Михаил Петрович прочитал и хмыкнул. Он хмыкнул дважды. Он явно был хитрее, чем казался на первый взгляд.
- А вы верите в то, что сами написали? - на всякий случай поинтересовался он.
- Нет, это - вымысел.
- Английское правительство выдумало тогда заговор Коминтерна, чтобы решить свои проблемы, - сказал он и начал меня просвещать, препод всё-таки. - В это время СССР поддерживал китайский гоминьдан, между прочим, это левые националисты, который вели борьбу за объединение своей страны и ограничение роли западного капитала, за сокращение западных концессий. В Шанхае западная полиция расстреляла патриотическую демонстрацию студентов, после чего началась мощная забастовка, охватившая английские концессии и возникло движения за бойкот английских товаров. Китай стал выходить из роли полуколонии, в которую его загнали в ходе опиумных войн; столетие унижения и вымирания заканчивалось. Уайт-Холл был очень раздражен, да еще прямо в метрополии случилась всеобщая забастовка…
- У меня как-то плохо с историей разных стран, Михаил Петрович. Сейчас все газеты пишут про бяку Сталина, тут я в курсе.
- Возможно, в Англии действовали какие-то люди Трилиссера, за которым стоял Троцкий, но он вел собственную игру и еще неизвестно, в интересах какого государства.
- Вполне может быть, - самокритично отозвался я.
- Не сметь зажимать самокритику, - пошутил старец. - Вы не верите, Борис, что капиталисты эксплуатируют трудящихся, ну поинтересуйтесь тогда, насколько сейчас увеличился рабочий день у тех, кто сохранил работу? И не знаете, что равнины британской Индии белели костями труженников? Это ж английский генерал-губернатор писал. У нас нынче есть кому закопать кости, но деревни вымирают одна за другой. А в разгар ирландского голода, который косил обезземеленных крестьян-арендаторов, цитирую по памяти "огромные стада коров, овец и свиней… отправляются с каждым отливом, из каждого из 13 наших портов, курсом на Англию, и помещики получают арендную плату и отправляются тратить ее в Англию…" Голодают у нас сейчас еще потихоньку, больше умирают от безнадеги и пьянства, но нефть льется за рубеж полновесной рекой, а обратной реки с разными благами пока не видно.
- Да, верю я и знаю. А что толку? Здесь нам обещали равенство и братство, и что в итоге?
- Я понимаю, сегодня модно нас ругать, но мы построили промышленность, которую эти нынешние будут еще проедать лет тридцать, мы победили бронированного супостата и построили ракеты, чтобы к нам никто больше не сунулся, мы дали десяткам миллионов людей теплые квартиры с водопроводом и канализацией.
Затем он ввел меня в мир своей молодости, заполненной не свиданиями на берегу речки, а неустанным трудом и борьбой.
Помучив меня изрядно, выделил пенсионер 100 000, по-большевистски, без процентов. НО! Какое большое "но". Прямо два столба с перекладиной. Вернее, рукопись Михаила Петровича, которую надо было мне переписать человеческим языком и литературно разукрасить. "Записки старого стахановца и партизана" называется, в пятьсот страниц длиной.
Решение мне надо было принять на скаку. И, несмотря на всяческую тошноту, - он же, наверное, репрессиями занимался, так ведь газеты про старых коммунистов пишут - я согласился. Искусство требует жертв. На этот раз оно потребовало в жертву меня.
Мемуарист осклабился вставными челюстями и напоследок еще сказал.
- Помните товарища Фан Вама, того, который ногу на войне против американцев потерял, он мне написал и вам привет передать просил.
Добрался я до дома, а там запсиховал. Эх, если б можно без Сухорукова обойтись. Во что обойдется мне его двухкилограммовая рукопись? Иж чего захотел, скатать из своего дерьма коробку конфет с моей помощью. Я вытащил листок из рукописи наугад: "… с утра шел бой на окраине села…". А если не врет, если Михаил Петрович действительно вел бой за то, чтоб я мог спокойно сидеть на унитазе? Вколол я в себя, как последнее средство от надсадных чувств, ампулу сцеволина, после чего разложился на диване.
Опять электрические соки потекли к голове, а потом началась в пресловутом конусе иллюминация с вихрями. Вылетел я сам из себя с ветерком, но вскоре попал в какой-то сачок и получил возможность оглянуться на свое исконное тело. Увы, от него осталась лишь изрядно расплывшаяся клякса. Когда все утряслось, я оказался не на диване и не подле него, а на автобусной остановке у универсама. Причем, с твердым и непреклонным желанием прикончить старпера.
И вот добираюсь я до дома в стиле "ампир". Как раз стемнело. Черная лестница, по которой когда-то выносили во двор помои, ныне зазамочена и заколочена. Только на четвертом этаже виднеется окошко, не забитое фанерой. А рядом с черной - но уже снаружи - другая лестница, пожарная. Первая ее ступенька где-то на высоте трех метров. Я никогда не отличался ловкостью, силой пальцев и любовью к высоте. Но сейчас все эти свойства были вполне моими. Подвинул мусорный бак, с него перемахнул на козырек крыльца, а далее шаг вбок по карнизу - и пожарная железяка любезно предоставила мне свои перекладинки.
Первый этаж, второй, третий, четвертый, с невозмутимостью обезьяночеловека карабкаюсь вверх. И вот я у окна, битья стекол не требуется, рама свободно болтается на петлях - как подружка на шее моряка, прибывшего с хорошей отоваркой. Еще немного - и шар в лузе, я на черной лестнице вместе со своими черными намерениями. Михаил Петрович проживает, пока что, на пятом. Вот я уже притулился у его двери, закрытой на английский замок, прислушиваюсь, как мышонок, собравшийся проскочить к харчам. Там, за ней, вроде никаких шебуршений. Достаю из кармана крепенький перочинный ножик и потихоньку, скреб-скреб, отжимаю собачку. Оказываюсь на большой кухне, что обязана была радовать желудок комсостава. Да и ныне Михаил Петрович, слезно жалея деньгу, все ж покупает и хавает, что положено.
Где-то в коридоре скрипит, открываясь, дверь, кто-то принимается шаркать ногами. Беру большой кухонный нож со стола - действия все машинальные, будто собираюсь порезать колбаску или почистить рыбку. А "рыба-колбаска" все ближе и ближе.
Я - оперуполномоченный смерти. Я работаю на очень крутого хозяина.
И вот Михаил Петрович показывается из дверного прохода. Это становится причиной, а следствием - удар, сильный и точный, под его пятое ребро. Откуда у меня столь развитое мастерство и выдержка? Да и физическая сила? Михаил Петрович со слабым кашлем складывается на полу, а я, аккуратно протерев рукоятку ножа, начинаю выбираться из монументального строения.
Поездка назад закончилась на автобусной остановке, когда маленькое темненькое пятнышко, замаячившее в глазу, вдруг взорвалось и поглотило меня.
Когда очухался, был несколько слабый, но свежий, будто напоенный покоем. Однако быстро обозначилась тревожная мысль - а вдруг я в самом деле покончил с Михаилом Петровичем?.. Нет, этого не может быть. Такова аксиома и теорема. В видЕнии я зарезал старца, как цыпленка, а в жизни даже муравья раздавить не в состоянии. И долго размышляю, ударить ли насмерть клопа. Меня всего передергивает, когда кого-то по телевизору лупцуют. Да и не выходил я из дому. Башмаки, которые я, вернувшись после утреннего визита, помыл и почистил - уважаю глянец, - так и стоят в идеальном виде. Сколько лежало жетонов и денег в карманах, столько осталось. А щека - помятая и красная из-за долгого катания по диванному валику. Ну какие могут быть карабкания по пожарной лестнице и убойные удары? Высота меня так ужасает, что не люблю даже на балконе стоять. К тому же, сейчас я не только нож, даже конфету не способен сжать в кулачке.
А что, если опять сработали ясновидение с ясночувствованием? Не звякнуть ли Михаилу Петровичу, чтоб узнать, здоров ли он или уже "того". А если "того"? Тогда выходит, что я своей обострившейся экстрасенсорикой зарегистрировал факт убийства. Только откуда у меня взялись сверхчувства? Я же подобным никогда не отличался. Наоборот, меня однажды в Доме культуры гипнотизер так заколдовал, что я прямо на сцене попИсал. Тогда, может, убийство и его подробности я своей фантазией нарисовал? Нездоровой, прямо скажем. Или, вдруг, и в самом деле у меня экстрасенсорные способности прорезались? Это ж так бывает, совсем внезапно. Ударился головой, подавился, поскользнулся - и вот тебе на. Надо пользоваться. Чем я хуже Кашперовского? Пожалуй, я с ними на кусок хлеба с икоркой всегда заработать смогу.
Допустим, позвоню я Михаилу Петровиву, а там, чего доброго, менты на проводе сидят, улик дожидаются. Следовательно, они меня вместе со стотысячным выигрышем цап-царап и в конверт, и долго, довольные, будут смеяться. Себе-то я доказал, что ни при чем, а им удастся ли наплести? Все сойдется клином - кому, как не мне резать старичка! В итоге, навесят мне две мокрухи и пропишут свинцовую пилюлю. Говорят еще, что приговоренных не расстреливают, а пускают на опыты - значит, смогу хотя бы пользу науке принести. Утешает? Нет.
Впрочем, менты меня и без звоночка найдут. Я ведь Михаилу Петровичу расписку оставил. Тут под сурдинку размышлениям раздался звонок в дверь. Через порог, как и следовало ожидать, легла тень следователя. Но возник он один-одинешенек, без подручных, в гражданском. Пришел Илья Фалалеев - владелец круглой белесой головы - как бы просто так поболтать. Конечно же, ничего у ментов "просто так" не делается. Попытается он расколоть меня без грозы и грома, мягким вкрадчивым способом. Дескать, и ослу доброе слово приятно. Какую же тактику избрать? Сделать вид, мол, не догадываюсь о том, что гражданин Сухоруков преставился. Но тогда визитеру станет ясно - брешет или темнит подозреваемый. Надо как-то соригинальничать.
- Не удивлюсь, товарищ старший лейтенант, если Михаилу Петровичу стало дурно.
- Если ты уголовник, то такая наглость даже заслуживает комплиментов, - отозвался, несколько опешив, Илья.
- А если я ни в чем не повинный интеллигент?
Но белобрысый Илья заговорил о своем наболевшем:
- Лямин, где ты был с шести до девяти вчера вечером?
- Лежал вот на этом диване, принявши вон то лекарство.
- Наркоман?
- Никак нет, гражданин правоохранитель. В ампуле, которую вы в прошлый раз прибрали, хоть она больших денег мне стоила, отнюдь не наркотик.
- Знаю, Лямин. Мы ее на анализ брали. К известным наркотикам содержимое ампулы отношения не имеет.
- А если вам уколоться моим средством, товарищ лейтенант? Тогда вы будете иметь отношение к содержимому ампулы. Заодно попробуете что-нибудь натворить.
- Попробуем. - Следователь взял еще одну ампулу и отправил в карман. - Ну, дальше.
- Бабули внизу - за меня. Да, для вас это неубедительно. Ведь я, наверное, скалолаз и подводник. Выхожу из дома, когда требуется, через окно или канализационный стояк.
- А с чего ты решил, Лямин, что не все ладно у гражданина Сухорукова? По-моему, для начала требовалось сделать дедушке какую-нибудь бяку.
Да, собеседника нельзя было назвать приятным, даже если бы вырядился он Дедом Морозом.
- После вашего появления решил. Знаю я ваш поток сознания - кому, как не Лямину, обидеть старого Кощея? Чья расписочка долговая осталась в комоде у старичка вместо визитной карточки? Короче, я считаю, что подлинному злодею работа весьма облегчена. Он может без проблем грохать всех, у кого я взял деньги, зная, что орлы с милицейскими погонами первым делом ко мне полетят…
- По этой версии, Лямин, "подлинный злодей" рано или поздно заявится к тебе и заберет всю выклянченную тобой у добрых дядей сумму. Все четыреста тысяч ослабленных, но все ж таки желанных рублей. И та самая книжечка, о которой ты очень убедительно толковал на допросах, останется лишь в ящике твоего стола.
Фалалеев направился к двери.
- Вы что же, господин товарищ начальник, не забираете меня с собой?
- Пока нет. И вовсе не из-за того, что ты мне наговорил убедительных слов. Просто в квартиру Сухорукова проник и совершил свое грязное дело гражданин, куда более рослый, с большим размером ноги, чем у тебя. Да и, похоже, с физической силой повнушительнее. Этим он как раз напоминает того умельца, что навестил Гасан-Мамедова. Поэтому береги себя, Борис. МВД предупреждает, твое здоровье может понести серьезный ущерб.
Расслабление от последнего укола почти совсем улетучилось, и я сильно забеспокоился.
- Значит, моя жизнь под угрозой?
- Ты сам этого хотел, Лямин. Надо было понимать, что даже умеренные суммы, вроде твоей, нынче вызовут искренний интерес. Многим людям не хватает на жратву, кое-кому на блядей, некоторым на мерседес. То, что раньше доставалось за честный труд или, порой, по блату, теперь требует денег, которые надо где-то найти. Впрочем, как наметишь своим зорким оком стервятника очередную добычу, каркни нам её координаты. Авось это ей поможет.
Когда Илья дверь захлопнул, я подумал, что… Сухорукова почему-то жалко. Может, зря я на него гнал, человек и в самом деле страну отстраивал и защищал? А чтобы нынешние рыночные орлы что-то строили, кроме своих особнячков, и чего-то защищали, кроме своих доходов, пока незаметно. Вон про опиум Михаил Петрович говорил, а это тоже ведь средство для изменения мозгов, хотя и примитивное. Не зря англичане, наставив дула пушек, втюхивали китайцам наркоту - у меня на полке книжка Пржевальского стоит, он там изрядно по Китаю помотался, и видел у местных, "слабость физическую и угнетение нравственное". Или вот, еще из сентенций нашего путешественника: "Если бы китайские заводы действительно наделали тысячи пушек, а также миллионы усовершенствованных ружей и снабдили бы последними всех до единого своих солдат, - то и тогда эти солдаты все-таки останутся теми же курильщиками опиума, теми же невыносливыми, неэнергичными и безнравственными людьми, теми же трусами, как и ныне." Так, может, и нас чем-то накачивают сейчас? И не только дешевым спиртом, паленой водкой, анашой и героином. А еще я задался вопросом, отчего это меня Фалалеев не забрал?.. Ну, сиди я в КПЗ, киллер увидел бы, что никто его не прикрывает и ему пришлось бы завязать на время. Лег бы злодей на дно - ищи его свищи. Ага, понятно, товарищ старший лейтенант оставил приманку, и эта приманка - я.
3
"Очередной труп" - Антон Владиславский, бизнесмен, проживал в высотном доме на Московском проспекте. Я перед поездкой, между прочим, сообщил менту Ильюше, чтоб взял на заметку бизнесменову драгоценную жизнь. Владиславский заметно отличался от первых двух "трупов" в положительную сторону. Не въедливый, не занудливый. Хотя денежную пенку собирал он, как и все остальные "предприниматели" нынче, - потрошением народной собственности и продажей её за кордон.
Владиславский - мой однокашник, он единственный на курсе не хватал девочек за талию и всем говорил "вы". Потому-то ему и хотели несколько раз рыло почистить, чтоб не задавался, но затем решили: просто человек - чудак.
И Владиславский тоже в рукопись, к моему сожалению, глянул. Вот на эти странички:
"Уотсон поднял веки лежащему человеку и осветил фонариком глазницы. Затем тщательно пощупал пульс.
- Стопроцентный покойник, Холмс.
- Все равно берем. Я понимаю, мое предложение звучит дурно, но другого выхода определенно нет.
Голос Холмса звучал почему-то убедительно, и Уотсон не стал больше перечить.
Джентльмены, подхватив труп, вынесли его из аппаратной. Далее спустили по лесенке, держа под руки - как двое гуляк своего перестаравшегося товарища. И в машине товарища Протея отправили не в багажник, а на заднее сиденье, сунув ему в рубаху - для подпорки головы - линейку.
- Куда сейчас, Холмс?
- На Чэйнсери-лэйн живет выходец из Центральной Азии, повар и по совместительству великий шаман Уолодька. Из очень дикого племени, которое кушает даже туристов. Благодаря своему сомнительному прошлому Уолодька умеет говорить с покойниками.
- С трупами?
- Нет, он вызывает души предков. Но, я думаю, сейчас мы изрядно облегчим ему задачу. Ничего вызывать не надо, все рядом.
Уолодька оказался мужчиной с изрядным брюшком и круглыми щеками, заслоняющими уши.
- Гюн айдын, бай башкан, - приветствовал Холмса шаман, ударяя в бубен. Не удивился он и двум другим вошедшим. - Маленьки женщын по спине бегать надо? Чобан-кебабы кушать будем, а?
- Пусть маленькие женщины побегают где-нибудь в другом месте. Мне люля-кебаб, только не приправляй его выделениями молодой саранчи, мистеру Уотсону - плов. Надеюсь, такое твое блюдо не нуждается в проверке жизнью и смертью. Товарищу Протею пока ничего не надо, пусть полежит спокойно.
Пока джентльмены жевали, повар-шаман, прихлебывая из пиалы и приговаривая: "Кто чаю не пьет, того понос проберет", рассказывал, как был изгнан из своего племени. Оказывается, соплеменники избавились от него, потому что он слишком много занимался колдовством и редко виделся с женой - как сказал вождь: "Наш шаман любит ее левою ногой".
После сытного обеда Холмс поставил задачу Уолодьке - допросить покойника с пристрастием. "Передай ему вначале, что им очень интересуются на этом свете". Шаман кинулся исполнять. Первым делом Уолодька с полчаса кипятил какое-то варево, источающее запах несъедобных грибов. И пил его мелкими глотками, принимая все более осоловелый вид. Однако, когда склоненная голова готова была ударить ковер, Уолодька взвился, как куропатка. Колотя босыми пятками по полу и жирными ладошками в бубен, он пошел в какую-то странную присядку.
- Как называется этот танец? - решил уточнить Уотсон.
- Подлинный танцор танцует только свой собственный танец, - с видом знатока отозвался Холмс.
- А кроме чистого искусства он чего-нибудь демонстрирует? - засомневался Уотсон.
- Не помню, кто сказал и сказал ли вообще, что искусство - зеркало жизни. В конце концов, почему нет? Уолодька смотрит в одно зеркало, а мы с вами, Уотсон, в другое. И какое из них кривее?.. Товарищ Протей был предан своему делу. Преданность делу наверняка запечатлелась в различных слоях его памяти: образной, мотивационной и прочих. Так называемая эфирная аура, известная нам по убедительным описаниям теософа Лидбитера, может, и представляет собой слабое магнитное поле, что источается памятью. Вернее, веществами, которые ее образуют и, очевидно, разлагаются у покойника не сразу, помаленьку. Поле ничтожное по силе, но вполне воспринимаемое чувствительными натурами вроде Уолодьки.
Тем временем шаман закончил активную часть танца, напоминающую фокстрот, и, поводя руками, как балерина из "Лебединого озера", стал вещать.
- Неживой человек просит не беспокоить его, угрожая местью демонов Преддверья. Я держу его и не даю уйти. Но великий багровый дух хочет заступиться за него.
И тут началась кутерьма. Ударяемый и удушаемый невидимыми руками Уолодька стал кататься по полу, рычать, изрыгать страшные ругательства, носящие характер сексуальной истерии, в том числе не тему желаемого полового сношения с мамой мистера Холмса - миссис Хадсон. К тому же шаман несколько раз, от напряжения, сильно ухудшал воздух. Но у Холмса не дрогнул ни один лицевой мускул.
- Нельзя ли как-нибудь помочь несчастному? - поинтересовался Уотсон.
- Не стОит, чтобы мы ни делали, все равно только напортим.
И вдруг поединок с невидимой силой закончился. Уолодька лежал на полу, слабо икая.