Эту сплетню до ушей хозяина "Плахи", по всей видимости, донесли стражники, заливавшие психическую травму крепкими напитками. Их еще небось за такие вести угостили на халяву.
– Если все трусливые дураки будут нас кормить дармовыми завтраками, я за то, чтобы таких козлов было побольше, – вставил Лакс с самым невинным видом и уселся за стол. Целиком согласный с приятелем Фаль нырнул в миску с мелкими колбасками, обхватил одну и аппетитно зачавкал. Пес стоял с виду невозмутимо, но жадно ловил запахи расширившимися ноздрями.
– Тогда всем приятного аппетита, – решила я тоже воспользоваться плодами своего колдовства и заняла стул.
Мужчины спокойно присоединились к трапезе, никто из них не испытывал ни малейших угрызений совести от способа получения бесплатного завтрака путем запугивания несчастных торговцев. Они, как и я, впрочем, были уверены в справедливости обвинения, навешенного на рыжего, но обвинитель являлся чужим, а Лакс принадлежал к нашему маленькому коллективу, поэтому никакое преступление не стоило того, чтобы выдавать приятеля на растерзание всяким визгливым козлам. Может, это было и несправедливо с какой-нибудь высшей космической точки зрения, так ведь я и не утверждала, что являюсь воплощением вселенской законности, это все Гиз долдонил о моей избранности при каждом удобном и тем паче неудобном случае. Вот пусть попробует снова старую шарманку завести, я ему быстро сегодняшний эпизод припомню. Надеюсь только, что он не уверится в моей правоте настолько, чтобы снова в киллеры податься и на меня очередной сезон охоты открыть.
Откушали мы с аппетитом, ассортимент блюд на столе менялся как минимум пять раз, видно, пискля не поскупился на "извинения". Довольный Фаль тяжело вспорхнул мне на плечо и, облизывая ладошки после сочащихся медом булочек, спросил с умильной улыбкой:
– Оса, а может, ты к обеду еще кого-нибудь напугаешь?
– Я совершенно уверен, к обеду напуганных магевой будет больше, чем к завтраку, вот только не уверен, принесет ли нам это бесплатную еду, – усмехнулся Гиз.
– В тюрьме харчи тоже даром дают, – язвительно заметил Кейр.
– Я чего-то не поняла, это вы так верите в мои волшебные силы или наоборот? – обиженно захлопала глазами и надула губы, как делала четырехлетняя Наташка с нашего двора, когда родственники начинали вычитывать ее за какую-нибудь мелкую детскую провинность или проказу. Правда, на маму такой способ не действовал, зато папа, бабка с дедом и многочисленные тетки-дядьки таяли моментально и кидались утешать маленькую хитрованку.
– Они верят! Безгранично! – поспешил заверить меня Лакс, пряча улыбку в озорных глазах.
– Тогда ладно, – "успокоилась" я, – а то нам уже на площадь идти пора, а я расстроенная, чего только в таком состоянии не наколдую!
– Чего? – сразу же заинтересовался Фаль.
– Самой представить страшно! – шепотом ответила я, заглянула под стол и спросила: – Песик, ты сыт?
– Гав! – подал голос Цап и толкнул лапой пустую лоханку, которую навалил ему с утра щедрый за чужой счет трактирщик.
– Значит, двинули, – позвала друзей.
– Ничего не забыла? – уточнил Кейр, поправляя перевязь с мечами. Скорее, машинально, чем по надобности.
– Может, и забыла, меня знаешь скольким вещам в жизни учили, если б их все помнила, давно бы уже мозги через уши выдавило от избытка информации, – пожала плечами. – А если ты о том, не потребны ли мне какие-нибудь громоздкие магические аксессуары для предстоящих действий, то все, что нужно, ношу с собой! Пошли, пока публика лучшие места не заняла!
До начала "представления" оставался еще почти час, но толпа, совершенно явственно не согнанная для массовки (у массовки настрой другой!), а пришедшая на площадь по собственной воле, все прибывала и прибывала. Стражи, то ли из опасения народных волнений, то ли по традиции, тоже было предостаточно. Абсолютно свободной оставалась только высокая лестница из белого камня, ведущая в храм Гарнага.
Странно, почему народ до сих пор не оккупировал эту идеальную для обзора высоту? Конечно, если ты видишь все, то видят и тебя. Уж не это ли останавливало любопытных? Или лестница была неприкосновенным местом из-за религиозных соображений? Однако я как персона, находящаяся в почти приятельских отношениях с божеством, решила не следовать примеру большинства и по блату подняться наверх. Перила лестницы, ведущей в храм, сложенные из огромных светлых каменных блоков, теплых от солнца, показались мне идеальной скамейкой, а если кто-то придерживается иного мнения, всегда может подойти и попытаться меня переубедить. Впрочем, зная степень собственного упрямства, я бы не слишком надеялась на такое чудо.
Обратившие внимание на наше восхождение люди посматривали на меня слегка диковато, как на негра в чукотской юрте, зато не задавали дурацких вопросов и остановить не пытались. Если магева куда-то идет, значит, это личное дело магевы, и кого бы она с собой ни волокла, тоже пусть, хоть крокодила на веревочке.
Мы удобно расположились на камнях, развернувшись в сторону народных масс, пока пустующего эшафота и свободного от публики ступенчатого помоста с креслами и скамьями для высоких гостей. Я поерзала, устраиваясь поудобнее, и заметила:
– Какая у меня в последние дни обширная культурная программа. Вчера первая экскурсия в тюрьму, сегодня первая казнь.
– Раньше не доводилось присутствовать или не хотелось? – заинтересовался Гиз.
– Хотеть не хотелось, да и зрелище это в моих землях редкое, – почесала я нос.
– У вас нет преступников? – удивился Кейр, не отличавшийся особым оптимизмом и верой в лучшие качества людей.
– Навалом, – честно признала я. – Только в моей стране смертная казнь временно запрещена, во многих странах мира тоже, а там, где она остается высшей мерой наказания, почти нигде публично не проходит. Потому как считается негуманным зрелищем, пробуждающим худшие черты человеческой натуры.
– Так ведь если не казнить, мерзавцы последний страх потеряют?! – Бывший палач никак не мог взять в толк гуманистических тенденций современного общества.
– Статистика, которая знает все, а статистика, да будет тебе известно, – это просчитанное с помощью цифр явление, так вот, статистика показывает, что увеличения числа преступлений после отмены казни не происходит. Не знаю, правда это или вранье. Есть еще философская причина, – я припомнила дискуссии на семинарах, – образованные люди в моем мире говорят, что смертная казнь, по сути, животный инстинкт, позыв отдать зуб за зуб, кровь за кровь, это не наказание, а месть государства человеку. Убитый ничего уже не сможет понять и осознать, не принесет никакой пользы обществу, поэтому казнь как наказание – мера неприемлемая. Да и в случае судебной ошибки погибает невиновный. Конечно, с этими выводами согласны не все. Периодически после какого-нибудь особенно зверского преступления массы требуют возрождения смертных приговоров, да и самые отпетые гуманисты, когда нос к носу сталкиваются с нарушителями закона, чаще всего начинают петь по-другому.
– А ты сама? – задал вопрос Гиз.
– Думаю, правда есть в суждениях обеих сторон, – ответила я.
– Как это? – Лакс выглядел малость запутанным.
– Если бы мы умели читать в человеческих душах, если бы умели понять точно, почему совершено преступление, могли бы справедливо выбирать наказание для виновного. Кара должна стать равной злодеянию. А мучения преступника не должны быть компенсацией за страдания потерпевшего или убитого, это действительно больше похоже на месть – они должны сделаться конструктивным искуплением для самого виновного, – постаралась объяснить я ситуацию так, как чувствовала ее. – Убить проще простого – взмах меча, выстрел, яд, петля – конец все равно один, а вот сделать так, чтобы преступник пожалел о совершенном деянии и пожелал исправить, искупить содеянное, – это труд, и очень серьезный труд. В моем мире такое практически невозможно воплотить в жизнь, слишком несовершенны способы исследования человеческой натуры. Но, может быть, где-то подобное станет реальностью.
Губы Гиза (а киллер слушал меня очень-очень внимательно, без малейшей тени насмешки) сложились в успевшее опостылеть мне слово "служительница". Ладно хоть вслух ничего не сказал.
Пока мы беседовали, а Фаль носился над толпой, развлекаясь, народ все прибывал. К назначенному часу живое море самых разных, начиная с нищих и кончая разряженными в яркие роскошные ткани, людей колыхалось почти от самых стен тюрьмы и домов по краю площади до эшафота. Снова поразила меня царившая тишина: ни шепотка, ни разговора, ни обрывков брошенных фраз я не слышала, для такого количества народа это было равносильно тишине в осеннем лесу, когда явственно воспринимаешь шорох каждого листа.
Потом со стороны одной из центральных улиц, выходящих на площадь, раздались громкие звуки, похожие на бубен и барабаны. Людское море отхлынуло парой волн, пропуская нечто вроде громадного золотисто-багряного торта на колесах, запряженного шестеркой белых лошадей, укрытых густо расшитыми золотом попонами. "Торт" остановился перед самым помостом в кольце стражи. То ли традиции обязывали, то ли прибывший всеми силами стремился избегнуть контакта с простым населением. Но нам сверху все было прекрасно видно. Слуги, стремглав кинувшиеся к дверям подвижного сооружения, практически выкатили оттуда толстенного мужика в ядовито-голубом с багряными кружевами верхнем одеянии.
– Этот гамбургер на ножках и есть король Ланца? – разочарованно спросила друзей.
От монарха пусть даже небольшого королевства я ожидала более если не располагающей, то хотя бы приличной внешности. Вот английский принц Чарльз – такая страховидла ушастая, но сразу видны порода и воспитание. А этот! Если убрать с мужика нелепый костюм, похожий на наволочку от подушки, постиранную с набором пестрых носков, выглядел он как стопроцентный американец, всю жизнь питавшийся в фастфудах. Злополучный памфлетист Герг, проехавшийся насчет полноты монарха, не использовал в своем произведении приема гиперболы.
– Он самый, – кивнул Кейр.
– А что такое гамбургер? – в свою очередь задал вопрос подлетевший Фаль.
– Очень большой бутерброд из разрезанной пополам круглой булки, в середину которой запихиваются кусок мяса, сыр, салат, и все это удобряется жидкой красной приправой, – ответила я, пока не встречавшая тут ни помидоров, ни кетчупа.
– Похож, – заценил Лакс с усмешкой никогда не имевшего проблем с лишним весом создания.
– Теперь понятно, как господин начальник тюрьмы сделал карьеру, – раздумчиво согласилась я. – Его избрали по весу.
Тем временем вокруг "гамбургера", уснащенного обилием ювелирных изделий, как стая шакалов у падали, собралась кучка народа, выряженная почти так же богато, но с малость большим вкусом. Одеться хуже было практически невозможно. От массы заискивающих улыбок, приклеенных к физиономиям, и лебезящих интонаций мне моментально свело скулы гримасой отвращения. И кажется, не мне одной.
Рядом с толстяком Клементарием, перекочевавшим из кареты в самое большое кресло, встал худощавый юноша, выделявшийся в пестроте собрания темно-синим камзолом с черными панталонами и почти полным отсутствием ювелирных изделий. Несмотря на проблему с кожей (прыщами парниша мог бы торговать оптом!), серьезная мордашка его была вполне симпатичной, только очень печальной, точно у плакальщика на похоронах, а давно не мытые волосы обвисли скорбными темными сосульками.
– Принц Альвин, – заметив мое внимание, дал справку Гиз.
– Парню нужны хороший косметолог или регулярные купания в бочке с клеросилом, портить такую физиономию угрями преступление, – хмыкнула я и сказала громче: – Вьюноша, похоже, не разделяет кровожадных замыслов отца.
– Поговаривают, он был в приятельских отношениях с Кейсаром, – обронил Гиз, вновь проявляя поразительную осведомленность.
– Думаю, не он один, однако мужества выразить скорбь, приличествующую случаю, достало лишь у него, впрочем, вряд ли король отправит на плаху вслед за Дергом недовольного политикой отпрыска, о других придворных такого наверняка сказать нельзя, – прокомментировала я.
Даже замеченный в толпе лизоблюдов начальник тюрьмы пытался улыбаться, получалось у него плохо, поэтому Бдящий за спокойствием Цвиранга старался держаться подальше от короля, за спинами рвущихся к монарху особей.
С появлением брюзгливо-упертой, как у больного быка, физиономии его величества действо на площади резко ускорилось. Особенно старались парни у эшафота, но король на них не смотрел. Его тусклый взгляд лениво блуждал по лицам и по закону вероятности, помноженному на закон Мерфи, уперся в нашу развеселую компанию. Пес как раз рассматривал народ, опершись передними лапами на камни.
Клементарий узнал "домашнего пушистика" Кейсара, глазки забегали, счеты защелкали в голове монарха. Я не могла допустить существование более совершенного вычислительного устройства в башке типа, погнавшего на эшафот ценнейшего сотрудника внутренней службы безопасности государства исключительно из-за собственного комплекса неполноценности.
Король Ланца был козлом, но полным тупицей не был. Отдавать какие-то глупые приказы страже касательно магевы толстяк не стал, но и выдержки игнорировать ситуацию у него не хватило. Он согнул указательный палец каким-то судорожным образом. Оказалось, это была команда. Хор лизоблюдов малость поутих. А к царственному уху нагнулся самодовольный мужик в форме стражника с понаверченными сверху бирюльками, вероятно символизирующими высокое положение.
– Магева серьезно рискует, вы не находите, Кандор? Псы – непредсказуемые твари, могут взбеситься и укусить хозяина, когда не ждешь, – проквакал Клементарий и аж раздул от самодовольства все пять подбородков.
– Истинно так, ваше величество, – угодливо подхватил подхалим.
– Псы – звери верные, не чета кошкам, которые гуляют сами по себе, собака не обманет и не предаст, будет любить хозяина и верно служить ему зачастую даже тогда, когда он того совершенно не стоит, – так же демонстративно не глядя на короля, обратилась к Лаксу, ласково ероша чистую шерсть Цапа. Пес терпел и позировал.
Вообще-то я намеревалась говорить так, чтобы меня слышал толстяк Клементарий и его клика, но почему-то слова мои разнеслись по всей площади. (Не Гарнаг ли учудил, оскорбленный тем, что Клементарий не сподобился вынести обвинение Дерга на его обсуждение?) Король раззявил рот и побагровел, словно собирался лопнуть перезрелым помидором.
– Людям пожилым, склонным к полноте, вредны сильные волнения, а разрушительные чувства, особенно гнев и ненависть, просто смертельно опасны, организм может не выдержать, и конец концерту, – задумчиво прибавила я. Опасливое восхищение отразилось в глазах Лакса. На Кейра и Гиза я старалась вообще не смотреть, и так понимала: мои выкрутасы осмотрительные мужики не одобрят. Ладно хоть объявлять меня безумной и вязать не кинулись, значит, лимит доверия пока не исчерпан и можно продолжать выводить из себя его бесконечно толстое величество, а также потешать почтеннейшую публику. Монарх, кстати, покраснел после моей последней фразы еще сильнее, стал багровым, как кружавчики на одежде.
Придворные пытались спрятаться за спины друг друга. С одной стороны, их повелителя оскорбили самым возмутительным образом, но с другой – оскорбительницей была магева. А посему сводить с нахальной волшебницей счеты охотников не находилось. Милость монарха мертвым ни к чему.
На площади повисла стеклянная тишина, которую буквально через несколько секунд разрушил грубый грохот колес по булыжникам. Черно-коричневое сооружение, больше похожее на гроб на колесах, чем на средство передвижения, катило к эшафоту. Впрочем, все равно это убожество выглядело элегантнее королевской кареты.
Из подвижного сооружения молчаливые стражники извлекли одетого в потрепанную форму, скованного цепями по рукам и ногам, как фокусник Гудини, Дерга. Пес, снабженный вчера инструкциями хозяина, негромко заскулил, однако не двинулся с места. Морда у Цапа сделалась прежалостная, и очень близкое к этому выражение я поймала на лице принца Альвина. Взгляд, устремленный на меня, полнился отчаянием и робкой надеждой. Если я осмелилась так хамить королю, может, и предпринять чего смогу? Я успокаивающе подмигнула юноше: дескать, не дергайся, парень, предоставь все мне!
Дерг молодчина, недаром столько в тайной службе проработал, на публику играл, да не переигрывал, держался с достоинством и не забывал чуток покачиваться на подкашивающихся от слабости (никто ведь не должен догадаться, что я его вчера подкармливала!) конечностях. Он был суров и строг, как икона мученика. Сопровождаемый стражей не как пленник, а, скорее, как знатный гость с почетным караулом, он взошел на эшафот. Ей-богу, если бы не разница в антураже, я бы сказала, что король в Ланце он, а не расфуфыренный перекормленный боров Клементарий. Густое напряжение толпы электризовало атмосферу на площади, достаточно было только подвести искру тока, чтобы жахнул мощный разряд. Роль такой искорки я и собиралась сыграть, выжидая нужный момент.
Вот следом за Дергом в полной тишине поднялся по ступеням довольно мускулистый мужик в черной кожаной безрукавке и маске.
– Я своего лица никогда не прятал, – недовольно обронил Кейр.
– Ну ты же не делал ничего такого, чего следовало бы стыдиться, а если и делал, то не прятался от возмездия, – объяснила я, только после слов телохранителя запоздало сообразив, что мужик в кожанке палач, а значит, объявляется предстартовая магевская готовность.
Следом за пресловутым "Зорро" на помост поднялся глашатай и, подглядывая в большой свиток бумаги (хоть план по макулатуре перевыполняй!), расплывчато обвинил Дерга во всех смертных грехах, главным из которых являлась измена королю. (Вот уж не знала, что Кейсар у нас немножко фиолетовый!) Но кроме шуток, даже будь Дерг в самом деле виновен, я все равно целиком и полностью встала бы на его сторону. Хранить верность этакому перекормленному самовлюбленному борову – себя не уважать! Но правосудие в вышеназванном лице, точнее, вышеназванной образине считало иначе, и наказанием за обширный как инфаркт миокарда перечень преступлений осужденного должен был стать столь же пространный перечень смертей.
Тут я слегка тормознула и переспросила у Кейра как единственного эксперта по проблеме:
– Так чего они с ним делать собираются: травить, вешать или четвертовать?
– Все, – коротко и емко ответил гид-специалист.
– Это как? У них чего, запас живой воды имеется? Один раз укокошил, затем воскресил, снова укокошил и так далее до конца списка? – пришла пора и мне проявить профессиональный интерес.
– Нет, Оса, сначала по милости короля Кейсару поднесут чашу с ядом, а потом уже с мертвым телом… – Телохранитель замолчал, не закончив фразы, впрочем, все было понятно и без дальнейших слов.
– Здорово. – Я довольно потерла руки. – Повеселимся!
– Какая ты кровожадная, не замечал прежде, – отметил Лакс, явно пытаясь сообразить, какая мне выгода от всего происходящего и чего я собираюсь творить.
– Это я хорошо скрывала свои вампирские задатки, – отбоярилась тут же. – А ты чего думал, зря, что ль, твое горло в порядок приводила? Чтобы кровь было пить сподручнее!