Я запросил по обеим более детальную информацию.
Первой была некая Вера Васильевна Пискунова, двадцати пяти лет, поступила тридцать первого июля, первого августа родила девочку, рост такой-то, вес такой-то, мать и ребенок выписаны восьмого августа в хорошем состоянии. Более полные данные: см. файл – и далее абракадабра из букв и цифр.
Второй значилась Екатерина Евгеньевна Савицкая, тридцать один год, поступила второго августа, в тот же день родила мальчика. Рост… вес… Мать и ребенок выписаны девятого августа в удовлетворительном состоянии. Более полные данные – абракадабра…
Вот уж действительно абракадабра!..
Я вернулся к исходному файлу и скрупулезно изучил информацию обо всех роженицах, осчастлививших клинику своим присутствием в означенный период.
Их оказалось двадцать девять человек. И ребенок умер только у одной. У Оксаны Андреевны Матвиенко, двадцати трех лет.
Что за черт! Неужели охранник Игоряша скормил мне лабуду? Поехать бы сейчас к нему и надавать по физиономии, да только там наверняка полным-полно копов. К тому же, у него, наверное, выходной день…
Ладно, зайдем с другой стороны.
Я набрал номер телефона, указанный в графе "Домашний адрес".
Три гудка, и мне ответили:
– Да.
Голос был тих и печален.
Мне стало не по себе.
– Оксана Андреевна Матвиенко?
– Да, слушаю вас.
– Моя фамилия Бобылкин. Я из комитета по охране здоровья матери и ребенка. – Мой голос сделался трагически-проникновенным. – Примите самые глубокие соболезнования. Мы расследуем каждый случай гибели новорожденного. Нет ли в этом вины медиков… Извините, конечно, что беспокою в столь тяжелое для вас время, но сами понимаете…
Послышался судорожный вздох.
– Понимаю. Врачи ни в чем не виноваты. – Новый судорожный вздох. – Моя мать жила рядом с Чернобылем. Врачи предупреждали меня, но я решилась рожать… – Слова превратились в рыдания, и на том конце повесили трубку.
Я чертыхнулся и закурил.
Проклятая работа загоняет нас в такие вот ситуации. Когда, честное слово, со стыда бы сгорел и самому себе в морду дал… Но приходится изворачиваться, лгать и обещать собственной совести, что такое никогда не повторится, зная, что повторится. И не раз…
Сигарета помогла – мысли вернулись от лирики к прозе.
Если считать охранника Игоряшу человеком правдивым, получается, что в документации совершен подлог… Стоп! У меня же есть скачка с другого компьютера, с того, что прятался вдали от глаз людских.
Я вызвал из "проныры" соответствующую информацию. Все содержимое хранилось в личной папке. Я открыл ее… и нарвался на запрос: "Введите, пожалуйста, пароль".
Я набрал на клавиатуре слово "Марголин", нажал "Enter" и получил сообщение:
"Вы ошиблись! Введите правильный пароль. Будьте внимательны: при повторной ошибке информация будет уничтожена".
Я срочно ретировался и снова закурил.
Черт! Тут, похоже, нужен хакер и не простой "заяц", а мастер высшего пилотажа виртуальной реальности. Типа Ральфа Хендерсона, оставившего мне отметину на левом предплечье и спустя мгновение почившего в бозе… В России, конечно, такие тоже имеются (кто-то из них недавно ломанул счета "Bank of America" и до сих пор не найден), но случайные люди на них выхода не имеют. А я тут – человек более чем случайный, и вряд ли кто выведет меня на подобного умельца. Так что толку с этой скачки – ноль!.. Ну ладно, а зачем господину гинекологу потребовалось иметь в компьютере подложную документацию?
И тут меня осенило.
Стоп, парни! А не пахнет ли здесь торговлей человеческими органами? Говорят, в последние пять лет она снова процветает. Правда, вопрос: кому могут понадобиться внутренние органы новорожденных младенцев?.. Да тому, кто научился выращивать из них полноценные взрослые! Ведь качественное клонирование пока удается не так часто, как хотелось бы. То есть в мясной промышленности – сплошь и рядом качество о-го-го! А вот если надо клонировать человеческую почку для пересадки, то – шалишь, брат! В этом деле всевышний поставил какой-то барьер, и преодолеть его господам биологам и медикам пока не удается.
Ну и дела! Если мое подозрение верно, то я попал в такую ситуацию, где можно и без головы остаться! Да так, что и труп не отыщут! Тут поле деятельности международной мафии, и частный детектив для них – что мышка в лисьей норе.
Меня аж пот прошиб.
А что если Пал Ваныч – лишь звено цепочки, созданной такой организацией? А что если случившееся – результат конкурентной борьбы между подобными организациями, и я оказался в центре схватки? Это, парни, настолько большие деньги, что подпольная торговля драгоценностями будет лишь мелкой побочной возней, из-за которой убивать не станут! Этих людей ФБР с "Интерполом" грызут-грызут да пока только зубы ломают! Да-а, Виталий ты Марголин, дорогой ты мой гинеколог, куда же меня завели твои поиски?
Оставалось просмотреть найденный в подвальном сейфе диск, тот самый, которому я обрадовался ночью больше, чем деньгам, и который должен был стать сродни и зорким глазам, и цепкому уму, и крепким кулакам сразу…
Увы, он оказался пустым. Наверное, доктор Марголин попросту забыл его в сейфе.
С паршивой овцы хоть шерсти клок!.. Я перекачал на диск открытые файлы, отсоединил "проныру" и принялся очищать гостиничный компьютер ото всех материалов, с которыми работал, чтобы никто не мог определить даже направление моих поисков. Конечно, любой детектив сумеет повторить уже пройденный мною путь, но облегчать ему процесс поиска я не намерен. Потому как есть ощущение, что этот детектив будет работать вовсе не на правоохранительные органы… Впрочем, дело не только в этом. Просто я хорошо помнил слова Поливанова: "Я ее и без суда достану!" – и мои манипуляции должны были хоть как-то оградить женщин от скорых разборок. Если Пал Ваныч тот, за кого я его теперь принимаю, он способен поступить как царь Ирод – для гарантии прирезать и агнцев, и козлищ.
Уничтожив файлы, я сунул "проныру" в сумку и спустился вниз, к машине. Внимательно осмотрел багажник, потом салон. Никаких признаков обыска заметно не было, но это еще ни о чем не говорило. Может быть, второго психологического теста мне решили не устраивать – прошерстили машину без следов.
В сомнениях я выкурил очередную сигарету и отправился на Ладожский вокзал – арендовать еще одну ячейку автоматической камеры хранения.
21
Спрятав "проныру" от посторонних рук и глаз, я вернулся в отель и пообедал.
Ел без аппетита, по обязанности. В душе царила опустошенность – как всегда в минуты, когда вдруг ощущаешь полное собственное бессилие. Всем, наверное, известен подобный поворот: чувствуешь себя царем и богом; свидетели колются, как орехи; главный подозреваемый начинает вести себя все более и более глупо и уже готов совершить главную, непоправимую ошибку, после чего останется взять его тепленьким и преподнести копам на блюдечке с голубой каемочкой, и вдруг… Будто там, в небесной канцелярии, главный мировой стрелочник переключает не те стрелки… Царь и бог превращается в безмозглого осла; часть свидетелей копы находят мертвыми, а живые отказываются от предыдущих показаний, объясняя, что не так тебя поняли, что было темно и вышла ошибка, что бес попутал в расчете на вознаграждение; а главный подозреваемый, вдруг оказывается, имел стопроцентный мотив, да не имел возможности, поскольку трахался в тот момент за двести миль от места преступления. И шлюха его подтверждает: да, было; симпатичный такой дядька, без извращений (разве лишь считать за таковые то, что носит семейные трусы в горошек), и щедрый, ко всему прочему, из-за лишнего цента не задавится… И понимаешь прекрасно, что алиби это – еще то алиби, но для закона нет алиби хорошего или плохого, а есть просто АЛИБИ… Впрочем, обычно подобные проблемы волнуют босса, а не меня. Наше дело – снаряды подносить, а уж как он там стрельнет… И вот теперь я оказался не только в роли подносчика снарядов, но и наводчика. Да и заряжающим судьба сделала меня, грешного! Артиллерист хренов, бог войны с преступностью…
После обеда вдруг навалилась сонливость – сказывалась беспокойная ночь. Можно было, конечно, заглянуть в аптечный киоск и купить упаковку морланина, но поскольку никаких кардинальных решений до получения инструкций из Нью-Йорка я принять все равно не мог, то решил пойти навстречу требованиям организма. Тем более что еще бабушка надвое сказала, продают ли в России стимуляторы без рецепта. Тут вам не Штаты с их культом здоровья, здесь народ привык глушить себя любыми подходящими средствами.
Я поднялся в номер, попросил коридорную разбудить меня в семь, повесил на дверь табличку "Просьба не беспокоить" и бросился в объятия старика Морфея.
Снилась война, которую я видел только в телевизионных новостях. Чернобородые люди в запыленных чалмах целились в меня из десятков "Калашниковых". Я умирал и возрождался, орал кому-то: "Аллах акбар!" Мне отвечали заунывными молитвами, какие-то дамочки, лица которых были закрыты паранджей, окружали меня со всех сторон, стаскивали с моей задницы джинсы, и одна из них, вооружившись здоровенным тесаком, начинала отпиливать мне главный мужицкий инструмент, но тут появлялась Инга, орала моей мучительнице: "Cunt! Leave him alone!" – и добавляла по-русски такое, что дамочки скидывали паранджи и принимались затыкать ушки, а вместо лиц у них оказывались жирные белые попы с коричневыми анусами вместо ртов и бородами, сильно смахивающими на кудрявую поросль у Лили, когда она вдруг перестает брить лобок, и высоко с неба на все это безобразие смотрели зеленые глаза, которые я когда-то видел, но сейчас никак не мог узнать, а еще выше плыли плотные рыжие облака, слишком уж напоминающие волосы французской певички Милен Фармер…
Выдернул меня из кошмара громкий стук. Я открыл глаза и увидел знакомое окно родного номера. Подушка под щекой была сырой от слюны.
– Господин Метальников, вы просили разбудить! – послышался из-за двери голос коридорной.
– Да-да-да, – ошалело отозвался я. – Слышу-слышу! Спасибо вам огромное!
Коридорная удалилась. А я сел на кровати и потряс головой. На часах было пять минут восьмого, и пора было готовиться к встрече с Ингой.
22
Она прилетела в две минуты девятого. Сегодня на ней было платье цвета морской волны, а волосы перевязаны светло-зеленой ленточкой.
– Привет, америкен бой! – потрепала меня по загривку. – Больше ничего не случилось?
– Бог миновал! – отозвался я, зарываясь носом в ароматную шевелюру.
Былая опустошенность испарялась, будто кусок сухого льда на лотке у мороженщика. Ее сменяло желание, и мои руки сами собой устремились под Ингины мышки.
– Подожди, не все сразу! – Инга осторожно отстранилась. – Что сам думаешь?
– Не знаю. То ли тут побывали воры-неудачники, то ли кто-то взял меня за воротник.
Она села в кресло, закурила, размышляя.
– Может, ты где-то прокололся, конь в малине?
– В каком смысле?
– Ну-у… – Инга сделала неопределенный жест рукой. – Раскрылся… Кто-то заподозрил, что Максим Метальников не тот, за кого себя выдает.
Я хмыкнул:
– Мне пришлось выдавать себя и за агента страховой компании, и за санитарного инспектора, и даже за служащего комитета по охране здоровья матери и ребенка, если такой в вашем городе существует… Возможно, некоторые из собеседников и могли заподозрить, что я не тот, за кого себя выдаю. Но они не могли так быстро узнать, где я живу, и организовать обыск.
Инга глубоко затянулась и выпустила к потолку дрожащее дымовое кольцо.
– Служащий комитета по охране здоровья матери и ребенка?.. – Она усмехнулась. – Пособие на новорожденного, случаем, никому не выплатил? А то, конь в малине, придется ломать голову, по какой статье провести расходы.
– Неужели комитет с подобным названием и в самом деле существует?
– Не думаю. Насколько мне известно – нет. Есть просто комитет по здравоохранению.
– Спасибо за консультацию, – сказал я.
Мы ходили вокруг да около, и, возможно, она понимала, что я это тоже понимаю. Но правила этой игры задавали не мы, и не нам их было отменять. На мой взгляд, по крайней мере, время для отмены еще не наступило…
– Заберешь отмычки?
– Заберу… Если при следующем обыске у тебя их найдут, могут и настучать. Тогда возникнут неприятности с властями… Ты же понимаешь, что все эти гипнообработки по существующему законодательству могут быть расценены как преступление против личности. Тебя-то просто вышлют, а у Пал Ваныча могут появиться лишние расходы. Непредвиденные взятки в смету не заложены.
– Интересно, – сказал я, – а как вы закладываете предвиденные взятки?
– В качестве представительских расходов, разумеется!
Мне стало скучно. Я сел на ручку кресла и притянул эту роскошную женщину к себе.
– Теперь понятно, почему мы, американцы, никогда не понимали экономическую политику ваших правительств… Пойдем-ка лучше в постель! Мой конь соскучился по малине. Очень соскучился!
– Подожди!
Но я уже опять запустил руку в разрез под мышкой и шатром накрыл ее левую грудь. Инга вздрогнула, закинула руки за голову и обняла меня за шею. Ладони у нее были сухими и горячими.
Хорошо, что в постели ходить да около – не значит пытаться обмануть друг друга. Это всего лишь прелюдия к главному, и чем дольше она длится, тем больше распаляет страсть тебя и твою партнершу. Моя ладонь скользила по телу Инги, старательно избегая главных точек. Спина, живот, ягодицы, внутренняя поверхность бедер. И снова спина, живот… И только когда Инга начала выгибаться, поднимая таз, я навалился на нее и стиснул ее груди так сильно, что она застонала и прикусила губу. Вот тогда конь и устремился в малину.
23
Поужинать сегодня решили в номере. Ели жаркое с черносливом, пили шампанское.
Все было в ажуре. Кроме одного: я не мог отделаться от мысли, что с каждым сказанным словом, с каждым движением приближается минута расставания. Спарились и разбежались… Вот сейчас мы доедим жаркое, допьем шампанское, Инга посмотрит на часы и скажет: "Ну все, америкен бой. Я побежала".
– Я сегодня остаюсь до утра, – сказала она. – Закажи еще шампанского.
У меня отвалилась челюсть.
– А как же твой муж? С осиновым колом…
– С каким еще колом?
Я рассказал ей про стрелу Амура и про осиновый кол.
Она расхохоталась:
– Я не замужем, глупый. А ты о себе слишком высокого мнения.
– Так уж и слишком, – поддразнил я.
Она вдруг перестала улыбаться:
– Нет, конечно, не слишком. Наверное, твой рассказ был бы верен, окажись я замужем. До сих пор считала, что мужчина в доме – источник лишних хлопот. Деловая женщина должна в первую очередь думать о работе, а потом уже о любви.
– Теперь ты так не считаешь? – Мне опять казалось, что наши слова ничего не стоят, что за ними стоит совсем не сексуальный интерес. По крайней мере, с ее стороны…
– Не знаю… – Инга погрустнела. – От работы ведь меня никто не освобождал.
Ради этой работы ты и остаешься до утра, подумал я. Спарились и не разбежимся. И еще раз спаримся. Но потом все равно разбежимся!
– Встреться ты мне лет десять назад, возможно, все было бы теперь по-другому. – Инга мотнула головой, отгоняя какое-то, не слишком приятное воспоминание. – Закажи еще шампанского. У меня хватит денег.
Если ты работаешь на мафию, торгующую детскими смертями, у тебя хватит денег не на один такой вечер, подумал я. Но как ты будешь жить потом?..
Меня вдруг охватило желание вырвать ее из этой трясины и увезти в Штаты, чтобы родила мне четверых детей, и to fuck him, босса, и мою работу, найду себе другую!..
– Над чем задумался, америкен бой? Закажи еще бутылку!
И желание увезти ее в Штаты пропало, испарилось, как роса на утреннем солнце.
Я позвонил в ресторан, заказал шампанского и фруктов. Мне очень не нравилось, что заказ оплатит женщина, что я все больше утверждаюсь в роли жиголо. Но расплатиться самому – значило вызвать неприятные вопросы. Или, по крайней мере, снова начать игру вокруг да около. И отнюдь не в любовной прелюдии…
Когда посыльный принес корзину и мы выпили по бокалу, Инга, хрустя яблоком, спросила:
– Ты никогда не жалел, что выбрал такую профессию?
– Бывало, – сказал я. – Когда оказывалось, что преступник переиграл тебя по всем статьям и дело рассыпается, я жалел, что, к примеру, не торгую косметикой или подержанными автомобилями. Впрочем, в такие минуты мне казалось, что и коммивояжер бы из меня вышел никудышный, что я зря родился на свет и место мне…
Я замолк. Потому что лгал. Потому что у нас с боссом не было ни одного такого случая. Иначе бы мы не стали всемирно известной парой!
Но Инга ждала именно этих слов.
– Как я тебя понимаю, конь в малине! – проговорила она. – Как я понимаю!.. – Она приподнялась, перегнулась через столик и поцеловала меня в губы. – Давай не будем терять время.
Мы допили шампанское и вверились всевышнему по принципу "Хоть один день – да наш!" В отношениях между мужчиной и женщиной этот принцип всегда приводит к одному и тому же финалу, проверенному на сотнях предыдущих поколений и обеспечивающему появление на свет следующих. К этому финалу, разумеется, мы и пришли.
Инга отдалась мне с таким неистовством, будто это была последняя ночь, будто никогда уже наши пальцы не сплетутся, а губы не сольются. Будто впереди нас ждал неизбежный, но закономерный конец. Она извивалась подо мной и постанывала, а я с какой-то непонятной отрешенностью, в такт волнам, качающим наши тела, думал: "Если… это… и… будет… будет… завтра… Если… это… и… будет… будет… завтра…"
Потом мы, не размыкая объятий, заснули. И опять меня крутили и тискали гигантские пальцы. И вновь копье нацеливалось в сердце, но сердце Инги стало щитом на его пути, и я, задохнувшись от страха, проснулся.
Инга лежала рядом и не дышала.
Я сбросил одеяло, вскочил и зажег бра в изголовье кровати. Веки Инги затрепетали, она открыла глаза, испуганно дернулась:
– Что случилось?
– Ничего, – сказал я дрожащим голосом. – Кошмар приснился… Конь в малине!..
Я выключил свет, скользнул под одеяло, повернул Ингу к себе лицом и обнял, защищая от неведомой опасности. Ее левая грудь коснулась моего тела, все такая же упругая и горячая, но сейчас она не возбудила меня. Потому что была не стрелой Амура, но всего лишь плотью, которую могли разорвать пули или сжечь луч стерлинга.
– Конь в малине, – пробормотала Инга, засыпая. – Конь в… – Она засопела, уютно и размеренно.
И все, что мне осталось в этой жизни, – слушать ее спокойное дыхание.