Тут его ворчание стало неразборчивым. Я послушно посмотрел в зеркало. Из темного стекла пялилась на меня угрюмая и тощая рожа, какой у свартальва быть не должно. Странно‑светлые глаза - как вкрапления серебряной жилы в прибрежном суглинке. Хорошо хоть кожа у меня была смуглая и волосы черные, а то и вправду от верхнего альва не отличишь. Где основательность черт, будто из базальтовой глыбы выбитых зубилом, привычным к сотворению каменных идолов? Из дешевой металлической оправы смотрело лицо Инфвальт - лишь пошире лоб и резче скулы. Недаром гадюка‑Ингри утверждал, что странная, неестественная моя любовь к собственной матери - всего лишь запущенный случай нарциссизма. Я хмыкнул и запихнул зеркало обратно в рюкзак. Вытянулся на циновке, закинув руки за голову, и прикрыл глаза. И совсем было собрался уплыть в подгорное царство: уже мерещились мне высокие своды и стены в прожилках кварца, железняка и халькопирита, и вечно озабоченное лицо матери - но вот сейчас она увидит меня, и морщинки у переносицы разглядятся - когда кто‑то подполз из темноты и дернул меня за штанину. Пока я раздумывал, какое это высокогорное чудище могло заползти в хижину, в полумраке блеснули круглые глаза Аншти. Малыш снова дернул меня за штанину и прошептал: "Ыма. Ыма". На всех известных мне языках слово это звучало примерно одинаково.
Тенгши ждала на засыпанной снегом веранде. Женщина куталась в толстый платок, и все же, видимо, было холодно. Я предложил ей свою куртку, но она только покачала головой, приложила палец к губам и указала на перевенутое корыто. Я уселся на корыто. Внизу, в километровой пропасти за селением, завывал ветер, гремел листами жести на крышах. Тенгши присела на корточки рядом с корытом и вдруг явственно прошептала по‑английски:
- Не ходи к монастырю.
От удивления я распахнул рот, и туда тут же ворвался ледяной сквозняк. Я закашлялся - но, заметив ее расширившиеся глаза, тут же прикрыл лицо ладонью.
- Ты говоришь по‑английски? Почему же раньше?..
Тенгши покачала головой.
- Это секрет. Я не могу сказать родителям, иначе они меня проклянут. Я хочу убежать отсюда и взять с собой сына. Я устроюсь внизу работать в баре или уплыву на пароходе. На теплом берегу много баров и туристы очень щедрые, а тем, кто говорит на их языке, платят больше. Я буду посылать деньги отцу и матери, а потом и их заберу отсюда…
Я представил, кем бы могла стать на теплом берегу хорошенькая горянка, и мне стало не по себе. Это как же должна задолбать жизнь на этой высоте, чтобы согласиться ублажать щедрых туристов по барам.
- Как же ты здесь выучила английский?
- Меня учил один… человек.
Тенгши опустила голову, так что ее черные косы выскользнули из‑под платка и упали ей на колени.
- Из тех, что внизу, в барах…
- Нет!
Если шепотом можно кричать, то это было криком.
- Он благородный человек. Он великий охотник и святой…
- Монах?
- Нет, он не монах. Он святее любого монаха, он - настоящий махатма. Он лечит голосом и прикосновением, и в его сердце нет страха. Он отомстил Тени за смерть моего мужа.
- Постой, постой. Какой Тени? Разве муж твой не разбился, упав со скалы?
- Так старшие велят говорить чужакам. Раньше у нас было много… какое это слово… поднимающиеся на горы…
- Скалолазы?
- Да, скалолазы. Из Америки, из Гоа, отовсюду. Мой муж был проводником и много получал за свою работу. Однажды, когда Ангшти только родился, мой муж повел группу в горы. Мы знали, что в горах появилась Тень, но дело было днем, весной. И никто не думал, что она решится напасть на нескольких человек. Мой муж не вернулся, и не вернулся никто из тех, что пошел с ним, и с тех пор Тени хозяйничают на вершинах. Если человек из поселка гонит яков на продажу, он может прийти обратно через три дня с выручкой, а может исчезнуть навсегда. Поэтому я говорю тебе - не ходи к монастырю. Там больше всего Теней.
- А что они делают, эти Тени?
Тенгши снова испуганно оглянулась, как будто ожидала, что из снежного мрака на нее наброситься нечто. Даже мне стало зябковато. В вечных снегах и на кромке ледников обитают древние духи, и часть из них отличается скверным характером. Сверху снова грохнуло жестью. Тенгши вскочила и, кажется, готова была метнуться в дом, но я встал, обнял ее за плечи и произнес убежденно и спокойно:
- Не бойся. Никто тебя здесь не тронет.
Смертные верят таким вещам, особенно, когда их произносит рожденный в любой из частей Альфхейма. Очень часто это оказывается ложным обещанием, но я и вправду готов был защитить мою хозяйку от любых притаившихся в ночи страхов. Законы гостеприимства чтятся у нас свято. К тому же, я пока что слабо верил во всю эту историю с Тенями. Намного более вероятным казалось, что в горах угнездилась разбойничья шайка, которых со времен начала войны между Поднебесной и Лхасой становилось все больше. Где есть конфликт, там и мародеры найдутся, а заброшенное в горах селение было совсем беспомощным. Разбойники вполне могли перейти границу, спасаясь от патрулей, и остаться в горах на зиму. Странно лишь то, что они задержались здесь надолго. Прибей меня Мьельнир - будь я грабителем, я нашел бы себе овечек пожирнее.
Я усадил Тенгши на корыто и укрыл ее плечи курткой, а сам присел на корточки напротив.
- Расскажи мне о Тенях и об этом… смелом охотнике и махатме.
Я не стал добавлять, что смелый охотник и махатма вполне мог оказаться предводителем шайки, положившим взор на симпатичную горяночку. Со времен распада Восточного Блока по Европе, Азии и Африке шаталось немало наемников, из тех, которые уже и сами не могли вспомнить, где их родина, и на каком языке звала их к обеду мать. Странным, опять же, было лишь то, что охотник действовал столь окольными путями. Знакомые мне представители этого племени, вместо баек о Тенях, просто‑напросто перерезали бы всю родню Тенгши, а девчонку бы изнасиловали и утащили с собой в горы.
Тенгши спрятала под куртку замерзшие ладошки и тихо заговорила:
- Тени водились в горах с давней поры, и о них знали все старшие. Нам запрещено было играть далеко от поселка. У меня была младшая сестра, так она однажды погналась за ящерицей и забежала в скалы. Ее не могли найти три дня, а на четвертую ночь она появилась, и глаза у нее были черные, как душа Ямы. Отец схватил ружье и выстрелил ей в сердце. Я спала, поэтому только слышала выстрел. Мать не выпустила меня наружу, но старшая сестра рассказывала, что отец отрубил Хайти голову и похоронил в камнях за деревней, а тело сжег.
Я тихо присвистнул. Неужели байки о Нифлингах так и будут преследовать меня всю жизнь?
Тенгши заглянула мне в глаза и покачала головой.
- Я вижу, ты мне не веришь. Мой старший брат тоже не верил. Он обругал отца. Они страшно поссорились, и брат ушел из дому. Он пошел в нижнее село, хотел наняться там работать в лавку. Когда спустя две луны отец спустился в нижнее село со стадом яков, он завершил сделку и направился в лавку - купить нам ткани на платья, а заодно помириться с Айраном. Только Айран так и не дошел до нижнего села. Нет, подожди, не перебивай: я вижу, ты думаешь, что он выбрал другую дорогу и сейчас, может быть, владеет фермой в долине. Только здесь нет другой дороги вниз.
Помолчав, она продолжила еще тише.
- Тени играют с человеком. Они - неживые и внутри у них чернота, но они читают твое сердце, как владыка подземного царства читает в сердцах умерших. Они могут прикинуться кем угодно: твоей любимой, или твоим старым отцом, или сыном…
Как мне повезло, мысленно усмехнулся я, что любимая и отец у меня покойники, а сына нет вовсе. Кто предупрежден, тот вооружен, как справедливо заметил какой‑то из смертных конунгов.
- И, когда ты подойдешь близко, - говорила между тем Тенгши, - они выпьют твою душу, и на ее месте поселится пустота, и ты станешь одним из них.
Ох уж эти вампирские истории - до чего же люди на них падки. В Свартальфхейме детям тоже рассказывают страшные сказки про Нифлингов, тварей из пустоты, чтобы малышня не бегала по заброшенным шахтам и не ломала глупых своих шей в старых раскопах. Однако любой здравомыслящий житель Нидавеллира, которому стукнуло хотя бы две сотни человеческих лет, отлично знает, что Нифлингов в природе не существует. Пустота - это просто пустота, пропасть, расстояние между двумя краями ущелья, заполненное ничем. Туда можно упасть и переломать себе все кости, это правда, однако пустота не кинется на тебя и не высосет из тебя душу. Пустоте нет до тебя никакого дела.
- С Тенями понятно, - сказал я, и в моем тоне, должно быть, прозвучало столько скепсиса, что Тенгши обиженно дернула головой. - А что за охотник?
Женщина неожиданно улыбнулась. Полагаю, она не знала, что я неплохо вижу в темноте и смогу разглядеть ее улыбку. Так улыбаются, когда думают о возлюбленном.
- Он появился в горах вскоре после того, как исчез мой муж. Он спустился с вершины - по крайней мере, никто не видел, как он выходил из долины. Он пришел к старосте, уважаемому Сакья Ишнорти, и предложил избавить нас от Теней. Однако староста испугался и прогнал его, так как опасался, что охотник лишь разозлит Тени и они нападут на деревню. Мои родители пустили охотника в дом, потому что семья наша все еще горевала по Пелбару, моему мужу. Пускай чужеземец и не мог справиться с Тенями, он хотя бы не потакал их бесчинствам. А потом мы поняли, что он и вправду способен расправиться с порождениями зла…
- И как же зовут доблестного охотника?
- Он назвал мне имя, но оно не похоже на настоящее человеческое имя, поэтому я думаю, что настоящее он скрывает. Если о настоящем имени охотника прознают Тени, им намного легче будет заманить его в ловушку.
- И как же он назвался?
- Охотник попросил называть его Мистером Иаменом.
Иамен? Ничего, кроме английского "йомена", мне в голову не приходило. Кажется, Иаменом еще звали то ли негритянского, то ли индейского проводника из некогда прочитанной мной человеческой книжки, но вот охотник…
- Этот охотник - он белый? Европеец?
- Кожа его светлее, чем у тебя, и глаза светлее, а волосы черные с сединой. Да, я думаю, он европеец или американец.
Это было странно. Кажется, хозяйка моя сомневалась. Когда я только ступил в верхний мир, я часто путал белых с азиатами - но лишь потому, что все смертные казались мне на одно лицо. Сейчас я бы никогда не ошибся, а вот в голосе Тенгши уверенности не было. Однако кое‑что в ее словах навело меня на мысли. Сроки появления таинственного охотника, по крайней мере, совпадали с восхождением в горы нашего любителя древностей. Я порылся в нагрудном кармане и вытащил распечатку той единственной фотографии капитана Гармового, которую мне удалось вытащить из армейских архивов. Фото было чуть ли не двадцатилетней давности и очень плохого качества, и все же…
Щелкнув зажигалкой, я осветил листок.
- Посмотри внимательно. Это, случаем, не твой Мистер Иамен?
Тенгши вгляделась, склонившись над фотографией. Ветер трепал выбившуюся из ее косы прядь, и за воротник куртки засыпался мелкий снежок. Взяв бумажку и повертев ее в плохо гнущихся от холода пальцах, женщина вернула листок мне.
- Это может быть он, но Мистер Иамен старше, и у него нету этих глупых планок… Он сказал мне как‑то, что не любит военных…
Тут хозяйку, видимо, поразила какая‑то мысль, потому что она вскочила с корыта и попятилась к двери.
- Что?
- Ты пришел, чтобы убить Мистера Иамена? Или увести его в долину и посадить в тюрьму? Я подумала, что эта машина, на которой ты приехал - это машина военных, и у твоего друга было оружие…
Я был настолько далек от такой идеи, что на мгновение растерялся. Резким движением скинув с плеч мою куртку и плеснув юбкой, Тенгши исчезла за дверью. Я остался, дурак‑дураком, на холодной веранде. Одно было понятно - утром нам придется отсюда убираться, и рассказов про охоту на Теней я не дождусь.
Хозяева пробудились еще до рассвета для привычного ухода за скотиной. Мы тоже не стали дожидаться восхода солнца. Я смущенно поблагодарил Тенгши и ее родителей на мандаринском диалекте (Тенгши на меня и не взглянула) и оставил им несколько смятых американских долларов и более популярных здесь юаней. День мы провели в вездеходе, отогнав его от деревни на пару сотен метров - в тесноте, духоте и спровоцированной ими перебранке. Нили, разумеется, купился на историю с Тенями, как и положено всякому большому ребенку.
- Нили, - тщетно взывал я к его разуму, - легенды о подобных существах есть у всех народов, и каждому должно быть очевидно…
- Во‑во, - перебил меня телохранитель. - если легенды есть у всех народов, каждому должно быть очевидно, что это не пустая болтовня.
- Нили, тебе сколько лет?
- Весной стукнет девятьсот пятнадцать, - гордо откликнулся детина.
- И за все эти девятьсот пятнадцать лет сколько раз тебе приходилось встречаться с Нифлингами?
- Ровно столько же, сколько с Вотаном и его Дикой Охотой. Однако ты же не сомневаешься в том, что Отец Битвы существует?
Если честно, и на этот счет у меня были сомнения, но я предпочел держать их при себе.
- Хорошо, - я попытался зайти с другой стороны. - Даже если допустить на минуту, что Нифлинги есть на свете и здешние скалы ими кишмя кишат - что нам‑то они смогут сделать? Мы, как‑никак, не дети и не невежественные крестьяне.
- А Нифлингам все равно, дитя ты, крестьянин или князь Альфхейма. Им, Мастер Ингве, надо жрать. А жратве, понимаешь ли, все едино, когда ее жрут - фазан она в перьях или лапша "Доширак".
"Доширак" меня добил.
- Ладно, - говорю, - если тебе так уж невмоготу и поджилки трясутся, иди обратно в деревню. Только пешочком, потому что вездеход я тебе не отдам.
Нили посмотрел на меня, как на полного идиота. И правда, глупая, детская выходка. Солнышко над нами светило ярче яркого, пуская веселые зайчики по склонам.
Разумеется, все истории о том, как прямой солнечный свет превращает свартальфар в камень - чистые побасенки. Однако прогулка под лучами полдневного светила и вправду не сулила нам ничего хорошего: судороги, слепоту, онемение конечностей вплоть до полного паралича. Отсюда, верно, и повелись рассказы про камень. С чего бы у нас развилась такая аллергическая реакция на невинный солнечный спектр - загадка, над которой уже который век бьются лучшие умы Свартальфхейма. Умы более практические, из интендантского ведомства, снабдили нас комбинезонами из светоотражающей - а заодно и маскировочной - материи, лыжными шапками и темными очками, закрывающими пол лица. И все же даже в таком наряде без крайней необходимости разгуливать при дневном свете не рекомендовалось.
Так мы и прогуторили до ночи. Когда на Гималайский хребет пали благословенные сумерки, мы приготовились к вылазке. Нили нацепил бронежилет, а меня заставил надеть под куртку мифрильную кольчугу - дедово наследство. Если честно, я и не сопротивлялся особо, поскольку мифрил весил на порядок меньше кевлара. Хотя и не упустил случая подколоть Нили:
- И как, по‑твоему, эта древняя ветошь защитит меня от Теней?
- Никак, - хладнокровно ответил Нили. - А вот от автоматной очереди, которой нас вполне может поприветствовать капитан Гармовой или кто он там есть - очень даже.
Возразить было нечего. Оба мы взяли по автомату с запасными рожками и по пистолету, а Нили вдобавок еще закинул за плечи боевую секиру. Это я уже комментировать не стал, все равно бесполезно. Пыхтя, Нили повесил на другое плечо рюкзачок с инструментами, с которым не расставался ни в шторм, ни в штиль - и мы тронулись.
Дорога наша пролегала вверх, сначала по относительно ровной поверхности. Ровная поверхность, впрочем, была обманчива, потому что хранила осколки древних осыпей. Ступишь не туда - и покатишься кувырком по склону до ближайшей расселины. Потом щебеночные поля закончились и тропка - то, что Нили счел тропкой - запетляла между скалами. В небе высыпали звезды, маленькие и холодные. Ветра не было, и щеки даже под капюшонами курток ощутимо покусывал мороз. Я уже начинал завидовать Нили с его бородищей - сквозь такие заросли редкая пурга пробьется. Было очень тихо, так что падение каждого камешка из‑под ноги пыхтящего впереди телохранителя звучало, как пушечный выстрел. Я научился двигаться бесшумно, когда гостил в зеленой Эйре у далекой родни. Племена Богини Дану все же намного ближе к асам и ванам, чем к нам или светлым альвам, потому в наших сварах хранят строгий нейтралитет - и совсем не прочь обучить молодого наследника Чертогов‑Под‑Горой кое‑каким из своих трюков. Как раз сейчас, когда мы завернули за очередное скальное плечо, один из их трюков и пригодился. Нили, недовольно бурча, искал, куда бы поставить свою здоровенную ступню, когда я схватил его за плечо и прижал к скале.
- Что? - прошипел он.
На время вылазки мы договорились общаться по‑русски - ибо, как ни прекрасно наречие Свартальфхейма, для быстрой обмены информацией оно не годилось. Немало битв было проиграно нами лишь потому, что командир тратил на проговаривание приказа в три раза больше времени, чем противная сторона.
Я молча выдернул пушинку из шерстяной опушки капюшона и подул на нее. Пушинка немедленно обернулась мошкой и полетела налево, за скалу.
- Что там?
- Там тепло. Похоже, костер.
Нили принюхался и одобрительно кивнул головой.
- Хороший трюк. Хотя мы могли бы воспользоваться инфракрасными очками…
- Заткнись, - попросил я и опустился на четвереньки, так что макушка моя надежно скрылась за валуном. Нили поспешил присесть рядом. Так, прячась за камнями, мы добрались до небольшой площадки, где уже отчетливо пахло костром. Пригнувшись, я высунулся из‑за валуна. Расщелинка между двумя высокими скалами была пуста, хотя в кострище еще пробегали искорки, и вверх от углей тянулся легкий дымок.
- Совсем недавно ушли, - прошептал Нили под ухом.
- Это я и без тебя вижу, - ответил я и пригляделся к моей мошке. Та, сверкая - ну точь в точь одна из выплюнутых костром искорок - облетела площадку и вновь вернулась к огню.
- Ну?
- Подковы гну. Ничего живого рядом больше нет.
- И это значит…
- Что рядом больше нет ничего живого и теплого.
- Как насчет мертвого и холодного?
Но я уже встал во весь рост и подошел к костру. Разгреб ботинком угли. Топлива было немного, так что костер и впрямь прогорел совсем недавно. Странно, что это вообще был уголь. Обычно местные обогревались чем‑то вроде кизяка, а туристы - либо печками с электрическими аккумуляторами, либо керосиновыми горелками. Принюхался. Поверх запаха гари ощутимо несло бензином, а из‑под серого пепла высовывался кончик желтого пакета. Э, да здесь просто бивуак какой‑то туристический затеяли: угольки из пакета, растопка. Кто бы тут ни резвился, явно это были не пресловутые Тени.
Нили подошел ближе и поинтересовался:
- Что дальше?
- Дальше…
Я снова задумчиво копнул ногой уголь. Следопыты из нас были паршивые - это искусство не слишком‑то нужно в подземных чертогах, где перемещаться можно только по прорезанным в камне коридорам, а коридоры все учтены и закартографированы. Однако ясно, что далеко от своего жилища - где бы оно ни находилось - Мистер Иамен с мешком углей уйти не мог. Если, конечно, топливом его не снабжали деревенские жители, что тоже вполне вероятно.
- Дальше…