- Мне не нравится его голова, - ответил Дейв.
- Мне тоже не нравится, - подтвердил более молодой. Потом они оба насмешливо посмотрели на меня. Наконец молодой человек подошел к запертой двери и уставился на стальной замок. На уровне глаз в свежевыкрашенной черной двери был глазок. Когда Дейв убедился, что с этой стороны в глазок ничего не разглядишь, он сказал молодому: "Так ничего не выйдет", и тот вынул из кармана отвертку.
Ему потребовалось не более двух минут, чтобы оторвать скобы от хилой фанерной двери.
- Домовладельцев, которые сдают такие квартиры, надо сажать, - сказал молодой. Он саданул ногой по двери и вышиб ее. Старший шагнул внутрь, включил свет и присвистнул.
Это было полуподвальное помещение. Дневной свет проникал сюда только через четыре узкие щели в одной из стен. На полу лежал неприбитый дешевый линолеум в крупную черно-белую клетку. Вдоль длинной стены стояла скамейка с двумя лампами и граммофоном. Скамейку покрывал большой красный флаг с белым кругом, в котором помещалась черная свастика. В самом центре свастики был наклеен весьма идеализированный профиль Гитлера; в комнате было несколько книг, включая "Mein Kampf", пара парадных кортиков и коробка с медалями и значками. Среди туристских брошюр валялась реклама: "Гамельн в Нижней Саксонии. Слет эсэсовцев. Организуется Ассоциацией социальной защиты бывших военнослужащих СС. Желающие участвовать должны сообщить свои данные на следующей неделе. Слет будет проходить с шести тридцати вечера в пятницу до половины восьмого утра в понедельник. Комфортабельный отель, питание, посещение ночного клуба и участие в слете: самолетом в обе стороны всего за тридцать фунтов". За патефоном стояли пластинки, выпущенные американской компанией для тех, кто желал слушать речи Гитлера и нацистские оркестры на хорошей технике, даже если не мог себе позволить истратить тридцать фунтов на эсэсовский пикник. На стене висели портреты нацистских лидеров, включая и одного из американских фюреров в сделанной на заказ форме, Вдоль стен стояло еще много армейских стульев и большая чистая доска на пюпитре. На полке лежал обрывок оберточной бумаги с запиской: "Скажи миссис Уилкинсон, что в четверг будет большое сборище. Закажи, пожалуйста, еще одну пинту молока".
- Очень мило, - сказал сотрудник Специальной службы. - Вы что-нибудь подобное ожидали увидеть?
Из соседней комнаты донесся веселый голос теледиктора: "Нет, боюсь что речь идет о письменном столе со специальными отделениями для бумаг, но благодарю вас, мистер Дагдейл из Вулвергемптона, что вы приняли участие в нашей викторине..."
- Он ударил меня со словами: "Получай, жид", - сказал я. Сотрудник Спецслужбы кивнул. Из телевизора послышались звуки фанфар и аккорды электрооргана.
Глава 38
Про игрока, который потратил два хода там, где требуется один, говорят, что он "потерял темп".
Лондон, воскресенье, 27 октября
- Пластырь у тебя на голове прекрасно смотрится, - заметила Джин.
- Квартира под колпаком? - спросил я.
- Полицейский сидит на полицейском, - ответила Джин.
- А белый "альпайн"?
- Не торопись, - сказала Джин. - У полиции достаточно дел и кроме борьбы с преступниками.
- Ты предупредила их, что это не терпит отлагательств?
- Так же, как и воскресная репетиция праздничной церемонии.
- Но если они там наткнутся на что-нибудь, введи это в систему, - сказал я. - Может оказаться важным.
Джин улыбнулась.
- Я не шучу, - сказал я.
- Знаю, - сказала Джин и снова улыбнулась. - Даже самых простых вещей не допросишься. Кайтли говорит, что ты против газетных сообщений, - сказала Джин.
- Кайтли, - подхватил я. - Он обожает газеты. А ведь иногда от них больше вреда, чем пользы, - они могут привлечь внимание к тому, что в противном случае никто и не заметил бы.
- Из этого громкое дело может получиться - нацисты и все остальное, - такие вещи любят, - сказала Джин.
- Иногда ты говоришь, как сотрудник пресс-службы, - сказал я. - Как только я закончу свое дело, они могут залепить свастиками все газеты. Может, это, в конце концов, и поможет.
- Поможет поймать человека, который очулочил тебя по голове?
- "Очулочил" - это очень хорошо сказано, - сказал я.
- Спецслужба привлечет его в соответствии с разделом 6.
- Хорошо, - сказал я. - Будет знать, как сдавать комнаты в поднаем.
- Кто он такой? - спросила Джин.
- Понятия не имею. Знаю только, что он не очень разборчив в том, кому сдает свою комнату.
- Что тебе известно о нем? - продолжала настаивать Джин.
- Что он агент Объединенной Арабской Республики и что он носит с собой пружинный нож.
- Откуда знаешь?
- Надо же ему чем-то намазывать маргарин на свои бутерброды, - сказал я.
- Я имею в виду ОАР.
- Догадка, - признался я. - У меня нет сомнений, что Саманта Стил работает на израильскую разведку, в какие бы личные связи с Валканом она ни вступала. Этот тип снизу весьма искусно подслушивал ее телефон в самом удобном месте, из чего я заключаю, что он убежденный антисемит, а может, и агент египетской разведки.
- Ужасное упрощение, - сказала Джин.
- Ты права, - согласился я, - но ничем другим я не располагаю.
- А что насчет неонацистов?
- Я, конечно, не специалист, но что-то не верится, будто эти ребята могут смыться, не забрав своих побрякушек.
- Остроумно, - заметила она. - Может, ты и прав. - И она бросила на меня один из своих редких восхищенных взглядов.
Глава 39
В Бирме и Японии генералом называют фигуру, которая у нас известна как ферзь, а в Китае и Корее гене ралом называют нашего короля.
Берлин, суббота, 2 ноября
Панков - это что-то вроде Хэмпстеда Восточного Берлина, район уютный и буржуазный; собаки ходят в попонках, а дети играют спокойно, без криков. Стены дома 238 были испещрены выбоинами от шрапнели, на широкой каменной лестнице меня встретили запахи Eisbein и жареного лука.
Квартира 20 находилась на верхнем этаже. На маленькой медной бличке готическими буквами было выведено "Борг". Здесь жил экс-генерал вермахта Борг.
Дверь открыла молодая девушка. На ней был короткий передник с оборкой, такие носили в тридцатые годы. Комната, куда меня привели, была богато украшена, но скромно меблирована. Из овальной рамы на меня свирепо, по-тигриному смотрела женщина с гладко зачесанными назад волосами. Под большой фотографией сидел генерал-полковник Эрих Борг, командир танковой группы "Борг".
Генерал Борг был высокий и худой. Он сидел в старинном низком глубоком кресле, - торчащие локти и колени делали его похожим на засушенное насекомое. Он был совершенно седой и очень морщинистый, морщины разбегались в разные стороны от глаз и рта. Под правой рукой он держал блокнот и старинную авторучку. Левой он поднес высокий стакан чая с лимоном ко рту и отхлебнул осторожно глоток почти прозрачной жидкости.
У ног Борга стоял большой поднос с песком, на котором был смоделирован рельеф центральной Бельгии. Цветные деревянные палочки и булавки образовывали аккуратные ряды. Я подошел к подносу с песком и внимательно осмотрел его.
- Четыре пятнадцать пополудни, - сказал я.
- Отлично, - сказал Борг. Девушка внимательно наблюдала за нами.
- Как раз перед тем, как английская артиллерия открыла стрельбу залпами.
- Ты слышишь, Хейди, - сказал Борг и ткнул тростью туда, где был изображен прямоугольник Угумонта. - Кавалерия Нея несется к британским пушкам, пять тысяч всадников и ни грана разума. Они кричат "Vive l'Empereur!" и надеются на случай. Подскакав к орудиям, они не знают, что делать дальше, вы согласны? - Генерал смотрит на меня испытующе. Я говорю:
- Нельзя вывести пушки из строя, если у вас нет костылей, а если нет лошадей и упряжи, то и оттащить их с позиций не удастся.
- Им ума не хватило, - сказал Борг. - Хватило бы гвоздей и молотка.
Я пожал плечами.
- Они могли бы разбить вдребезги деревянные лафеты.
Борг просиял.
- Ты слышишь, Хейди? Деревянные лафеты, это существенно.
- Об этой битве я знаю от артиллериста, - пояснил я.
- Самый надежный способ, - сказал Борг. - Артиллерия играла ключевую роль в битве. Читайте "Войну и мир". Толстой знал это.
- Наполеону тоже следовало бы знать. Он ведь артиллерист.
- Наполеон, - повторил Борг. Он ткнул тростью в ферму Россом, и красный кубик вместе со струйкой песка полетел под буфет. - Идиот, - добавил он, когда император скрылся из виду.
- Я рад, что он оказался идиотом, - сказал я. - Иначе вокзал Ватерлоо был бы в Париже.
- А вам-то что до этого? - спросил Борг.
- Я живу у вокзала Ватерлоо, - ответил я.
Борг стукнул меня тростью по колену. Я отпрянул, чтобы избежать следующего удара Борг холодно улыбнулся. Это был прусский жест дружбы. Девушка сделала для меня сиденье, положив в стопку карту центральной Польши, книгу о средневековом оружии и "Немецкий солдатский календарь" за 1956 год. Я сел.
- Странные вы люди, французы, - сказал Борг.
- Да, - согласился я. Стены мансарды наклонно сходились, большие окна имели треугольную форму. Вдоль окон стояли лоснящиеся от жары растения в горшках. Сквозь запотевшие стекла пыльные крыши выглядели причудливым импрессионистским рисунком.
- Хейди. - Голос генерала был высок и чист.
Его дочь принесла мне маленькую чашечку крепкого кофе. Она понаблюдала за тем, как я отпил глоток, и спросила, не жарко ли мне.
- Нет, - ответил я. По лбу и щекам у меня стекали капельки пота.
Она засмеялась.
- Папа все время мерзнет, - объяснила она.
- Понимаю, - сказал я и снова протер запотевшие очки.
- Что такое? - громко спросил генерал.
- Вы мерзнете, - сказал я.
- Я такой, - подтвердил генерал.
- Какой?
- Старый, - терпеливо ответил он. Девушка похлопала его по плечу, приговаривая:
- Он, конечно, не считает, что ты старый. - Потом обратилась ко мне: - Папа читает по губам; надо смотреть на него, когда с ним говорите.
- Тогда он дурак, - сказал генерал.
Я посмотрел на улицу сквозь запотевшее окно; на противоположной стороне висел транспарант: "Мир должен уметь себя защищать".
Генерал Борг сказал:
- Время похоже на поезд, идущий в одном направлении с твоим по соседней колее; когда ты молод, другой поезд идет почти одновременно с тобой. С возрастом поезд времени идет все быстрее и быстрее, пока вообще не обгоняет тебя, и ты снова видишь зеленые поля.
Я поддакнул.
- Я пытаюсь, - сказал генерал очень медленно, не отрывая от меня внимательных глаз, - я пытаюсь вспомнить вас. Может, мы воевали вместе?
- Да, - согласился я, - правда, я воевал против вас.
- Очень мудро, - сказал генерал, восхищенно глядя на меня.
- Я пришел к вам по поводу вашей коллекции полковых дневников, - сказал я.
Лицо генерала оживилось.
- Вы военный историк. Я так и думал. У нас очень большая коллекция. Вас не интересует кавалерийская форма? Я как раз пишу сейчас статью об этом.
- Нет, мне нужна простая справка. Об одном из подразделений вермахта, которое занималось эвакуацией людей из концлагеря. Я хотел бы уточнить кое-что о личном составе.
- Хейди поможет вам, - сказал генерал. - Это очень простое дело. У нас целая комната архивов отдельных частей. Верно, Хейди?
- Да, папа, - ответила она. - Я там с трудом убираюсь, так она заставлена, - добавила она, уже обращаясь ко мне. Я дал ей листок бумаги с моими вопросами.
- Уверен, что вы справитесь.
Она ушла выполнять просьбу.
Генерал отхлебнул чаю и начал рассказывать о кавалерийской форме XIX века.
- Вы пришли ко мне по совету полковника Стока? - неожиданно спросил он.
- Точно. Он сказал мне, что у вас лучшая коллекция военных документов во всей Германии.
Генерал кивнул.
- Очаровательный человек этот Сток, - сказал генерал. - Он дал мне интереснейшие материалы по истории Красной Армии. Очень добрый человек. Это редкая штука.
Я не знал, что он имеет в виду - исторические материалы или доброту Стока.
- Вы давно здесь живете? - спросил я, просто чтобы прервать наступившее молчание.
- Я родился в этом доме, - сказал генерал. - В нем же и умру. При жизни отца он весь нам принадлежал. А теперь мы хозяева только маленькой квартирки на крыше. Остальная часть дома под правительственным контролем - много людей еще вообще бездомны, что поделаешь, нечего жаловаться.
- А вы никогда не думали о том, чтобы перебраться на Запад? - спросил я.
- Да, - ответил он. - Моя мать догадалась переехать в Кельн. Это было году в 1931-м, но мы остались.
- Я имею в виду, после войны. Почему вы остались жить в Восточном Берлине после войны?
- Мои старые друзья не могут навещать меня, - сказал он.
Я уж было собрался переформулировать вопрос, но, спокойно улыбнувшись, генерал дал мне понять, что уже ответил на него.
- Вы что-нибудь для Бонна делаете? - спросил я.
- Для этих негодяев - разумеется, нет. - Он стукнул по ручке кресла так, будто его кулак был аукционным молотком. - Первые десять лет после войны я был чересчур нацистом для любого порядочного немца он ни за что не сел бы пить со мной кофе. - Слова "порядочный немец" он произнес с явной иронией. - Я за это время беседовал только с двумя полковниками из Американского института военной истории. Мы вместе прошли все бои от Буга до Волги. И, знаете ли ... - Он доверительно наклонился ко мне - ...с каждым новым разом я делал все меньше ошибок. Смею вас уверить, еще парочка визитов американских полковников, и я бы взял Сталинград. - Он засмеялся сухим невеселым смехом. - Целые десять лет я был чересчур нацистом для немецких политиков. - Он снова невесело засмеялся, будто уже устал от этой шутки. Возвратилась Хейди с кипой больших коричневых конвертов.
- Вы знакомы с полковником Стоком? - спросила она меня.
- Моя девочка увлечена им, - сказал генерал и на сей раз рассмеялся совершенно искренне.
- Не такой уж плохой выбор, - сказал я, опасаясь, что проявляю неучтивость.
- Совершенно верно, - сказал генерал.
- Вы коллега Олега Алексеевича? - спросила девушка.
- Я его деловой соперник, - ответил я.
Засмеявшись, она положила передо мной большие коричневые конверты, которые содержали новые подробности о Бруме.
Глава 40
Короля нельзя ни захватить, ни снять с доски. Достаточно поставить его в позицию, из которой ему нет выхода.
Берлин, воскресенье, 3 ноября
Берлин стал для меня домом. Комната во "Фрюлинге" была теплая и удобная. Лег я рано, встал поздно, утро текло у меня сквозь пальцы, как серебряный песок. Небо заволокло тучами, стало необычно тепло. Около метро, на противоположной стороне улицы, я купил газеты "Таймс" и "Дейли экспресс" и сел за столик в кафе "Канцлере", откуда мне был виден Курфюрстендам до Гедехтнискирхе. Официантка принесла мне кофейник на две чашки, яйца всмятку, мармелад, хлеб, масло и карлсбадские рогалики.
Движение на Курфюрстендам было большим. Проезжали такси с тустами, громадные трейлеры отправлялись в дальние путешествия, а двухэтажные автобусы совершали короткие.
Как это ни странно, Берлин - один из самых спокойных больших городов в мире, люди улыбались и отпускали грубые шуточки о солдатах, погоде и работе кишечника; а дело в том, что Берлин - единственный город, все еще живущий под управлением оккупационных армий, и уж если здесь не умели бы шутить об иностранных солдатах, то где же еще? Прямо передо мной четыре английские девушки считали свою наличность, решая, позволяет ли их бюджет пообедать в ресторане или же придется ограничиться сарделькой из киоска на Курфюрстендам. За ними сидели две медсестры в привычной серой униформе, которые вызывали в памяти роман "На Западном фронте без перемен". И все вокруг меня ели и пили. Бледнолицый мужчина слева жадно поглощал кофе, пончики и маленькие рюмочки "Штайнхагера" и смотрел вокруг таким тоскливым взглядом, словно в любой момент ожидал отправки в Сибирь.
Я успел в одиночестве дочитать "Таймс" до раздела науки и выпить четыре кофейника кофе. Мужчина, спросивший разрешения сесть за мой столик, был в чистой белой сорочке и шерстяном костюме с лацканами, которые европейские портные считают английскими. Он откашлялся и поправил галстук.
- Если я сяду за один из свободных крайних столов, то наверняка промокну в случае дождя, - проговорил он, как бы извиняясь. Я молча кивнул, но ему, похоже, хотелось поговорить.
- Дождь земле нужен. В городе не понимают, как радуются дождю селяне. - Он улыбнулся и отпил кофе.
- Если вы живете в этом городе, то в село вам попасть очень трудно, - сказал я.
Он улыбнулся.
- Город немного... замкнутый. Верно?
- Во всех отношениях, - согласился я.
Послышался очень далекий раскат грома, словно мышь пробежала по барабану. Одна из молодых англичанок сказала:
- Если пойдет дождь, о пикнике можно забыть.
Бледнолицый мужчина стряхивал с галстука сахарную пудру от пончика, а немецкие медсестры незаметно снимали под столом обувь.
- В это время года громы всегда приходят с Балтики, - сказал мой сосед по столику. Одна из англичанок предложила подругам:
- Давайте просто посидим в "Мини" и поедим.
- Идет холодный фронт, - пояснил мой сосед. - Зона низкого давления быстро движется и несет с собой дожди. Видите вон ту грозовую тучу? Когда она пройдет, погода наладится. - Снова загремел гром. Сосед кивнул понимающе головой, будто он один владел секретом. Даже не поискав взглядом официантку, он поднял вверх длинный, тщательно ухоженный палец. Она поставила на счете свои инициалы и подала ему бумажку на блюдце, с которого предварительно забрала сахар.
- Гром, - сказал он. - Зловещий звук, не правда ли? - я кивнул. Он продолжал, улыбаясь: - Моя мать любила говорить мне, что это Богу уголь везут. - Медленный раскат грома снова проплыл над городом. Я пил кофе и наблюдал, как он пишет что-то на обратной стороне счета. Потом положил его лицевой стороной вниз на мое блюдце. Карандашное послание было еле видно на паршивой бумаге. Оно гласило: "Я позабочусь обо всем САМ. Идите в ЗООПАРК. Полюбуйтесь КОРОЛЕМ". Последнее слово каждого предложения было трижды подчеркнуто. Послание существовало всего несколько секунд, потому что я тут же опустил на него чашку. Черный кофе разлился по блюдцу, превращая грубые волокна во влажную коричневую массу. Повернув несколько раз чашку, я разорвал этот комок на части.
- Согласитесь, ведь действительно похоже на уголь, - сказал сосед.