие рытвины, откуда летели пыль и каменная крошка. Кирпичи осыпались, как сухая штукатурка. Множество кишаурим, секондариев и терциариев, были уничтожены простыми Драконьими Головами. Но когда адепты обращались против старших кишаурим, раз за разом нанося удары поодиночке или вместе, они не добивались ничего, а лишь падали на колени и в отчаянии выкрикивали один защитный Напев за другим.
Багряные Шпили слышали о Девяти Раскаленных - старших кишаурим, несших на себе наибольшую силу Воды, - но понятия не имели об их мощи. Теперь же на них наступали величайшие из адептов Псухе: Сеоакти, Инкорот, Хабнара, Фанфарокар, Сартмандри… И справиться с ними Багряные Шпили не могли.
Через мгновение после начала стычки с Инкоротом Саротен уже пел лишь защитные Напевы. Вокруг них полыхал ослепительный свет, сопровождавшийся таким грохотом, будто трещали кости мира. Джаврегские щитоносцы Саротена выли и пытались встать на ноги. Призрачная стена треснула и разлетелась, как листы бумаги. Напев стих, и все превратилось в сверкающую огнями агонию.
Элеазар оказался ближе всех к неожиданно появившимся кишаурим. Теснимый Фанфарокаром и Сеоакти, самим великим ересиархом, он тоже мог петь лишь защиты, одну за другой. Ересиарх парил над обрушенным оконным проемом прямо перед Элеазаром: его змеи изгибали шеи, осматривая окрестные руины, а силуэт полыхал белым пламенем от невероятных выбросов силы. Фанфарокар наступал справа, прикрытый обломками разрушенного храма. Слова. Слова! Великий магистр перековывал все свои умения и знания в слова, безмолвные и сказанные вслух. Мир за границей его обороны шатался и плавился в грохочущем огне. Он пел, чтобы защитить этот узкий пятачок.
Он не мог позволить себе роскошь отчаяния.
Затем произошло чудо. Мгновение передышки. Мир потемнел, лишь колдовской огонь продолжал пылать. Сквозь шипение и треск Элеазар услышал над руинами рог, одинокий и хриплый. Все, включая кишаурим, в смятении повернулись на звук. И Элеазар увидел их: подобно красным демонам во мраке, они выстраивались длинной цепью на искореженной земле - туньеры в черных окровавленных доспехах. Их жесткие бороды вздыбились от горячего ветра пожаров. Он увидел Кругораспятие, черное на алом фоне. Штандарт князя Хулвагры.
Люди Бивня пришли им на помощь.
Толпы кианских всадников заполнили равнину. Они рысью шли в сторону разрушенного акведука. Люди Бивня ждали их, прикрывшись щитами и приготовив пики. Они различали знакомые штандарты врагов. Племена кхиргви, жаждущие доделать то, что не успела свершить с айнрити пустыня. Гранды Ненсифона и Чианадини, претерпевшие столько мук у стен Карасканда. Гиргаши царя Пиласаканды с двумя десятками своих чудовищных мастодонтов. Остатки выживших при Гедее и Шайгеке под командованием Ансакера. Закаленные всадники Эумарны и Джурисады под началом Кинганьехои, без устали преследовавшего айнрити. И под собственным стягом падираджи - бесстрашные койяури, сверкавшие золотом кольчуг в пробивавшихся сквозь дым лучах солнца.
Все, что осталось от гордого и отважного народа. Все явились на последнюю битву.
Слева от айнрити, в самом сердце города, как кисея в воде, поднимался дым. Он закрывал Первый храм и Священные высоты. Изнутри сверкали молнии, ослепительное сияние прорывалось сквозь клочья черноты. Грохот и раскаты грома рокотали вдалеке и казались страшнее языческих барабанов.
Нангаэльцы с заплетенными в косы волосами запели первыми, к ним присоединились нумайнериши. Они затянули мистический гимн Воина-Пророка. Вскоре все войско айнрити пело глубокими голосами:
Мы - сыны былых печалей,
Мы - сыны отцовской веры,
Мы - грядущее восславим,
Яростью сей день измерив…
Ритм кианских кимвалов ускорился, ряды их прочертили поле и пастбища черными полосами. Затем все когорты вдруг разом ринулись вперед. Скачущие впереди сапатишахи воздели к небу сабли и громко закричали. Гранды и самые яростные их родичи подхватили боевой клич, полный ярости и боли, а за ними и все войско.
Столько выстрадано. Столько смертей не отомщено.
Земля выскальзывала из-под копыт. Еще быстрее. Еще быстрее.
Люди рыдали от благоговения и ненависти. И казалось, что сам Единый Бог слышит их…
Перед ними протянулся Скилурский акведук, прямой линией уходящий от города к горизонту. Длинный ряд уцелевших и полностью обвалившихся арок. Айнрити столпились между обрушенными сваями и грудами щебня, окружили основание стеной щитов и отчаянных воинов. Расстояние сокращалось. Время распалось на мельчайшие мгновения. Какой-то миг песня звучала на фоне слитного шума боя…
Грядущее восславим!
Затем мир взорвался.
Ломались копья. Трещали щиты. Лошади пугались и пятились или проталкивались вперед. Люди кололи и рубили. Боевой клич и песня угасли, вместо них к небу поднимались вопли. С высот акведука айнритийские лучники непрерывно осыпали врагов стрелами. Другие воины отламывали камни и сбрасывали их на врага. То и дело язычники прорывались на дальней стороне, где их встречали тидонцы и айнонские рыцари. По всему фронту лилась кровь и шла рукопашная битва.
- Даже дуниане, - говорил Моэнгхус, - не до конца избавились от слабостей. Даже у меня они есть. Даже у тебя, сын мой.
Намек был ясен: "Испытания сломали тебя".
Это ли случилось под черными ветвями Умиаки? Келлхус помнил, как его сняли с тела Серве, как забинтовали руки льняными повязками. Он помнил, как жмурился от солнечного света, пробивавшегося сквозь листву. Он помнил, как шел, восставший из смерти, и видел тысячи Людей Бивня: они плакали от изумления, облегчения и восторга, от благоговения…
- Есть нечто большее, отец. Ты должен знать. Ты - кишаурим. Он помнил голос.
ЧТО ТЫ ВИДИШЬ?
Его слепой отец, казалось, внимательно рассматривал его.
- Ты говоришь о видениях, о голосе из ниоткуда. Но скажи мне, где твои доказательства? Почему ты считаешь, что это не безумие?
СКАЖИ МНЕ.
Доказательства? Какие у него есть доказательства? При настоящем наказании душа закрывается. Он видел это столько раз, в стольких глазах… Так почему же он так уверен?
- Но на равнине Менгедды, - сказал он, - шрайские рыцари… То, что я предрек, свершилось.
Для рожденного в мире эти слова прозвучали бы невыразительно, без тревоги и смущения. Но для дунианина… "Пусть думает, что я дрогнул".
- Счастливое стечение обстоятельств, - ответил Моэнгхус, - и ничего более. Прошлое определяет будущее. Как иначе ты достиг бы того, чего достиг?
Он был прав. Пророчества могло и не быть. Если конец определяет начало, если то, что приходит после, управляет тем, что происходит до, как ему удалось управлять столькими душами? И как Тысячекратная Мысль подчинила себе Три Моря? Принцип причины и следствия просто обязан быть верным, если его допущения дают на это право…
Отец должен быть прав.
Но что тогда означает эта уверенность, эта несгибаемая убежденность в том, что отец не прав? "Я безумен?"
- Дуниане, - продолжал Моэнгхус, - считают мир замкнутым. Они полагают, что все земное находится здесь, и тут они сильно ошибаются. Этот мир открыт, наши души стоят по обе стороны границы. Но то, что лежит по Ту сторону, Келлхус, есть лишь искаженное отображение того, что внутри. Я посвятил изысканиям почти столько же времени, сколько ты успел прожить, и не нашел ничего, что противоречило бы этому принципу. Люди не могут видеть из-за врожденной неспособности. Они слышат только то, что подтверждает их страхи и желания, а все остальное отвергают или не замечают. Они привязаны к доказательствам. Одни события поражают их, другие они пропускают. Сын мой, многие годы я наблюдал. Я подсчитывал, и мир не давал мне форы. Он абсолютно безразличен к людским страстям. Бог спит… Так было всегда. Только наше стремление к Абсолюту может пробудить Его. Значение. Цель. Эти слова не означают чего-то данного нам. Нет, они означают нашу задачу.
Келлхус стоял неподвижно.
- Оставь свою убежденность - говорил Моэнгхус - Ибо ощущение уверенности обозначает истину не более, чем ощущение воли - свободу. Обманутый человек всегда чувствует себя уверенным, как люди всегда считают себя свободными. Это говорит лишь о том, как можно заблуждаться.
Келлхус посмотрел на ореол вокруг своих рук, удивился тому, что этот свет не освещает и не отбрасывает тени… Свет самообмана.
- Но мы, сын мой, не можем позволить себе роскошь ошибаться. Пустота… пустота пришла в мир. Она упала с небес тысячи лет назад. Дважды она поднималась из пепла своего падения. То, что было в первый раз, Завет называет куно-инхоройскими войнами, второй раз - Первым Армагеддоном. И она готова подняться в третий раз.
- Да, - прошептал Келлхус - Он говорит мне то же самое. ЧТО Я ЕСТЬ?
- He-бог? - спросил Моэнгхус. Келлхус немедленно замолк. Будь у отца глаза, думал он, взгляд их должен был останавливаться и расплываться, когда возникало и уходило вглубь понимание. - Тогда ты и правда безумен.
Крики. Отовсюду крики. Нисходят из ослепительного, мерцающего солнечного света.
- Император! Бог Людей!
Его люди… его славные воины пришли спасти его.
- Он мертв! Нет-нет-нет!
- Сейен сладчайший, наши молитвы услышаны!
- Это подстрекательство! Я тебя…
- Что? Думаешь, я ценю собственную шкуру выше моего…
- Он прав! Мы все это знаем. Мы всегда думали…
- Тогда ты предатель!
- Да? А этот безумец? Какой же дурак продаст душу за чернила и…
- Именно! Да лучше пусть меня повесят, чем я стану драться за фанимских свиней!
- Он прав! Он прав!..
- Смотрите! - крикнул кто-то прямо над ним. - Он шевелится!
Какое-то мгновение Конфас не слышал ничего, кроме звона в ушах. Затем множество рук схватили его за латы. Его ноги коснулись дерна. Он ни о чем не мог думать, лишь покрепче стискивал свою хору. Что случилось? Что происходит?
Он поднес к лицу ладони. Увидел свою Безделушку, вымазанную в крови. Заплакал, ослабев от внезапного осознания своей судьбы. Сердце трепетало в груди, как воробей.
"Я мертв! Меня убили!"
Затем вспомнил все и начал отбиваться от державших его рук. Друз Ахкеймион.
- Убить его! - рявкнул он, вставая на ноги.
Его окружили солдаты и офицеры, глядевшие на него с изумлением и ужасом. Селиалская колонна. Конфас схватил чей-то плащ, стер кровь с лица и шеи. Кровь Кемемкетри. Идиот! Бесполезный! Жалкий!
- Убить его!
Но солдаты уже смотрели на что-то у него за спиной, на круглой вершине холма. Конфас заметил странные тени, плясавшие у ног. Звон в ушах прекратился, и он услышал рев сверхъестественной песни. Обернулся и увидел в небе творящих свои чары адептов Сайка. Один из них рухнул вниз, его защита рассыпалась под ударами каллиграфически четкого света. Объятый пламенем, он упал на землю.
А за ним все прочие. Четверым анагогическим колдунам не хватало силы против Гнозиса. Конфас выругал себя за то, что разделил Имперский Сайк по разным колоннам. Он предполагал, что раз Багряные Шпили и кишаурим сцепились в смертельной схватке, то…
"Нет, этого не может случиться! Не со мной!"
- Моя хора, - тупо произнес он. - Где мои лучники? Никто ему не ответил. Конечно, люди были в смятении. Этот мерзавец из Завета уничтожил всех командиров! Собственный штандарт императора испепелен вспышкой пламени! Священное знамя погибло! Конфас отвернулся, обвел взглядом окружающие поля и пастбища. Кидрухили бежали на юг. Удирали! Три его колонны остановились, а фаланги самой дальней, Насуэретской, форменным образом отступали.
Они думали, что он мертв.
Расхохотавшись, он протолкался через толпу солдат, вскинул окровавленные руки перед раскинувшейся имперской армией. Он осекся, увидев всадников в белом на дальнем холме, но лишь на мгновение.
- Ваш император жив! - взревел он. - Лев Кийута жив!
Языки золотого и алого пламени переплетались, выплевывая дым в небеса.
Не дожидаясь сигнала, туньеры сотнями бросились вперед. Они выпрыгивали из рвов, взбирались на кучи обломков, сыпались из окон, уцелевших кое-где в обломках стен. Они двигались молча, без боевых криков. Как волки, бесшумно летели вперед.
Кишаурим пришли в себя. Потоки света хлынули по разрушенным улицам, накрывая норсирайцев. Раздались пронзительные вопли. Тени заметались в кипящем свете. Несколько мгновений великий магистр стоял неподвижно и бессмысленно взирал на происходящее. Он увидел, как один из варваров с охваченной пламенем бородой топтался у рухнувшей стены, все еще высоко поднимая знамя с Кругораспятием.
Внезапно поток враждебной магии снова накрыл Элеазара. Арки не до конца сформировавшегося света с треском разнесли его защиту. Он выкрикивал Напев, заново строил и подновлял свой колдовской щит, хотя знал, что этого недостаточно. Почему же его враги так сильны?
Но тут страшный поток света разделился надвое, затем еще раз. Элеазар ахнул и увидел гиганта Ялгроту: черный от копоти и крови, тот перерубил шею парящему в воздухе Фанфокару. Змеи переплелись и попадали вниз. Стиснув в руке хору, туньерский гигант превратил голый череп адепта в кровавое месиво. Элеазар обернулся, выискивая во мраке врагов. Он увидел, как Сеоакти удаляется от наступающей на него черной тени… и летит прямо на огни, стеной окружавшие Священные высоты. А его собратья - как мало их было! - воодушевлялись новой яростью.
- Сражайтесь! - пророкотал Элеазар чародейским голосом. - Сражайтесь, адепты! Сражайтесь!
Но из всего отряда уцелел один щитоносец. Скорчившись, он жался к ногам Элеазара и понятия не имел, куда делись остальные.
Отругав дурака, великий магистр Багряных Шпилей шагнул в продымленное небо.
Слитный рев битвы.
Сраженные языческими стрелами, воины падали с высокого акведука прямо в беснующуюся толпу. Мечи и сабли взлетали и падали, окропляя кровью небеса. Щиты врезались в шеи обезумевших лошадей. Оглушенные люди валились наземь, зажимая стальными перчатками смертельные раны. Рассвирепевшие воины рубили и крушили все перед собой. Рыдающие вассалы оттаскивали прочь тела своих павших лордов.
Фаним подались назад, оставив после себя поле, заваленное трупами. Они отступали, как вода во время отлива. Айнрити вдоль всего Скилурского акведука восторженно завопили. Один из нумайнеришей шагнул вперед и, размахивая мечом, закричал:
- Стойте! Вы забыли своих родичей! Смех вырвался из тысячи глоток.
Мертвецов оттащили в сторону. Вдоль арьергардной линии понеслись гонцы. Семь лет Люди Бивня жили и дышали войной. Они привыкли к такому существованию, война вошла в их плоть и кровь. Теперь айнрити взобрались на выщербленные развалины стен, ставших их стенами, и увидели, как на равнине перестраивается войско фаним. От этого зрелища замирало сердце.
Пропели рога. Голос вдали снова запел:
Мы грядущее восславим,
Яростью сей день измерив!
На расстоянии полета стрелы под яркими знаменами снова собирались фаним. Сражение ненадолго сместилось на юг, на склон перед святилищем Азореи, куда Ансакер повел свои полки - закаленные в боях, как и армия идолопоклонников. Лорд Готиан и его шрайские рыцари, значительно уступавшие врагу числом, устремились им навстречу.
- Бог, - взвывали воины-монахи, - ведет нас!
И они сошлись, как молот и наковальня. Люди Бивня на акведуке радостно кричали при виде бегущих вниз по склонам язычников.
Затем ритм барабанов замедлился, и под звяканье кимвалов огромная армия на рысях двинулась вперед. В небо взлетели первые айнритийские стрелы, выпущенные из огромных ясеневых луков агмундров. К ним присоединились другие лучники. Казалось, что стрелы бессмысленно падают в медленно приливающее море.
Внезапно фаним, словно беспорядочное сборище народа, остановились всего в сотне шагов перед строем айнрити у основания акведука. Повсюду - на знаменах, на щитах всадников - виднелись изображения Двух Сабель Фана. Кони, защищенные доспехами из тонких железных колец, топали и всхрапывали, но лица фаним под забралами шлемов были смертельно спокойны. Изумленные Люди Бивня перестали петь. Даже стрелки опустили луки.
Сынов Фана и Сейена разделяла узкая полоска земли. Они смотрели друг на друга.
Солнце выглянуло из-за туч и осветило поле, лучи заиграли на липком от крови металле. Прищурившись, люди взглянули в небеса, где кружили стервятники.
Затрубили мастодонты гиргашей. И варвары, и идолопоклонники тревожно зашевелились. Наблюдатели на акведуке подняли крик - всадники фаним перестраивались за спинами своих неподвижных собратьев. Но все глаза были прикованы к койяури: между их рядов двигалось знамя самого падираджи - Тигр Пустыни, вышитый серебром на треугольном полотнище черного шелка. Воины расступились, и Фанайял в золоченой кольчуге, пришпорив коня, выехал на ничейную полосу земли.
- Кто? - вскричал он ошеломленным зрителям, причем по-шейски. - Кто есть истинный глас Божий?
Голос его, молодой и пронзительный, стал сигналом для его людей. Тысячи всадников завопили и двинулись вперед, опустив копья.
Онемевшие от потрясения айнрити готовились встретить атаку. Казалось, солнце вдруг остыло.
Фанайял повел воющее крыло койяури на гесиндальцев и их галеотских соратников - тех, кто оставил верховного короля Саубона Караскандского. Граф Анфириг призвал своих земляков, покрытых синими татуировками, но смятение охватило всех. Передние ряды были смяты, и варвары врубились прямо в середину войска айнрити. Падираджа пробился к арке, а его лучники сметали людей с акведука.
Радостный вопль потряс ряды язычников: Кинганьехои прорвал ряды айнонов на севере и вступил в бой с лордом Сотером и его беспощадными кишьяти. Услышав призыв падираджи, койяури удвоили натиск, пробиваясь вперед, к солнечному свету на другой стороне. Неожиданно для самих себя они вдруг оказались в чистом поле, добивая расползающихся врагов. Блистательные гранды Ненсифона и Чианадини устремились следом.
Но таны и рыцари Се Тидонна уже ждали их. Волна за волной, эти железные люди врезались в растущую толпу язычников. Копья пробивали доспехи, сбивали всадников с седел. Лошади сошлись шея к шее, копыто к копыту. Звенели мечи и сабли. Граф Готьелк поцеловал золотой Бивень, висевший у него на шее, и устремился прямо к штандарту падираджи. Его дружина рассеяла несколько десятков койяури, пробивая себе дорогу. Граф, которого называли Старый Молот, уложил всех, кто пытался встать у него на пути, и оказался лицом к лицу с золотым Фанайялом.
Свидетели говорили, что схватка была недолгой. Прославленная булава графа не могла соперничать с быстрым клинком падираджи. Хога Готьелк, краснолицый граф Агансанорский, владыка заморских тидонцев, рухнул с седла.
Смерть кругами спускалась на землю.