– Убей. – Такая безнадежная тоска прозвучала в голосе покойника, что я сразу поняла: кем бы он ни был теперь, кое-что от прежнего человека в нем оставалось. Где-то когда-то я то ли прочла, то ли услышала, что лишь хомо сапиенс способен на самоубийство.
– Так ты же уже. Как второй раз-то тебя упокоить? – рационально спросил Лакс, машинально касаясь кинжала на поясе.
– Я не умер… до конца не умер. Это все он, – прошептал Грипет. Неловким, каким-то рваным движением правая рука с запекшейся под отросшими ногтями грязью и кровью приподнялась и ткнула в шею. – Не пускает…
От резкого движения слипшиеся вокруг шеи волосы разошлись, открывая грязную кожу и охватившую ее металлическую полосу: не то гривна, не то ошейник. Странно, на нем не было ни капли грязи, черненый металл мрачно проблескивал в свете магического шарика. От "украшения" ощутимо веяло холодом.
– Это какая же тварь тебе такую мерзость нацепила? – выпалил рыжий вор.
– Скажи, Грипет, ничего не бойся, мы отомстим за тебя! – пылко пообещал Ромел, кажется, мальчик вообразил, будто пролез через тоннель не в полутемную комнату, а прямиком в легенду.
– Никто… сам… дурак был любопытный. Нашел тут на плите, когда за травами в овраг лазил, взял, примерил шутки ради, – голос, "проржавевший" от долгого молчания, стал более уверенным, – снять не смог. Нож не брал, огонь тоже, а потом, когда меня убили, оказалось, что и умереть не получится.
– И что в этом плохого? – задумчиво уточнил Гиз, практично озаботившись побочными эффектами действия "ошейника".
– Он как-то меня жить заставляет за счет силы других. – На по-прежнему неподвижном лице светились глаза, полные неизъяснимых муки и стыда. – Когда я лежу на плите, себя помню, а стоит встать, и все как в тумане, то ли сон, то ли явь, и телу больше не хозяин. Очнусь сызнова, на руках кровь, во рту тоже… Ведь прежде только лечил. Что творю, кого жизни лишаю? …Будто в бреду, и жажда, и голод звериные, нерассуждающие. Как нахлынут, ничего сделать не в силах, из пещеры выволакивает, и пока не вернусь, себя не знаю. Молиться о смерти пробовал – без толку. Жить не живу, тело как бревно, едва ворочается, и холодно, постоянно холодно. Убейте!
– Как? В первый раз тебе, говорят, голову проломили и на всем теле места живого не оставили, а ты все ж из могилы вылез и до этого храма доволокся, – хмыкнул Гиз. Арбалет снова исчез из его рук, я так и не успела заметить когда и куда. – Если только сжечь?
– Что, если он регенерирует быстрее, чем сгорать будет? – нахмурилась я.
– А если таким огнем, как лошадь жгла, – подсказал киллер.
– Магическим огнем магическое создание палить – еще неизвестно, чем обернется, – поежилась, красочно представив, как керосином можно заливать пожар, и предложила более разумный выход: – Надо с него "ошейник" снять.
– Так ведь он не снимается, – робко напомнил Ромел, взирая на Грипета со смесью сочувствия и опаски.
– Лакс, попробуешь? – понадеялась я на ловкие пальчики вора.
– Умоляю… – тихо шепнул травник.
Рыжик с готовностью кивнул, заинтригованный Фаль, сидевший у меня на плече тише мышки, перепорхнул на макушку Лакса. Тот подошел поближе к Грипету, прикусив губу, решительно протянул руки. Чуткие подушечки пальцев заскользили по гладкой полосе неизвестного металла. Все затаили дыхание. Рыжик хмурился все сильнее, наконец с самолюбивым разочарованием признал:
– Замок есть, чувствую сцепку, но как он открывается, понять не могу. Скорее всего, очередность нажатий, которую если не знаешь, можно год подбирать. Обычную железку проще было бы сломать, но как с этакой прочной дрянью справиться – не знаю. Если только разрезать? – Вор намекал на мой кинжал серого пламени, способный кромсать камень как бумагу.
– Если есть замок, значит, можно сотворить ключ, необязательно использовать тот, какой изначально для него предназначен, – почесала я нос и, оттерев Лакса в сторонку, призвала руну эвайз – руну ключа. Вообразила ее ярко пылающей раскаленной белизной, наложила на металл ошейника. Тот бесшумно распался на две половинки, звякнувшие о камень. В напряженной тишине тихий звук прозвучал неожиданно громко, почти заглушив тихое: "Спасибо!" – сорвавшееся с губ Грипета. Мужчина дернулся в последний раз и затих. Теперь уже, надеюсь, навсегда.
– Вот и все, – вздохнула я.
– А с этим что делать? – Ромел ткнул пальцем в "ошейник", однако коснуться не решился. Небось боялся, вдруг металлическая полоска, стоит до нее дотронуться, змеей кинется на свеженькую жертву.
– Оставлю пока у себя, – практично решила я, скатала гибкий "ошейник" улиткой, как сантиметр, и спрятала в карман.
Что делать с этой фиговиной, я, честно сказать, пока не знала. Использовать ее для обретения личного бессмертия не тянуло, дарить врагам и тем более друзьям тоже, разрезать на кусочки волшебным кинжалом, способным нашинковать все, что угодно, было жалко, а закапывать и топить опасно, рано или поздно такие вещицы все равно вылезают на свет, и совсем не ко времени. Толкиена читали, знаем!
Пока забирала опасную штуковину, а остальные благоговейно или настороженно наблюдали за процессом, Фаль, абсолютно успокоившись после настоящей кончины травника, метался по круглой зале у самой стены. Мозаику, что ли, изучал? А потом завис аккурат в районе соединения хвоста и головы мозаичной змеи и заявил:
– Там дверь!
– Вот радость-то, – пробормотала я себе под нос.
Ликования вовсе не ощущалось, даже в жадном до новых впечатлений и чужих секретов Лаксе. Если в простом предбаннике этого странного места такие опасные вещи бесхозными валяются, то за запертыми дверями штуки "повеселее" обнаружиться могут. Но с другой стороны, сейчас со мной Гиз и Лакс, спину прикроют, сама я вооружена магией. А если после сюда какие-нибудь деревенские болваны забредут случайно или из любопытства, неизвестно, что стрястись может. Нет уж, надо самим все проверить. Не выдавая присутствия сильфа, я кивнула Лаксу на место предполагаемой двери, шепнув одними губами: "Погляди". И заключила сама с собой пари: если вор ни найти, ни обнаружить двери не сможет, значит, мы спокойно отправимся восвояси, другие тем паче ни черта не раскопают.
Но кто-то там, наверху, если Гарнаг, точно при следующей встрече в зубы дам, решил ниспослать нам удачу. Вор только коснулся руками стены, пробежал пальцами по мозаике, как что-то где-то внутри хрустнуло, скрежетнуло (смазки пожалели?), и часть стены плавно ушла вниз, открывая ход в темноту.
Глаза Ромела, и так вполне крупные для мужчины, стали вполлица, а челюсть отвисла, будто парень решил разом заглотнуть двойной гамбургер из "Макдоналдса". Он выдохнул изумленно:
– Ух ты! Как же это?!
Со стороны и в самом деле получилось эффектно: небрежно прошлись пальцами по стене, пару раз ткнули, и дверь готова.
– Уметь надо, – усмехнулся Лакс, но на лице улыбались только губы, рыжий был насторожен и готов к любой пакости.
Я послала шарик света вперед, в темноту. Он крадучись влетел в проем, мы невольно напряглись, ожидая каких-нибудь ответных действий. Однако, как ни пытались, услышали лишь собственное дыхание, нарушающее тишину. Свет выхватил из мрака такие же блоки неопределенно-серого камня, как в предыдущем зале, и мозаику в виде змеюк. На сей раз гады ползучие были представлены во всевозможных позах, формах и размерах: они стелились по гладкому, наверняка отшлифованному полу, стенам, потолку. Шарик подлетал то к золотой, то к зеленой, то к черной разновидности змей, в изобилии уснащавших поверхность овальной залы.
Она тоже была практически пуста, если не принимать во внимание застывшую посреди залы фигуру в черной не то рясе, не то хламиде. Издалека я даже не смогла разобрать, что вижу: то ли статую в привычной больше для буддизма позе лотоса, то ли останки замуровавшего себя заживо в силу религиозного рвения человека. Как бы то ни было, "останки" вели себя тихо, и мы осторожно, по стеночке, просочились в залу.
Я мысленно передвинула световой шарик ближе к "Будде". Голый, обтянутый сухой кожей череп только усугублял невольную ассоциацию с восточной религией. Правда, ни характерных мясистых отвисших мочек ушей, символа великой мудрости, ни пухлых губ не было. Все черты лица казались какими-то ссохшимися и мелкими, как у сдохшей еще в прошлом году на чердаке мыши.
Расхрабрившийся Фаль подлетел к нашей находке поближе и нахально завис надо лбом, изучая объект. Как раз это мгновение "мумия-статуя" выбрала для того, чтобы приоткрыть глаза. Сильф испуганно взвизгнул и, метнувшись ко мне, нырнул за пазуху, где и схоронился, мелко подрагивая. Испугался не один мотылек, у Ромела подогнулись колени, а Лакс вздрогнул, только Гиз остался совершенно невозмутим, будто по десять раз на дню сталкивался с ожившими мумиями.
– Почему привратник допустил вас в храм Великого Змея? – Сухой, будто песок в пустыне, голос песчинками просыпался в зал. Глаза приоткрылись шире, более ни одного движения оживший "буддист" не сделал.
– Вообще-то мы никакого привратника не заметили. Как он хоть должен был выглядеть? – вполне вежливо осведомилась я.
– Не видели… – Не буду ручаться, но, кажется, в голосе мумии прозвучала растерянность.
– Ага, у вас тут все открыто было, мы вошли следом за одним вылезшим из собственной могилки парнем, местным травником, которого разыскивали, – продолжила бодро. – Он тут разок уже был и кое-что прихватил без спросу. – Я слазила в карман и вытряхнула на свет "ошейник". – Пришлось освободить его от этого украшения.
– Понимаю. – Лысая голова качнулась, в интонации появилась странная примесь уважения. – Если ты сумела снять валькор, значит, имеешь право ступить под кров храма.
Потом наш красноречивый собеседник надолго замолчал, погруженный в какие-то свои мысли, я уж было решила, что он опять впал в коматозное состояние, ан нет. Голос раздался снова:
– Привратник оставил пост… Немыслимо…
– Эй, так эта штучка вашего привратника? – Я помахала в воздухе темной полоской металла.
– Да. – Иссохший религиозный деятель кивнул утвердительно. – Значит, пришла пора затворить врата.
– А если ваш привратник отлучился ненадолго и вернется? – подал голос Лакс.
– Из храма ведет только одна дорога, и по ней не возвращаются назад. – Что-то похожее на черный юмор проскользнуло в сухом голосе.
– Вы хотите сказать, что раньше валькор носил привратник, но, утомившись от несения службы, снял его и умер? – уточнила я.
– Да, – просто согласился обитатель храма и велел: – А теперь отдайте валькор и удалитесь, люди, если не желаете присоединиться к великому служению Великому Змею.
– Почему-то не хочется, – искренне заверил Лакс, озвучив общее мнение.
Я положила "ошейник" в ссохшуюся руку жреца, наши ладони на долю секунды соприкоснулись, и словно искра проскользнула от меня к нему, глаза мумии распахнулись шире и оказались удивительного глубокого зеленого цвета с совершенно вертикальными зрачками. Я сглотнула и попросила:
– Только понадежней затворитесь, чтобы больше никто любопытный не добрался до ваших сокровищ.
– Здесь не найти сокровищ, – скрипнул собеседник. – Во всяком случае, тех, которые прельщают людей. Но мудрость Змея не для неподготовленных умов, не беспокойся, служительница, я надежно притворю двери. Ступай, мне нужно вернуться к бдению, тебя же ждут миры…
Повторных предложений от людей такого странного толка, как наш сухой приятель, дожидаться не следует, мы быстрым шагом (бегом было бы совсем уж унизительно!) удалились из залы. Жрец, погруженный в бдение (Почему жрец? А как иначе обозвать человека, обитающего в храме?), больше не шевелился, однако ж, едва мы выбрались из помещения, дверь бесшумно опустилась на место, отрезая глубины храма от нас, непосвященных глупцов.
– А что с ним? – неуверенно спросил Ромел, кивнув на труп Грипета, покоившийся на плите.
– Полагаю, ему уже без разницы, где лежать, – хмыкнул Лакс, отбив мимоходом короткую дробь по плите.
– Жрец сказал, что затворит храм для непосвященных, могила у травника выйдет почетная, – заметил Гиз.
Оставив тело на месте повторного упокоения, наша компания миновала предбанник храма и двинулась дальше по коридору, туда, где виднелся проблеск дневного света, манивший сильнее всех сокровищ. Я машинально вела рукой по чуть шероховатым плитам тоннеля. Когда до выхода оставалось всего несколько шагов, руки внезапно коснулось что-то холодное. Ойкнув больше от неожиданности, чем от страха, я поднесла запястье к свету и увидела обвивший руку черно-зеленый с золотом узкий браслет в виде змейки.
Гиз моментально оказался рядом, твердо, но бережно перехватил запястье, отрывисто бросил:
– Откуда?
– Не знаю, – честно призналась я. Металл перестал быть холодным, змейка быстро, даже слишком быстро для серебра, золота или железа, приобрела температуру тела или, может, мне только показалось, стала даже капельку теплее. Я пожала плечами и предположила: – Дали в подарок?
– Быстрее, выходим, – скомандовал киллер и небрежным тычком в спину поторопил замешкавшегося Ромела.
Потом они с Лаксом подхватили меня под руки, небось чтобы я не вздумала чего-нибудь еще хватать, и почти выволокли наружу. Столь же поспешно мы вылезли из оврага. Едва отошли несколько шагов от края в заросли орешника, земля содрогнулась, послышался глубинный рокот, почву под ногами чувствительно тряхнуло раз, другой, третий, и все стихло.
– Стойте здесь, – велел Гиз таким тоном, что ослушаться его никто не посмел, и нырнул в овраг. Появившись минуты три спустя, сказал: – Вход завален камнями и засыпан землей, сверху уже трава и поднимается ивняк. Через полчаса следы скроет полностью.
– Судя по тому, как тряхануло, это не иллюзия, – вынужденно согласилась я, впервые испытав на своей шкуре все прелести толчков пусть слабенького, зато вполне реального землетрясения. – Если ему под силу влиять на землю, то непроходимый лес за часок вырастить – раз плюнуть.
Лакс плюхнулся на живот у самого края крутого оврага и попытался разглядеть хоть что-нибудь внизу, Ромел помялся малость, а потом, плюнув на имидж умудренного опытом и нелюбопытного зрелого мужа, каковой старается поддерживать всякий подросток, находящийся в коллективе, присоединился к рыжему вору. Раз уж самому марету магевы можно на пузе ползать, так и ему не зазорно. Фаль примкнул к парочке любопытных в их бдении, а вот в овраг нырять не стал. Поостерегся.
Впрочем, физиономии у парней после упорного заглядывания остались разочарованными: сверхъестественный рост растительности осуществлялся так же скрытно, как и природный, и сие таинство жизни не было предназначено для людских глаз.
Гиза же гораздо больше прибавления зеленой массы в биогеоценозе беспокоил браслет на моем запястье. Лакс и Фаль вот сразу поверили, что мне подарок дали, и успокоились, но подозрительный киллер не унимался. Издержки профессии или врожденное качество?
– Как рука? – уточнил бдительный телохранитель.
– Пока не отвалилась, – хихикнула я, подавив дурашливый порыв разыграть Гиза душераздирающими воплями об онемении конечности или горении ее от неведомой отравы. Весьма веским доводом в пользу серьезности стал решительный нрав киллера. А ну как он решит спасти магеву путем усекновения отравленной конечности. Выращивать руки я пока не пробовала и не была уверена, что получится. Регенерация такого уровня или врожденный дар, как у ящериц, или сложный труд.
– Пока? – Гиз не по-доброму покосился на мою длань, выискивая признаки опасной заразы.
– Да ладно, не переживай, ничего не болит, все в порядке, – поспешно заверила мужчину. – Предлагаю, руководствуясь моим магическим чутьем, считать эту вещицу либо подарком, либо самостоятельной частичкой магии храма, не пожелавшей подвергнуться консервации вместе со всеми и посчитавшей меня как владелицу более предпочтительным вариантом. Не возражаю, браслетка красивая, тем более что я змея по гороскопу!
– Змея? Чего только не услышишь ненароком о девушке! – не то удивился и восхитился, не то в шутку испугался Лакс, отряхивая брюки после ползания по земле.
– Вы оборотень, почтенная магева? – Вот уж кто заробел всерьез, так это юный Ромел, он отступил от меня на всякий случай на пару шагов.
– Нет, в тех краях, откуда я родом, астрологи, руководствуясь периодами движения звезд и их расположением на небосводе, разбивают время на определенные циклы. Так вот, по их выкладкам я родилась в год Змеи, – гордо объявила юноше. – Знак Змеи дарует рожденным под его эгидой мудрость, жаль только, ядовитыми зубами не награждает!
Фаль звонко рассмеялся, вообразив кусачую магеву, а вот Лакс, напротив, пробормотал себе под нос: "Хорошо, что не награждает". Гиз то ли успокоился, то ли сделал вид, что успокоился, и больше к теме опасного браслета не возвращался, а я предусмотрительно умолчала об одном маленьком чуде: когда говорила про "желание" браслета "сбежать из заточения", змейка легонько сжалась на моем запястье, и волна тепла прокатилась по руке. Для меня стало ясно: украшение подало знак.
В последний раз заглянув за край обрыва и вновь не узрев ни единого спецэффекта, мы покинули окрестности оврага. Из-за потенциальной опасности я снова пропустила Гиза вперед. На самом-то деле опасность в лесу мне угрожала лишь одна – заблудиться в трех соснах, ибо с ориентированием на местности у почтенной магевы было туго. Не то чтобы совсем швах, но самостоятельно выбраться из леса, виденного во второй раз в жизни, – увольте. Для руководства такими путешествиями существуют специальные люди, и мой телохранитель один из них. Лакс, впрочем, тоже ни в каких дебрях не заплутает, вот только пусть уж лучше он рядом со мной идет, чем впереди мелькает. Поболтать можно. А с бдительным Гизом какой разговор? Из всего ассортимента общения – возможность лицезрения спины киллера. А задница у него весьма ничего, не хуже, чем у Лакса, кстати, мускулистая, поджарая. Сплошное эстетическое удовольствие и никаких хмурых или ироничных взглядов, ибо задом даже Гиз смотреть неспособен.
Ромел тоже предпочел идти рядом со мной, чтобы заодно повыспрашивать самого, как ему казалось, сведущего в творящихся безобразиях члена коллектива. Перепрыгивая с ловкостью прыткого горного козлика через ветки, юноша говорил, даже не сбивая дыхания:
– Это что же выходит, у нас в овраге какой-то храм древний закопан был, а мы слыхом о таком не слыхивали! Как же такое возможно, магева?
– Наверное, те времена, когда этот храм стоял на вашей земле и имел своих прихожан, были так давно, что ни книг, ни легенд об этом не сохранилось, – рассудила я, не вдаваясь в лекцию о почвообразовании. – Чтобы такая махина камня под землю ушла, не один век нужен или сильная магия. Но я думаю, тут все-таки о большой давности речь идет, а не о чарах.
– Почему же тогда мы его речь понимали? С древних пор язык должен был измениться, – здраво спросил Ромел.
– Думаю, магия храма или самого жреца действовала, мы слышали его голос, а смысл речей напрямую проникал в сознание, – поразмыслив, ответила я. – Своего рода телепатия со звуковым сопровождением!
– Слушай, Оса, если Грипет был тем убийцей, который здешний люд в страхе держит, то кто же тогда убил его самого? – привычно делая вид, что все заумные суждения ему понятны и разъяснений не требуют, подкинул коварный вопрос Лакс.
Не думавший до сих пор о простых причинно-следственных связях происходящего, Ромел встал столбом.