Меч и Крест - Лада Лузина 14 стр.


* * *

Люди покоряют Киев, покупают квартиры и дома, книги и дорогие вещи. И завладев ими, думают, что этот Город, дом, вещь принадлежат нам. Но на самом деле это мы принадлежим им, и они переживают нас и меняют "хозяев" на новых и новых. И мнящие себя владыками оказываются лишь случайными встречными, мимолетными увлечениями, кратковременными браками в бесконечной жизни Города, дома, вещи.

Версаль давно не принадлежит Людовику XIV, но "король-солнце" будет вечно принадлежать Версалю, точно так же, как Кий, Владимир Красное Солнышко и Ярослав Мудрый навсегда останутся собственностью Киева. Нет фамильных украшений, нет родовых усадьб - они равнодушно меняют фамилии и семьи, забывая или внося в свой богатый послужной список тех, кто их любил, и тех, кто убивал ради них, и тех, кто тратил на них свою жизнь…

Еще вчера молодая женщина Кылына раскладывала по коробкам сладкие травы и клеила на них дотошные бумажки с названиями, чтобы при надобности отыскать их без труда. Она была деловитой и запасливой и содержала свою квартиру в идеальном порядке, не зная, что меньше чем через сутки и квартира, и порядок изменят ей с буйно кипящей и случайной Дашей Землепотрясной, которая сейчас с жаром потрошила кладовки и шкафы, флегматично принявшие новую власть. И только один вредный кот Бегемот остался верен своей прекрасной золотоволосой хозяйке. Но рано или поздно, он тоже захочет есть.

"Я отдала вам все. Но не радуйтесь этому! Мой Город - не подарок вам, а проклятье!" - вспомнила Маша и подумала:

"А почему Кылына считала Город своим? Или я ослышалась и она сказала "горе" или "гора"?"

С трудом удерживая в объятиях расчлененные ударом о лестницу музея останки велосипеда, Маша, пыхтя, вылезла из яра под Старокиевской горой. Даша послала ее за седлом. Но, во-первых, оказалось, что у нее попросту не хватает сил открутить его самой, во-вторых, при виде несчастной груды металлолома Маше вдруг стало до слез жалко родительского подарка. Наверняка отец починит его, и…

"И этот велосипед еще переживет меня", - философски подумала его владелица.

"Вы умрете прежде, чем рябая станет любой, а боль сгорит в огне!"

"Быть может, привидения, которые якобы обитают во всех старых замках и особняках, - это души людей, которые не могут смириться с изменой своих домов и вещей? В таком случае, здесь, на Старокиевской горе, должен быть целый штат призраков".

- Вот это и есть та самая Лысая Гора!

У ограждающего яр со стороны музея символического заборчика из круглых низкорослых столбов, скованных обвисшими до земли черными цепями, стояла сомнительная парочка. Белобрысый парень, поставив правую ногу на цепь и покачивая ею, словно на качелях, указывал гордым пальцем куда-то за Машину спину. Темно-русая девушка рядом с ним скептически проследила за его рукой.

- На ней 1 мая в Вальпургиеву ночь собираются киевские ведьмы. Праздновать День международной солидарности всех трудящихся! - В его голосе слышался ироничный апломб: очевидно, белобрысый считал себя знатоком и пытался произвести впечатление на свою спутницу.

- Это не Лысая Гора, - возразила девушка холодно. - Лысая - там. - Ее указательный палец полетел куда-то вдаль. - Та, на которой Павловскую психушку построили!

Несмотря на неудобную тяжесть велосипеда, Маша вздрогнула беззвучным коротким смешком и чуть не выронила скрюченное колесо.

"И отчего, - не без оснований удивилась она, - никто не развесит на них таблички? Это ж наша национальная достопримечательность! Все знают, что Лысая Гора - в Киеве. Но где она и сколько их на самом деле - толком не знает никто".

Последнее было не удивительно.

За сотни лет существования Города летописные киевские горы претерпели немало реинкарнаций, и каждая новая жизнь дарила им нового владельца, дававшего ей свое имя, в обилии которых путались даже профессионалы. Маленькую гору, провозглашенную Лысой белобрысым, звали Детинка, или Клинец. А большую, расположенную справа от Старокиевской, - и Хоревицей, в честь брата Кия - Хорива… И Замковой, в память построенного на ней в четырнадцатом веке и сметенного триста лет спустя величественного воеводского замка, с подъемным мостом, опускавшимся через нынешний Андреевский спуск на гору Уздыхальницу… И Киселевкой в честь последнего воеводы Адама Киселя… И Флоровской, поскольку с другой стороны горы прилепился действующий и доныне Флоровский женский монастырь и на серых дореволюционных фотографиях гордую макушку горы украшала его Троицкая кладбищенская церковь. И как-то еще…

И, естественно, Лысой!

Да и какую из многочисленных киевских гор не обзывали Лысой хоть однажды, если, как верно объяснила Маша Даше, только официально признанных их насчитывалось целых четыре?

"Нет, точно нужно таблички вешать, заодно бы и написали, какая из них первая, а какая - вторая? И как их вообще считать: по старшинству или слева направо?"

Оглядываясь на спорившую парочку, Маша врезалась в живот какой-то экскурсии и, испуганно извинившись, то ли выронила, то ли положила на землю свой металлолом и энергично затрясла затекшими руками.

- …Город, названный в честь старшего брата, - Киев - столицу Древней Руси и Мать городов русских! - заслышала она знакомый, сочный и самоуверенный голос, подействовавший на нее, как игра дудочника на крыс. - Согласно одной из древних киевских легенд, князь Кий был не кто иной, как kuj - герой, победивший змея, обитавшего в этих краях.

Обойдя небольшую рощу из заинтересованных спин, Маша увидела возвышавшуюся перед ними Василису Андреевну. Ее крупногабаритную фигуру бескомплексно обнимало платье в красных маках.

- Одержав победу, Кий впряг змея в плуг и вспахал землю. Из этих борозд возникли Днепр, днепровские пороги и валы вдоль Днепра, получившие название Змеевалы. Змеевалы, сохранившиеся до наших дней, мы увидим в конце экскурсии. А теперь посмотрите направо: перед вами лебединая песня архитектора Растрелли. Единственная в Киеве церковь, у которой нет колоколов. Подойдем к ней поближе…

- Здравствуйте, Василиса Андреевна, - обнаружила свое присутствие студентка.

- Здравствуй, Ковалева. Прическу новую сделала? Молодец, - равнодушно похвалила ее преподавательница.

Экскурсанты двинулись в указанном Васей направлении. Соизмеряя шаг с решительной походкой Василисы, Маша затрусила рядом с ней. Во рту у нее катался конфетным шариком вопрос, но задавать его строгой Васе она не решалась.

- Кто, Ковалева, глядя на эту топографическую невнятицу, - брюзгливо выговорила Василиса Андреевна, охватывая взглядом непрезентабельную зеленую поляну, заполненную ленивой субботней публикой, без особого интереса взирающей на металлические таблички, объясняющие легендарное происхождение того или иного камня или бугра (бывших некогда частями вала и рва легендарного Града Кия), - скажет, что это уникальное в своем роде место?! Я бы сравнила Старокиевскую гору с некой яйцеклеткой, из которой за девять столетий развился не только Киев, но и сама Киевская Русь.

- Василиса Андреевна, - осмелилась наконец Маша, - можно задать вам один вопрос?

- Хочешь спросить, почему у Андреевской церкви нет колоколов? - интригующе улыбнулась ей историчка.

- Нет, - отказалась Маша. - Я хотела спросить, какая из четырех Лысых Гор Киева считается второй?

- Вот что тебя интересует, - разочарованно протянула Василиса.

- Вы-то уж точно должны это знать!

Но Вася не проглотила ее лесть.

- Нет, не знаю, - отшвырнула незадачливый комплимент она. - Такое определение нигде не упоминается. А почему ты спрашиваешь?

- Загадку разгадываю, - потупившись, пробубнила Ковалева.

- Ну так скажи мне ее всю целиком! - недовольно приказала Василиса, всем своим видом демонстрируя: студентка зря отнимает у нее время.

- Приходите на вторую гору и не бойтесь: Василий не причинит вам зла. - Маша нервно поджала живот, ожидая, что эта тарабарщина окончательно выведет суровую истеричку из себя.

- Тогда это Чертова гора, под Владимирской горкой, - безапелляционно заявила Василиса и двинулась прочь.

- Стойте. Стойте! - При всем парализующем страхе, который вызывала у нее важная Василиса Премудрая, Маша не могла упустить столь важную разгадку. - А при чем тут Василий?! И почему "не бойтесь"?

Экскурсантам (на этот раз не иностранным, а братского славянского разлива), похоже, надоело ждать своего поводыря, и они подтянулись к ним, с любопытством прислушиваясь к последним словам гида.

- А действительно, почему? Это ж интересно! - поддержал Машу один из них, и она с удивлением узнала в нем брюнета с татаро-монгольскими предками, встреченного ею в "Центрѣ Старокiевскаго колдовства".

- Потому, - недовольно объяснила историчка, скучая глазами, - что при крещении князь Владимир получил имя Василий. И именно святые Владимир и Варвара почитались в Киеве главными мракоборцами и гонителями ведьм. Считалось, что после того, как равноапостольный князь основал на горе Михайловский монастырь и там появились мощи Варвары Великомученицы, ведьмы навсегда покинули это место. В народе даже ходили стихи:

А Владимир наш святий
Чорна бога сколотив.
А мучениця Варвара
Усi вiдьми разогнала.
Вiдьми, что у ночну пору
Слiтаються на Лису Гору.

- А Киев ведь считался в России столицей ведьм. Да? - спросил другой экскурсант - москвич, судя по элегантным длиннотам его гласных. - Я читал в Интернете: сюда слетались все ведьмы! И русские, и белорусские, и украинские. И Гоголь писал: все бабы в Киеве - ведьмы!

- "Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, - все ведьмы", - угрожающе поправила его Василиса, всегда сатаневшая от небрежного обращения с классическими источниками.

- Но почему у нас в Киеве об этом как-то не говорят? - подала удивленный голос Маша.

- Да потому, что это и так все знают! - раздраженно цыкнула на нее Премудрая и многозначительно повернулась к надоедливой студентке спиной. - Прошу всех за мной. Андреевская церковь знаменитого зодчего Эрмитажа Бартоломео Растрелли. Первый камень в ее фундамент был заложен дщерью Петровой императрицей Елизаветой. Именно ее отец, Петр I, признал Андрея Первозванного покровителем Руси…

- Привет, солнце! - присоседился к Маше татаро-монгольский брюнет. - Ты помнишь, мы уже встречались?

- Ой, да! - неожиданно вспомнила Маша важное и невольно схватилась за шею, испугавшись, что в процессе бурных приключении могла потерять чужую драгоценную вещь.

Но ее ладонь сразу же отыскала под тканью рубахи узорную цепь-змею.

- Слава богу! - обрадовалась она. - Вы забыли тогда цепочку и книгу. Книга у меня дома в рюкзаке. А цепь… - Ее пальцы поспешно полезли в петельку застегнутой на все пуговицы рубашки. Но брюнет ласково накрыл ее торопливую руку своей.

- Брось. Считай, что я ее тебе подарил, - весело отмахнулся он.

- Но я не могу, - залепетала Ковалева.

- Ерунда! - парировал он беспечно. - Да не бойся, она недорогая. Просто талисман на счастье… Наверное, с тех пор как ты его надела, с тобой уже произошло что-нибудь очень счастливое? Да?

- Да, - оторопела Маша.

- Вот видишь, - радушно подначил ее он, и по его легкомысленно-теплому тону Маша поняла, что под "чем-нибудь счастливым" он имел в виду какие-то мелкие девичьи радости и удачи, а вовсе не то огромное и невозможное, что случилось с ней за последние двадцать четыре часа. - Никогда не снимай ее. Слышишь? Па-па!

Он тряхнул ладонью над головой, прощаясь, и заспешил в сторону ускользнувшей экскурсии.

- А как же книга? - недоуменно крикнула Маша ему вслед.

Брюнет обернулся и, на секунду замедлив шаг, беззаботно махнул рукой.

- Оставь себе. Может, "Белую гвардию" прочтешь.

"Непременно прочту", - хотела крикнуть ему Маша. Но поняла, что по большому счету, щедрого брюнета это нисколько не интересует - он даже не заметил ее новую прическу.

"Просто вежливый. И человек хороший", - подумала она, благодарно глядя ему вслед и прижимая руку к груди, где прятался от чужих глаз самый счастливый в мире талисман.

Из дневника N

Но стоит чуть ослабить цепи всплеском адреналина или впрыскиванием алкоголя, как человек убивает, наплевав на все табу! И легче всего убивают те, кто меньше всех испорчен цивилизацией…

"Бомжи, отморозки, сумасшедшие - животные!" - скажете вы.

Но отчего вы так гордитесь своей цивилизованностью? Потому, что она припудрила вашу жизнь розовым гримом, позволяя забыть: каждый бифштекс, заказанный в ресторане, начал свою жизнь в крови скотобойни. Вы едите убийство, натягиваете на себя его кожу, спите на нем и мните себя невинными… Забыв, что это невинность кастратов! Вы одомашненные хищники с отрезанным естеством, и отними у вас вашу цивилизацию, большинство из вас не сможет зарезать даже свинью - умрет от голода, плача, с бессильным ножом в руках. Ваш прогресс сделал из вас то, что не удалось и Христу, - скопцов и живых мертвецов, хилые инстинкты которых удовлетворяют телевизионной мокрухой, как вы удовлетворяете инстинкты ваших несчастных котов таблетками анти-секс.

Если бы в глубине души вы не жаждали смерти, человечество не, не пялилось бы на экранные убийства так жадно. Бизнес-искусство всегда удовлетворяет нереализованные желания потребителей - даже те, которые клиент боится назвать вслух. Если вы это покупаете, значит, вам это нужно!

И цивилизация ублажает вашу жажду крови, заменив ее кровавыми сенсациями и киношным кетчупом…

Глава девятая,
в которой Даша учится летать

Тирлич-трава, иначе Наричник. Ее собирают под Иванов день на Лысой Горе, близ Днепра, под Киевом.

Папюс. "Черная и белая магия"

Катерина Дображанская никогда не прощала людей, хоть на секунду взявших над ней вверх. Но Маше она удивленно простила правду, - так прощают врача, который, даже не успев причинить тебе боль, вскрывает нарыв одним точным ударом, мгновенно влюбляясь в его умные, добрые, все понимающие руки.

Стоило Маше Ковалевой охарактеризовать Катины страхи вслух, как они стали столь естественными и банальными, что почти перестали быть страхами. Она провалилась в сон, лишь только натянула на уши плед, и ее настроения не испортило даже то, что, проснувшись, Катя обнаружила у себя за шеей вибрирующую мурчанием рыжую грелку Изиду Пуфик, а прямо по курсу - неугомонную идиотку с пирсингом, успевшую за время ее сна превратить квартиру в бедлам и окончательно обезуметь.

Даша с ходу заявила, что квартира (на которую у них нет никаких документов!) принадлежит им, "не бояться" им нужно не Василия Федоровича, а древнерусского князя Владимира (умершего тысячу лет тому назад!), а нынешней ночью необходимо посетить целых две горы. (Впрочем, с "прогулкой на исходе заката", подразумевавшей под собой личную встречу с К. Д. Катя сдержанно согласилась. Стоит попробовать.)

Однако самым важным открытием "идиотки" стал некий хозяйственный шкаф, с запасами мыла и дезодорантов, метлами и щетками для мытья полов, к которым непонятно каким местом прилепился увесистый тюк со свернутым парашютом параплана. И теперь, стоя у распахнутых дверей балкона, Даша, возбужденная и нервная, сунув древко метлы между ног, подпрыгивала на полу, бестолково, но чрезвычайно упрямо. Сидевшие на безопасном расстоянии от нее Белладонна и Изида Пуфик синхронно качали головами вверх-вниз, наблюдая за ее двадцатисантиметровыми полетами. Как и следовало ожидать, поганая метла не проявляла ни малейшей склонности к волшебному воздухоплаванию!

- Ну че, нашла? - прикрикнула Чуб на Машу, скрупулезно пролистывающую одну из прихваченных из дому книг. - Что там есть про полеты?

- На параплане? - ерничая, уточнила Катя.

- На метле!!!

Ковалева с сомнением посмотрела на подругу.

- Даш, нам же не к спеху, верно? - увещевающе пробубнила она.

Катя кивнула. Деликатная студентка нравилась ей все больше и больше. И в груди предательски булькнуло что-то теплое, человечное, похожее на желание отблагодарить, научить, помочь…

- Как это не к спеху? - захлебнулась Землепотрясная Даша Чуб. - Там русским языком написано: увидишь на небе огонь и ПОЛЕТИШЬ туда! Ты бы хоть свой агрегат опробовала! - обиделась она на ее отчужденную безучастность. - Я специально твое седло к щетке прикрутила. Будешь как Маргарита. Тебе ж приятно?

- Очень.

Даже пример обожаемой Маргариты Николаевны, пролетевшей верхом на щетке из Москвы в Киев и обратно в Москву, не растопил Машиных леденящих сомнений. Как бы далеко ни распространялась ее вера в чудеса, она была дитем XXI века, и летательные способности деревянной палки вызывали у нее крайне тщедушный энтузиазм, а поселившаяся в Дашиной душе безбашенная вера в их способность взлететь, сиганув с пятнадцатиметровой башни, казалась откровенно опасной. Для Чуб - сама Маша точно знала: никакими литературными примерами ее на этот кошмарный подвиг не соблазнить!

- А ты чего сидишь, как королева? Уже полдевятого. Скоро закат! - накинулась Чуб на Катю.

- Нет, спасибо, - брезгливо открестилась та. - Я лучше здесь посижу. Будет кому "скорую" вызвать, когда ты об асфальт шмякнешься.

- Ну должна же она как-то летать!!! - яростно закричала Чуб, отшвыривая бесталанную метелку.

- Неужели? - саркастично сломала брови Катерина. - Да, дорогуши, давно я в цирке не была!

- Дура! - крикнула Даша. - Там шкаф, полный метел! Тут балкон без перил - как специально для взлетов! Что это, по-твоему, значит?

- На трассе под Киевом метлы десятками стоят. Мужички продают - по три гривни штука. Не подскажешь, там случайно не загородный аэропорт?

- Все ведьмы летают на метле! Это каждый знает! Вы не думайте, я подумала днем…

- Неужели? Ты еще и думать умеешь? - съехидничала Дображанская.

- Я в детстве мечтала быть летчиком-космонавтом!

- Это, конечно, доказательство, - оскалилась Катерина.

- Так вот. Киев очень важный город в плане воздухоплавания! - взволнованно затрещала несостоявшаяся космонавтка Д. Чуб. - И Сикорский тут родился, который первый вертолет изобрел. И Королев, который первую ракету в космос, - наш, из Житомира, в Киеве, в Политехническом учился, где и Сикорский… Мы только первый самолет прогавили! Но зато первую "мертвую петлю" на самолете Петр Нестеров в Киеве сделал. И первый в мире многомоторный самолет "Витязь", и "Илья Муромец" - тоже Сикорский! Из него потом в войну первые русские бомбардировщики делали, эскадры "Муромцев"! А все почему? Потому что в Киеве ВСЕГДА летали!

- Если бы хозяйка этого дома летала на метле, она не держала бы в шкафу параплан, - с апломбом приземлила "космонавтку" Катя.

- Да вы! Вы! - завыла заземленная "летчица".

- А если мы - не ведьмы? - сказала Маша.

Чуб замерла с возмущенно открытым ртом, взирая на нее как на распоследнюю предательницу.

- Ты ж сама… Первая! - слезливо начала она.

Но Маша уже прилипла к книжной полке, пытаясь вызволить оттуда стиснутый золочеными собратьями том словаря.

Назад Дальше