- Иди к шесту, - сказал я, указывая на тонкое деревцо, служившее невольничьим шестом, под которым спали Тенде и Элис. - Сядь и скрести руки за спиной.
Она послушалась и только охнула, когда я туго связал ей запястья узкой полоской кожи.
- Господин… - робко произнесла девушка.
- Да?
- А мне ты не дашь одежды?
- Готова ли ты заслужить ее?
- Если ты прикажешь, я все сделаю. Ведь я - рабыня.
- А если я не прикажу?
- Но, господин…
- Ты будешь молить меня, чтобы я позволил тебе заслужить одежду?
- Нет! - выпалила она. - Никогда!
- Пора спать, - сказал я.
- Но я хочу одеться! Пожалуйста, господин!
- Пора спать, - повторил я. - Ложись. Она легла на бок и всхлипнула.
- Я не могу умолять тебя… Я земная женщина.
- Элис - тоже земная женщина.
- Она - рабыня, - с отвращением выговорила дикарка.
- А ты?
- И я, - горько вздохнула она. - Я тоже рабыня.
- Одежду надо заслужить.
- Я не могу!
- Тогда спи. Завтра будет долгий и трудный день.
- Господин, - прошептала девушка.
- Что?
- Сегодня вечером… это был урок?
- Возможно.
- Ты показал, что господин волен сурово наказать рабыню без всякой на то причины.
- Верно.
- Но разве ты по-своему не добр к рабыням, пусть даже ты жестоко обращаешься с ними? - спросила она.
- Хочешь отведать плетки?
- Нет, господин.
- Не много проку будет мужчинам от такой рабыни, как ты, - сказал я, - если тебя, по твоей глупости, придется живьем бросить слину или тарлариону.
- Я поняла. - Она горько вздохнула. - Ты не добр.
- Ни капли, - усмехнулся я.
- Ты учишь скотину знать свое место.
- Правильно, - улыбнулся я.
На мгновение во мне всколыхнулась нежность, но я подавил минутную слабость. Одновременно мне захотелось схватить девчонку за тоненькие лодыжки, перевернуть на живот, раздвинуть ноги и грубо изнасиловать прямо в грязи. Но я не сделал и этого.
Девушка приподнялась на локте и посмотрела на меня.
- А чего мужчины хотят от рабынь?
- Всего, - ответил я.
Она с тоской опустилась на землю.
- Господин?
- Что?
- Любой мужчина в любой момент может сделать со мной все, что хочет?
- Да, - ответил я.
- И ему не нужно на это никакой причины?
- Абсолютно.
- Неужели мужчины всегда бьют и обижают рабынь без повода?
- Мужчина волен избить тебя, когда пожелает, особенно когда ты проходишь курс рабыни. Разумеется, никто не станет бить рабыню в обычной ситуации. В этом просто нет смысла. Когда рабыня хорошо обучена, с ней можно делать множество других, куда более приятных вещей.
- Если я буду приятна моему господину, он не станет избивать меня, правда?
- Почему же? Станет, если ему того захочется.
- Но если я буду ублажать его полностью, всецело, как жалкая, презренная рабыня, - последние слова она подчеркнула, - вряд ли ему захочется меня бить?
- Нет, конечно, - ответил я. - При этом ты должна понимать: если ты хоть чуточку, хоть на самую малость вызовешь его недовольство, он может наказать тебя любым способом, какой сочтет уместным.
- Я прекрасно это понимаю. Но я постараюсь ублажить моего господина.
- Полностью, всецело, как жалкая, презренная рабыня?
- Да, - сказала она. - Я всеми силами буду стараться доставить удовольствие господину.
- Господам, - поправил я. Она судорожно сглотнула:
- Да… господам.
Она знала, что на Горе у женщины может быть много хозяев.
Я видел, что рабыня, живущая в ней, отчаянно стремится наружу.
- Ну, теперь ты готова заслужить одежду? Блондинка в ужасе отпрянула.
- Я не могу!
- Ну что ж, оставайся голой.
- Хорошо, - с вызовом ответила она.
- У тебя был шанс заслужить одежду, - сказал я. - Ты им не воспользовалась. Возможно, этот шанс был последним. Она со страхом посмотрела на меня.
- Спи, - приказал я.
- Да, господин…
Я сидел у догорающего костра. Через некоторое время Кису сменит меня, и я смогу немного вздремнуть перед рассветом.
Я думал об обитателях реки и тропического леса. Я вспоминал, как на берегу, на торчащих из земли узловатых корнях нежились на солнышке крохотные рыбки - длиной около шести дюймов, с круглыми навыкате глазками и малюсенькими боковыми плавниками, похожими на ласты. У этих рыбешек есть и легкие и жабры. Благодаря этому они во время засухи могут перебираться по суше в другие ручейки и озерца, а также спасаться от речных хищников. Но обычно они не удаляются от воды. Иногда они даже ухитряются загорать на спине дремлющего тарлариона. Когда тарларион погружается в воду, они не соскальзывают с него - только стараются держаться подальше от его пасти. Эта уловка помогает им спасаться от других хищников, в особенности от черного угря, который никогда не приближается к тарлариону. К тому же хитрые рыбешки до отвала наедаются остатками тарларионо-вой добычи. Они даже отгоняют друг друга от тарлариона, оберегая "свою" территорию на спине чудища. Название этих крошечных рыбок - гинты.
Я пошевелил угли в костре и подумал, не дать ли белокурой дикарке еще один шанс. Ладно, махнул я рукой, решу позже.
- Кису, - окликнул я. - Вставай. Твоя смена. Кису зашевелился, и я вытянулся на земле. Я думал о реке, о ее течении и уснул очень быстро.
30. МЫ ПРОДОЛЖАЕМ ИДТИ ВВЕРХ ПО РЕКЕ
- Не дайте каноэ перевернуться! - заорал Кису, перекрикивая грохот воды.
Мы уже две недели шли вверх по Уа и добрались до одного из водопадов. Грести против такого течения было невозможно. Поэтому мы с Кису, белокурая дикарка и Тенде брели по пояс в воде, толкая каноэ перед собой, а Айари и Элис шли по берегу и тянули его на веревках.
- Не спотыкайся, Голая Рабыня! - прикрикнула Тенде на белокурую дикарку.
- Хорошо, госпожа. - Голос блондинки был еле слышен из-за шума воды.
Мы сделали Тенде старшей рабыней. В конце концов, она и прежде была хозяйкой белых девчонок. Мы с Кису велели им беспрекословно подчиняться Тенде, объяснив, что в противном случае они будут нещадно избиты. Тенде мы, в свою очередь, предупредили, что, если она не справится с ролью старшей, ее сменит Элис. После этих слов Тенде старалась изо всех сил, боясь оказаться во власти своей бывшей рабыни.
Тенде и Элис повадились называть белокурую варварку Голой Рабыней. Иначе ее не звал никто - имени мы ей не дали. Прозвище разом выделило ее среди рабынь. Она стала самой презираемой из них и выполняла самую грязную и тяжелую работу. По ночам она плакала, но мы не обращали на это внимания - разве что прикрикивали, веля заткнуться.
- Держите крепче! - крикнул Кису.
Айари и Элис изо всех сил натянули веревки.
Мы налегли на каноэ, ничего не видя из-за слепящих брызг.
31. МЫ ОСТАНАВЛИВАЕМСЯ РАДИ ОБМЕНА. ПРИЗНАНИЯ РАБЫНИ
- Обмен! Обмен! - раздавались крики. - Мы друзья! Друзья!
- Не показывай меня раздетой, господин! - взмолилась белокурая дикарка.
Мы вытащили каноэ на берег. Я связал руки дикарки за спиной, захлестнул ей шею веревкой и бросил свободный конец Элис. Мы с Кису решили, что, поскольку варварка, в отличие от остальных рабынь, раздета, уместнее будет вести ее на веревке, как будто она только что захвачена в рабство. Если туземцы заподозрят, что это рабыня, впавшая в немилость, то продать ее будет сложно: цена на таких рабынь обычно бывает бросовой. Увидев же веревку на шее, они догадаются, что мы совсем недавно приобрели рабыню и сами не знаем, стоит ли ее продавать.
- Как получилось, что вы идете с ней по реке с запада? - спросил один из жителей деревни на ломаном ушинди.
Я не понял вопроса.
Белокурая дикарка в ужасе дрожала под жадными мужскими взглядами.
- Она - талуна? - спросил другой.
Я снова не понял.
Руки туземцев сновали по ее телу, ощупывали и тискали его, вплоть до самых укромных уголков. Девушка жалобно стонала и вздрагивала.
- Гляньте-ка, - сказал один, указывая на клеймо на ее левом бедре.
Мужчины принялись с интересом разглядывать клеймо. Прежде им не доводилось видеть клейменых женщин. Элис незаметно одернула свою коротенькую красную юбочку, чтобы надежней скрыть собственное клеймо. Дикарка корчилась и извивалась, отчаянно пытаясь высвободить руки. Хорошо, что узел тугой, подумал я. Если бы она оттолкнула кого-то из мужчин, ей бы попросту отрубили руки.
Я подал знак, Элис дернула веревку, и мы направились к воротам деревни.
- Обмен! - крикнул я. - Друзья! Друзья!
Все-таки Айари был удивительным человеком.
Вряд ли хоть кто-то в деревне знал на ушинди больше двух десятков слов, но Айари с помощью жестов и палочки, которой он выводил на пыльной земле какие-то знаки, не только быстро и удачно провел обмен, но и ухитрился добыть ценные сведения.
- Шаба был здесь.
- Когда? - спросил я.
- Вождь сказал - давно, - ответил Айари. - Он задержался тут на неделю. Кто-то из его людей заболел.
- Ну что ж, тогда понятно, почему местные люди знают кое-какие слова на ушинди.
- Верно, - кивнул Айари. - Шаба и его друзья тоже наверняка выучили кое-что на местном языке.
В обмен на ножи и цветные стеклышки мы приобрели несколько мешков мяса, фруктов и овощей.
- Есть еще новости? - спросил я.
- Есть, - усмехнулся Айари. - Нам советуют поворачивать обратно.
- Это почему?
- Вождь говорит, что, начиная с этого места, река становится особенно опасной. Враждебные племена, бурные течения, хищные звери, чудища и талуны - белые лесные воительницы. - Айари указал на мою белокурую дикарку. Она стояла на коленях со связанными за спиной руками. Хорошенькая Элис безмятежно крутила конец веревки, захлестывавшей шею Голой Рабыни. - Они решили, что она - одна из них. Я объяснил им, что это всего-навсего рабыня.
- Правильно, - сказал я, глядя на дикарку. Она низко склонила голову.
- Шаба отправился вверх по реке? - спросил я.
- Да, - ответил Айари.
- Тогда и я пойду вверх по реке.
- Мы все, - сказал Кису, - пойдем вверх по реке. Я вопросительно глянул на него.
- Это входит в мой план, - объяснил он.
- Тот самый таинственный план?
- Да, - улыбнулся Кису.
- Говорил ли вождь или кто-нибудь другой о том, что увидели люди в рыбацкой деревне? Помнишь, они боялись говорить о чем-то страшном? - спросил я.
- Я спрашивал, - ответил Айари. - Они не видели ничего необычного.
- Значит, мы потеряли след, - сказал Кису.
- Возможно, - пожал я плечами. - Ну что, в путь?
- Еще чего! - возмутился Айари. - Сегодня ночью здесь будет праздник. Пир, песни, танцы.
- Отлично, - сказал я.
Поздно ночью, когда празднество утихло, мы улеглись спать в хижине, окруженной частоколом. Из всех деревень, встреченных нами на пути, только эта была обнесена оградой. Наверное, к востоку от этих мест действительно небезопасно. Я услышал шорох и тихий стон - и приоткрыл глаза. В свете луны, просачивающемся в хижину сквозь тростниковую крышу, я увидел, что белокурая дикарка со связанными за спиной руками встала на колени и медленно, дюйм за дюймом, поползла ко мне. Она ползла до тех пор, пока веревка, удерживающая ее у рабского шеста, не натянулась до предела.
- Я знаю, что мужчины - мои хозяева, - прошептала она тихо-тихо, чтобы не разбудить меня. Она говорила на английском языке, уверенная, что никто вокруг не понимает его. - Меня научили этому здесь, в мире, где все живут по законам естества. В глубине души, в самом сердце, я знала это и раньше. Я знала это всегда. Я твоя, мой милый, мой прекрасный господин. Почему ты не берешь меня? Возьми меня и сделай со мной все, все, что хочешь, ибо я - рабыня. Тогда, в Шенди, ты так властно, всецело подчинил меня себе… неужели ты думаешь, что я забыла чудесные ощущения? Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь смогу забыть ни с чем не сравнимое чувство полной покорности и бесконечного восторга? Это чувство превратило меня, гордую землянку, в беспомощную рабыню! Я, рабыня, вновь хочу лежать распластанной в объятиях своего господина. Почему, ну почему ты не обнимешь меня? Я так хочу служить тебе, господин! Разве я тебе не нравлюсь? Что мне сделать для тебя? Неужели я должна молить тебя о прикосновении? Неужели ты не понимаешь, что я не могу сделать этого, не могу признать в мужчинах своих хозяев, потому что я - женщина Земли?
Она тихонько всхлипнула - несчастная пленница, запутавшаяся в условностях и предрассудках.
- Почему мужчины Гора не отказались от права властвовать и подчинять - права, данного им самой природой? Почему они остались сильными, гордыми, радостными и свободными? Почему они так не похожи на мужчин моего мира? Разве они не знают, что мужчине не пристало быть сильным и счастливым? Разве их не учили, что удел мужчины - смятение, тоска и внутренний раздор? Разве им неизвестно, что мужчина должен подчиниться внешним условностям и отвергнуть свою истинную сущность? Но неужели вина, страх и ранняя смерть от бесчисленных отвратительных болезней - лучшая доля для мужчины, чем свобода и счастье? Не знаю. Я ведь всего-навсего женщина. Почему мужчины Гора так не похожи на землян? Потому ли, что их разум не отравлен земным ядом? Я не знаю. Может быть, это известно Царствующим Жрецам - если, конечно, они существуют. А может быть, причина проста: гориане, в отличие от землян, не желают отказываться от своей мужской сущности. Мужчины Гора, как звери, как чувственные боги, подчиняют себе женщин и полностью властвуют над ними просто потому, что им это нравится, просто потому, что они - мужчины. Неужели меня это отталкивает? Ну конечно же нет! Ведь я - женщина. Меня восхищает их прямодушие, мне нравится, что они не скрывают своего превосходства над женщинами, данного им самой природой. Они не играют в игры. Они швырнули меня себе под ноги, туда, где мне и надлежит быть. Противно ли мне это? Нет, ибо я - женщина. Только рядом с настоящим мужчиной женщина превращается в настоящую женщину. Я не знаю, по каким причинам мужчины Гора не похожи на мужчин Земли - по генетическим, культурным или тем и другим вместе. Я просто знаю, что это так. Гориане остались мужчинами просто потому, что им это нравится. И мне это тоже нравится - ведь только рядом с настоящим мужчиной я смогу стать настоящей женщиной.
Затаив дыхание, я наблюдал за девушкой в рассеянном лунном свете сквозь полуопущенные ресницы. Она снова потянулась ко мне.
- Я не знала, что на свете бывают такие мужчины, - зашептала она опять очень тихо, боясь разбудить меня. Говорила рабыня по-английски - очевидно, только на этом языке она могла выразить сложные чувства. Она всхлипнула и испуганно задохнулась: - Как я ужасна! Хорошо, что веревка коротка. Я хочу подползти к тебе и доставить тебе наслаждением языком и губами. Я надеюсь, ты не избил бы меня за то, что я потревожила твой сон… - Она помолчала и добавила так тихо, что я едва расслышал: - Я, земная женщина, признаю, что мужчины - мои хозяева. Я, земная женщина, признаю, что я - рабыня. Я, земная женщина, молю моего господина прикоснуться ко мне.
Я не шелохнулся.
Медленно, бесшумно она отползла назад и легла, свернувшись в клубочек, под невольничьим шестом. Я услышал, как она тихонько плачет, и усмехнулся про себя. Этой ночью она далеко продвинулась по дороге, ведущей к истинному рабству. Она призналась в том, что она - рабыня; пусть даже шепотом, чтобы я не мог ее расслышать; пусть даже на языке, который я, по ее мнению, не мог понять.
32. МОДЕЛИ ПОВЕДЕНИЯ САМКИ. СОН РАБЫНИ. ТКАНЬ И БУСЫ
- Держите крепче! Не переверните! - крикнул Кису. Мышцы его были напряжены, по телу струился пот.
Мы тащили каноэ на плечах вверх по склону. Впереди шел Айари, за ним - девушки и Кису; я удерживал корму. В двух сотнях ярдов от нас грохотал водопад, из-под ног летели камни.
- Я больше не могу, - задыхаясь, выговорил Айари.
- Вперед! - приказал Кису.
- Но я устал!
- Я сказал, иди!
- Хорошо, - проворчал Айари. - Я не спорю с теми, кто сильней.
Это был одиннадцатый водопад на реке Уа и наша четвертая переправа за день. Иногда нам приходилось тащить каноэ волоком. Шабе с его разборными лодками наверняка было легче. Не говоря уже о том, что у него было много здоровых мужчин. Мы же могли полагаться только на себя… и на трех хрупких рабынь.
- Я не могу идти дальше, - повторил Айари.
- Давайте отдохнем, - сказал я.
Мы медленно опустили каноэ на землю. Я подпер его камнями, чтобы оно не соскользнуло вниз по склону, и огляделся.
Вокруг высились деревья. Яркие тропические птицы порхали над головой. Издали доносился обезьяний гомон.
- Принесите все, - бросил Кису.
- Да, господин, - нестройным хором отозвались девушки и поспешили за веслами, мешками и тюками, оставленными внизу, в нескольких сотнях ярдов.
- Шаба был здесь, - сказал Кису, усаживаясь на землю и вытирая катившийся градом пот.
- Если бы не он, нам было бы куда трудней переправиться, - заметил я.
- Это уж точно, - усмехнулся Кису.
Мы не в первый раз шли по переправе, наведенной Шабой и его спутниками. Сами того не ведая, они расчистили нам дорогу, вырубив деревья, корни, лианы и прочие препятствия.
Я мысленно улыбнулся. Теперь я точно знал, что мы движемся гораздо быстрее Шабы. К тому же он потерял целую неделю из-за болезни своих людей - об этом мы узнали в деревне, где столь удачно раздобыли себе провиант. Такое положение дел устраивало меня донельзя. По разным приметам я вычислил, что Шаба опережает нас не более чем на пятнадцать - двадцать дней.
Я посмотрел вниз. Рабыни одна за другой поднимались по склону, таща поклажу. Первой шла Тенде, за ней Элис, последней шагала белокурая дикарка - обнаженная, стройная и прекрасная. На голове она несла огромный тюк, слегка придерживая его руками.
Девушка посмотрела на меня, и мне понравился ее взгляд. Это был взгляд рабыни, устремленный на господина. Рабыни сгрузили ношу и снова пошли вниз - за один раз они не могли забрать все.
Айари лежал на спине, задумчиво глядя в небо. Кису смотрел вниз, на стремительное течение реки.
Через несколько минут девушки вернулись. Они снова шли в затылок друг другу, и снова белокурая дикарка замыкала шествие, очень стройная, очень хорошенькая, с прямой спинкой. Тюк на ее голове был обмотан красной тканью и туго перевязан веревками.
- Стой. Не снимай поклажу, - приказал я, встал и направился к ней. Она послушно замерла и вытянулась.
- Ты симпатичное вьючное животное, - сказал я.
- Да, господин. Я - вьючное животное. Я - рабыня.
Я посмотрел на нее. Наши взгляды встретились. Она вспыхнула и испуганно отвела глаза. Неужели мне известна о ней вся правда? Неужели мне известно, что она признала себя рабыней, жаждущей объятий господина? Нет, этого не может быть; ведь я крепко спал, к тому же я не знаю английского. И все же после той ночи, пять суток назад, когда я услышал ее тайные признания, наши отношения неуловимо изменились. Она начала робко и жалобно поглядывать на меня. После той ночи я мог делать с ней все, что пожелаю.