Пикеринг(радостно, как будто это совершенно меняет тему разговора). Я теперь там и живу, у Генри. Мы вместе работаем над моей книгой об индийских диалектах, и мы решили, что так нам будет удобнее…
Миссис Хиггинс. Да, да. Это я все знаю; это действительно прекрасная мысль. Но где живет эта девушка?
Хиггинс. Как где? У нас, конечно. Где же ей еще жить?
Миссис Хиггинс. Но на каком она положении в доме? Прислуга, горничная? А если не горничная, так что же она?
Пикеринг(с расстановкой). Я, кажется, понимаю ваш вопрос, миссис Хиггинс.
Хиггинс. Ну, а я ни черта не понимаю. Я только знаю, что почти три месяца изо дня в день работал над этой девушкой, чтобы научить ее тому, что она теперь умеет. А потом – от нее вообще есть прок. Она знает, где лежат мои вещи, и помнит, куда мне нужно пойти, и тому подобное.
Миссис Хиггинс. А как уживается с ней твоя экономка?
Хиггинс. Миссис Пирс? Да она очень рада, что у нее теперь хлопот меньше; раньше ведь ей приходилось отыскивать мои вещи и напоминать мне, куда я должен идти. Но у нее какой-то заскок насчет Элизы. Она постоянно твердит: "Вы ни о чем не думаете, сэр". Верно ведь, Пикеринг?
Пикеринг. Да, это неизменная формула: "Вы ни о чем не думаете, сэр". Так кончаются у нее все разговоры об Элизе.
Хиггинс. А я только и думаю, что об этой девушке и об ее проклятых гласных и согласных. Даже устал – сколько мне приходится о ней думать. И не только думать, но и изучать каждое движение ее губ, ее челюстей, ее языка, не говоря уж об ее душе, – а это самое непонятное.
Миссис Хиггинс. Дети вы, дети! Завели себе живую куклу и играете с ней.
Хиггинс. Хороша игра! Да это самая трудная работа, за какую я когда-либо брался, поймите это, мама. Но если бы вы знали, как это интересно, – взять человека и, научив его говорить иначе, чем он говорил до сих пор, сделать из него совершенно другое, новое существо. Ведь это значит – уничтожить пропасть, которая отделяет класс от класса и душу от души.
Пикеринг(придвигая свое кресло к миссис Хиггинс и в пылу разговора даже наклоняясь к ней). Да, да, это замечательно. Уверяю вас, миссис Хиггинс, мы очень серьезно относимся к Элизе. Каждую неделю, можно сказать, каждый день в ней появляется что-нибудь новое. (Придвигается еще ближе.) Каждая стадия у нас фиксируется. Мы уже сделали сотни фотографий, десятки граммофонных записей.
Хиггинс(штурмуя другое ее ухо). Да, черт побери! Такого увлекательного эксперимента мне еще никогда не удавалось поставить! Она заполнила всю нашу жизнь. Верно, Пикеринг?
Пикеринг. Мы постоянно говорим об Элизе.
Хиггинс. Учим Элизу.
Пикеринг. Одеваем Элизу.
Миссис Хиггинс. Что?
Хиггинс. Придумываем каждый раз новую Элизу.
Хиггинс и Пикеринг говорят вместе.
Хиггинс. У нее совершенно исключительный слух…
Пикеринг. Уверяю вас, дорогая миссис Хиггинс, эта девушка просто гениальна.
Хиггинс. Настоящий попугай…
Пикеринг. Она уже недурно играет на рояле…
Хиггинс. Я ее испытывал на всех звуках, которые только встречаются в человеческой речи…
Пикеринг. Мы водим ее на концерты классической музыки и в мюзик-холлы…
Хиггинс.…в континентальных диалектах, в африканских наречиях, в готтентотских говорах…
Пикеринг.…и придя домой, она тут же подбирает на рояле…
Хиггинс. Звуки, которые я сам годами учился произносить…
Пикеринг.…любую слышанную мелодию…
Хиггинс.…даются ей с такой легкостью, как будто она…
Пикеринг.…будь то Бетховен и Брамс или Легар и Лайонель Монктон…
Хиггинс.…всю жизнь только этим и занималась.
Пикеринг.…хотя полгода назад она еще не знала, как подойти к роялю.
Миссис Хиггинс(заткнув уши, так как теперь оба уже орут во все горло, стараясь перекричать друг друга). Шшш-шш!
Они замолкают.
Пикеринг. Простите, пожалуйста. (Смущенный, отодвигает свое кресло.)
Хиггинс. Извините. Этот Пикеринг, когда начинает кричать, так никому больше слова нельзя вставить.
Миссис Хиггинс. Замолчи, Генри. Полковник Пикеринг, вам не приходит в голову, что, когда Элиза появилась на Уимпол-стрит, вместе с ней появилось еще кое-что?
Пикеринг. Там еще появлялся ее отец. Но Генри его быстро спровадил.
Миссис Хиггинс. Естественнее было бы, если б явилась мать. Но я не об этом говорю. Вместе с ней появилась…
Пикеринг. Что же, что?
Миссис Хиггинс(невольно выдавая этим словом, к какому поколению она принадлежит). Проблема…
Пикеринг. Ага, понимаю! Проблема, как сделать, чтобы она могла сойти за даму из общества.
Хиггинс. Эту проблему я разрешу. Я ее уже почти разрешил.
Миссис Хиггинс. Да нет же! До чего может дойти мужская тупость! Проблема, что с ней делать после.
Хиггинс. Не вижу, где тут проблема. Будет жить, как ей хочется, пользуясь всеми преимуществами моей науки.
Миссис Хиггинс. Да, вот так, как живет эта бедная женщина, которая только что вышла отсюда. Привычки и манеры светской дамы, но только без доходов светской дамы, при полном неумении заработать себе на хлеб, – это ты называешь преимуществом?
Пикеринг(снисходительно; эти рассуждения кажутся ему скучными). О, это все как-нибудь устроится, миссис Хиггинс. (Встает, чтобы проститься.)
Хиггинс(тоже встает). Мы ей найдем какую-нибудь работу полегче.
Пикеринг. Она очень довольна своей судьбой. Не беспокойтесь о ней. До свидания. (Пожимает руку миссис Хиггинс с таким видом, словно утешает испуганного ребенка, затем идет к двери.)
Хиггинс. И во всяком случае, сейчас уже не о чем говорить. Дело сделано. До свидания, мама. (Целует ее и идет за Пикерингом.)
Пикеринг(обернувшись, в виде особого утешения). Есть масса возможностей. Мы сделаем все, что нужно. До свидания.
Хиггинс(Пикерингу, на пороге). Давайте свезем ее на шекспировскую выставку в Эрл-корт.
Пикеринг. Давайте, очень хорошо! Представляю, какие она будет отпускать забавные замечания!
Хиггинс. А потом, когда мы вернемся домой, станет передразнивать всю публику.
Пикеринг. Чудесно!
Слышно, как они оба смеются, спускаясь по лестнице.
Миссис Хиггинс(порывисто встает с тахты и возвращается к своему письменному столу. Усевшись, отбрасывает в сторону лежащие в беспорядке бумаги; достает чистый лист из бювара и решительно берется за перо. Но, написав три строчки, она отказывается от своего намерения, бросает перо, сердито упирается ладонями в стол и восклицает). Ах, мужчины! Мужчины!! Мужчины!!!
Действие четвертое
Лаборатория на Уимпол-стрит. Полночь. В комнате никого нет. Камин не топится: лето. Часы на камине бьют двенадцать. На лестнице слышны голоса Хиггинса и Пикеринга.
Хиггинс(окликает Пикеринга). Пик, вы там, пожалуйста, заприте парадную дверь. Я сегодня уже никуда не пойду.
Пикеринг. Хорошо. Миссис Пирс может идти спать? Нам больше ничего не понадобится?
Хиггинс. Да нет, пусть уже ложится!
Отворяется дверь, и в освещенном квадрате показывается Элиза – в роскошном вечернем туалете, в манто, в брильянтах, с цветами и веером в руках и при всех прочих аксессуарах. Она подходит к камину и зажигает лампу. Видно, что она очень утомлена; темные волосы и глаза резко оттеняют бледность лица, выражение почти трагическое. Она снимает манто, кладет на рояль веер и цветы, садится на скамью и печально молчит. Входит Хиггинс во фраке, пальто и цилиндре; под мышкой у него домашняя куртка, которую он захватил внизу. Он снимает цилиндр и пальто, бросает то и другое на журнальный столик, бесцеремонно стаскивает фрак, надевает домашнюю куртку и устало разваливается в кресле у камина. Входит Пикеринг в столь же парадном облачении. Он тоже снимает пальто и цилиндр и уже собирается отправить их вслед за пожитками Хиггинса, но в последнее мгновение спохватывается.
Пикеринг. Попадет нам завтра от миссис Пирс, если мы бросим все вещи тут.
Хиггинс. Ну, откройте дверь и спустите их по перилам в холл. Утром она их найдет и повесит на место. Она подумает, что мы пришли домой пьяные.
Пикеринг. А есть немножко. Что, писем не было?
Хиггинс. Я не смотрел.
Пикеринг берет цилиндр и пальто и идет вниз.
(Вперемежку с зевками, принимается мурлыкать арию из "La fanciulla del Golden Vest"[ "La fanciulla del Golden Vest" ("Девушка с Золотого Запада") – опера итальянского композитора Джакомо Пуччини.]. Вдруг он обрывает пение и восклицает.) Хотел бы я знать, черт подери, где мои туфли?
Элиза мрачно смотрит на него, потом порывисто встает и выходит из комнаты. Хиггинс зевает и снова затягивает свою арию. Возвращается Пикеринг с пачкой писем в руках.
Пикеринг. Только проспекты и вам какой-то billet-doux[Billet-doux – любовное письмо (англ.)] с графской короной. (Бросает проспекты в топку и становится у камина, прислонясь спиной к каминной топке.)
Хиггинс(взглянув на billet-doux). Кредитор. (Швыряет письмо туда же.)
Элиза возвращается, держа в руках пару больших стоптанных туфель. Она ставит их на коврик перед Хиггинсом и садится на прежнее место, не проронив ни слова.
Хиггинс(зевая снова). Господи! Что за вечер! Что за публика! Что за балаган! (Поднимает ногу, чтобы расшнуровать ботинок, и замечает туфли. Забыв про ботинок, смотрит на них так, как будто они появились тут сами по себе.) А! Вот они, туфли.
Пикеринг(потягиваясь). Сказать по правде, я все-таки устал. Пикник, званый обед, а потом еще опера! Что-то уж слишком много удовольствий сразу. Но пари вы выиграли, Хиггинс: Элиза справилась с ролью, и как еще справилась!
Хиггинс(с жаром). Славу богу, что все уже кончено!
Элизу передергивает, но они не обращают на нее внимания. Она, овладев собой, снова сидит неподвижно, как каменная.
Пикеринг. Вы волновались на пикнике? Я волновался. А Элиза, по-моему, ничуть.
Хиггинс. Элиза? Даже и не думала. Да я и знал, что все сойдет хорошо. Просто переутомился за все эти месяцы, вот оно теперь и сказалось. Первое время, пока мы занимались только фонетикой, это было интересно, но потом мне до смерти надоело. Если б не пари, я бы уже давно послал это к черту. Глупая в общем была затея; все оказалось гораздо скучнее, чем мы думали.
Пикеринг. Ну, что вы! На пикнике было много острых моментов. У меня даже сердце замирало.
Хиггинс. Да, первые три минуты. А когда стало ясно, что мы побеждаем без боя, я почувствовал себя, как медведь, запертый в клетке и не знающий, куда деваться от безделья. А обед был еще хуже: сиди и жуй целый час, и даже слова сказать не с кем, кроме какой-то модной дуры. Нет, Пикеринг, можете быть уверены, с меня довольно. Больше я производством герцогинь не занимаюсь. Это была сплошная пытка.
Пикеринг. Вам просто не хватает настоящей светской дрессировки. (Шагает по направлению к роялю.) А я иногда люблю окунуться в эту атмосферу: как-то чувствуешь себя опять молодым. Во всяком случае, это был успех, потрясающий успех! Раза два я даже испугался, настолько хорошо Элиза себя держала. Понимаете, настоящие герцогини очень часто не умеют себя держать; они так глупы, что воображают, будто к людям их положения хорошие манеры приходят сами собой, и поэтому не хотят им учиться. Когда что-нибудь делается не просто хорошо, а превосходно, в этом всегда чувствуется профессионализм.
Хиггинс. Да, вот это меня и бесит: болваны, которые даже болванами не умеют быть по всем правилам. (Встает.) Ну, так или иначе, дело кончено и все уже позади; можно по крайней мере лечь спать без страха перед завтрашним днем.
Красота Элизы становится зловещей.
Пикеринг. Да, и я, пожалуй, на боковую. Все-таки это было большое событие; мы одержали блестящую победу. Спокойной ночи. (Уходит.)
Хиггинс(идет за ним). Спокойной ночи. (Обернувшись на пороге.) Элиза, погасите свет и скажите миссис Пирс, чтобы она не варила мне утром кофе, я буду пить чай. (Уходит.)
Элиза, всячески сдерживая себя и стараясь казаться равнодушной, встает и идет к выключателю. Когда она достигает камина, она уже на последнем взводе. Она опускается в кресло Хиггинса и сидит с минуту, судорожно вцепившись в ручки. Но в конце концов нервы у нее сдают, и она в порыве бессильной злобы бросается на пол.
Хиггинс(за дверью, раздраженно). Куда опять девались эти чертовы туфли? (Появляется на пороге.)
Элиза(хватает туфли и одну за другой с силой швыряет ему прямо в лицо). Вот вам ваши туфли! И вот вам ваши туфли! Возьмите их, и чтоб вы в них минуты покоя не знали.
Хиггинс(изумленный). Что за черт!.. (Подходит к ней.) В чем дело? Вставайте. (Тащит ее за плечи.) Что-нибудь случилось?
Элиза(задыхаясь). С вами ничего не случилось. Я вам выиграла ваше пари, да? Ну и прекрасно! А до меня вам никакого дела нет.
Хиггинс. Вы мне выиграли пари! Вы! Пигалица несчастная! Я сам выиграл пари. Зачем вы бросили в меня туфли?
Элиза. Потому что я хотела разбить вам голову. Я бы вас задушила сейчас, себялюбивое, толстокожее животное. Вы меня вытащили из грязи! А кто вас просил? Теперь вы благодарите Бога, что все уже кончилось и можно выбросить меня обратно в грязь. (В ярости ломает пальцы.)
Хиггинс(глядя на нее с холодным любопытством). Оказывается, это существо все-таки нервничает.
Элиза издает сдавленный крик ярости и бросается на него, словно хочет выцарапать ему глаза.
(Хиггинс, схватив ее за руки.) Этого еще не хватало! Когти долой, кошка! Как вы смеете распускаться передо мной? Садитесь и молчите. (Швыряет ее в кресло.)
Элиза(подавленная его превосходством в силе и весе). Что со мной будет? Что со мной будет?
Хиггинс. А я откуда знаю, что с вами будет? И какое мне, черт дери, до этого дело?
Элиза. Вам нет дела. Я знаю, что вам нет дела. Пусть я даже умру, – вам все равно нет дела! Я для вас ничто, хуже вот этих туфлей.
Хиггинс(громовым голосом). Туфель!!!
Элиза(с горькой покорностью). Туфель! Мне кажется, теперь это уже неважно.
Пауза. Элиза поникла в безвыходном отчаянии; Хиггинс проявляет признаки некоторого беспокойства.
Хиггинс(собрав все свое высокомерие). Что это вообще все обозначает? Я бы хотел знать, вы чем-нибудь недовольны, с вами здесь плохо обращались?
Элиза. Нет.
Хиггинс. Кто-нибудь вас обижал? Полковник Пикеринг? Миссис Пирс? Кто-нибудь из прислуги?
Элиза. Нет.
Хиггинс. Надеюсь, вы не посмеете сказать, что я вас обижал?
Элиза. Нет.
Хиггинс. Очень рад это слышать. (Сбавив тон.) Вы, может быть, просто устали после этого тяжелого дня? Хотите бокал шампанского? (Делает движение к двери.)
Элиза. Нет. (Вспомнив прежние уроки.) Благодарю вас.
Хиггинс(к которому вернулось обычное добродушие). Это уж у вас несколько дней накапливается. Вы немножко побаивались этого пикника. Что ж, вполне естественно. Но ведь теперь все уже кончено. (Ласково треплет ее по плечу.)
Она съеживается.
Больше не о чем беспокоиться.
Элиза. Да. Вам больше не о чем беспокоиться. (Она вдруг встает и, обойдя его, возвращается на прежнее свое место у рояля, садится на скамью и закрывает лицо руками.) О господи! Как бы я хотела умереть!
Хиггинс(смотрит на нее с искренним удивлением). Но почему? Объясните вы мне, ради бога, почему? (Подходит к ней и старается ее урезонить.) Послушайте, Элиза, ваше раздраженное состояние вызвано чисто субъективными причинами.
Элиза. Не понимаю. Слишком умно для меня.
Хиггинс. Все это вы сами себе внушили. Дурное настроение, и ничего больше. Никто вас не обидел. Ничего не случилось. Будьте умницей, идите ложитесь спать, и к утру все пройдет. Поплачьте немного, прочитайте молитву, сразу легче станет.
Элиза. Спасибо, вашу молитву я слышала: "Слава богу, что все уже кончилось".
Хиггинс(нетерпеливо). Ну хорошо, а разве для вас это не "слава богу"? Вы теперь свободны и можете делать, что хотите.
Элиза(отчаяние вдруг придает ей силы). А на что я гожусь? К чему вы меня приспособили? Куда мне идти? Что мне делать? Что теперь будет со мной?