- Блаженны идиоты, - произнес он, - ибо их есть царство небесное. Блаженны тупые ублюдки, ибо они соль земли. Блаженны нелепые ханжи, ибо они бога узрят. Блаженны гонители и мракобесы, ибо они - свет мира. Блаженны алчущие и жаждущие чужого, ибо они насытятся. Блаженные нечистые душой и оскверненные пороками, ибо они наследуют землю. И если просто изречешь: "да, да" или "нет, нет", то это от лукавого. И если правый глаз соблазняет тебя, соблазнись, ибо не причинишь так себе вреда. Ты слышал, что сказано: "Око за око, зуб за зуб"? И я говорю тебе: воистину!
С этими словами он кончиком своего меча сделал несколько аккуратных надрезов на теле Лапласа в месте залегания крупных сосудов и с минуту с удовлетворением смотрел, как кровь вымывает из колдуна жизнь, орошая землю и одежду темно-красным. Потом Каскет ушел с этого места.
Когда же сошел он с горы, за ним не следовало множество народа.
Глава 4
Каскет шел по узкой, извилистой горной тропинке, и яростный ледяной ветер сшибал его с ног. В горах была непогода. Временами, когда не было ветра, откуда-то снизу наползал парной, промозглый туман, в котором невозможно было дышать, и тогда и тропа, и горные пики вокруг переставали быть видны. Потом, внезапно, туман разгоняло резким ветром, и он принимался завывать в камнях и темных отверстиях гротов. Этот визг был неприятен на слух, особенно Каскету, слушавшему его вот уже двое суток. Двое суток он пробирался через горные цепи, одолевал крутые заснеженные перевалы, попадая то в утомительно жаркие долины с вязким неподвижным воздухом, то на столь же утомительно пронизывающе-холодные вершины. Он измотался и похудел, но не потерял присутствия духа. Сейчас, правда, в голове его была сплошная мешанина и бардак, но в тумане не важно думать - важно не потерять тропу под ногами и не сбиться с пути.
Два раза ему казалось, что за ним кто-то следит, и оба раза так оно и оказывалось. Один раз горный великан-етун, притаившись за утесом, попытался схватить его своей громадной лапищей. Но Каскет юркнул в узкую щель и дождался, пока етун не уковыляет прочь. Другая раз целая орава скальных троллей высыпалась на него откуда-то сверху. Троих он сбросил в пропасть, остальных преследовал до тех пор, пока не убил одного. Его мясом он поужинал. С тех пор в его желудке не побывало и кусочка пищи, и Каскету ничего не оставалось, как брести в поисках безопасного и относительно теплого ночлега. В этих горах полновластным владыкой был Рюбецаль, хозяин горной непогоды и обвалов. Предполагалось, что Рюбецаль хорошо разбирается в людях, ибо всегда делит их на хороших и плохих, - весьма поверхностное и несправедливое определение.
Когда Каскет, чудом увернувшись от очередного обвала, ступил на шаткий свайный мостик, пролегший над головокружительной пропастью, сзади из тени вынырнула фигура серого монаха. Холодные узловатые пальцы легли на руку Каскета.
- Ночлег, - пояснила фигура. - А мостик этот тебя не выдержит.
И Каскет послушно последовал за монахом, уныло размышляя, что вот, очередная ловушка какая-то, да не все ли равно, ночевать негде, и вскоре оказался в великолепных подземных чертогах. С потолка свешивались сталактиты самых невероятных конфигураций, камень стен сверкал мириадами оттенков, а потолок поддерживали прямые и толстые, будто гигантские свечи, сталагмиты. В глубине зала возвышался красивый резной трон, сделанный из драконьего черепа, и на этом троне сидел провожатый Каскета.
- Приветствую тебя, Рюбецаль, - церемонно поклонился Каскет. - Прости, что я в такой затрапезной одежде: увы, я не знал, что меня ожидает визит в твои подземные чертоги.
- Не беспокойся, - произнес Рюбецаль звучным голосом. - Давно уже у меня никто не бывал, а если бы ты увидел моего последнего гостя, ты задрожал бы от ужаса. Но приблизься, ибо тебя ждет угощение.
Это было кстати. Каскет мигом оказался за столом, внезапно появившимся ниоткуда и заставленным великолепными яствами.
- Тебе налить этого вина? - из вежливости осведомился он с полным ртом, показывая кувшин.
- Нет. Ты знаешь, я не пью.
- Я этого не знал. Извини.
- Ты уже давно идешь по моим горам, - сказал Рюбецаль, когда желудок Каскета более или менее удовлетворился объемом втиснутой туда пищи. - Куда?
- Туда.
- Понятно. Это хорошее и полное объяснение. Но все-таки нельзя ли поподробнее?
- Я иду к Товне, - сказал Каскет. - Но, может, по пути раздумаю и направлюсь куда-нибудь еще.
- Ну, будем пока придерживаться этого. Здесь редко ходят путники, поэтому ты был заметен.
- Немножко шалили етуны и тролли. Но это незначительно.
- Отрадно, что ты пришел к такому заключению. Люди боятся ходить по моим горам - чувствуют опасность, а я лишь поддерживаю слухи. Нехорошо, когда у моего народа появляется дополнительный стимул охотиться за людьми.
- Все вы здесь отличаетесь редкой любознательностью, - проворчал Каскет. - Только ты один удосужился поинтересоваться, что я за человек, а не сколько я вешу, достаточно ли жирен и помещусь ли в котел целиком или по частям.
- Да, мой народ не очень-то цивилизован, - сокрушенно подтвердил Рюбецаль.
- Не очень-то, - ядовито передразнил его Каскет. - Дикари и троглодиты, лишенные способности мыслить! Рюбецаль сошел со своего трона и остановился возле колонны.
- Вот никак не определю, что ты за человек, Каскет, - сказал он. - Я привык судить о человеке с первого взгляда. Тебя же мне не удается подогнать под определенные мерки. Ты весь какой-то изменчивый, мерцающий, как радужная пленка на воде.
- Не суди, да не судим будешь, - поднял палец Каскет. - И каким судом будешь судить, таким будут судить и тебя.
- Ерунду говоришь, - поморщился Рюбецаль. - Все вы, люди, болтаете что ни попадя, а сами делаете себе же поперек. Вот ты, например, - не суди! Вздор! Все судят друг о друге, причем судят зло, пристрастно, явно добра не желая и не боясь, что о них будут судить так же, потому что о них так и судят. Зато извергается масса слов, тяжелых и велелепных, призванных избыть то, чего уже никогда не избудешь.
Каскет пожал плечами.
- Ты себя таким не считаешь, - констатировал Рюбецаль. - Но и ты такой же, Каскет. Хотя про тебя этого не скажешь с такою же определенностью. Ты все так же - идешь к Товне или уже передумал?
- Иду к Товне.
- А я уж боялся, что ты передумал.
- А чего тебе бояться?
- Люди, - пояснил Рюбецаль, - часто меняют свои решения. Это объясняется их недолговечностью и вытекающей отсюда боязнью не успеть.
Каскет промолчал. Он осматривал зал.
- Конец света, - наконец проговорил он.
- Чушь, - тут же отрезал Рюбецаль. - Еще одна выдумка. Мир рушится постоянно, изо дня в день, - где-то старое меняется новым. А что еще такое - конец мира? Не бывает - порушилось, и все. Обычно на это место приходит другое, не обязательно новое, прогрессивное и молодое, чаще даже того же возраста, но - более живучее и умеющее приспособиться. А иногда и новое летит в тартарары, единственно только затем, чтобы уступить место старому. Но это старое более приемлемо для мира. Новое не всегда приходится к месту, а старое - оно как давно притертый чехол, в который можно затолкать весь букет грехов и ошибок и забыть о нем.
- А ты философ. Налить тебе этого вина?
- Я не пью.
- Забыл. Извини.
Каскет отхлебнул из бокала.
- Твоя теория неприменима к богам, - сказал он. - Все обваливается, ползет, а они стоят как ни в чем не бывало.
- Я сам бог, - услышал он. - Ты удивлен? Не удивляйся. Я тоже старый бог. Но по натуре я отшельник, а потому моя теория скорее всего применима именно к богам. Ты вот говоришь - стоят как ни в чем не бывало. Да не стоит никто! Стоять - это значит почивать на лаврах. Задача богов - не допускать, чтобы порушились их культы. А если, как утверждают некоторые, мир зиждется на богах, то он никогда целиком не обрушится, - им это невыгодно. Они зубами и когтями будут держаться за старое, оно им мило и нескучно, оно навевает приятные воспоминания о сотворении мира и тому подобных вещах, - любому богу, который хоть раз сотворил что-то, всегда приятно вспоминать об этом.
- Твой мир обрушился, - подумав, ответил Каскет.
- Я сам не хотел, чтобы он стоял. И потом, кто сказал, что он обрушился? Вот мой мир - и он стоит.
- Это горы, сюда никто не ходит.
- Дело не в этом. Как там они меня называют? Дух, демон, гений? Низшая мифология. А ведь все равно - бог. Бог Места, имеющий над ним Власть. Что еще нужно? Я не тщеславен. Мне не нужна власть над всем миром. Когда я сержусь или не в настроении, в горах непогода. Когда у меня здесь пир, над горами сияет солнце. Понимаешь?
- Абсолютно. Ты очень гостеприимный хозяин.
- Да нет, не очень. Знаешь, как бывает, - хозяин-то гостеприимен, а гостей нет. Такая вот история.
- Не расстраивайся. Я разнесу по всему свету, чтобы почаще заходили в гости к Рюбецалю, ибо он гостеприимный хозяин.
- Не надо, - отмел Рюбецаль. - Не надо. Будут шастать здесь толпами, пугать троллей, дразнить етунов, стрелять моих ласок. Меня сердить. Ладно. Ты не передумал? Тебе все еще надо в Товну? Снаружи буря, ибо я не в настроении сегодня, поэтому говори, куда тебе надо, и я перенесу тебя туда.
- Мне в Товну, - сказал Каскет. - Спасибо за пищу и кров, Рюбецаль.
И он оказался на пустынной неприглядной равнине к северу от города Товны.
Возле Товны уже много лет сидел сфинкс, терзающий своими неумными вопросами сначала уши путников, бредущих в город, а буде помянутые путники на эти вопросы не отвечали, то сфинкс терзал их тела, но уже не вопросами, а зубами. Эта же участь предстояла и Каскету. Он подошел к сфинксу.
- Ты уже был здесь, - приветствовал его сфинкс. - Только в прошлый раз ты сумел ускользнуть от меня, не ответив на мои вопросы.
- На глупые вопросы не отвечаю.
- Те - может быть. Сейчас у меня другие вопросы.
- Пропасти рядом есть? - спросил Каскет.
- Зачем тебе пропасти? - поразился сфинкс.
- Это первый вопрос, - деловито произнес Каскет. - Дело в том, что мое имя Эдип.
- Мы так не договаривались, - заюлил сфинкс. - Здесь вопросы задаю я.
- Пока ты ходил вокруг да около, - перебил его Каскет, - выяснял, кто здесь уже был, а кого еще не было, какие вопросы глупые, а какие нет, я взял инициативу в свои руки. Лучше благодари богов, что тебе попался такой добродетельный человек, как я, а не какой-нибудь шарлатан и краснобай. Вот уж картина, представьте: сфинкс и досужий демагог никак не могут переговорить друг друга.
- Только без фантазий, - строго сказал сфинкс. - Обязательно ведь найдется такой - давай фантазировать: и то будет так, и это будет эдак, сфинкс и этот дема… ну, в общем, начинаю задавать вопросы.
Он одел очки и вытащил бумажку.
- Отвечать быстро, четко, не раздумывая и без лишних рассусоливаний, - сказал он и задал первый вопрос: - Кто из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех? - При этих словах сфинкс хитро прищурился.
Возникла пауза.
- Кто-то здесь говорил, что у него вопросы умные, - сказал разочарованный Каскет.
- Извольте отвечать! - грозно рыкнул сфинкс.
Каскет устало помотал головой, закрыл и открыл глаза, потер лицо рукой.
- Человек, - наконец сказал он. - Расшифровать?
- Странно, - задумался сфинкс. - А я-то думаю, что это у меня в животе бурчит? Давно не ел, оказывается! А все потому, что вы все больно умные стали! - заорал он сварливо.
- Ты не кричи, - посоветовал Каскет. - Еще вопросы будут?
Сфинкс одел очки и вытащил другую бумажку.
- На этот вопрос ты уж точно не ответишь, - самодовольно заметил он и спросил: - Что быстрее всех на свете?
Каскет присел на камень.
- Давай, - предложил он, - я вздремну пока, а ты там поройся в своих бумажках, поищи, может, найдешь вопрос посложнее. Ну, если уж нет посложнее, то хоть поумнее, позаковыристее, что ли…
- Да что это такое! - возмутился сфинкс. - Ты отвечаешь или нет?
- Мысль, - сказал Каскет. - Мысль быстрее всего на свете. Но тем, у кого ее нет, этого не понять.
- Прошу без намеков, - предупредил сфинкс и провозгласил: - И, наконец, последний, самый сложный вопрос!
Каскет приготовился слушать с терпеливым выражением на лице.
- Что не умирает, если даже бывает похоронено в земле?
Каскет поднялся с камня.
- Сначала договоримся, - сказал он. - Если я найду разгадку и для этой твоей шарады, ты выполнишь любое мое желание.
Сфинкс был вынужден согласиться.
- Мой ответ - семя, - сказал Каскет. - А теперь желание. Когда-то жители этого города или города, похожего на этот, - сейчас уже не помню, - обидели меня. Они палками и пинками изгнали меня из города только за то - согласись, что это пустяк! - что я не уплатил за ночь одной шлюхе по имени Раав. Ты голоден. Иди и покормись немного в Товне.
Сфинкс почесал затылок.
- У меня уже была такая мысль, - важно объявил он, - но я ее почему-то отбрасывал. Но ты прав. Да, - сказал он, окончательно решившись. - Пойду. А что еще делать? Есть-то надо. Но ответственность - на тебе.
- Да ради бога, - пожал плечами Каскет. - Приятного аппетита, - пожелал он удаляясь.
Глава 5
Преодолев безводную, но весьма непротяженную пустыню Сегед, Каскет пришел в Шамсурен, Город площадей. Он не был здесь уже давно и успел соскучиться по гранитному безмолвию его памятников и черному великолепию площадей. Шамсуренский царь Эртель приходился Каскету родным дядей, и Каскет решил, внезапно вспомнив про долг родственника, а также про полнейшее отсутствие средств, навестить его. Город площадей гостеприимно раскинулся перед ним, и Каскет вошел в его распахнутые ворота.
Сам Шамсурен был огромен, раскинувшийся на многие мили, но это казалось лишь на первый взгляд. На самом деле здесь жило не так уж много народа. Дома строились здесь рядом с площадями, а они в Шамсурене были громадны, так что дома теснились по их краям, словно нечто незначительное, ненужное, словно некий бесполезный декоративный бордюр. Зато площади на того, кто видел их в первый раз, производили шокирующее впечатление: колоссальные пустые пространства, выстланные черным мрамором или полированным базальтом, лежали немы и величественны, как заповедные территории, на которые распространялся таинственный древний запрет-табу. Но Каскет прошел по ним, глубоко закутавшись в плащ и оставляя пыльные отпечатки своих башмаков на трауре черного базальта, ибо по площадям гулял сильный ветер, пробирающий насквозь. Каскет думал о том, как попросить денег у своего дяди, и древние тайны Шамсурена мало волновали его.
Царский дворец, словно слепое бельмо, торчал на краю одной из площадей. Это было безобразное строение, нелепым слизнем растекшееся по чистому черному мрамору, и Каскету захотелось взять в руки лопату, хорошую гигантскую лопату, и соскрести этот гнойный нарост со сверкающего тела площади. Но вместо этого он вошел внутрь дворца.
Два раза его останавливали охранники, но оба раза он избавлялся от них посредством толчков и зуботычин. Потом ему это надоело, и он, продвигаясь по коридорам, стал орать:
- Дорогу! Дорогу наследнику!
И ему стали уступать.
Распахнув двери, он вошел в один из покоев, где пребывал в одиночестве царь Эртель, упитанный человек, страстно увлекавшийся собиранием кальянов. Сейчас он курил один из них, богато изукрашенный серебряной чеканкой. Когда в комнату вошел-влетел Каскет, Эртель поперхнулся дымом, и внутри него и его кальяна одинаково забулькало.
- Дядя Эртель! - возопил Каскет, кидаясь к царю.
- Любимый племянник мой Каскет! - поспешно и так же громко вскрикнул Эртель, бросая свой кальян, а вместо этого широко раскрывая свои объятья.
- Какими судьбами? - приветливо спросил Эртель, когда взаимные и крепкие объятья ослабели, и он смог высвободиться.
- Я решил навестить тебя, дядя, - сказал Каскет, незаметно оглядывая комнату в поисках вещиц поценнее. - Был так близко от города, что не мог не зайти, чтобы повидать тебя.
- Да, да, - рассеянно произнес Эртель, затягиваясь пахучим дымом. - Ты же мой любимый племянник.
Они обменялись настороженными взглядами. Повисла неприятная пауза.
- Я прикажу, чтобы тебе приготовили комнату, - сказал затем Эртель, следя за Каскетом.
- Спасибо, дядя, - смиренно ответил тот.
На этой нейтральной ноте они расстались. Всю ночь Каскет не спал, прислушиваясь к шагам бродящих по дворцу привидений и временами обращаясь взглядом к окну, за которым над мертвыми черными площадями Шамсурена висел желтоватый сгусток луны.
Завтрак его вполне удовлетворил: бифштекс был в меру прожарен и так же в меру было вина, - как раз, чтобы отряхнуть с себя пыль тревожных сновидений. После завтрака Каскет решил прогуляться по дворцу. Он прошел картинной галереей, полюбовался портретами умерших царей Шамсурена, вышел на террасу и с минуту смотрел на площадь и на виднеющееся вдалеке море - синюю полоску, пересеченную силуэтами невысоких городских башен. Вставало бурое солнце. Со стороны моря ветер доносил запах свежести - странный аромат в наполненном древней сухой пылью дворце.
Вдруг Каскету пришла в голову отличная мысль. Он вспомнил, что у Эртеля есть дочь, его двоюродная сестра, по имени Адальперг. В детстве он частенько дразнил ее, всячески переделывая ее звучное имя и доводя этим Адальперг до слез. Сейчас она, наверное, повзрослела и расцвела. Во всяком случае, на последнее Каскет надеялся. Не грех было бы навестить ее: до вечера далеко, так как именно вечером Каскет собирался попросить дядю помочь ему. Он резво направился к выходу, но в самых дверях столкнулся с девушкой. Она мигом очаровала его, и он также мигом понял, что это и есть его кузина Адальперг. От своего лоснящегося папаши она не унаследовала ни единой черточки, даже цвет ее волос - каштановый с чуть рыжеватым отливом, - совсем не походил на цвет редких прядей, свисающих с черепа Эртеля и называемых им волосами. Она была одета во что-то белое, и это удивительно шло к ее стройной фигуре и тонкому лицу с большими, темными, приподнятыми к вискам глазами.
Каскет галантно поклонился.
- Я узнала, что ты здесь, - сказала она, отбрасывая всяческие церемонии, - и сразу направилась сюда. Ты очень изменился, Каскет.
- А ты - нисколько, - отвечал Каскет. - Я сразу узнал тебя. Я думал о тебе.
- Ты был у отца? - спросила она. - Ах да, я же видела тебя. Он все такой же, правда?
- Какой? - осторожно спросил Каскет.
- Добрый, - воскликнула она. - Ты разве так не считаешь? Ты ведь любил его.
- Д-да, - промямлил Каскет. - Я и сейчас… некоторым образом… - Вот видишь, - продолжала она не слушая. - Но ты ведь не знаешь дворца. Пойдем, я покажу его тебе.
И она, взяв его за руку, как в детстве, повела за собой. Каскету она нравилась все больше и больше.
- У тебя есть жених? - спросил он как бы между прочим.
- Есть. Но он далеко, в какой-то стране с длинным-предлинным названием.
- А-а.
Они пришли в небольшую уютную залу, всю заставленную старинными вазами в рост человека, и долго разговаривали здесь, вспоминая детство. Вечером Каскет зашел к дяде. Эртель курил кальян, но на этот раз вид его нельзя было назвать мечтательным.