Опустившись на глубину пяти миль на дно океана, герой рассказа нашел там не один лишь ил…
Содержание:
Герберт Уэллс 1
На дне океана 1
Примечания 5
Г. Уэллс
На дне океана
Рисунки художника Т. ГЛЕБОВОЙ
Герберт Уэллс
Романы, повести и рассказы современного английского писателя Герберта Уэллса увлекательны и своеобразны. Он заставляет читателя передвигаться на чудесной "машине времени", показывает далекое прошлое нашей планеты и ее будущее. Он зовет читателя за собой в таинственные глубины океана, которых еще никогда не достигал человек. Он описывает войну жителей Марса с жителями Земли. Он рассказывает чудесную историю человека, который стал невидимым. Кажется, нет предела фантазии Уэллса. Эта сила вымысла, построенного к тому же на научной основе, создала английскому писателю мировое имя и сделала его любимцем и взрослых читателей и молодежи.
Уэллс с замечательной точностью и выразительностью описывает переживания своих героев, обстановку, в которой они действуют. Самые фантастические приключения приобретают правдивость в описаниях Уэллса. Иногда Уэллс становится в буквальном смысле прорицателем. Так, он предвидел, например, проникновение человека в батисферу - в глубь океана - гораздо раньше, чем это осуществили люди. В романе "Борьба миров" Уэллс задолго до применения в современных войнах удушливых газов описывает этот бесчеловечный и варварский способ уничтожения людей. Он предвидит возможность использования внутриатомной энергии еще в 1914 году ("Освобожденный мир").
Но книги Уэллса проникнуты печалью, безнадежностью, горькой и беспросветной иронией. Молодой ученый открыл средство делать предметы и людей невидимыми. Какая же судьба постигла это замечательное открытие? Изобретатель погибает, затравленный людьми, и его открытие не приносит счастья ни ему, ни человечеству.
Вот чудесные машины, придуманные сверхчеловеческим умом жителей планеты Марс. Чему же служат эти машины? Уничтожению всего живого на земле. Об этих машинах рассказывает Уэллс в повести "Борьба миров". Существа, прилетевшие с Марса, придумавшие чудовищной силы разрушительные средства, сами гибнут от ничтожных микробов.
Человек изобрел машину для передвижения во времени. Он путешествует в глубь веков, он заглядывает в далекое будущее. Какая печальная участь ожидает человечество в рассказе Уэллса! Охлажденное солнце, длинные ночи и стремительно угасающие дни. Трудящаяся часть человечества обратилась в "морлоков", в звероподобные существа. Высшие классы окончательно выродились, разум человека меркнет, подобно меркнущему светилу - солнцу, от которого зависит жизнь на земле.
Уэллс родился в семье бедняка. Он был посыльным, учителем, приказчиком. Однажды он пытался поджечь лавку, где его заставляли работать сверх всякой силы. Уэллс видит противоречия капиталистического общества, но он не знает, каким должен быть выход из этих противоречий. И не случайно большинство его произведений звучит так безотрадно.
Уэллс дважды посетил нашу страну. И оба раза он не сумел понять, что происходит в Советском Союзе.
Впервые он приехал к нам в годы гражданской войны, зимой 1920 года. Владимир Ильич Ленин имел беседу с Уэллсом. Он рассказал писателю о плане электрификации нашей страны. Но этот гениальный план показался Уэллсу "электрической утопией". Уэллс выпустил книгу "Россия во мгле", из которой видно, что писатель не уяснил себе сущности Великой Октябрьской революции.
Второй раз Уэллс посетил Советский Союз в 1934 году. Он не мог не видеть, что "электрическая утопия" стала действительностью, он не мог не видеть расцвета нашей промышленности и колхозной деревни. Но он не отказался от своих заблуждений в отношении Советского Союза. Он и не мог этого сделать, потому что Уэллс стоит на точке зрения "организованного капитализма": он считает, что можно упорядочить капиталистический мир без всяких революций, путем мирного технического прогресса и просвещения, а руководить этим прогрессом должны сами капиталисты и техническая интеллигенция.
Те произведения Уэллса, в которых он показывает великую силу разума, несокрушимую человеческую волю, наконец, другие произведения, в которых Уэллс обличает и клеймит несправедливость капиталистического строя, имеют глубокий интерес для наших читателей.
Повидимому, только сейчас Уэллс начинает ощущать угрозу фашизма, опасность со стороны фашизма, грозящую всем культурным завоеваниям человечества.
Такой вывод можно сделать из недавно переведенной на русский язык повести Уэллса "Игрок в крокет".
Л. Никулин
На дне океана
Лейтенант стоял перед стальным шаром и грыз сосновую щепку.
- Что вы об этом думаете, Стивенс? - спросил он.
- Это идея, - сказал Стивенс тоном человека, желающего быть беспристрастным.
- По-моему, он будет раздавлен, расплюснут, - сказал лейтенант.
- Повидимому, он довольно точно все вычислил, - сказал Стивенс попрежнему беспристрастно.
- Но вспомните про давление, - сказал лейтенант. - У поверхности воды давление четырнадцать фунтов на дюйм, на глубине тридцати футов давление уже вдвое больше, на глубине шестидесяти - в три раза, при девяноста футах глубины - в четыре раза, при девятистах - в сорок раз, при пяти тысячах трехстах, что составляет милю, давление равняется двумстам четырнадцати фунтам, помноженным на сорок. Это выходит… постойте-ка… тридцать центнеров, значит - три тонны. Стивенс, три тонны на квадратный дюйм! А океан, на дно которого он собирается спуститься, имеет глубину пять миль. Значит, пятнадцать тонн.
- Многовато, - сказал Стивенс, - но сталь тоже толста.
Лейтенант не ответил и принялся опять за свою щепку.
Предметом их разговора был огромный стальной шар, наружный диаметр которого равнялся, приблизительно, девяти футам. Он казался снарядом, приготовленным для какого-нибудь титанического артиллерийского орудия. Он был тщательно укреплен на чудовищных по размерам лесах, пристроенных к корпусу судна, и гигантские балки, по которым он вскоре должен был соскользнуть вниз, в воду, придавали корме судна странный вид, способный возбудить любопытство всякого порядочного моряка, от лондонского порта до тропика Козерога. В двух местах, вверху и внизу, виднелись вделанные в сталь шара два круглых окна из необычайно толстого стекла. Одно из них, оправленное в стальную, очень прочную раму, было отвинчено наполовину.
Собеседники утром только в первый раз увидели внутренность шара. Она была выложена наполненными воздухом подушками; между подушками виднелись кнопки, посредством которых регулировался несложный механизм снаряда. Все было тщательно обито, даже аппарат Майера, который предназначался для поглощения углекислоты и выработки кислорода, взамен того, который будет использован будущим обитателем шара, когда он влезет внутрь через круглое отверстие, и стекло будет завинчено. Шар внутри был так основательно выложен подушками, что, если бы даже им выстрелили из орудия, и тогда человек внутри нисколько бы не пострадал. Вскоре черед отверстие действительно предстояло вползти человеку, за которым крепко завинтят стекло, и шар, брошенный в море, опустится вглубь, на пять миль, как оказал лейтенант. Все это так его занимало, что он всем надоел за столом в кают-компании. Стивенс, только что прибывший на борт, оказался для него настоящей находкой, - он мог без конца говорить с ним на эту тему.
- По моему мнению, - говорил лейтенант, - при подобном давлении стекло подастся, вогнется внутрь и лопнет. Дабрэ достиг того, что под высоким давлением у него скалы растекались, как вода, и, заметьте себе…
- А если стекло лопнет? - сказал Стивенс. - Что тогда?
- Вода ударит внутрь, как стальная струя. Испытали ли вы когда-нибудь, что значит прямая струя воды, бьющая под высоким давлением? Она бьет, как пуля. Она попросту раздавит его в лепешку. Она ворвется ему в горло, в легкие, проникнет в уши…
- Какое у вас яркое воображение! - запротестовал Стивенс, ясно представив себе все это.
- Мне кажется, что это неизбежно, - сказал лейтенант.
- А шар?
- Шар выпустит несколько пузырей и спокойно уляжется на вязком илистом дне океана, а внутри будет лежать бедный Эльстэд, размазанный по своим раздавленным подушкам, как масло по хлебу… Как масло по хлебу, - повторил лейтенант, будто эта фраза доставляла ему удовольствие.
- Что? Любуетесь на мяч? - произнес чей-то голос.
Позади них стоял Эльстэд, одетый с иголочки во все белое, с папиросой в зубах; глаза его улыбались из-под широкополой шляпы.
- Что вы тут толкуете про хлеб с маслом, Уэйбридж? Ворчите, как всегда, что морские офицеры получают слишком мало жалованья?.. Ну, теперь до моего старта остается не больше суток. Сегодня будут готовы тали . Ясное небо и легкое волнение - как раз подходящая погода для того, чтобы спустить в море двенадцать тонн свинца и стали. Не правда ли?
- Ну, на вас погода отразится мало, - сказал Уэйбридж.
- Совсем не отразится. На глубине семидесяти или восьмидесяти футов, - а я достигну ее через десять секунд, - ни одна частица воды не шелохнется, хотя бы ветер охрип от рева там, наверху, а волны вздымались до самых облаков.
Эльстэд направился к борту. Все трое, опираясь на локти, наклонились и стали глядеть на желто-зеленую воду.
- Покой, - сказал Эльстэд, доканчивая вслух свою мысль.
- А вы вполне уверены, что часовой механизм будет исправно действовать? - спросил немного спустя Уэйбридж.
- Он исправно действовал тридцать пять раз, - скачал Эльстэд. - Он должен работать.
- А если испортится?
- А зачем ему портиться?
- Я не согласился бы спуститься в этой проклятой штуке даже за двадцать тысяч фунтов.
- Приятный вы собеседник, нечего сказать! - воскликнул Эльстэд и непринужденно сплюнул в воду.
- Я все-таки до сих пор не понимаю, как вы будете управлять этой штукой, - заметил Стивенс.
- Прежде всего я буду заключен в герметически закрытом шаре, - сказан Эльстэд. - После того как я три раза зажгу и потушу электричество в знак того, что я себя хорошо чувствую, меня спустят с кормы при помощи вот этого крана, причем к шару внизу будут прикреплены большие свинцовые грузила. Верхнее свинцовое грузило имеет вал, на который накручен прочный канат длиной в шестьсот футов, - вот и все, что прикрепляет грузила к шару, если не считать талей, которые будут перерезаны, когда прибор спустят. Мы предпочитаем канат проволочному кабелю, потому что его проще перерезать и он легче всплывет. Как вы можете заметить, в каждом из этих свинцовых грузил есть отверстие, сквозь которое продевается железный брус; брус будет выдаваться на шесть футов с нижней стороны. Если этот брус получит толчок снизу, он приподнимет рычаг и пустит в ход часовой механизм, находящийся сбоку вала, на который накручен канат. Весь снаряд постепенно спускают в воду и перерезают тали. Шар всплывает, - когда он наполнен воздухом, он легче воды, - но свинцовые грузила сразу тонут, и канат разматывается. Когда он размотается весь, то шар пойдет ко дну, так как его потянет канат.
- Но зачем нужен канат? - опросил Стивенс. - Почему бы не прикрепить грузила прямо к шару?
- Чтобы избежать сильного толчка там, на дне. Ведь вся эта штука помчится ко дну, миля за милей, со страшной быстротой. Все разлетелось бы вдребезги, если бы не этот канат. Но грузила ударятся о дно, и, как только это случится, начнет действовать пловучесть шара. Он будет опускаться все медленнее и медленнее и, наконец, остановится. Тут-то и начнет работать механизм. Как только грузила ударятся о дно, брус будет вытолкнут и пустит в ход часовой механизм; тогда канат опять начнет накручиваться на вал. Я буду притянут на дно. Там я останусь полчаса, зажгу электричество и осмотрю дно. Затем часовой механизм освободит пружину с ножом, канат будет перерезан, и я опять помчусь вверх, как пузырь в стакане содовой воды. Канат поможет мне всплыть.
- А если вы случайно ударитесь о какое-нибудь судно? - спросил Уэйбридж.
- Я буду подниматься с такой быстротой, что пролечу сквозь него, - сказал Эльстэд, - как пушечное ядро. Об этом нечего беспокоиться.
- А представьте себе, что некое ловкое ракообразное влезет в ваш механизм?
- Тогда для меня лучше было бы не опускаться, - сказал Эльстэд, повернувшись спиной к морю и смотря на шар.
К одиннадцати часам Эльстэд уже был спущен за борт.
День был тихий и ясный, а горизонт окутан дымкой. Электрический свет в верхней части шара весело блеснул три раза. Затем шар медленно опустили на поверхность воды; на корме стоял матрос, готовый перерезать тали. Шар, казавшийся таким большим на палубе, теперь, на воде, под кормой, выглядел совсем крошечным. Он слегка покачивался на волнах, и его темные окна, оказавшиеся наверху, были похожи на два круглых глаза, которые как будто с удивлением глядели на людей, толпившихся у поручней на борту.
- Готово? - крикнул капитан.
- Есть!
- Отдай тали!
Канат подвели к лезвию, и он перервался. Над шаром, смешным и беспомощным, прокатилась волна. Кто-то замахал платком, кто-то попробовал крикнуть никем не подхваченное "ура", мичман медленно считал: "Восемь, девять, десять…" Шар покачнулся, затем выпрямился резким движением.
Мгновение он казался неподвижным, только быстро уменьшался в объеме, затем волны сомкнулись над ним, и он стал видим под водой, увеличенный преломлением и потускневший. Никто не успел просчитать и до трех, как он исчез. Далеко в глубине блеснул белый свет, вскоре превратившийся в светлую точку, и все погасло. Видно было, как во мраке проплыла акула.
Затем винт крейсера завертелся, поверхность воды заколебалась, акула исчезла среди волнения, и по хрустальной глади, поглотившей Эльстэда, побежал поток пены.
- В чем дело? - спросил один старый матрос другого.
- Отходим мили на две, чтобы он как-нибудь не ударил вас, когда всплывет, - ответил ему товарищ.
Судно медленно двигалось. Почти все свободные люди, бывшие на борту, остались на палубе, глядя на вздымавшиеся волны, в которые погрузился шар. В течение следующего получаса не было произнесено ни одного слова, не относившегося прямо или косвенно к Эльстэду. Декабрьское солнце поднялось высоко над горизонтом, и стало жарко.
- Там, внизу, ему будет прохладно, - заметил Уэйбридж. - Говорят, что на известной глубине вода в море всегда почта на точке замерзания.
- Где он всплывет? - спросил Стивенс. - Я слабо ориентируюсь.
- Вон там, - сказал капитан, гордившийся своими познаниями. Он показал пальцем на юго-восток. - Да, как мне кажется, и время уже почти подошло. Он пробыл под водой тридцать пять минут.
- Сколько нужно времени, чтобы достигнуть дна океана? - спросил Стивенс.
- Чтобы спуститься на глубину пяти миль, считая, что скорость увеличивается на два фута в секунду, понадобится ровно три четверти минуты.
- Тогда он опаздывает, - заметил Уэйбридж.
- Почти что, - сказал капитан. - Вероятно, понадобилось несколько минут на наворачивание каната.
- Я упустил это из виду, - сказал Уэйбридж с очевидным облегчением.
Началось томительное ожидание. Медленно протекали минута за минутой, но шар не показывался, ничто не нарушало покоя маслянистой поверхности океана. Все снасти были усеяны людьми.
- Ну, выныривай же, Эльстэд! - нетерпеливо проговорил старый матрос с волосатой грудью, и все подхватили его слова и начали кричать, точно в ожидании поднятия занавеса в театре.
Капитан сердито взглянул на них.
- Разумеется, если скорость увеличивается меньше, чем на два фута в секунду, - сказал он, - Эльстэд пробудет дольше. Мы не вполне уверены в точности этой цифры. Я не верю в вычисления слепо.
Стивенс тотчас же согласился с капитаном. В течение нескольких минут все стоявшие на верхней палубе молчали; затем Стивенс щелкнул крышкой часов.
Когда двадцатью минутами позже солнце достигло зенита, они все еще ждали появления шара, и ни один человек на судне не позволил себе даже шепнуть, что надежды больше нет. Первым высказал эту мысль Уэйбридж. Он заговорил, когда в воздухе еще не замолк звон колокола, пробившего восемь склянок.
- Недаром я не доверял прочности стекла, - сказал он вдруг Стивенсу.
- Неужели вы думаете… - перебил Стивенс.
- Да, - ответил Уэйбридж, предоставляя остальное воображению Стивенса.
- Сам я не особенно верю в вычисления, - сказал с сомнением в голосе капитан, - и потому еще не вполне теряю надежду.
В полночь судно медленно описало спираль вокруг того места, где погрузился шар, и белый луч электрического прожектора пробегал, останавливался и вновь разочарованно скользил по пустынной поверхности фосфоресцирующей воды.
- Если стекло не лопнуло, и его не раздавило, - сказал Уэйбридж, - тогда, чорт возьми, дело обстоит во сто раз хуже - значит, испортился его часовой механизм, и он еще жив и сидит там, на глубине пяти миль под нами, заключенный в своем пузырьке, в холодной тьме, куда еще никогда не проникал луч света, и где не бывало ни одно человеческое существо с того самого дня, как образовались моря. Он сидит там, страдая от голода, жажды и страха и не зная, умрет ли он от недостатка пищи или от недостатка воздуха. Аппарат Майера, по всей вероятности, скоро откажется работать. Сколько времени он может действовать?.. Какие мы все-таки ничтожества, - продолжал Уэйбридж. - Там, внизу, на много миль - вода, одна вода. Водяная пустыня да небо. Две пропасти!
Он всплеснул руками, и в это мгновение маленькая белая полоса бесшумно пробежала по небу, затем замедлила движение и остановилась, превратившись в неподвижную точку. Казалось, на небе засияла новая звезда. Потом она опять скользнула вниз и затерялась среди отражений звезд в светлой дымке фосфоресцирующего моря.
При виде света Уэйбридж так и замер с протянутой рукой и открытым ртом. Он закрыл рог, опять открыл его, крикнул вахтенному: "Эльстэд в виду!" и кинулся сперва к Линдлею, затем к прожектору.
- Я видел его, - сказал он, - там, за штирбортом. Свет зажжен, и он только что вынырнул из воды. Наведите туда прожектор. Мы наверное увидим его качающимся на поверхности, когда его приподнимет волна.
Но только к рассвету им удалось подобрать Эльстэда, когда они чуть не натолкнулись на шар. Несколько матросов, спустившись в шлюпке, прикрепили шар к цепи крана.