Люся. Добрый вечер. А что, Александр Николаевич не у вас? Прямо не знаю, что думать, он ведь и ночевать не приходил после вчерашего.
Ольга. После вчерашнего?
Люся. Ну как же! Ведь сейчас первенство Москвы по боксу разыгрывается, и у Шуры вчера был бой с самим Штейном! Ах, если бы вы видели, как Шура в первом раунде работал! Он шел вперед, непрерывно атакуя, и чисто выиграл раунд. Скажешь, не правда, Павлик? А во втором Штейн подловил его под левую руку, и тут началось. Он три раза сбивал Шурика в нокдаун, но Шурик все-таки подымался, и все кричали: "Ведерников, давай!" А кричать было не надо, на Шурика это так действует. Он перестал закрываться и в конце раунда Штейн его нокаутировал прямым слева. Его унесли с ринга. Мы с Павликом ждали его, но он вышел другим ходом, он ведь такой стеснительный, когда проиграет.
Ольга. Где же он ночевал?
Люся. Не знаю. (Улыбнулась.) Ну, ничего, скоро все переменится. Вы слышали, его в Экспериментальный институт переводят.
Павлик (радостно). Вот увидите, Оленька, лет через десять все нас будут спрашивать: "Как? Неужели вы сокурсник знаменитого Ведерникова?" Увидите!
Люся. Ну, знаменитого! Вы скажете, Павлик! А по мне даже лучше, если он не знаменитый.
Галина. Почему же это?
Люся (очень искренне). Все-таки! И любить меня больше будет, и к другой не уйдет. (Улыбнулась.) Я иногда даже иду по улице и думаю: вот если бы он под трамвай попал, я бы так о нем заботилась.
Ольга. Ну что за чудовищные вещи вы говорите, Люся.
Люся. А что. Я правду сказала. Я верно так думаю.
Галина. Да. (Помолчав). Вероятно, самое страшное, это летающая рыба, а? Щука, у которой крылья. Представляете?
Люся. При чем тут рыба, я не понимаю.
На веранде появляются тетя Тася и Нина, худенькая восемнадцатилетняя девушка.
Тетя Тася. А если бы пошел дождь? Ты должна беречь голос. Он – все для актрисы.
Нина. Тетя, я это знаю. (Входит в комнату.) Здравствуйте. Чаю у вас нет?
Тетя Тася. Чайник греется, но с керосинкой произошла катастрофа. Один из фитилей совершенно в безнадежном состоянии. Он провалился куда-то вниз. (Уходит.)
Павлик. Здравствуйте, будущая Комиссаржевская. А я вас на днях на сцене видел. Вы в "Бесприданнице" цыганку изображали. Как это вы быстро, однако, на первом курсе, а уже в спектаклях участвуете.
Нина. Ну и как, я не очень выделялась?
Павлик. Я бы не сказал.
Нина. Это хорошо, а то нас ругают, если очень выделяешься. (Ольге.) Миша дома?
Ольга. Занимается. Просил не мешать ему.
Нина. Ну, мне-то можно! (Выходит в соседнюю комнату к Лаврухину.) Мишенька!
Ольга. Видали? Минуты без него прожить не может. Чуть домой явится и сразу же: "Мишенька!"
Люся. Ну, что, Павлик, может, нам уйти? Все равно Шуры нет!
Павлик. Пожалуй. Сяду-ка я на восьмой номер и поеду к себе на Божедомку. А потом придет мама с дежурства и будет огорчаться, почему я не Мечников, а обыкновенный врач районной поликлиники.
Ольга. Никуда я вас не пущу, сейчас чай будем пить.
Павлик (оживленно). И верно. А, Люся? Вдруг Шура еще сюда придет?
Галина. Боюсь, наш герой в данный момент занят бильярдом. В свое время это утешало его больше остального.
От Лаврухина выходит Нина.
Нина (шутливо раскланиваясь). В ожидании чая хозяин просит гостей к себе. Желающим будет продемонстрирована "тетя Маша" – морская свинка.
Ольга (Нине). Помешала все-таки. (Остальным.) Ладно, идемте.
Люся. Я морских свинок очень даже люблю, Александр Николаевич говорит, их препарировать гораздо приятнее, чем крыс, например.
Все уходят к Лаврухину. Из кухни возвращается тетя Тася.
Тетя Тася. Ну вот, никого нет. Забавно! То сидят-сидят и говорят о чем-то, а то вдруг встают и уйдут. Забавно. (Садится к пианино и, аккомпанируя ceбe, негромко поет.)
Захочу – полюблю,
Захочу – разлюблю,
Я над сердцем вольна,
Жизнь на радость дана.
Появляется Ведерников, под левым глазом у него синяк, бровь заклеена черным пластырем. Он останавливается в дверях и с видимым удовольствием слушает пение тети Таси.
Ведерников (бурно аплодируя). Браво! Браво, Настасья Владимировна!
Тетя Тася. Шура? Ну конечно, это вы, Шура. Вот вас я всегда, всегда рада видеть. Правда, слово "видеть" в моих устах звучит несколько комично.
Ведерников. Настасья Владимировна, прошу! (Протягивает коробку шоколада.) Ваши любимые с ликером.
Тетя Тася (она смущена и очарована). Опять? Но это безбожно, Шура! Вы разоритесь.
Ведерников. Разорюсь – пущу себе пулю в лоб, и все будут про вас говорить: "Вот женщина, которая погубила Шурку Ведерникова!"
Тетя Тася (звонко хохочет). Вы невозможный человек! И все-таки я вас ужасно люблю. (Ест конфеты.)
Ведерников. Кстати, давно собираюсь спросить: почему вы не вышли замуж, Настасья Владимировна?
Тетя Тася (шутливо). Говорят, что я была очень красива. А умные мужчины боятся красивых женщин и женятся на дурнушках. Так что на нашу долю остаются только дураки. (Неожиданно вскакивает.) Я тут с вами болтаю, а в кухне, вероятно, разыгрываются необычайные события. Закипел чайник, или снова явилась эта ужасная собака! (Быстро уходит.)
Из комнаты Лаврухина появляются Люся и Павлик.
Люся (увидев Ведерникова). Наконец-то! Я так беспокоилась. Где ты ночевал сегодня?
Ведерников. У приятеля. Здравствуй, человечек! (Целует Люсю.) Идти домой с разбитой физиономией было как-то глупо. (Подозрительно.) Вероятно, у меня был жалкий вид вчера, a?
Павлик. Нет-нет, ты очень достойно держался.
Ведерников. Да, особенно когда упал на четвереньки.
Люся. Ну, а где ты сейчас был?
Ведерников. Был в одном месте.
Люся (горестно всплеснув руками). Ты! Ты играл на бильярде? (Пауза.) Шуренька, ведь конец месяца. В доме совсем денег не осталось. Я сегодня обед сделала на Павлушины деньги. Такой вкусный борщ, а ты не пришел. Ну, ничего, как-нибудь до первого перебьемся, ведь у тебя еще тридцать рублей есть.
Ведерников. Видишь ли… Собственно, их уже нет. (Показывает на конфеты.) Понимаешь… Вот. Я купил Настасье Владимировне.
Люся смотрит на Ведерникова, молча садится в кресло.
Павлик. Нет-нет, так нельзя. (Подходит к Люсе.) Люсенька, милая, не огорчайтесь, я вам еще денег достану.
Люся (качает головой). Павлик, он меня не любит.
Ведерников. Люся, глупая, ты сошла с ума!
Павлик. Эх, Шура, ты знаешь, как я верю в тебя. Если только нужно, я что хочешь, но…
Ведерников (развеселился). Ладно, ладно, ты только и ждешь беды, чтобы меня из нее выручать! Знаю я твой благородный характер. Ничего, Павлик, и наше время придет!
Павлик. Ну, где мне! Конечно, было бы приятно обрадовать маму и человечество и придумать что-нибудь необыкновенное, но… (Улыбается.) Вот разве ты, Шура, сделаешь великое открытие и выдашь его за дело моих рук.
Из соседней комнаты выходит Лаврухин.
Лаврухин. Нашелся, наконец? (Оглядывает Ведерникова.) Ого, опять расквасили физиономию?
Ведерников. Делают что могут, Михаил Иванович.
Лаврухин. Ну, пошли ко мне. Побеседуем.
Ведерников. Что-нибудь душеспасительное?
Лаврухин (сдержаннo). Почему ты не явился сегодня на кружок? Пятнадцать человек сидели и ждали тебя битых два часа.
Ведерников. Не пришел потому, что был занят.
Лаврухин. Чем?
Ведерников (с вызовом). Играл на бильярде. Подумаешь, пятнадцать человек, кружок. Тоже мне господа Пироговы!
Павлик (с опаской, поглядывая на Лаврухина). Ну зачем ты так говоришь, Шура? Ведь это неискренно. Я знаю.
Из соседней комнаты, привлеченные громким разговором, выходят Ольга и Галина.
Лаврухин (вплотную подходит к Ведерникову). А ну-ка, давай начистоту. Ведь плохо с тобой, Шурка, совсем, брат, плохо! Вспомни, как мы раньше спорили ночами, как хотелось работать вместе! Да ведь я, я богаче становился после наших споров, ты был необходим мне тогда! А теперь? Почему ты больше мне не нужен? Почему мне неинтересно стало с тобой, Шура?
Ведерников (насмешливо). Званием кандидата не удостоен, Михаил Иванович, вот и стал не пара.
Лаврухин. Ничтожно себя ведешь, Шурка. И говоришь ничтожно. (Помолчав.) Старик очень огорчен тобой.
Ведерников. Иван Степанович?
Лаврухин. Ты рассказываешь всем, что он переводит тебя в Экспериментальный институт, но ведь это неправда.
Ведерников (искренне поражен). Что? Кто же сей счастливец?
Пауза.
Лаврухин. Не в том суть, друг.
Ведерников. А все же?
Лаврухин. Эта работа предложена мне.
Очень долгая пауза, которую разряжает появление тети Таси с чайником.
Тетя Тася. Ну-с, добродетель наконец восторжествовала. (Показывает на чайник.) Он закипел. (Хлопочет у стола.)
Люся (со слезами в голосе). Я, пожалуй, пойду. Вы простите.
Павлик. Куда же вы, Люсенька? Сейчас дождь будет.
Люся. А мне все равно. (Идет к двери.)
Павлик (с укоризной). Эх, Шура. (Уходит за Люсей.)
Ведерников. А ты делаешь успехи, товарищ Лаврухин. Так сказать, переползаешь со ступеньки на ступеньку.
Лаврухин долго молча смотрит на Ведерникова и, не сказав ему ни слова, уходит к себе в комнату.
Галина. Показался во всем блеске. Хорош! (Уходит за Лаврухиным.)
Тетя Тася. Ну, прошу к столу. (Оглядывается.) Опять все исчезли. Забавно.
Не замечая Ведерникова, она гасит верхний свет и уходит. В полутьме из глубины веранды показывается Ольга. Она медленно подходит к Ведерникову и кладет ему руку на плечо.
Ведерников (поднимает голову, смотрит на Ольгу). Итак, вас, кажется, можно поздравить с успехами вашего Миши?
Ольга (точно это ее радует). А у вас слезы на глазах.
Ведерников. Еще чего. (Неожиданно.) Вы что же, действительно думаете, что я играл на бильярде? Просто после вчерашнего было неловко идти в кружок. Синяк, сами видите, какой. Стали бы расспрашивать, жалеть, а я этого не любитель. Вот и провалялся весь день в Химках, на пляже. (Пауза.) Я бы сейчас пива выпил. (Движением нищего протягивает к ней кепку.) Оленька, одолжите двадцать рублей.
Ольга. Шура, а вам не страшно за себя?
Ведерников (не понимая). Что?
Ольга. Вам не страшно, что из вас так ничего и не выйдет?
Ведерников (твердо). Выйдет. (Помолчав.) А может, и нет. Проходят дни, и я, как зевака на перекрестке, стою и любуюсь.
Ольга. Чем?
Ведерников. Жизнью, Знаете, что такое молодость, Оленька? Молодость – это искушение. Иногда мне кажется, что жизнь я люблю больше своего ремесла. (Гроза. Хлынул дождь.) Вот это по мне!
Ольга. Вы просто хвастун, безвольный лентяй и больше ничего.
Ведерников. Что? (Подходит к Ольге, обнимает ее и целует.) Может быть, и хвастун. Вполне возможно.
За окном бушует ливень.
Ольга. Зачем вы это сделали, Шура? (Ведерников молчит.) А я знаю. Вы просто сейчас очень завидуете Мише.
Ведерников (тихо). Да.
Молчание. Входит Лаврухин.
Лаврухин. Ну вот, Оленька, говорил по телефону с Иваном Степановичем. Решено! Еду в Нарьян-Мар, к Олегу Доронину.
Ольга. Ты? Ты отказался от Экспериментального института?
Лаврухин. На год-полтора попросил отпустить меня. Практика и самостоятельность – вот что мне сейчас нужно.
Ведерников (подходя к Лаврухину). Вряд ли ты можешь представить, как я себе противен. Вряд ли. Я ухожу. (Протягивает руку Лаврухину и тотчас отдергивает ее.) Нет, не давай мне руки. Не стоит. (Быстро уходит.)
Галина (в дверях). Ну, как вам нравится наш сумасброд? Едет бог знает куда, за тридевять земель!
Ольга. Миша! А как же я?
Лаврухин. Тебе учиться нужно. Два курса впереди. (Помолчав.) Значит, так, завтра в дорогу. (Улыбаясь.) Да, интересно.
Ольга (почти зло). Интересно? Что именно?
Лаврухин (азартно). Все! Все интересно, Оленька. И все, что было. И все, что будет.
В дверях появляется Нина, она подходит к Лаврухину, обнимает его.
Нина. Не уезжай, не уезжай, Миша, я тебя прошу, не надо.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ. ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ.
Декабрь 1941 года.
Комната в поселке Сокол. Маскировочные шторы приподняты, и мы видим, как за окном падает снег.
Десятый час утра. Бьют зенитные орудия. Тетя Тася и Нина сидят на диване.
Тетя Тася (продолжая). В Киеве я имела крупный успех. Когда в третьем акте "Прекрасной Елены" я пела куплеты Ореста, в публике творилось нечто невообразимое. Однажды какой-то юноша так немилосердно аплодировал, что вывалился из ложи второго яруса и упал в оркестр. Впрочем, все кончилось довольно мило. Когда он выздоровел, я разыскала его, всю ночью мы катались на лодке по Днепру. Была чудесная погода, и мы до рассвета болтали о всякой всячине. А потом он что-то изобрел, о нем писали в газетах, и он женился на какой-то некрасивой женщине. (Помолчав.) Впрочем, эту историю, я кажется, придумала.
Пауза.
Нина (прислушиваясь). Очень сильно стреляют, тетя. Может быть, вам лучше пойти в убежище?
Тетя Тася. К чему, мой друг? Ведь я все равно почти ничего не слышу.
Нина (помолчав). Сегодня пятое декабря. Третью неделю от Миши нет писем.
Тетя Тася. Терпение, мой друг, терпение!
Нина (нервно). Ну почему, почему вы так равнодушны к Мише, тетя?
Тетя Тася. Разве? Он очень милый, и мы многим ему обязаны. Но хороший тон не позволяет быть чересчур признательным. Запомни это. Что там?
Звонок.
Нина. Звонят. Я открою. (Убегает.)
Из коридора доносятся голоса, и через мгновение Нина возвращается в сопровождении Лаврухина. За ним идет Бочкин в ватных штанах и такой же куртке.
Нина. Мишка! Миша приехал. Тетя, Мишенька вернулся!
Тетя Тася (встает, целует Лаврухина). Мой друг, наконец-то! Так долго никаких писем.
Лаврухин. Ольга дома?
Нина. Нет, в институте.
Лаврухин. Мы только что заезжали туда. Ее там нет.
Нина. Ничего. (Обнимает Лаврухина.) Вечером увидитесь.
Лаврухин. Вряд ли. В моем распоряжение самое большее десять минут.
Нина. Что?
Лаврухин. Я в Москве проездом. Нас у дома грузовик дожидается. Вот, познакомътесь – товарищ Бочкин, мой водитель.
Бочкин. Доброго здоровья. (Закашлялся.)
Лаврухин (громко). Нам бы чаю выпить, Настасья Владимировна, на дворе двадцать градусов ниже нуля.
Тетя Тася. Сейчас, сейчас, мой друг. (Быстро уходит.)
Нина (она растеряна). Десять минут. Как же так, Миша?
Лаврухин. Да, обидно. Очень хотел Ольгу увидеть. (Помолчав.) От Олега были письма? Что там у него в Нарьян-Маре?
Нина. В каждом письме тебя ругает, зачем ты его оставил. Говорит трудно одному.
Лаврухин. Вот дурак, что же он думает, мне что ли, легко? Я с первого июля в деле. За пять месяцев больше двух тысяч операций, и каждый день на новом месте. (Нетерпеливо.) Что же тетушка запропастилась?
Нина. Я потороплю ее. (Убегает.)
Бочкин (оглядываясь). А квартирка у вас вполне культурная. Случаем, ваш папаша не профессор были?
Лаврухин. Нет, он был полотер в Саратове. А потом ему бризантный снаряд ноги отнял. Вот какая история, Бочкин.
Бочкин. Значит, всего сами достигли, Михаил Иванович? Это современно. Вот и меня сыновья во всем превзошли. Я не обижаюсь, государство установку дает.
Лаврухин снимает с комода Ольгину фотографию, смотрит на нее.
Жена ваша?
Лаврухин. Нет. Хотел жениться, да совесть не позволила. (Смотрит на фотографию.) Она видишь ли, считала, что обязана чем-то. (Горько.) Очень я ее признательности боялся, понятно?
Бочкин (кивнул головой). Выходит, гордый вы человек.
Лаврухин. Точно не скажу. (Вынимает фотографию из рамки.) Ну что ж, Оленька, поедем с нами. Воевать. (Прячет фотографию в карман.)
Бочкин. Это правильно. Пускай сопутствует. (Долго кашляет.) Эх, грудь я застудил!
Возвращаются Нина и тетя Тася.