– Немного, – отвечал Туор, – сверх того, что отец мой помог ему уйти с Нирнаэта, и что в его тайной твердыне живет надежда Нолдора. Но, не знаю, отчего, имя его все время волнует мое сердце и лежит на устах моих. И, будь моя воля, я отправился бы искать его, чем идти по этому пути, темному и страшному. Если только это не тайная дорога к его жилищу?
– Кто знает? – отвечал эльф. – Ибо как жилище Тургона тайно, так тайны и все пути к нему. Мне они неведомы, хоть я и искал их долго. Но если бы я и знал их, то не открыл бы ни тебе, никому среди людей.
Гельмир же сказал:
– Однако, слышал я, что Дом твой в почете у Владыки Вод. А если промысел его ведет тебя к Тургону, то ты придешь к нему, куда бы ты ни шел. Ступай же теперь дорогой, к которой вода привела тебя с гор, и не бойся. Не долго будешь ты идти во тьме. Прощай! И не думай, что встреча наша была случайной; ибо Живущему в Глубинах многое еще подвластно на этой земле. Анар калува тиэльянна!
С этим нолдоры повернулись и ушли вверх по длинным лестницам; Туор же все стоял, пока свет их светильника не скрылся, а он не остался один во мраке чернее ночи и в шуме водопада. Тогда, собравшись с духом, он коснулся левой рукой каменной стены и на ощупь двинулся вперед, сперва медленно, потом быстрее, когда глаза его привыкли к темноте, и он не обнаружил никаких препятствий. Спустя долгое, как показалось ему, время, Туор устал уже, но не хотел отдыхать в мрачной пещере, а вдалеке перед собою он увидел вдруг свет; заторопившись к нему, вышел в узкое и глубокое ущелье и, вдоль шумного потока, бежавшего по дну того ущелья, наружу в золотой вечер. Ибо был он в глубокой низине, выходившей прямо на запад; и перед ним в ясном небе садилось солнце, освещая низину и блистая на стенах ее золотым огнем, а воды реки сверкали золотом и пенились, искрясь, о камни.
По этому ущелью двинулся Туор теперь в великом восхищении и надежде, найдя под южной стеной тропу, шедшую по узкой полоске земли. И когда спустилась ночь, и река стала невидимой, и только свет высоких звезд отражался в темных омутах ее, он остановился там и лег спать; ибо возле этой реки, в водах которой струилась сила Ульмо, он не испытывал страха.
С рассветом Туор вновь пустился в путь без спешки. Солнце встало за его спиной и поднялось над головой его, и там, где вода бурлила в камнях или падала с небольших порогов, по утрам и вечерам сплетались над потоком радуги. Потому он назвал это ущелье Кирит Нинниах {Cirith Ninniach}.
Так Туор шел неспешно три дня, и пил лишь холодную воду, но не чувствовал голода, хотя в реке множество рыб мерцали золотом и серебром или сверкали цветами радуг, висевших в брызгах над водой. А на четвертый день русло реки расширилось, и стены ущелья стали ниже и более пологи; но река сделалась еще глубже и мощнее, ибо высокие горы окружили ее, и новые воды текли с них в Кирит Нинниах сверкающими водопадами. Там долго сидел Туор, и смотрел на водовороты, и слушал нескончаемую песнь реки, пока не спустилась снова ночь, и холодные белые звезды не зажглись на черной полосе неба над ним. Тогда возвысил Туор голос и настроил струны своей арфы, и шум реки, пение его и сладостный звон арфы множились, отражаясь от скал, и разносились в ночных горах, и вся пустошь наполнилась музыкой под звездами. Ибо, сам не зная, Туор пришел в Ламмот {Lammoth}, горы Отзвуков, близ Фиорда Дренгиста {Firth of Drengist}. Здесь когда-то давным-давно высадился на берег Феанор {Fëanor}, и голоса его воинства слились в один могучий клич по берегам Севера перед восходом Луны
Тогда Туор преисполнился удивления и прекратил песню, и постепенно музыка стихла в горах и воцарилась тишина. И в этой тишине услышал Туор над собой в воздухе странный клич; и не знал он, что за существо издало его.
– Это морок, – сказал он себе тогда. – Нет, это какой-то зверь стонет в пустоши. – И, услышав клич снова, сказал Туор. – Верно, это крик какой-нибудь ночной птицы, каких я не знаю.
И показался ему этот клич печальным, но он хотел услышать его еще раз и идти за ним, ибо клич этот звал его, хоть он и не знал, куда.
На следующее утро он услышал тот же клич над головой и, подняв глаза, увидел трех больших птиц, вылетающих из ущелья навстречу западному ветру, и сильные крылья их сияли в восходящем солнце; и, пролетев над ним, они громко прокричали. Так впервые увидел Туор больших чаек, любимиц Тэлери. Тогда Туор встал, чтобы идти за ними, а чтобы лучше разглядеть, куда они летят, поднялся он по склону ущелья с левой руки от него, и ощутил великий ветер с запада на своем лице; и ветер развеял волосы его. И Туор глубоко вдохнул этот новый ветер и сказал:
– Это радует сердце, как холодное вино!
И не знал он, что свежий ветер этот прилетел из Великого Моря.
И дальше двинулся Туор в путь над рекой, ища чаек; и на пути его стены ущелья под ним сошлись, и он встал над узкой пещерой, которая полна была великим шумом воды. И, заглянув вниз, увидел Туор великое чудо, как показалось ему: ибо мощный поток вошел в пещеру и боролся с рекой, которая все рвалась вперед; и волна поднялась почти по самые стены ущелья, а ветер взбил на ней пенные зубцы. И река была отброшена вспять, и поток помчался по ущелью вверх, и грохот камней, которые тащил он, был подобен грому. Так клики чаек спасли Туора от гибели в приливе; и большой удачей это было в это время года и при сильном ветре с моря.
Туор же тогда испугался ярости непонятных вод, и повернул и пошел на юг, и потому пришел не к долгим берегам Фиорда Дренгиста, но несколько дней блуждал в безлесном камнеломе, продуваемом ветрами с моря; и все, что росло там, кустарники и травы, гнулось к восходу из-за западного ветра, что все время дул в тех краях. Так Туор пересек границы Нэвраста, где жил некогда Тургон; и, наконец, неожиданно, ибо утесы на западе были выше гор на востоке, Туор вышел на черный порог Средиземья и увидел Великое Море, Белегаэр Безбрежный. И в этот час мощный пламень солнца опускался за грань мира; и Туор стоял одиноко на утесе, и великое волнение наполнило его сердце. Говорится, что он первым из людей увидел Великое Море, и что никто, кроме эльдаров, не ощутил так сильно зов его.
Много дней провел Туор в Нэврасте, и было ему хорошо там, ибо эта земля, укрытая горами с севера и с востока и нисходящая к морю с запада, была много мягче и добрее, чем равнины Хитлума. Давно уже Туор привык к одинокой жизни охотника в глуши, и недостатка в еде у него не было; ибо в Нэврасте хлопотала весна, и воздух полон был пением птиц, тех, что в несметном множестве селились на берегах, и тех, что гнездились в болотах Линаэвена посреди той земли; но голоса эльфа или человека не слышно было в те дни по всей земле той.
На берег большого озера приходил Туор, но вод его не мог одолеть из-за болотистых заводей и непроходимых тростников, которыми они поросли; и он ушел от него и вернулся на побережье, ибо Море влекло его, и не хотел он жить там, где не было слышно его волн. И на побережье Туор нашел впервые следы нолдоров былых времен. Ибо меж высоких источенных морем утесов южного берега Дренгиста немало было бухт и укромных гаваней, где белый песок сверкал между черных скал, и часто находил Туор в скалах витые лестницы, спускавшиеся к таким местам; а у воды стояли вырубленные из цельного камня разрушенные причалы, к которым приставали некогда эльфийские корабли. В таких местах Туор надолго останавливался, глядя на бесконечно переменчивое море; меж тем весна прошла, и лето понемногу проходило, и ночь удлиннялась в Белерианде, и близилась осень рока Нарготронда {Nargothrond}.
Быть может, птицы издалека видели тяжкую зиму, что надвигалась на землю; ибо те из них, что улетали на юг, рано начали собираться в стаи, а другие, что селились на Севере, от своих гнездовий перебрались в Нэвраст. И однажды, сидя на берегу, Туор услышал свист и шум огромных крыльев и, взглянув наверх, увидел семь белых лебедей, летевших скорым клином на юг. Пролетев же над Туором, лебеди дали круг и сели на воду, подняв множество брызг.
Туор любил лебедей, которых встречал он по темным озерам Митрима; и кроме того, лебедь был знаком Аннаэля и его народа, взрастившего Туора. Потому Туор поднялся поприветствовать птиц и окликнул их, с восхищением видя, что они больше и горделивее всех из их породы, виденных им до того; они же забили крыльями и закричали, как будто сердились на него и хотели увести его с берега. Затем с великим шумом и плеском они снова поднялись на крыло и пролетели над головой его так, что ветер от их крыльев овеял Туора; и, кружась, поднялись они высоко в небо и полетели на юг.
И воскликнул Туор:
– Вот еще один знак мне, что слишком долго я медлил!
И тотчас же он поднялся на утес, и увидел с него, что лебеди все кружат в вышине; но едва он повернул на юг и отправился за ними, они быстро улетели.
Теперь Туор шел на юг вдоль берега моря семь полных дней, и каждое утро будил его свист крыльев в небе на рассвете, и каждый день лебеди летели перед ним, а он шел за ними. И по ходу его высокие утесы становились ниже, и на вершинах их появлялись трава и цветы; а к востоку начались желтеющие уже по исходу лета леса. Но перед Туором, все приближаясь, виднелась гряда огромных гор, закрывавших горизонт, уходящая на запад к высочайшей горе: темная и окутанная облаками вершина ее довлела над всем широким зеленым мысом, выдающимся в море.
Эти серые горы были западными отрогами Эред Вэтрин {Wethrin}, северной стены Белерианда, а высокая гора была горой Тарас, самой западной вершиной этой земли, и ее первую видели моряки задолго до того, как из моря показывались берега смертных. На широких склонах ее в былые дни жил Тургон в чертогах Виньямара, древнейших из всех, построенных нолдорами в землях их изгнания. Там стояли те чертоги до сей поры на просторных площадках, выходивших к морю, опустевшие, но не обветшавшие. Годы не повредили им, а слуги Моргота обходили их стороной; но ветер, воды и морозы не щадили их, и промежду плит их стен и промежду черепиц кровли буйно пробились серые и зеленые травы и кустарники, живущие соленым ветром и растущие в трещинах на голых камнях.
И вышел Туор на останки старой дороги, и шел ею меж зеленых холмов и камней, и так на закате дня пришел в старинные чертоги и высокие, ветром пронизанные дворцы. Ни тени зла и страха не таилось здесь, но трепет охватил Туора, когда подумал он о тех, что жили здесь и ушли, никому неведомо, куда – гордый народ, бессмертный и обреченный, пришедший из великого Моря. И встал Туор и посмотрел, как и они часто смотрели, поверх неспокойных вод насколько хватало глаз. Затем обернулся он и увидел, что лебеди подлетели к самой верхней площадке и сели у западных дверей чертога; и били крыльями, и показалось Туору, что они зовут его войти туда. Тогда Туор поднялся по широкой лестнице, уже почти скрытой лишайниками и мхами, прошел в мощные двери и вошел под сень чертога Тургона; и в чертоге том прошел в зал с высокими колоннами. Величественным казался зал снаружи, и просторным и прекрасным оказался он изнутри, и благоговейно старался Туор не пробуждать звуков и отзвуков в пустоте его. Ничего не мог он разглядеть в полумраке, кроме высокого трона на возвышении у восточной стены против дверей, и направился к нему, тихо, как мог; но звук шагов его по каменному полу разносился в тишине, как поступь рока, и эхо их бежало меж колоннами впереди него.
И, встав перед троном во мраке, увидел Туор, что трон был вырублен из цельного камня и украшен незнакомыми письменами. Тут солнце заглянуло в слуховое окошко под западным фронтоном зала, и луч осветил стену за троном и засверкал по залу, словно отразившись от блестящего металла. Туор глянул туда и увидел с удивлением, что на стене за троном висят щит с большой кольчугой, и шлем, и длинный меч в ножнах. Кольчуга сверкала, словно выкованная из нетускнеющего серебра, и солнечный луч покрыл ее золотыми искрами. Щит же был незнакомого Туору вида, длинный и суженный книзу; и поле его было голубым, а посреди него – лебединое крыло. И сказал Туор, и голос его прозвучал в пустом чертоге, словно воинский вызов:
– По этому знаку возьму я это оружие и доспехи себе, какую бы судьбу они мне ни принесли.
И Туор снял со стены щит, и нашел, что он легок и удобен сверх ожидания; ибо был он сделан из неведомого Туору дерева, и искусные эльфы-кузнецы оковали его пластинами металла, прочными, но тонкими, как лист, сохранившими его от червя и непогоды.
Затем Туор примерил на себя кольчугу, надел шлем и опоясался мечом; черны были пояс и ножны меча, украшенные серебряными бляхами. Так облачившись и вооружившись, вышел Туор из чертога Тургона и встал на высокой площадке горы Тарас в багровых лучах закатного солнца. Никто не видел, как обозревал он запад, сверкая серебром и золотом, и не знал он, что стал похож на одного из Великих Запада, достойный стать отцом короля Королей Людей из-за Моря, что и было предназначено ему судьбой; взяв себе доспехи и то оружие, переменился и сам Туор, и возвысился дух его. И когда вышел он из дверей, лебеди склонились приветственно перед ним и, вынув по большому перу из крыльев своих, подали их ему, вытянув длинные шеи на камне у ног его; и он принял семь перьев и укрепил их на своем шлеме, и тотчас же лебеди взлетели и скрылись в лучах заката на север, и Туор не видел их более.
Теперь ощутил Туор, что ноги влекут его к морю, и спустился по долгим лестницам на берег под северным склоном Тараса; и там увидел он, как солнце опустилось в огромную черную тучу, выплывшую из-за края почерневшего моря; и стало холоднее в воздухе, и послышался ропот и шум надвигающейся бури. И Туор стоял на берегу, а солнце походило на дымный пламень; и виделось ему, как великая волна поднялась вдалеке в море и помчалась к земле, но он остался стоять неподвижно и смотрел. И волна подошла к берегу и поднялась, и поверх ее лежал покров тумана. Накатив же на берег, волна завилась и обрушилась, и на берег поползли длинные языки пены; но там, где обрушилась она, стоял, темнее близящейся бури, некто высокий и величественный.
И Туор поклонился, ибо показалось ему, что перед ним могучий король. Высокая серебряная корона была на стоявшем, и из-под нее вились длинные волосы, мерцая в сумерках, словно пена; а когда откинул он серую мантию, окутывавшую его, словно туман, оказался он в сверкающих латах, схожих с чешуей огромной рыбы, а под ними – в темно-зеленом, переливавшемся и поблескивавшем, точно море по ночам в жарких странах, когда он ступал медлительно по дну. Так Живущий в Глубинах, которого нолдоры именуют Ульмо, Владыкой Вод, явил себя под Виньямаром Туору сыну Хуора из Дома Хадора.
Он не вышел на берег, но говорил с Туором, стоя по колено в воде; и взор его и звучание голоса его, такого глубокого, словно исходил он из оснований мира, навели на Туора страх, и тот распростерся на песке.
– Встань, Туор сын Хуора! – сказал Ульмо. – Не бойся моего гнева, хоть и долго пришлось мне звать тебя безответно; и, даже пустившись в путь, много мешкал ты, пока шел сюда. Весною должен был ты стоять здесь; а теперь скоро уж тяжкая зима придет из страны Врага. Должен ты научиться спешить, и легкую дорогу, что была назначена тебе, придется изменить. Ибо советы мои отвергнуты, и великое зло крадется по долине Сириона, и враги уже стоят между тобой и целью твоей.
– Что же цель моя, Владыка? – спросил Туор.
– То, чего всегда искало твое сердце, – ответил Ульмо, – найти Тургона и прийти в сокрытый город. Ибо тебе суждено стать моим вестником, в тех самых доспехах, что я давно предназначил для тебя. Теперь же должен ты под завесой тени миновать опасности. Укройся потому этим плащом, и не снимай его, пока не дойдешь до конца пути твоего.
И виделось Туору, что Ульмо оторвал часть от своей серой мантии и дал ему, и, упав рядом с ним, она превратилась в большой плащ, которым Туор мог укрыться с головы до пят.
– Так будешь ты идти под сенью моей, – сказал Ульмо. – Но не мешкай больше; ибо во владениях Анара и в Мелькоровом огне этот плащ тебе не поможет. Берешься ли ты исполнить мое поручение?
– Берусь, Владыка, – ответил Туор.
– Тогда слушай слова, которые скажешь ты Тургону, – сказал Ульмо. – Но прежде я научу тебя; и услышишь ты много такого, чего ни один человек еще не слышал, ни даже величайшие из эльдаров.
И Ульмо рассказал Туору о Валинóре и его затмении, и об Изгнании Нолдора, и о Роке Мандоса, и о сокрытии Благословенного Края.
– Но знай! – сказал он. – В доспехе Рока, как называют его Дети Земли, всегда найдется щель, и в стенах Судьбы – бреши, и так будет до Претворения, что вы зовете Концом. Так всегда будет, пока буду я, тайный голос противоречия и проблеск света там, где правит тьма. Потому, хотя и кажется в дни мрака, что я противостою братии моей, Владыкам Запада – таково мое бытие меж них, к которому я был назначен еще до сотворения Мира. Но Рок властен, и тень Врага все растет; и силы мои убыли до того, что я стал лишь тайным шепотом. Воды, что текут на запад, пересыхают, истоки их отравляются, и власть моя уходит из вод земли; ибо эльфы и люди властью Мелькора становятся слепы и глухи ко мне. А теперь Рок Мандоса спешит свершиться, и все, сделанное Нолдором, падет, и все надежды их рухнут. Осталась одна лишь последняя надежда, надежда, которой не знали они и не растили. И надежда эта – в тебе; ибо так я решил.