Пар на стёклах почти исчез. Я поднимаю глаза к небу.
Солнца нет. Небо обложило наглухо, город погружен в предвечерний полумрак. Смотрю на "Акцент". Парни в салоне не обращают на нас внимания, переговариваясь о чём-то между собой. Кажется, один из них смеётся.
Угомонившееся немного сердце возобновляет бешеную пляску.
Света нет, а значит, нет светобоязни. А значит…
– Там кто-то ходит, – говорит Витос, прильнув лбом к боковому окну.
Они пока далеко – ближайший к нам силуэт не больше скрепки для бумаги. Но дом бабушки, где нас ждут друзья, отсюда ещё меньше.
– "Прокажённые", – я не узнаю своего голоса. – На улице темно, и они повылазили…
Мои друзья витиевато матерятся. Продолжая сыпать проклятьями, Ваня включает заднюю передачу и смотрит на меня:
– Куда? На хату?
Мы не успеем. Я понял это ещё до того, как он спросил, но боялся озвучить. Город наводнён "прокажёнными", и сейчас они вылезают из своих нор на свет божий. Или во мрак, который, уходя, оставил после себя бог.
Если мы доедем до РГУПСа – это уже будет чудом. Но мы не доедем. Я нахожу подтверждение своим мыслям в глазах Витоса и Вано.
– Нет. Придётся искать убежище здесь.
– Я вро'де уже нашёл, – Витос стучит пальцем по заднему стеклу "Октавии", и мы с Ваней выворачиваем головы назад. – Смотр'ите.
13:40
На самом деле улиц Нансена в Ростове две. Верхняя и нижняя. Между обоими проходят железнодорожные пути, ведущие к главному Ростовскому ЖД Вокзалу. Никогда бы не подумал, что эти самые пути, создававшие в час пик огромные пробки у переездов, теперь могут спасти наши жизни. Точнее, не сами пути, а старый добрый Торжокский электропоезд в своём вечнозелёном боевом раскрасе.
"Торжок" стоит прямо напротив нас, головной вагон метрах в трёхстах от "Супер-Арсенала". Все двери в вагонах открыты, под многими спущены ступеньки. Но есть и те, где ступеньки так и остались втянуты внутрь – пассажиры покидали состав спешно, выпрыгивая прямо на пути.
Воспалённое воображение рисует интерьер медленно катящегося к вокзалу поезда. В приоткрытое окно в тамбуре курит мужчина. Сбивает пепел, и несколько розовых капель попадает на фильтр. Мужчина не замечает, как слизывает их со следующей затяжкой. Для квази-апокалипсиса в замкнутом пространстве электропоезда довольно и одного заражённого…
– Туда! – кричу Ване. – Жми!
Ваня бьёт по педали газа, свистят по скользкой дороге покрышки. Мы отъезжаем от "Супер-Арсенала" под гогот и улюлюканье сидящих в "Акценте" парней. В нашу сторону показывают скабрёзные жесты и корчат рожи. Я слышу голос водителя, кричащего в чуть приоткрытое окно: "Щеглы! Щеглы!"
Я выбираю вагон в середине поезда и направляю Ваню туда. Когда мы останавливаемся у насыпи, дождь почти прекратился. Розовые капли едва слетают с небес, точно стряхнутые с губ гигантского заражённого божества.
Поезд выглядит довольно надёжным убежищем. Железные стенки, толстые стекла, в купейных вагонах прочные двери с хорошими замками. Все вагоны соединены друг с другом, в каждом есть два выхода, а межвагонные двери вообще непробиваемые, так что "прокажённых" можно легко отрезать от остального состава, если они вдруг ворвутся внутрь.
"Мы могли бы здесь жить", – мелькает в голове шальная мысль.
Нет, нельзя так думать. Это пораженчество. Хоронить мир людей слишком рано. Человечество не могло погибнуть всего за сутки. Где-то там обязательно есть оплот живых людей, современный Арарат, призванный стать колыбелью новой цивилизации. Я верю, что там нас ждут близкие и друзья. Если это место существует, мы обязательно найдём его.
– Дождь ещё моросит, – замечает Ваня.
– Спрячьте руки в рукава и натяните кофты на головы, – распоряжаюсь я. – Пойдём так.
Ждать нельзя: тени на дороге всё ближе, и их всё больше.
Вооружившись, мы открываем дверцы машины и ступаем на пропитанную отравленной водой улицу.
14:00
– Воняет, – слышу из-под толстовки приглушенный голос Витоса.
Да, теперь мы все чувствуем это: розовый дождь имеет запах. Едва уловимый, но в то же время едкий, химический аромат алкогольной рвоты. По опыту прошлой ночи я знаю: долго в воздухе он не продержится. Возможно, его исчезновение означает смерть вируса, неспособного долго жить вне живого организма.
Первым в вагон залезает Витос, следом за ним я. Ваня замыкает.
Прячу мачете за пояс, хватаюсь за влажные поручни, и рукава вязаной кофты тут же впитывают розовую влагу. Почувствовав её на своих ладонях, я едва не кричу от паники. Неконтролируемый животный страх скручивает где-то в области живота. Я почти уверен, что уже заражён, что вот-вот потеряю сознание, а когда очнусь – моей единственной целью станет убийство себе подобных ради пропитания и просто ради убийства.
– Быстрее! – безотчётно подгоняю Виталика. – Быстрее! Быстрее! Быстрее!
– Да иду, задолбал! – шипит тот, ощущая мои отчаянные тычки в спину.
Мы оказываемся в тамбуре. Только покинув перенасыщенную розовой дрянью среду, я замечаю, что Вани на ступеньках нет. Он по-прежнему на земле, смотрит на нас снизу вверх:
– Идите, я догоню.
– Лезь в вагон! – кричу на него шёпотом.
За моим плечом Витос поносит матом его и всю его родословную на несколько колен вверх по генеалогическому древу.
Но тот уже не видит нас, выпуклые глаза лихорадочно изучают нижнюю Нансена. Дождь совсем перестал, в шуршащей тишине инфицированного города мы слышим, как хлопают двери чёрного "Акцента". Четыре человека направляются к "Супер-Арсеналу".
Тени "прокажённых" приобретают вполне чёткие очертания, и я вижу, что они повсюду. Нижняя Нансена, верхняя Нансена, спуск на Будённовский проспект… Они бродят вокруг, мне даже кажется, что я слышу, как они урчат что-то себе под нос на своём нечеловеческом наречии.
Потом шуршащую тишину обезлюдевшей улицы вспарывает звон бьющегося стекла – пассажиры "Акцента" проникли в оружейный магазин через окно.
– Идите, – говорит нам Ваня, взвешивая топор в руке. Оглядывает вагон в поисках номера. Его явно распирает какая-то идея. Он завёлся, теперь уже не остановить. – Я щас… быстро…
И, прежде чем мы с Витосом успеваем хоть что-то сказать, мой друг возвращается обратно в машину и заводит мотор.
14:25
Мы запираем вагон с обоих концов, но не втягиваем ступеньки, оставляя для Вани пути для отхода. Вагон купейный. С оружием наизготовку и трясущимися от страха коленями обыскиваем все купе. Нам снова везёт – ни одного "прокажённого". Запираемся в одном из купе. Вещи пассажиров брошены так, словно их владельцы вышли отсюда минуту назад глотнуть свежего воздуха на очередном полустанке. На столе нехитрая снедь и чай в железных подстаканниках, койки расстелены, подушках сохранили вмятины голов своих хозяев.
Глаза Витоса широко раскрыты, нижняя губа отвисла:
– Они спали, когда всё случилось…
Да, картина не из приятных. Но сейчас не время рефлексировать.
Прилипаем лбами к окну и следим за Нансена. Белая "Октавия" медленно подкатывает к "Супер-Арсеналу". Наших конкурентов на оружие не видно – все четверо увлечены разграблением магазина. Ваня выжидает ещё минуту, потом открывает дверь и выходит на улицу.
Я вижу в его руке нож, другая сжимает топор. Пригибаясь к земле, Ваня подкрадывается к чёрному "Акценту" и, одно за другим, прокалывает все четыре колеса. Даже отсюда я слышу шипение, с которым выходит воздух из пробитых покрышек.
– Сука, сука, сука, – бубнит у меня над ухом Витос. – Чо он делает…
Я снова окидываю взглядом нижнюю Нансена. Дорога в обе стороны безлюдна, насколько хватает глаз – обзор ограничен шириной окна. Но что твориться за его пределами известно только Ване.
– Сука. Сука. Сука.
"Акцент" уже стоит на дисках, расплющивших спущенную резину. Ваня возвращается к "Октавии" и вдруг замирает. Затем принимается лихорадочно обыскивать карманы в поисках ключей.
В эту секунду я вижу первого "прокажённого".
Это женщина. Она вступает в пределы видимости окна, и Витос перестаёт бубнить. Мои лёгкие со свистом втягивают воздух сквозь неплотно сжатые губы.
Ей чуть за тридцать, абсолютно голая, с головы до пят измазана розово-чёрной грязью. При каждом шаге тело женщины извивает в страшных корчах, скрюченные руки словно живут своей жизнью – она то прижимает их к израненной груди, впиваясь пальцами в мягкую плоть, то отрывает назад, уже со свежими кусочками кожи под ногтями. Длинные волосы грязным колтуном лежат на плече. Страшнее всего её лицо. Перекошенный судорогой рот вытянут в непрерывном немом "О", подбородок и горло покрыты запёкшейся кровью. Глаза закрывает слипшаяся от грязи и крови чёлка. На голове слева недостаёт уха – не знаю, отгрызли сородичи, или она оторвала сама.
Первые секунды шока настолько сильны, что полностью обездвиживают нас. Ротовую полость наполняет терпкий привкус адреналина. Мы так перепуганы, что не можем даже дышать. Всё на что нас хватает – наблюдать за адским отродьем, которое медленно приближается к нашему другу.
Между тем Ваня не замечает заражённую женщину, или не хочет замечать. В ситуациях сродни этой страусиная тактика может быть весьма полезна – по крайней мере, не даст тебе впасть в ступор.
Однако вместо того, чтобы сесть в машину и ехать к нам, Ваня ставит её на сигнализацию.
"Пиу-пиу" – откликается та.
Этот привычный звук, точно вернувшийся к нам из прошлой, нормальной жизни, приводит нас с Витосом в чувство.
– Какого лешего он творит! – вопрошает Виталик.
Если бы я знал.
Ощущаю рукоятку мачете в ладони – последние несколько минут я сжимаю её до онемения в пальцах.
"Прокажённая" не видит Ваню, от неё до парковки "Супер-Арсенала" добрых двести метров, усеянных брошенными и перевёрнутыми машинами. Но это не значит, что она не слышала звуков сигнализации.
Витос обалдело смотрит на меня:
– Он что, боится, что её угонят?
За меня ему отвечает сам Ваня. С размаху бьёт топором в передний бампер "Октавии", и улица оглашается надрывным звуком сработавшей сигнализации.
"ПИУ-ПИУ-ПИУ-ПИУ! УА-УА-УА-УА!"
Теперь инфицированная женщина точно его услышала. Как и все остальные "прокажённые" в округе.
Неожиданно мне становится ясен замысел Вани.
– К дверям! – кричу Витосу. – Надо его встретить!
Сквозь толстое стекло вагона-купе мы видим, как наш упитанный друг опрометью несётся к поезду, держа вооружённую топором руку на отлёте.
14:40
Следующие десять минут помню урывками, точно плохой сон в первые минуты после пробуждения.
Мы с Витосом у дверей в вагон. Ваня мчится к насыпи, маневрируя меж кузовов разбросанных по дороге машин. Никогда бы не подумал, что его грузное тело может обладать такой проворностью – полосу препятствий он проходит почти красиво. Один раз сильно задевает бедром бампер огромного "Ландкрузера", вскрикивает от боли, но остаётся на ногах и скоро восстанавливает прежний темп.
"Прокажённая" женщина переходит с шага на бег. Она мчится к "Октавии", изрыгая страшные горловые звуки, похожие на зов о помощи. Скрюченные руки вытянуты вперёд, истерзанные груди прыгают вверх-вниз.
Ваня почти поравнялся с нашим вагоном. Осталось пересечь дорогу и подняться на насыпь. Потом происходит сразу несколько событий.
Я вижу ещё двух "прокажённых" – молодую девушку, почти девочку, и взрослого мужчину. Они появляются с той же стороны, откуда пришла первая женщина. За ними – ещё шестеро или семеро. Другая группа "прокажённых" выбегает на дорогу со стороны Будённовского, и я перестаю считать. Они уже повсюду. В мгновение ока нижнее Нансена заполнено этими тварями. В ту же минуту из магазина выбегает пассажир чёрного "Акцента". Кажется, один из двух кавказцев, что сидели на заднем сиденье.
Ясно, они решили, что сигнализация сработала у них. Но я-то отлично помню, что водитель вообще не закрывал машину. Увидев моргающую аварийными огнями "Октавию", кавказец тоже это понимает. Я слышу, как он выкрывает что-то на незнакомом языке.
В следующую секунду на него набрасывает первый "прокажённый".
Тварь цепляется зубами парню в горло и валит на землю. Последнее, что я вижу, перед тем, как тело несчастного полностью скрывается под десятком обнажённых нелюдей – фонтан крови, толчками вырывающийся из прокушенной артерии.
Ваня уже у насыпи. Осталось совсем чуть-чуть. Но удача, наконец, изменяет нам: его преследуют. "Прокажённая" женщина – та самая, что появилась на дороге первой и "позвала" остальных – оставила попытки проникнуть в "Октавию" и теперь бежит за её водителем. Остальные твари тянутся к магазинной парковке, привлечённые звуками кровавого пира.
Поворачиваюсь к Витосу:
– Готовься! Ща мы её встретим!
В ответ Виталик собранно кивает.
Крепче сжимаем в руках оружие.
В жизни так не боялся.
14:50
– НЕТ! – доносится до нас из недр "Супер-Арсенала".
Мужской вопль на грани срыва похож на женский. Звук пронизан таким отчаянием, что перекрывает собой даже шум "прокажённой" толпы.
Затем мы слышим череду автоматных выстрелов, и из окон магазина вылетают последние уцелевшие стекла.
14:51
Ваню больше не преследуют. Привлечённая новым неведомым звуком женщина резко меняет направление и, шлёпая босыми ногами по мокрой дороге, мчится к дверям "Супер-Арсенала". Остальные "прокажённые" на Нансена, в количестве, примерно, полусотни обезумевших мужчин, женщин и детей, следуют её примеру.
14:52
Ваня практически взлетает на ступеньки – один шаг, и он уже внутри вагона. Мы с Витосом запрыгиваем следом, втягиваем ступеньки и захлопываем дверь.
Смотрю на Ваню. С губ полностью сошла кровь, они контрастируют на раскрасневшемся от бега лице, как подвенечное платье в похоронной процессии. Мой друг едва дышит, грудь вздымается и опадает в бешеном ритме, подмышками залегли тёмные пятна от пота.
Мы не говорим друг другу ни слова – всё и так понятно. Проталкиваемся в то же самое купе, где ещё недавно наблюдали в окно за Ваней, и закрываемся на замок.
В "Супер-Арсенале" уже вовсю кипит бой. "Прокажённые" толпой ломятся внутрь, в узких дверях образовывается затор. Канонада ружейных залпов и автоматного стрёкота сотрясают стены магазина, вопли умирающих под пулями "прокажённых" разрывают нам барабанные перепонки. Несколько измочаленных тел вываливается на парковку сквозь разбитые окна, расплёскивая литры крови.
Если бы нам было чем, мы бы снова блевали.
– Первый закон зомби-апокалипсиса: будь человеком, и к тебе потянутся, – слышим хриплый голос Вани.
Весь его план в одном предложении.
15:10
Наконец, битва закончена. Перед окнами и дверями магазина плетёный ковёр из окровавленных человеческих тел. Ступая по нему, из "Супер-Арсенала" выходит человек. С карабином наперевес, он тоже с ног до головы в крови, но, в отличие от лежащих внизу, жив, а не мёртв. Не знаю, ранен ли он, не знаю, заражён ли он – сейчас это неважно. Я просто хочу, чтобы он уехал отсюда. Неожиданно я ловлю себя на мысли, что всей душой желаю его спасения.
Трясущейся рукой парень открывает дверцу "Акцента" и садится за руль. Заводит мотор. Жуя пробитую резину железными дисками, машина медленно отъезжает от магазина. На Нансена неспокойно: несколько "прокажённых" по-прежнему бродят вокруг. "Акцент" выезжает на дорогу и катится к спуску на Будённовский проспект. Привлечённые звуком мотора, "прокажённые" бросаются за ним вдогонку, но развязки этой истории мы не видим – машина съезжает вниз и исчезает из поля нашего зрения. "Прокажённые" следуют за ней, как стая щенков за материнской титькой.
Первый луч солнца ложится на дорогу, и мы видим его блик, отражённый в наполненной кровью луже. Поднимаем головы к небу, и моё тело, наконец, расслабляется. Такого блаженства я не испытывал уже давно.
В серой стене дождевых облаков появляются первые голубые оконца. Нам остаётся только ждать.
15:50
– Ну, что, выходим? – спрашивает меня Витос.
Мы в тамбуре вагона, держусь рукой за металлическую ручку двери. Десять минут назад погода окончательно наладилась, с тех пор мы не видели ни одного "прокажённого". Однако после кровавого побоища, развернувшегося на нижнем Нансена всего час назад, нас ещё потряхивает.
– Выходим, – решаюсь я.
Щурясь от яркого света, выпрыгиваем на насыпь и перебежками двигаемся к магазину. Как я и предполагал, от химического запаха не осталось и следа. Стало быть, в воздушной среде вирус живёт около получаса, не больше. Это хорошая новость.
Головы моих друзей крутятся во все стороны, выискивая любые признаки движения. Два топора, два ножа и одно мачете находятся на боевом взводе. Пробегая мимо того места, где несчастного кавказца сожрали заживо вместе с одеждой, мы избегаем смотреть вниз. Наступая на тела убитых "прокажённых" перед входом в оружейный магазин, представляем себе, что идём по водяному матрасу.
– Бля-я! – восклицает Ваня.
Пожалуй, это самое подходящее слово для описания того, что мы видим внутри магазина. Здесь достаточно светло (спасибо выбитым окнам), чтобы ни одна тварь не выбрала это место для днёвки, и мы, открыв рты, созерцаем представшую перед нами картину.
Большая часть "прокажённых" нашла свою смерть именно здесь. Примерно с три десятка трупов в творческом беспорядке разбросано по всему магазину. Они лежат на полу, лежат на разбитых витринах, лежат на поваленных манекенах в охотничьей экипировке. В отделе рыбалки мы видим единственное тело в одежде – это третий из пассажиров чёрного "Акцента". По бритой голове я понимаю, что это водитель. По изрешечённой пулями спине – что он стал жертвой нескольких шальных пуль, если такие вообще бывают. Тело четвёртого товарища нигде не видно, но я не исключаю возможности, что оно просто похоронено под трупами убитых им тварей.
Однако если отбросить кровавые подробности, перед нами настоящий Клондайк! Здесь есть всё, что нужно для выживания в "зомби-апокалипсисе", как назвал это Ваня. Принадлежности для охоты и рыбалки: камуфляж, удочки и спиннинги, палатки, верёвки, капканы, переносные газовые плиты для полевой кухни, походные фляги, фонарики, настоящие охотничьи ножи, по сравнению с которыми наши выглядят жалкими ковырялками.
И, конечно, оружие. Дальний стенд полностью отведён под оружие. Когда-то оно стояло на подставках, соединённое друг с другом стальной цепью с подвесными замками, но наши предшественники позаботились об этом, и сейчас оружие свалено в кучу на полу. Ружья двуствольные и одноствольные, дробовики "Ремингтона", самовзводные карабины, и, разумеется, знаменитая "Сайга". Быстрые автоматические выстрелы, что мы слышали – её голос.
Недолго думая, перетаскиваем в "Октавию" (благо, самый большой урон, полученный ею во время бойни, был нанесён Ваниным топором) всё, что видим. Салон и багажник стремительно заполняются награбленным добром. Видя, что всё нам просто не увезти, даю Ване команду брать только самое нужное и только по паре (на поиски родных предстоит экипировать две машины). Мы с Витосом тем временем спускаемся в небольшое подсобное помещение за боеприпасами.