- Ничего смешного здесь нет. - Он налил мне еще рюмку бренди и на сей раз решил выпить со мной. - Вот что происходит, когда люди начинают идти по этому пути. Вы посмотрите на американцев. Они изобрели такую штуку, как антиамериканизм, будто американизм - это что-то индивидуальное, а не правительственное. Между американизмом, коммунизмом и арианизмом много общего: все они являются правительственными идеями и поэтому, естественно, описывают свойства тех, кем легко управлять; несущественными различиями можно пренебречь.
- Да, - сказал я.
Доулиш говорил не со мной, он просто думал вслух. Мне очень хотелось узнать, что же привело Хэллама к краху, но я решил не мешать Доулишу подойти к этому своим собственным путем. Доулиш сказал:
- В этом гомосексуальном деле плохо то, что мы ведь таким же образом могли бы сказать, будто все женщины неблагонадежны, поскольку могут вступать в незаконные отношения с мужчинами. И наоборот.
- Для тех, кто любит это наоборот, - вставил я.
Доулиш кивнул.
- Единственный выход - снять социальное напряжение с гомосексуалистов. Эти проклятые поиски неблагонадежных лишь увеличивают это напряжение. Если кто-то обнаруживает этот порок раньше нас, он может шантажировать сотрудника потерей работы; а если они не хотят лишиться работы, они должны добровольно внести в свои досье - "гомосексуалист". Если в этом случае кто-то оказывает на них давление, они могут обратиться к специалистам по безопасности, и тогда появляется возможность справиться с их проблемами. В нашей проклятой системе мы прекрасно наживаем себе врагов.
Я кивнул.
- Ничего мне не надо сообщать, - сказал Доулиш, и я понял, что все это время какая-то часть его мозга не переставала думать о Хэлламе. - Действуйте так, будто вы ничего не знаете.
- Мне это совсем не сложно, - сказал я.
- Хорошо, - сказал Доулиш. Пососав трубку, он продолжил: - Бедняга Хэллам, надо же так погибнуть. - Повторив эту фразу два или три раза, он спросил: - Вы счастливы? Это ведь самое главное.
- Еще бы, - ответил я. - У меня не жизнь, а сплошные танцы, смех и пение. Потом цветное широкоформатное убийство. Как тут не быть счастливым?
- Безнадежные заболевания требуют соответствующих лекарств, - сказал Доулиш.
- Кто это сказал?
- Гай Фокиз, если не ошибаюсь, - ответил Доулиш. Он очень любил цитировать.
Я сказал:
- Почему бы нам не сбежать в Цюрих и не потребовать четверть миллиона фунтов? У нас есть доказательства, что деньги принадлежат нам. - Я постучал по конверту с документами Брума.
- Ради нашего отдела? - спросил Доулиш, возвращаясь к столу.
- Ради нас.
- Тогда придется жить среди всех этих швейцарцев, - сказал Доулиш. - Они мне ни за что не разрешат выращивать сорняки. - Он выдвинул ящик, бросил в него документы, запер его и вернулся к камину.
- Может, поднатужимся и поймаем негодяя Мора? - предложил я.
- Вы зеленый мальчишка, - сказал Доулиш. - Если мы сообщим Бонну, что он военный преступник, то они либо вообще не станут требовать его выдачи, либо предоставят хорошую работу в одном из правительственных учреждений. Вы сами знаете, как это бывает.
- Вы правы, - сказал я, и мы молча уставились в огонь. Время от времени Доулиш удивленно восклицал, до чего же это поразительно, что Валкана вообще никогда не существовало, и доливал мне бренди.
- Я дам знать Стоку о Море, - сказал я.
- Хорошо, - сказал Доулиш, - и мы посмотрим, что из этого получится.
- Посмотрим, - согласился я.
- Так, значит, Валкана вообще не существовало?
- Отчего же? Валкан существовал, - ответил я. - Он был охранником концлагеря до тех пор, пока богатый заключенный (убивавший людей по заданию коммунистических партий) не организовал его убийство. Это был Брум. С врачом-эсэсовцем Мором...
- С тем, кто сейчас в Испании. Нашим Мором.
Я кивнул.
- ... они заключили сделку. Эсэсовский офицер инсценировал убийство Валкана таким образом, чтобы ни у кого из заключенных не возникало сомнения в том, что убит Брум, а сам Брум тем временем оделся в форму немецкого солдата и убежал. В 1946 году быть немецким солдатом было все же лучше, чем быть убийцей. Более того, Брум (или Валкан) был прекрасно устроен в финансовом отношении и без своих четверти миллионов фунтов, но знать, что такая сумма ждет тебя в банке, всегда приятно. Возможно, он собирался оставить ее кому-нибудь. Возможно, на смертном одре, уже вне власти людского суда, он собирался открыть, кто он такой на самом деле. Не знаю. Действовать его заставил тот самый новый закон о невостребованной собственности. Ему надо было хоть как-то доказать, что он Брум, и тут же снова оказаться не Брумом.
- Поразительно, - воскликнул Доулиш, - что еврей из концлагеря, так много пострадавший от нацистов, живет всю жизнь под маской охранника нацистского концлагеря.
- Он даже не мог понять, пострадал он от такого развития событий или нет, - сказал я. - Он вбил себе в голову, что если разбросать вокруг себя побольше денег, врагов у тебя не будет. Настоящую верность Валкан, или Брум, как вам угодно, демонстрировал только по отношению к деньгам.
- Так стоило ли? - спросил Доулиш.
- Мы говорим о четверти миллиона фунтов стерлингов, это чертовски большая сумма денег.
- Вы меня неправильно поняли, - сказал Доулиш. - Я имел в виду, стоило ли ему жить в постоянном страхе? В конце концов речь шла о давнем военном политическом убийстве...
- Выполненном по приказу Коммунистической партии, - закончил я за него. - Хотелось бы вам объявиться в современной Франции с таким клеймом?
Доулиш кисло улыбнулся.
- Коммунистической партии, - повторил он. - Как вы думаете, Сток с самого начала все знал? Знал, кто такой Валкан, кем он был и кого убил? Они могли из него веревки вить, если докопались до всего этого по военным архивам.
- Я сам об этом думал, - сказал я.
- Вы твердо уверены? - спросил Доулиш озабоченно. - В том, что покойник действительно Брум? Это не просто догадка?
- Твердо. Окончательным доказательством явился шрам. Вчера пришло подтверждение от Гренада. Я послал Альберту шесть бутылок виски за наш счет.
- Шесть бутылок виски за хорошего оперативного работника - это не самый выгодный способ вести дела.
- Не самый, - согласился я. Алиса принесла кофе в чашечках Доулиша с Портобелло-роуд. Алиса, кажется, никогда не уходила домой.
- Догадка меня посетила, - сказал я, - когда старик обронил фразу, что врач в концлагере мог даже вылечить заключенного. Вылечить, значит, освободиться или же умереть. Так что при желании врач мог сфальсифицировать свидетельство о смерти. Но самое поразительное в положении Валкана было то, каким образом он должен был играть роль своей жертвы - охранника Брума - потому как, раз Валкан оставался живым, значит, его первая жертва была убита кем-то другим.
- А Хэллам?
- Как только ему предложили деньги, он стал сотрудничать с Валканом самым тесным образом. Он был единственным сотрудником, который имел право выдавать документы такого рода. Без его сообщничества они бы так просто с этим не справились.
- Хэллам не так уж много терял, получая отставку из-за своей неблагонадежности.
- Верно, - сказал я. - Все случилось из-за того, что я запаниковал когда Семицу объявили в последний момент персоной нон грата. По их расчетам, я должен был исчезнуть со сцены, оставив документы Валкану.
- Они верили, что Сток доставит им Семицу?
- Странно, не правда ли? - сказал я. - Они так были уверены в себе, им и в голову не могло прийти, что Сток перехитрит их. Что он просто дурака валяет и ждет, не клюнет ли кто на приманку.
- Но ведь вы говорили, что для вас его ходы были очевидны.
- Для меня да. Мы со Стоком - люди одной профессии и понимаем друг друга с полуслова.
- Нашлись люди, - сказал Доулиш сухо, - которые считали, что вы можете оказаться его помощником.
- Я надеюсь, вы к ним не принадлежите?
- Слава Богу, нет, - сказал Доулиш. - Я предположил, что он, в конце концов, окажется вашим помощником.
Глава 50
Фигура, которую мы сейчас называем ферзем, первоначально называлась советником или визирем.
Лондон, четверг, 7 ноября
Как и предсказывал Хэллам, 5 ноября произошло так много несчастных случаев, что "ужасная смерть человека в фейерверочную ночь" не попала в общенациональную прессу, а местная газета уделила ей всего пару абзацев, да и те в основном больше цитировали представителя Общества защиты животных.
7 ноября было годовщиной большевистской революции. Джин дала мне четыре таблетки аспирина, что свидетельствовало о ее дружеском расположении, а Алиса - кофе с молоком, которое она считала панацеей. В качестве революционного жеста я послал полковнику Стоку итонский галстук с Бонд-стрит.
"Тещин язык" чувствует себя превосходно. Джин сказала, что лучшее место для него - на подоконнике за радиатором, и он, похоже, вполне это подтверждает. Доулиш решил провести несколько дней за городом, чтобы, как мне казалось, просто скрыться с глаз долой. Он забрал с собой Чико, так что в конторе стало достаточно тихо и я смог дочитать книжку "Умение говорить жизненно важно". Если верить тестам, моя оценка была "посредственно".
Нам не разрешили пригласить Харви Ньюбегина на работу, отчасти потому, что тот был иностранцем, а также по той причине, что я носил только шерстяные рубашки и не отличался особой изысканностью речи. Это ослабляло наши позиции и в Берлине, и в Праге.
- Идешь в министерство внутренних дел в воскресенье? - спросила Джин. - Тебе прислали приглашение на День памяти погибших. Я пообещала дать им ответ не позднее полудня. В кабинете Хэллама всего двенадцать мест.
- Я обещал прийти, - сказал я.
- Это верно, что Хэллам в больнице? - поинтересовалась Джин.
- Спроси у них, - сказал я.
- Я слышала...
- Спроси у них, - повторил я.
- Я спросила, - сказала Джин. - Мне ответили кратко и грубо.
- Тогда все правильно, - сказал я. - Министерство внутренних дел похоже на лондонские театры: если они отвечают тебе вежливо, можешь быть уверена, что пьеса так себе.
- Верно, - подтвердила Джин. Она дала мне записку от Доулиша, в которой говорилось, что один из документов Брума испачкан жиром и что я должен представить по этому поводу письменное объяснение. Был там и еще один документ, который разрешал финансовому управлению выдать мне одну тысячу фунтов на условии, что я подпишу обязательство выплатить эту сумму из своей зарплаты в течение двух лет. Я спросил у Джин:
- Как ты относишься к тому, чтобы поехать на выходные за город на новой машине?
- Надо подумать, - сказала Джин.
- У меня для тебя есть кое-что из косметики.
- Сразил, нечем крыть.
- Тогда в пятницу, - сказал я. - Возвращаемся в понедельник утром.
- Не позднее, - сказала Джин. - Я присматриваю за котами Хэллама.
Глава 51
Правило повторения ходов: если одна и та же позиция повторяется трижды за игру, партию можно заканчивать.
Лондон, воскресенье, 10 ноября
Стояло туманное лондонское утро, в такую погоду Британская ассоциация туризма и отдыха затоваривается цветными фотографиями. Уайтхолл являл собой громадный стадион серого гранита, на черной дороге за ночь появились белые геометрические фигуры, позволяющие представителям всей нации занять предназначенные для них места Солдаты в черных медвежьих шкурах и серых плащах выстроились так, чтобы замкнуть три стороны квадрата, по сцене гуляет жестокий ветер, все происходящее напоминает военную экзекуцию. Трубы и барабаны играют "Скай Боут Сонг". Генерал возится с саблей, которую ветер завернул в плащ, заломленные шляпы трепещут, будто перепуганные курицы.
Пожилой служащий недалеко от меня произносит "А вот и ее величество", и королева выходит из парадных дверей под нами. Надо всем возвышается поблескивающая каменная колонна Кенотафа. За мемориалом мальчики из капеллы королевской часовни, одетые в ярко-алые тюдоровские костюмчики, дуют на посиневшие руки.
Миссис Мейнард у нас за спиной ставит на стол кофейные чашки. Я слышу ее слова: "Мистер Хэллам не совсем здоров, сэр. Он решил отдохнуть несколько дней". В ответ слышатся вежливые соболезнования. Миссис Мейнард добавляет материнским тоном: "Он перетрудился", но над чем - не уточняет.
"А-а-а-а-а-а". Хриплая команда дежурного сержанта несется над рядами медвежьих шкур и штыков. Дряхлые государственные мужи стоят под пронзительным влажным ноябрьским ветром, который унес жизни многих их предшественников.
Мясистые ладони с клацаньем обнимают металл, несколько сотен винтовок выравниваются в линию.
Неожиданно из низкого облака раздаются раскаты артиллерийской канонады - это Биг Бен бьет одиннадцать часов. Белые одежды и отполированный металл тускло поблескивают в блеклом зимнем свете, и тут молнией засверкали трубы. Звуки траурной мелодии плывут среди тысяч напряженно застывших в молчании людей.
По молчаливой мокрой улице ветер гонит газету, словно городское перекати-поле. Газета целует светофор, слегка касается тромбона и прилипает к армейским ботинкам. Она размокла от сырости, но большой заголовок виден отчетливо. "Новый кризис в Берлине?"
Приложение 1
Ядовитые инсектициды
В конце тридцатых годов немецкий ученый Геральд Шрейдер открыл группу органических фосфорных инсектицидов, из которых позднее были получены парафион и малафион. Понимая потенциальную ценность нервно-паралитических газов как оружия, германское правительство незамедлительно засекретило все эти работы. Немцы засняли на кинопленку действие этих газов на заключенных концлагерей. Кинопленки и результаты научных исследований попали в руки союзников во время войны, исследования были продолжены в Великобритании, СССР и США, в военной области они продолжаются до настоящего времени.
Известно много историй, иллюстрирующих громадную силу этих ядов, к примеру, рассказывают о фермере, который во время обработки посевов опустил руку в резервуар с ядом, чтобы прочистить форсунку, и умер менее чем за сутки.
Доктор Сэмюэл Гершон и доктор Ф. X. Шоу (факультет фармакологии и психиатрии Мельбурнского университета, Австралия) в журнале "Лансет" описали шестнадцать случаев заболеваний шизофренией, депрессией, афазиями, потерей памяти и способности концентрироваться у сельскохозяйственных рабочих, которые пользовались этим типом инсектицидов.
Хотя органофосфорные соединения быстро разлагаются, они обладают способностью "потенциировать" друг друга, отчего две маленькие безопасные дозы при соединении приобретают смертельную опасность.
Приложение 2
Организация Гелена
Гелен происходил из вестфальской семьи, но его фамильный девиз - Laat vaare niet - фламандский. Девиз означает "Никогда не сдаваться". Гелен вступил в рейхсвер при генерале фон Зеекте в 1921 году и был направлен в военную разведку еще до прихода Гитлера к власти.
В Абвере он стал руководить отделом под названием Группа III F, которая работала против СССР. К 1941 году майор Гелен уже руководил отделом Абвер-Ост. В его подопечные территории входили Украина и Белоруссия. Гелен получил много наград, в частности Рыцарский крест.
Его докладу о том, что немцы создали свое собственное сопротивление связанное с польским, Гиммлер не дал ходу как "пораженческому".
В 1945 году он располагал информацией, позволявшей ему оценить реальную ситуацию в мире лучше, чем Гитлеру. Гелен отправился в абверовские архивы в Цоссене и сжег там все документы, предварительно микрофильмировав их и запаяв микрофильмы в стальные канистры.
Гелен сдался американцам и после непродолжительных недоразумений добился беседы с бригадным генералом Паттерсоном, шефом разведки американской армии.
Армия США дала Гелену очень много долларов и "Рудольф Гесс Вонгемайнде" - большое современное поместье, построенное в 1938 году для отдыха офицеров СС, - водрузила над ней американский флаг и поставила у ворот американских солдат. Гелену разрешили собрать своих старых друзей по разведке, некоторые агенты за рубежом, возможно, и не почувствовали замены хозяев.
Приложение 3
Абвер
Номенклатура. Группа 1. Разведка. Группа 2. Саботаж (очень небольшая группа, состоящая большей частью из подразделений без оперативных работников). Группа 3. Контрразведка.
Эта группа подразделяется на следующие подгруппы:
М - Армия.
L - Флот.
F - ВВС.
Н - Обнаружение и инфильтрация разведки.
Приложение 4
Советская система государственной безопасности
Советские сотрудники госбезопасности до сих пор называют себя чекистами. Первоначально это была организация по борьбе с саботажем и контрреволюцией, которая во время гражданской войны стала полевой жандармерией с правом устраивать полевые суды и казнить белых или несколько побледневших красных. ЧК оставалась частью армии, хотя сейчас ее название является нарицательным. Структура ее претерпела много изменений, она не раз меняла функции и название. Она была последовательно ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, а в 1946 году разделилась на МВД и МГБ. Последнее в 1954 году было переименовано в КГБ; КГБ отвечает за самые важные аспекты госбезопасности и разведки в стране и за рубежом. (МВД в настоящее время отвечает за полицейские функции, тюрьмы, иммиграцию, организацию дорожного движения и пожарную службу.) Сток служит в той части КГБ, которая занимается контрразведкой и называется ГУКР.
В 1937 году маршал Тухачевский попытался избавиться от чекистского контроля и был казнен по обвинению в заговоре с Троцким, имевшем целью отдать Россию Гитлеру. В одно время с ним казнили тысячи офицеров Красной Армии, что значительно ослабило ее. На двадцатом съезде партии родилось движение за реабилитацию казненных людей.
Полковник Сток имеет большой военно-политический опыт, который берет начало со штурма Зимнего дворца в 1917 году. Он работал с Антоновым-Овсеенко, когда последний был военным советником в Барселоне. Говорят даже, что именно Сток вызвал отставку Овсеенко. Как офицер КГБ Сток сохраняет верность Коммунистической партии, а как военный он вынужден иногда солидаризироваться с профессиональными вояками. К ГРУ (военной разведке) Сток не имеет никакого отношения, это совсем другая организация.