Лестница из терновника 3. Прогрессоры - Максим Далин 3 стр.


Взрослые даже торговаться перестали, прислушались. Оно так часто бывает. Приезжает человек из дальних стран, рассказывает о всяких чудесах, кто-то уходит с ним - что такое подростки для клана? Ещё не члены клана - уже не милые дети, которых все любят. Кто вспомнит ушедшего подростка? Даже мама и отец не выкажут печали - ты ушёл и был убит в Доброй Тени, ты проиграл, стал чужой Матерью... ты ушёл искать сказочных мест и пропал.

Подросток - как щенок. Он не на привязи. Он ничей. Ему запахло - он убежал. С ним случилась беда - сам виноват. Лишь бы не нарушал законов клана, лишь бы повиновался и работал, пока не пришло его время, но когда время пришло, подросток - перекати-поле.

Взрослые обсуждали тех, кто ушёл и исчез, не называя имён. Какая разница, как звали потерянных подростков? Какая разница, что с ними стало? Эти, потерянные, были - неудача, неприятность, дань судьбе. Счастливцы возвращаются, приводят женщин, становятся настоящими, а несчастливцы - неизбежный отброс. К какому-то клану нори-оки они прибьются - но это уже не наше дело. Отрезанный ломоть.

В клане всегда слишком много подростков. От них всегда слишком много хлопот, они едят больше, чем хотелось бы, а работают хуже, чем хотелось бы. Чем подросток старше - тем он бестолковее; приходит его время - он становится рассеянным, витает в облаках, мечтает о чужаке, с которым скрестит клинки. У него подгорает еда, он теряет козу на пастбище, он валяется на пузе, вместо того, чтобы дело делать. Бросовое время в человеческой жизни - подросток.

Отец, впрочем, кажется, чуть-чуть огорчился бы, если бы потерял Кирри. Может, мама бы всплакнула тайком. Но у них ещё шестеро - не говоря о Мэдди, старшем, счастливце, Воине, который привёл жену. Что такое для большой семьи бедолага-Видги, имя которого не вспоминают уже третий год - и что такое Кирри, в конце концов? Ведь и Кирри может проиграть - и стать отцу и маме навсегда чужим.

А Кирри оглядывался по сторонам. На посёлок из кибиток, никогда не снимаемых с широких телег, чтобы песчаные змеи и скорпионы не заползли к спящим - лоскуты верблюжьих шкур на деревянных каркасах-рёбрах разноцветные, трёпанные-перетрёпанные... На козьи сараюшки - клок шкуры на четырёх палках, а под ним - огороженная пыль, смешанная с навозом. На унылых, тёртых нелёгкой жизнью упряжных верблюдов, флегматично жующих скудную колючку, и так уже обгрызенную. На деревянную статую Отца-Матери, почерневшую от времени и масла. На серый от солнца вельд, на детей, щенков и молодых коз, возящихся в пыли. На бурую, узкую и извилистую ленту реки Хинорби, воду откуда надо долго кипятить, чтобы не маяться животом - в которой и вправду живёт рыба-костоглод и плотоядные пиявки... откуда Кирри притащил и вскипятил столько воды, что и смотреть в ту сторону неохота...

Где-то за вельдом и песками - волшебный город Чангран...

- Вот, глядите, в какой одежде будет ходить, - доносился до слуха сквозь мечты голос купца. - С мечом из лучшей стали, да в каких ножнах! Солнце! Лепёшки из вашей травы-хибиб ему есть уж никогда не придётся - в Чангране каждый день мясо едят, мёд, а мука для лепёшек там уж не из бурьяна, какой растёт в вельде... Да, и вот что. Мне-то важные люди будут дарить подарки за поединки их детей с теми, кто точно не родня - так и я вам подарю, мне не жаль. Гляди, почтенный человек: вот меч - твой. Да ещё - ружьё с сотней патронов, новое ружьё, такие нынче и в Чангране-то не у всех...

Вот когда Кирри понял, что он и вправду может увидеть сказочные страны наяву - когда его отец примерял меч к руке, а родичи рассматривали ружьё, с которым можно идти и на дракона, и на льва! Купил лянчинец для Кирри свободу.

Только на душе было как-то странно и смутно: то ли тревожно, то ли счастливо. А мама сказала: "Всё равно ещё никому не удавалось удержать от безрассудств подростка в возрасте", - но не дотронулась. И Кирри, который неистово надеялся, что она дотронется и, может, обнимет - чтобы захотелось остаться, ждать две луны до битвы в Доброй Тени - только вздохнул и решил.

Окончательно.

Родня и соседи судачили. Дядя Шидли предлагал купцу взять в Чангран своего Хэтти, но купец отказался. Тётя Оми болтала, что чужаки, может, и убивают нори-оки, просто для забавы - но её мало кто принимал всерьёз: зачем дарить меч, на который можно купить десяток верблюдов, чтобы потом убить того, чью жизнь на меч выменяли? В чём корысть?

А купец дал Кирри башмаки - и надел на его шею то самое ожерелье. И смотрел как-то странно, будто жалел, что стар и никто, что не может скрестить с Кирри клинка. С восхищённым сожалением, как-то так. И компания небожителей из другого клана нори-оки, парней, которые могли бы стать соперниками Кирри в Доброй Тени, перестала коситься.

Что ж теперь... мы поедем в сказочный город, где всё - небывалое. В рай на земле. И нас ждёт обыкновенный выбор - после боя. Только драться будем со сказочными юношами, теми, кто лучше, умнее, красивее, чем наши. Так думал Кирри, когда один из воинов - охранников купца - подвёл ему осёдланного верблюда.

Даже ради того, чтобы просто увидеть чудеса, есть смысл покинуть клан. Но если бы мама обняла на прощанье - на душе было бы легче.

Караван купца шёл вдоль горной цепи, тянущейся мимо вельда, клином врезающейся в Пески.

Четверо подростков нори-оки во время пути жили, как в сказке или во сне. Купец добавлял финикового мёда в их травник. Воины улыбались и говорили забавные глупости. Нори-оки вместе с лянчинцами ели неизречённого вкуса кашу из розоватых зёрен, в которую клали целой горстью кусочки вяленого мяса, а щепоткой - какие-то остро и чудесно пахнущие бурые семена. Им дали попробовать вина - невероятного, запретного и прекрасного зелья. Купец позволял подросткам говорить, сколько влезет! Говорить в присутствии взрослых! В присутствии мужчин! Кирри и его новые приятели болтали день напролёт и расспрашивали обо всём, что приходило на язык.

А ещё лянчинцы рассказали Кирри, что он хорош собой.

Это никогда не приходило ему в голову. По детской глупости своей Кирри не делил людей на красивых и безобразных, те, кто окружал его, казались естественными, как вельд: Хэтти с родимым пятном на щеке, тётя Оми, когда-то давно лишившаяся трёх пальцев левой руки, отец, схватившийся с львом, переживший это и с ног до головы покрытый шрамами, Сикми с широким тёмным рубцом от лба до самого подбородка... Их внешность не диктовала отношения к ним. Красота становилась волнующей силой, только когда Кирри думал о незнакомцах в Доброй Тени. А купец ворковал, как горлица по весне:

- Хорошенький Кирри, взгляни в зеркало на своё личико... представь, как будешь выглядеть в лянчинской одежде, жемчужинка песчаная... Ты не мёрзнешь по ночам? Если вдруг - скажи мне, я дам тебе попону...

- Я не похож на лянчинца, - говорил Кирри, смущаясь от того, что его хвалят в глаза, да ещё и подозревают в слюнтяйстве. - А вдруг я не понравлюсь парням из твоего рода, почтенный человек?

Купец хихикал, развязывал маленькую торбочку, вынимал пузырёк тёмного стекла, капал зеленоватую каплю на запястье Кирри и растирал - пахло прекрасно, терпко-сладко.

- Ты у нас - заглядение, Кирри. Цветочек вельда. Не думай даже, тебя стоит увидеть, они все будут на тебя смотреть, - мурлыкал купец, а остальные нори-оки смотрели на Кирри с некоторой даже завистью.

Кажется, так думали и воины. Хмурый Тоху с волосами, обстриженными очень коротко, похожими на шёрстку, а не на волосы, улыбался лишь тогда, когда его взгляд падал на Кирри. Гинору, посматривающий на нори-оки с высокомерным, почти презрительным видом, рядом с Кирри смягчался, а Халиту, высоченный, с низкими бровями и жестоким лицом, подарил Кирри удивительную вещицу - тонко кованных из серебра скорпиончиков, каждый - не больше стручка хибиб-травы, соединённых несколькими звеньями широкой цепочки.

Кирри сконфузился до слёз, когда Халиту положил ему в ладонь такое сокровище. Хотел вернуть - но воин шлёпнул его по руке:

- Оставь себе, дурачок из вельда. Это - Стрелы Творца, они тебя от беды охранят, бродяжка ты нелепый.

Странный человек был Халиту. Взгляд злой, слова - и того хуже, а сам, пожалуй, добрый. Беспокоился, что Кирри с непривычки будет непросто в Чангране. Кирри слышал краем уха, как Халиту говорил купцу на вечерней стоянке, вполголоса:

- Пощадил бы красавчика, Кинху... редкое дело - такая искорка, отрада глазам... не жаль?

А купец только хихикал, как всегда:

- Вот в том и дело, Халиту! Бродяжка-то - чистое золото. Что жалеть? Пусть бы без пользы пропал у себя в вельде? Грязные безбожники, живут по колено в дерьме, поклоняются мерзким идолам... тьфу, нет на них погибели!

Это Кирри уже понимал. Лянчинцы не любили Отца-Мать, называли идолом и лжебогом, говорили, что не может так быть - чтобы бог породил мир сам от себя, сам в себе зачав. Даже Халиту плевался, когда слышал, как кто-нибудь из нори-оки клянётся Отцом-Матерью - так раздражался.

Лянчинцы говорили, что верить в Отца-Мать плохо. От этого у нори-оки и нет больших прекрасных домов, блестящих тканей и чистой воды. Это потому, что настоящий Творец, который только Отец, как на свете повелось, сердится, не даёт нори-оки ничего хорошего.

От разговоров о богах у Кирри голова шла кругом. Чтобы не злить хорошего человека Халиту, Кирри пообещал ему верить в Творца и по вечерам стоял рядом с Халиту на коленях, глядя на звезду Элавиль. Верить в Отца-Мать он, правда, не перестал - но чем больше богов смотрят на тебя и принимают в тебе участие, тем тебе легче живётся.

Вдруг Творец так и будет всё время сердиться на Кирри? Тогда Отец-Мать его защитит. Нельзя же остаться совсем без защиты.

Халиту очень нравилось, что Кирри смотрит на звезду лянчинского бога и что носит скорпиончиков, прицепив к бусам. Когда вельд сменился песками, Халиту уже вёл себя, как старший родич, только куда мягче. Сказал как-то:

- Я бы отвёз тебя к себе домой, дурачок... жаль, денег мало, не могу. Грустно это всё.

Кирри пообещал, чтобы его утешить:

- Мы ещё увидимся, когда я буду жить в Чангране, - и не утешил.

В Песках двигаться стало тяжелее. Злое солнце палило тут безжалостнее, чем в вельде; ничего не росло и не могло расти на этой мёртвой недоброй земле - лишь какие-то чёрные кривые палки редко-редко торчали над белёсыми волнами барханов. Даже верблюдам было горячо ступать в раскалённую песчаную кашу своими трёхпалыми мозолистыми ногами. Только змеи приподнимали песок быстрыми движущимися холмиками, сновали в его жаркой толще, как рыбы в воде.

Караван прижимался к горам. В скалистых предгорьях встречались источники - и каждый источник вызывал острейшую радость; вода в мире, высушенном до отвратительного скребущего шелеста, казалась каким-то невозможным чудом. Кирри плескал воду в лицо, ощущая всей кожей её очищающий добрый холод. Халиту научил его облизывать в дороге палочки соли, чтобы выпитая вода не уходила с потом слишком быстро - и Кирри был благодарен за это.

Пустыня виделась нори-оки враждебным и злым местом. Подростки из вельда еле сдерживали досаду; от сожалений, высказанных вслух, их удерживал только мираж сказочного города впереди. Купец теперь дольше рассказывал о дивных красотах Чанграна по вечерам, пока готовился ужин - и волшебные дома, белые и воздушные, как облака, все в зелёных деревьях и пёстрых цветах, вставали перед внутренним взором засыпающих нори-оки, как наяву.

Кирри не боялся пустыни, потому что Халиту считал Пески своим привычным домом. В пути Кирри держал своего верблюда бок о бок с верблюдом Халиту - и лянчинец рассказывал ему о том, как в молодости воевал в Песках, в разных странах, не боясь ни жары, ни жажды, ни чужих солдат. Кирри слушал и слегка жалел, что Халиту слишком стар для поединка.

Именно Халиту и научил Кирри разыскивать родники среди камней. Кирри освоил эту хитрую науку так здорово, что во время очередного перехода первым заметил яркие пятна зелени между угрюмых серых и чёрных валунов.

- Эй, родник! - закричал он радостно и свистнул верблюду, соскользнув с его спины в мгновение ока.

- Стой, дурачок! - крикнул Халиту, но Кирри оказался у родника в три прыжка.

А в следующий миг тёмная тень мелькнула против солнца откуда-то сверху - и в голову, особенно - в глаз, врезалась пронзительная боль.

Удар боли был так силён, что у Кирри не хватило сил даже закричать. Он судорожно глотнул воздуха, который показался твёрдым и не проталкивался в грудь, и попытался схватиться руками за лицо.

Лицо было - не лицо! Что-то омерзительное, хрустящее, гладкое, с жёсткими волосками, впилось в левый глаз, в бровь, в волосы надо лбом, померещились мельтешащие кошмарные лапы - Кирри, содрогаясь от отвращения и дикой боли, потянул - боль усилилась до абсолютной нестерпимости, заволакивая мир кровавой пеленой, но мерзость осталась на месте.

Спустя бесконечное время подбежали воины. Халиту рванул это и ткнул ножом - Кирри почувствовал, как вместе с тварью от него - из него - выдирают кусок его собственной плоти. Очень хотелось заорать в голос, но боль стискивала зубы и выбивала дыхание.

- Прыгун, проклятье! - тоскливо сказал Халиту, и полуослепший Кирри увидел валяющуюся на песке тварь размером с две ладони: то ли паука со скорпионьим жалом, то ли скорпиона с паучьими мохнатыми лапами, без клешней, но вооружённого жвалами, как обсидиановые лезвия. Жвала и лапы твари заливала кровь Кирри, в них запутались пряди его волос, вырванные вместе с клочьями окровавленной кожи.

- Уходить отсюда надо, - сказал Тоху с отчётливым страхом в голосе. - Оборони Творец, лучше уж лев бы напал...

- Конец красавчику, - буркнул Гинору, приподнимая Кирри голову за подбородок, вызвав новый удар боли. - Яд...

- Да яд - не яд, какая теперь разница! - сокрушённо, почти в отчаянии воскликнул купец. - Искорка, говоришь, Халиту? Сглазил? Позарился на чужое? Да будь ты неладен!

Нори-оки остались у верблюдов, поодаль, видимо, в ужасе не смея приблизиться.

- Уходить надо, Кинху! - рявкнул Тоху в злости от страха. - Уходить отсюда, бросьте бродяжку, гуо с ним, сейчас другие твари наползут!

- Помирать бросите? - тихо и ужасно спросил Халиту. - Здесь? Где прыгуны водятся?

- Так ведь всё равно помрёт, - плаксиво пробормотал купец. - Что сделаешь-то? Яд ведь - и глаз-то... кому он теперь...

Гинору внезапно швырнул нож куда-то, куда Кирри, ослеплённый и оглушённый, еле держащийся на ногах, не посмотрел.

- Допрыгались?! - заорал Тоху в ярости. - Всё, уходим! Хватит! Они на кровь лезут, не понимаете, что ли?!

- Всё, уезжаем! - приказал купец. - Халиту, если жалеешь бедняжку - окажи ему любезность, перережь глотку, чтоб не мучился! Надо убираться, пока всех не пережалили!

Воины тут же положили верховых верблюдов, вскочили в сёдла в мгновение ока - и нори-оки не стали ждать второго приказа: ясно, смертельно перепугались... и Кирри, который слишком нравится лянчинцам, навсегда останется тут, в песке. Никому не помешает выбрать самого прекрасного партнёра для поединка, не будут смотреть на него все лянчинские юноши. Всё-таки, Кирри - и им был чужак.

Халиту помедлил.

Его товарищи уже тронули верблюдов в скорый шаг, а он всё стоял рядом, смотрел, как Кирри боится дотронуться до раны на голове - оставшейся на месте глаза.

- Беда... - пробормотал Халиту. Вытащил свой великолепный нож из узорчатых ножен. - К вечеру кончишься, несчастный ты дурачок... Прости меня.

- Халиту, - шепнул Кирри сипло, сжал в окровавленной ладони серебряных скорпиончиков, протянул вперёд, - не надо...

Умирать не хотелось. Умирать было страшно. Умирать было хуже, чем чувствовать сжигающие волны боли. Может, серебряные скорпиончики помогут против яда настоящей твари? Они же - Стрелы Творца, да?

- Халиту! - крикнули уже издали. - Скорее!

Халиту убрал нож, отцепил от пояса флягу с лянчинским вином.

- Беги отсюда, - сказал он, кусая губы. - Беги, пока можешь. Захочешь пить - выпей этого. Пусть Творец тебя сам берёт - я не стану. Вот такая уж я бессердечная сволочь.

- Не бросай меня, - еле выговорил Кирри - кровь в рот текла. - Пожалуйста.

- Нет, бродяжка, - сказал Халиту очень тихо. - Упаси тебя Творец не умереть в пути - в Чангране сам умереть захочешь. Прощай.

А чёрное и ужасное метнулось с камня, Халиту сшиб его на лету кулаком и раздавил - брызнула бурая и зелёная жижа. И Кирри не побежал, но побрёл прочь, еле видя дорогу сквозь кровавый туман и колышущееся марево пустынного зноя. Каждый шаг отдавался толчком немыслимой боли - но нельзя было останавливаться.

Взрослый ему приказал. Воин. Надо подчиниться. Подросток должен подчиняться взрослым.

Халиту и так... не убил. Потому что Кирри попросил. Этого - слишком много. Слишком много снисходительности.

Кирри только вытащил свой нож - лезвие из вулканического стекла на деревянной рукояти, обмотанной тонкими сыромятными ремешками и проклеенной "любовью песка", клеящей вообще всё, если умеючи взяться. Когда топот верблюда Халиту угас за спиной, Кирри открыл его флягу и сделал несколько глотков. В первый миг показалось легче, но вырвало через несколько шагов. Кирри положил флягу на камень.

И дальше - была убивающая боль, жара, хрустящий шелест в камнях, заставляющий быстрее переставлять непослушные ноги, тошнота, безнадёжный ужас и тоска.

- Творец, - шептал Кирри, сжимая правой рукой рукоять ножа, а левой - скорпиончиков, слипшихся от крови, - не сердись на меня. Я в тебя тоже верю. Я смотрел на твою любимую звезду. Правда.

Раскалённый мир вокруг молчал. Кирри опёрся о камень - и камень обжёг руку, но эта боль показалась сущим пустяком по сравнению с той, другой, от которой голова раскалывалась на части. Кирри смотрел вперёд, не чувствуя слёз, текущих из уцелевшего глаза - мир, состоящий из камней, песка, удушливого неподвижного воздуха и чудовищ, затаившихся в укромных местах, не хотел, чтобы Кирри в нём жил.

- Отец-Мать, - пробормотал Кирри дрожащими губами, - прости, наверное, мне нельзя было в Чангран, да? Я слишком много хочу, да? А можно мне не умирать?

Но мир по-прежнему молчал. Ни лянчинских богов, ни богов нори-оки не было на этой чужой земле. Длинная судорога узким стеклянным лезвием проткнула икру Кирри и пропоролась дальше, вдоль бедра, дальше, вдоль позвоночника - боль сбила Кирри с ног, он инстинктивно свернулся в клубок, обжигаясь песком, открыв рот, но не в силах вдохнуть куда-то исчезнувший воздух.

Вот тут-то и явился Хозяин Этих Гор.

Он вышел из ниоткуда, он был - огромен. И страшен. Клубящаяся рыжая шерсть на его голове, как львиная грива, почти скрывала уродливое лицо, спускалась на лоб, спускалась с плеч, росла везде, росла на щеках, росла на подбородке, росла, кажется, на шее, завивалась кольцами и топорщилась. Глазки маленькие, блекло-зелёные. Каменная грудь, широченные плечи, руки-лопаты, ноги как стволы зонтик-дерева - вытесанная из песчаника статуя сурового демона.

Назад Дальше