В геологическом смысле Останкинский шпиль – типичный базальтовый голец, ученые не раз брали с него пробы. Ну да, форма необычная и высота чрезмерная, но не это является главной особенностью пика. Начать с того, что его реальную высоту так и не удалось измерить, вернее, измеряли неоднократно, но результат каждый раз получался разным. Грешили на измерительные приборы.
Не знаю… Возможно, так и есть. Приборы в АТРИ вообще работают крайне нестабильно. Но никакими приборами не объяснишь, почему Останкинский шпиль виден практически из любой точки АТРИ, даже за две сотни километров от него. Виден и днем и ночью – как сейчас. В темное время суток Шпиль начинает светиться изнутри неярким мерцающим светом, будто гигантский маяк.
Кстати, в период первого – сталинского – освоения АТРИ, этот пик так и нарекли – Маяк коммунизма, и лишь десятилетия спустя переименовали в Останкинский шпиль. Хотя и сейчас порой используют укороченное старое название – Маяк.
Мы с Потапом внимательно изучали Шпиль. Перед сиянием возле него обычно возникает Двойник. Бывают и другие признаки приближающихся аномальных явлений, но сейчас ничего такого не наблюдалось. Хотя в какой-то миг мне вдруг почудилось…
– Потап, ты видишь? Вокруг Маяка едва заметное странное свечение, будто нимб над головой святого…
– Нимб? Нет, ничего такого не вижу. Маяк как Маяк.
У меня внезапно защипало в глазах, наверное, слишком долго и пристально вглядывался вдаль. Я сморгнул, и тотчас нимб исчез. А может, его и не было вовсе…
– Показалось, – пробормотал я.
– Бывает… – откликнулся Потап. – Утром двинем обратно к Ванаваре. Придется прервать маршрут. Летягу нужно срочно доставить в госпиталь.
– Само собой. Кстати, как он там?
– Держится молодцом, но досталось парню крепко.
Мы помолчали.
– Ладно, пойду спать. – Я зевнул и направился к люку.
Проснулся оттого, что кто-то спускался по лестнице. Я открыл глаза, одновременно нащупывая рукоять табельного "Ярыгина", но тут же оставил оружие в покое – в бункер вошел Джигит.
Я посмотрел на часы: начало четвертого, значит, как раз его смена. Джигиту оставалось дежурить чуть меньше часа, а потом его должен сменить Гаяр.
– Что случилось, стажер? – вполголоса спросил я. – Почему оставил пост?
– Да там, наверху, что-то непонятное творится, – шепотом ответил Джигит. – Пойдите гляньте, товарищ капитан.
Прихватив автомат, пошел за стажером к лестнице. На полпути остановился. Почувствовал какое-то смутное беспокойство. Словно что-то забыл сделать или взять…
Я оглянулся и посмотрел на спящих ребят. Гаяр дрых безмятежно, как ребенок, и даже улыбался во сне. Летягу, напротив, явно мучили кошмары. Он морщился, постанывал, ворочался с боку на бок. А Потап даже во сне не терял бдительности. Его рука застыла в сантиметре от приклада автомата "Гроза". И хотя спал он крепко, в случае тревоги ему хватило бы секунды, чтобы проснуться и перейти в боевой режим. Из моего снаряжения в бункере оставался только рюкзак и подсумки-контейнеры для хабара. Взять с собой? Нет, без них сейчас, пожалуй, можно обойтись.
Переборов непонятную тревогу, я отвернулся и пошел по лестнице.
– Бедуин, – позвал сверху Джигит. – Скорее! Оно растет.
Я выбрался на поверхность и сразу заметил на юге беззвучный клубящийся черно-красный "гриб", словно от ядерного взрыва, который вспухал над верхушками сосен примерно в том месте, где находились заброшенные корпуса бывшего завода "Октябренок". Тишина вокруг стояла настолько полная, что если бы не дыхание, мое и Джигита, я решил бы, что я оглох.
– Чего это такое? – прошептал Джигит.
– Не знаю…
Внезапно земля качнулась, ушла из-под ног, словно палуба во время шторма. Я машинально сделал несколько шагов вперед, пытаясь удержать равновесие, а Джигит уцепился за меня, чтобы не упасть.
– Товарищ капитан!.. Бедуин!.. – судя по разинутому рту стажера, он кричал, но мне его слова показались шепотом.
С моим слухом явно творилось что-то не то. Зато зрение вдруг необычайно обострилось. Сейчас я видел далекий лес так, будто смотрел на него ярким солнечным днем в мощный бинокль. Впрочем, вокруг и в самом деле ощутимо посветлело, словно внезапно наступили белые ночи.
Странный "гриб" не развеялся, а, напротив, стал плотнее. Более того, он начал двигаться, причем в нашу сторону и с весьма приличной скоростью! Несся, не разбирая пути – прямиком сквозь тайгу, ломая деревья, оставляя за собой широкую просеку и глубокую борозду перепаханной земли.
– Тревога! Поднимаем всех! Уходим! – Я выпустил короткую очередь в небо, пытаясь подать сигнал Потапу и остальным, а Джигит бросился к люку.
Земля продолжала раскачиваться, будто гигантские качели. Стажер потерял равновесие и упал, попытался подняться на четвереньки, но тут горизонтальная до сих пор поверхность взвилась на дыбы – мы в один миг словно оказались на склоне отвесной горы. Удержаться не было никакой возможности, и мы с Джигитом покатились кубарем прочь от люка, сминая ветки смородины, набивая шишки и синяки на кочках и россыпях камней.
Вначале мы двигались параллельным курсом, но потом меня выкинуло на железнодорожное полотно, а стажера отбросило левее – к домику путевого обходчика, и я потерял его из виду.
Я катился по рельсам со скоростью хорошего курьерского поезда. Бился головой о стыки, молясь, чтобы выдержал шлем. Пересчитывал ребрами шпалы. Слышал, как трещит ткань комбинезона, цепляясь за металлическую сетку, которой укрепляли железнодорожную насыпь. Сейчас сетка кое-где вылезла наружу, перекрутилась, образуя весьма неприятные препятствия. Мне казалось, что я лечу в адскую пропасть, у которой нет дна.
И все же наступил момент, когда падение прекратилось – поверхность вновь стала горизонтальной. Блаженство продолжалось несколько секунд, а затем все повторилось – я снова оказался в верхней точке горы и покатился обратно.
Не успел достигнуть "дна", как наклон вновь изменился. Казалось, мною играют в пинг-понг. После пятого или шестого раза я полностью потерял ориентацию. Туда-сюда… Туда-сюда… А потом меня с размаху швырнуло на что-то очень твердое, и я потерял сознание.
Очнулся от резкой боли, которая буквально прошивала все тело насквозь. Земля больше не качалась. Мир вокруг переменился. Стало светлее. Нет, не так. Скорее, желтее. Казалось, в одночасье исчезли абсолютно все краски, кроме двух: желтой и серой. Небо, земля, растительность и даже мой комбинезон выглядели так, словно их щедро присыпали речным песком вперемешку с пеплом. Гигантского "гриба" не было и в помине – то ли развеялся, то ли ушел дальше на юг.
Я попробовал встать. Тотчас напомнила о себе боль. Теперь она сосредоточилась в боку и в правой ноге, вернее, в голени, чуть повыше лодыжки. Шнуровка на правом берце оказалась вспорота, будто бритвой. Тонкий глубокий порез шел насквозь через кожаный "язык" ботинка, штанину комбинезона и оставлял царапину на голени. Но эта едва заметная ранка не могла быть источником боли. Дело в чем-то другом. Я осторожно ощупал ногу. Похоже, перелом. К счастью, закрытый и, судя по ощущениям, вернее, по их отсутствию, без большой внутренней кровопотери – то есть острые края сломанной кости не порвали вену или крупные кровеносные сосуды, иначе я испытывал бы сейчас озноб, сильнейшую слабость и усиленное сердцебиение одновременно. Что ж, мне "достался" не самый плохой вариант. Если найду шину и замену костылям, смогу даже медленно ковылять, а пока придется ползти.
С боком сложнее, что такое с ним случилось, с ходу не понять. Болит просто зверски. Ладно, будем надеяться, что всего-навсего сильный ушиб. Хотя после "игры в пинг-понг" я весь как один сплошной синяк, с множеством ссадин и порезов.
Пискнул счетчик радиации и тут же вырубился. Все, сдох. Видно, повредился при падении. Как и КИП. Значит, у меня больше нет ни связи, ни анализатора, ни дозиметра.
Проведя беглую инвентаризацию, убедился, что положение совсем хреновое. Из оружия остался один только нож – каким-то чудом он умудрился удержаться в специальном кармашке на предплечье. Автомат, шлем и кобуру с "Ярыгиным" сорвало во время "игры в пинг-понг". Комбинезону тоже пришлось несладко – порезан буквально в лохмотья. От карманов разгрузки остались одни воспоминания. А там были боеприпасы, аптечка, фонарь. Впрочем, фонарь я обнаружил в двух шагах от себя – раздавленный, будто только что из-под пресса.
Часть снаряжения осталась в рюкзаке, а он лежит в бункере… Вернее, лежал…
Так, а где у нас бункер?
Я приподнялся на одном колене, пытаясь сориентироваться.
Ага… Я угодил в строительный котлован – давным-давно заброшенный, заросший ветвистым крестовником с толстыми мохнатыми стеблями и продолговатыми листьями. Сейчас и стебли, и листья казались песочно-желтыми, словно какой-то ненормальный маляр щедро облил их краской.
Котлован был усеян всякой строительной дребеденью: трубами, щебенкой, кусками арматуры, бетонными плитами. Именно о пирамиду из плит меня и шваркнуло напоследок. Счастье еще, что не повредил себе позвоночник, не свернул шею и не пропорол живот прутьями арматуры. Сегодня удача на моей стороне. Вот только надолго ли? АТРИ счастливчиков не любит. Она как карточный шулер – поманит удачей, прельстит баснословным выигрышем, а потом отберет все до последнего, включая рассудок и жизнь…
Ладно, пора выбираться из котлована. Нужно выяснить, что же сталось с бункером и ребятами.
Я пополз по странной желтоватой земле, пытаясь не обращать внимания на нудную боль в боку и стараясь как можно меньше тревожить покалеченную ногу. По-хорошему надо бы сделать шину, но не из чего. Под рукой ни одной более-менее прямой дощечки. Плевать, обойдемся. Главное – не останавливаться.
Насколько я смог сориентироваться, меня отбросило примерно на полкилометра к западу. Сущие пустяки… А интересно, с какой скоростью ползет покалеченный человек?..
Остановился отдохнуть. Прижался щекой к странной порыжевшей земле. Мне показалось или необычный цвет стал гуще? Он словно наползал плотной волной со стороны "Октябренка", окрашивая не только землю, но и воздух. На небо теперь было больно смотреть, оно напоминало направленную в глаза стоваттную лампу. Этот необычный свет давил на психику, пытался подчинить себе, превратить мозги в кашу. Кажется, это и называют ка-излучением… Я боролся с ним изо всех сил, пока не заломило в висках, а потом вдруг откуда-то из глубин подсознания поднялась уверенность, что я справлюсь.
Сразу стало легче, будто странная волна, наткнувшись на преграду, ушла, откатилась назад, к "Октябренку". В голове прояснилось. Нестерпимо-яркая желтизна вроде слегка померкла. И я пополз дальше, огибая стволы лиственниц, упорно, словно червь.
Второй короткий привал сделал возле руки – обычной человеческой руки с разбитым КИПом на запястье. Оторванная по плечо, она казалась сделанной из желтоватого воска, а запекшаяся кровь напоминала светло-коричневую пенку, какая бывает у топленого молока.
Я присмотрелся к КИПу, с трудом разобрал гравировку: "Джигит".
Находка не вызвала никаких чувств. Мозг просто зафиксировал, что Джигит, скорее всего, мертв. Льющийся со стороны "Октябренка" желтоватый свет постепенно выжигал во мне все эмоции, превращая в бездушное механическое существо. В робота, в котором заложена программа: доползти до бункера, проверить, уцелел ли кто из группы, а также постараться разыскать хоть какое-нибудь оружие и снаряжение.
Я оставил руку Джигита лежать там, где нашел, и пополз дальше, внимательно глядя по сторонам.
Мои худшие опасения сбылись – бункера не было! По тому месту, где еще недавно находился люк, словно прошелся чудовищный плуг, оставив после себя перепаханную землю вперемешку с обломками кирпичей, какими-то тряпками и останками человеческих тел. Тряпки, как и земля, были влажными, измазанными в знакомой уже топленой пенке, которая ощутимо разила свежей кровью. Этот тяжелый резкий запах бил в ноздри, заставляя дышать через раз.
Похоже, живых здесь больше не осталось. Робот внутри меня равнодушно принял такой вывод и выдвинул на первый план следующие задачи: отыскать две подходящие доски для шины, чтобы зафиксировать наконец сломанную ногу; найти оружие и снаряжение.
Не знаю, как долго я ползал по перепаханной земле. Пронзительный желтоватый свет то и дело усиливался – накатывал волнами, предпринимая очередную атаку на мой разум. Тогда я замирал неподвижно и изо всех сил зажмуривал глаза, стараясь отыскать внутри себя ту самую преграду, которая спасла меня при первой атаке ка-волн. Иногда мне это удавалось сразу, и ментальный враг вновь отступал. А порой я пропускал удар, и тогда сознание будто раздваивалось – человек во мне словно засыпал, полностью уступая место роботу, к счастью ненадолго.
В один из периодов просветления обнаружил, что сжимаю в руке измазанный в чем-то липком, но абсолютно целый пистолет Ярыгина. С некоторым трудом прочитал табельный номер. Попытался вспомнить, у кого из группы был такой, но так и не вспомнил – мозги будто превратились в кашу, так что сосредоточиться на чем-то конкретном получалось с огромным трудом.
Вытащил обойму, она оказалась неполной. Я тщательно пересчитал патроны: восемь штук. Обрадовался им, как родным. Целых восемь штук! Живем, ребята!
"А долго ли?" – трезво спросила оставшаяся разумной частица сознания. Но я велел ей заткнуться. Сколько ни проживу, все мое.
"Ярыгин" оказался единственным трофеем, и я решил, что пора уходить… тьфу ты… уползать отсюда. Тем более что сознание отключалось все чаще, причем в такие моменты тело продолжало активно двигаться, живя какой-то своей, бездушной жизнью.
В очередной раз пришел в себя с куском человеческой ноги возле рта. Кажется, я всерьез собираюсь это съесть… В ужасе отбросил прочь отвратительную еду, едва удерживая рвотные позывы. И вдруг отчетливо понял, что пребывание в лучах раздражающе желтого света постепенно превращает меня в мутанта. В зомби или упыря. Короче, в прожорливую кровожадную тварь.
Накативший ужас придал сил – никогда в жизни я не ползал так быстро. Уверен, ни одна, самая шустрая ящерица не смогла бы сейчас угнаться за мной.
Инстинкт подсказал направление движения – на север, прочь от источника желтого света, который явно находился среди полуразрушенных корпусов "Октябренка". Почти ничего не соображая, не видя и не слыша, я пополз вперед, отчаянно стараясь удержать остатки ускользающего рассудка. Как в бреду, миновал железнодорожные пути и полосу отчуждения, машинально обогнул по широкой дуге странный, похожий на муравейник холмик и вполз в рощицу из молодых лиственниц.
Чудовищный желтый свет не собирался отпускать меня. Догонял, мягко толкал в затылок, проникал в мозг. Кажется, я рычал, ругался – громко, в голос. В бессильной ярости грозил кулаком, обещал поквитаться с кем-то. И полз, упорно полз вперед, уже понимая, что не доползу – еще немного, и ка-излучение окончательно разрушит мой разум. Тогда пойдет гулять по просторам АТРИ еще один зомби. Или, упаси боже, упырь…
– Ну уж нет, суки!.. Не дождетесь!.. Меня вам в мутанта не превратить! Хрен собачий получите, а не Бедуина!
Я сел, двумя руками взял "Ярыгина", тщательно проверил, есть ли патрон в патроннике, вставил ствол в рот, закрыл глаза. Палец замер на спусковом крючке.
Разум отчаянно сопротивлялся, не позволяя нажать на спуск. Кто-то, сидящий глубоко во мне, не хотел сдаваться. Собирался бороться до конца. Еще надеялся спастись. Посылал в пространство немые отчаянные призывы о помощи.
Руки дрожали так сильно, что ствол пистолета ерзал по зубам, издавая неприятный скрежет. Этот звук внезапно привел меня в такое раздражение, что я вытащил ствол изо рта, лишь бы не слышать его. А спустя несколько мгновений уже не помнил о том, что совсем недавно собирался сделать.
– Привал окончен. Надо двигаться дальше, – вслух приказал я себе, тщательно прилаживая драгоценный "Ярыгин" в самодельную петлю, которую смастерил из обрывков комбинезона и привязал к предплечью рядом с ножом.
Внезапно раздались шелестящие шаги, словно кто-то бежал по ковру из сухой опавшей хвои. Я автоматически откатился за ствол лиственницы и выхватил пистолет, всматриваясь в мелькающий среди деревьев силуэт…
Вроде как человек…
Желтое марево искажало зрение, и я никак не мог сфокусировать взгляд…
Неизвестный приближался…
И наконец я увидел его…
– Ты?! Ёшку за поварешку! – завопил я, не помня себя от радости. – Живуч, бродяга!
В разодранном в хлам комбинезоне, без шлема и рюкзака, зато с "Грозой" через плечо, передо мной стоял Потап! Лицо все в ссадинах, нос свернут набок, один глаз заплыл, но руки-ноги целы и внутренних повреждений, опасных для жизни, вроде нет.
– Потап, братишка…
Он посмотрел на меня здоровым глазом, явно не узнавая, и сделал движение, будто собирался развернуться и уйти. Да что это с ним?!
– Потап! Стой! Ты чего, не признал меня? Это же я, Бедуин.
В его лице что-то изменилось.
– Уходить отсюда надо, – безжизненным, скрипучим голосом сказал он. – Вставай. Быстро.
– Не могу, у меня нога…
Потап молча и как-то очень ловко перекинул меня через плечо, будто мешок с картошкой, и резво потрусил вперед.
– Ну, ты и здоровый лось, – буркнул я, повисая вниз головой.
Сколько мы с ним вместе АТРИ топчем, а такой силы я в нем что-то раньше не замечал. Он, конечно, мужик не слабый, но чтобы вот так тащить на себе около восьмидесяти килограммов живого веса!.. Да еще бодрой рысью… Впрочем, сейчас ситуация экстремальная, а в подобных обстоятельствах, говорят, люди способны на такое, о чем в нормальной жизни остается только мечтать.
Глава 2
Из сборника заповедей военных егерей:
"Хочешь смеяться последним – стреляй первым".
Негромкий жалобный вой переходил в поскуливание, хватал за душу. На человеческую психику он действовал подобно плачу ребенка – инстинктивно хотелось бежать на помощь, чтобы защитить, накормить, приласкать маленького беззащитного песика.
На самом деле такие звуки издавал один из самых распространенных хищников АТРИ – панцирный пес-мутант. Его голову, спину и бока покрывала не шерсть, а своеобразная природная броня, которая по прочности лишь немногим уступала кевларовому бронежилету.
Впрочем, для опытного человека с автоматом псы-мутанты не представляли серьезной угрозы – бронебойные пули легко пробивали панцирь. Да и простые пробивали, только стрелять требовалось практически в упор или целиться в незащищенные брюхо и глаза. К тому же псы редко собирались в большие стаи, действовали каждый сам по себе, неорганизованно и неслаженно.
Положение менялось, когда собачью свору возглавлял другой хищник – атрийская рысь, или, как ее привыкли называть здесь, секалан. Этот хитрый полуразумный мутант мог подчинять себе панцирных собак телепатически, к тому же был способен собрать целую армию – более сотни четвероногих бойцов. Такая стая моментально становилась величайшей опасностью АТРИ, с которой боялись связываться даже живоглоты и волколаки. Под управлением секалана собачья стая не только истребляла семейки косачей и стада рогачей, но и совершала набеги на поселения вольных бродяг и становища хуги.
Мы с Потапом сидели, прислонившись спинами к покрытому мхом валуну, и слушали заунывную песню панцирного пса.