- Спужался я тя, змеюки вередливой!
- Засеку, - предупредил холодно. Муж глазами сверкнул, но и чуть не опечалился, гордо стоял, не кланяясь.
- Не тронь его! - взмолилась Дуса, а Мал будто не видит ее, не слышит:
- Грозить и огнь водице горазд.
- Горделив ты с избытком.
- По чести живу!.. Малых дев не полоню и в мужние игры с детьми не играю!
Наг бровь выгнул:
- Мадуса жена мне по чести взятая, по сговору общему.
Дуса крикнуть хотела - лжа то! А Шахшиман губы ее накрыл да смял по-хозяйски, свою власть над ней выставляя. Обвил, сил лишил и на Мала уставился: зришь? Не супротивничает. Правду я сказал.
По волосам погладил квелую, пропустил сквозь пальцы: мое.
- Захочу - на твоих глазах возьму. Слова поперек не скажет…
Деве хоть сквозь землю провались - ославил, не отмыться. Все пути в обрат отрезал.
Дернулась только и вновь затихла - крепки объятья поганого, а чары того шибче. То ли сон, то ли туман стелет, дурманом одолевает.
- А не за тем зван ты. Хочу подарить тебя подруге моей да не знаю по сердцу ли дар ей такой.
- Да, - выдохнула поспешив. Наг улыбнулся и руку ей свою выставил:
- Годен дар? Благодари.
У Мала глаза вспыхнули: не смей! Девушка же замерла, понимая, что змей ее намеренно перед родичем склониться заставляет, хозяином его признать. Сделай так-то и нет у раничей кнеженки - раба навья, нагом опороченная под нага же согнувшаяся. Знать и другим гнуться, скверну ладой признавать.
Не сделай - что утворит неведомо. Погубит Мала ведь, в наказанье да назидание покуражится.
Дуса голову лишь склонила до руки, выбрав ни то, ни другое.
- Добро, - проглотил Шахшиман, пальцами щелкнул и накинули его братовья на Мала цепи, выю ободом полонили, сокола за руки придерживая, чтобы не рвался супротив. Взревел тот, а попусту. Громыхнул конец цепи, у ног кнеженки лег. - Ну? Веди своего раба в клеть за домом. Пусть посидит, подумает. Позже встретимся, за хулу да напраслину поквитаемся. Негоже коль раб на хозяина лает. Он как собака - место знать должен.
- Я и собак на цепь не саживала, за цепи не тягала. Родовича тем паче не стану, - упрямо молвила Дуса. Ярь в душе подниматься начала да такая что саму пугала.
- Обоих накажу, - шепнул Шах.
- Чтоб ты сгинул постылый!
И откуда что взялось - отринула его от себя, к Малу пошла, попыталась окову снять. Но тот за руку ее перехватил, стиснул легонько, ласково и шепнул, улыбку вымучив:
- Не гневись, не тешь аспидов. Воля она ж не в теле - в душе.
Дуса чуть не заплакала до того тошно стало и жалью в сердце обняло. Ринулось наружу запрятанное, все что горело и душу жгло:
- Не сама я здесь, не царица - рабыня. Не муж он мне - хозяин…
- Тише, голубка. Знаю все, вижу, чай с глазами.
- Как ты-то попал? Как родовичи? Матушка с батюшкой?
Шеймон цепь рванул, Мала в снег ринул, только успел тот шепнуть:
- Живы.
И потащили его по снегу, ободом душа. Забился, пытаясь от оков избавиться, сжал руками железо на вые, разгибая и освободился бы не оглуши его хвостом Масурман. Шахшиман же Дусу схватил, толкнул от родича к терему. Та юзом до крыльца пролетел и у ног Шимаханы остановилась. Глянула снизу вверх. Нагайна словно и не видит ее, в даль смотрит, на брата:
- Прикажу баньку истопить, подругу твою пропарить до нутра.
- Добро, - прошипел тот. Схватил девушку за ворот платья на спине, как кутенка в двери ринул. Прошел за ней. - Так-то ты мужней воле неперечлива? - навис.
У Дусы ярь колобродит по душе, туман морочный навий развевает и то, что подумать не могла сотворить - творит, застив разум. Выствила девушка ладонь и крикнула слова заветные. Застолбило Шахшимана, заледенило. Миг и отряхнулся, только льдинки на пол посыпались.
- Что еще надумаешь? - зашипел, за грудки в воздух поднимая. Силен аспид, да гнев Дусы то не понимает, вровень с ним ставит - запела она клятье в лицо ворога, все светлые силы трех миров призывая. Тот меняться начал, борется с заклятьем, кривиться, а оно сильнее - давит его. Исчез, словно не было нага.
Дуса из избы вон, нагайну по дороге застолбив. Рез у Масурмана выхватила и следом к брату отправила. Бегом к клети. А там Шеймон с мариными девами-воинами, только закрывать начали. И будто Щуры деве что не знала нашептали - Волоха заклятье, что время останавливает. Замерло все, застыло, только снег кружит, да Мал обод отгибает.
Дуса на колени у жердей полона упала, рез родицу отдала:
- Беги!
Тот цепи скинул, рез взял и ну из клети. Выскочил да притормозил, Дусу за руку схватил:
- Вместе уйдем!
Полетели ног не чуя к бору, а там Афинка с мечом.
- Здравствуй сестрица, - улыбнулась как навья, клинок выставила. - Никак обиду мужу чинить решила?
- Пусти глупая!!
Мал смекнул - не Финна та уже - навья слуга, крепко, с душой и умом им отданная, и ринулся на деву. Тут за спиной голосок:
- Здравствуй страх воплоти.
Обернулась Дуса - Арес с мечем стоит, за спиной его наги и воины Ма-ры. Та во главе с посохом волхва, взгляд колюч и черен.
Конец, - только и поняла Дуса.
Ма-Ра посох подняла и громыхнула пару слов, развевая девой посланное. Наг хвостом беглецов сшиб памяти лишая.
Очнулась на полу носом у сапог, что стояли. Вверх голову подняла - Шахшиман! Она же в другой мир его отправила!
- Расстроила ты меня, - прошептал куда-то в сторону глядя. Рубаху скинул, рукой синеватые полосы - след заклятья огладил. - Ярь тебе силы дает? Знать не малы они. И учена на совесть. Добро. Знатная ведунья.
Дуса голову в сторону повернула а там огромный кусок слюды в окантовке закамуристой, дивной и два када что его держат. Отражается в слюде комната, наг, каков есть и тени, то вспыхивают, то пятнами мрак мелькают.
Шахшиман не тронув - жестом девушку поднял и за шею схватил крепко, заставляя в слюду смотреть:
- Зеркало то, - поведал спокойно, не обращая внимания, что синеет Дуса от удушья. - Ведуну вещь нужная. Глянь, моя царица на себя, глянь краса писанная, мастерица арья.
А в зеркале ужас со змеями вместо волос и крикнуть бы, а сил нет. Замерзло сердце и тело от ужаса.
- То-то, - откинул в сторону. - Хороша? По нраву себе?
Морок, морок!
- Пока, - повернулся к ней, взгляд упер в лицо. - Бежать от меня вздумала? Кинуть меня, друга суженного? - тихо спросил, а по телу холод от голоса пополз. - Постыл значит? Родович мил? Будет тебе урок Мадуса, крепко его попомнишь. Идем в баньку, истопили уже пока ты личиком пол отирала в небытие плавала. Апосля платить станешь.
Поднял ее, к себе прижал и прищурился с улыбочкой гадкой:
- Царица все ж. Ты сестру мою задела, братьев, за то сестры твои и братовья ответ держать станут. Шибко ты их подвела, против меня встав. Зря, Мадуса, зря.
В губы до боли впился и повел из дому.
Костры на улице жгли, пировали уже вовсю, куражились. Гудело городище как полоумный.
Наг Дусу за угол, а там… Медленнее шаг девушки становится, вязнут ноги в снегу от вида открывшегося и ком в горле. Закричать бы - голос сел. Упереться бы, да наг подхватил ее и у самой бани в снег поставил, а он красен от крови и лоскутья округ валяются, не иначе кожи человечьей.
- Под кожу ты мне залезла и не оценила, предала. Смотри же как другие за то платят. Хорошо запоминай, как и Мал.
Кивнул на рановича, что в клетке напротив бани сидел, побитый, взгляд пустой и больной.
- Позже его черед придет, коль волю мою не примешь, любезной не станешь.
Дуса ответить не успела - в баню втолкнул. Жарко там и полно нагов да мужей с девами бавящихся. Крик стоит, стоны и кровь вместо воды льется. Обмерла девушка. Шахшиман рванул с нее платье, грудь сжал и развернул к нагу что в углу молодку брал. Тот голову повернул, ощерился и за власы деву приподнял.
- Гляди Мадуса как других ласкают, - зашипел на ухо Шахшиман.
Наг пальцы под кожу наложницы запустил, вскрыл. Медленно начал вверх по ребрам пробираться, оголяя мясо да кости. Девушки крик дикий в ушах встал, оглушил. Дуса вторя закричала, забилась в ужасе. Шахшиман ее в кровь на полу толкнул, стиснул, свил, зашипел в лицо:
- Всех так возьмут, а ты кровью их умоешься - будет тебе память, как мне поперек идти.
И в губы впился, взял в крови, как не отталкивала, не билась. Сколь мучил ее - не помнила, видела только как одна за другой без кожи девы на пол падали. Обезумела, вывернулась чудом из лап Шаха, вон ринулась обеспамятав. Тот за ней - в снег сшиб и ну изгаляться, урчать, кусать, брать пока не обессилила. Лежала в небо глядя и ничего не чувствовала. На одно надеялась - умерла.
- Вот такая ты мне по нраву, - улыбнулся ей Шахшиман, лицо снегом оттер. - Послушная, моя. Еще хоть слово поперек скажешь, хоть тенью супротив встанешь - детей ваших арьих братьям отдам, потешатся.
- Не надо, - заплакала.
- То-то, - хватку ослабил. Поднялся и ее поднял, к клети выставил испятнанную. - Зри Мал - была вашей кнеженка да моей стала! Так Мадуса? - спросил с оскалом.
- Так, - выдохнула боясь поперек молвить.
- Громче, Мадуса!
- Так!
- Люб я тебе?
Зажмурилась дева, горько-то как! А делать нечего:
- Люб.
- Добро, Мадуса.
И в чистый снег толкнул:
- Оттирайся от падали, царица. Считай кровь родичей нас крепче крепкого свила. Мал урок будет - бочку крови арьей при тебе наполню да в ней с головой искупаю, напою досыта!
Дуса сжалась, головой замотала.
Наг глянул сверху и пошел к терему:
- Не мешкай, жду тебя! - кинул через плечо.
Девушка кровь снегом оттирала с тела и плакала, боясь в сторону глянуть. Стыд и горе маяли, вина да безысходность полной мерой укрыли, камнем на сердце пали.
- Дуса? - шепот проник. Покосилась - Мал зовет. Всхлипнула, подползла дичась, прикрываясь.
- Не плачь кнеженка. Больно смотреть как пятнает аспид тебя. Да больнее сломленной зрить тебя. Не сдавайся, Дуса.
- Сил нет, пьет он их, - всхлипнула, в пустоту глядя и ее только зря.
- Борись! Сильна ты дочь Рана и Геи, о том помнить и должна. Вольная ты, не навья - арья! Мать твоя в то верит, кнеж, род. Вено они от поганого не приняли, хоть и душа вывернулась за меру такую. Головами благодарил!
Дуса вскинулась, глаза как ночь темны стали, огромны.
- Хитер он. Поет сладко да стелет жестко.
- Что же это?…
- Навь, тебе ли не знать. Люд для него что тля, мир, что болотце. Не гнись, Дуса, крепись. Вызволим срок дай.
- Тебе б вызволиться. Глянь что творится: уму не постижимо.
- Иного не ждали. Навь на скверну и лихо горазда. А и хитра, тому мы пока не обучены. Мы ж за ним кинулись, пятеро нас было. Так меня в полон, остальных под сруб и головы в креипище. Но стоит род, цел!
- Врата?
- Не добраться. Кругом наги стоят. Выйти - хана.
- Зачем же вышли?
- За тобой.
И тут вина ее!
- И-Ван?
- Цел. По сю пору отлеживается после нага. Про тебя прослышал - встал, на силу удержали, чтоб не шел. Мы купол поставили - не подступить теперь нагу. Одно худо - голод идет. Немного и с нами станет. Да то не кручина. Решится. Дивьи помочь обещались. С нами в крепище обитают, куда им? Округ навьи лютуют, шибче чем в Ма-Ринном гнезде мерзости творят. Крепись! - и замер за спину ей глянув, побелел. - Уходи.
Дуса испуганно дернулась - поздно. Шахшиман ее тело оплел, прижал к себе и на Мала уставился:
- Вот как жен мужа уважила, вот как урок приняла, почтение воле его выказала? Баите здеся? А я в тереме жду, - зашипел протяжно, спокойно но холодно. Дусу в дрожь кинуло, забило от страха. - Ну, ну, - огладил, зажал. - Байте дале, я не в обиде. Все едино моя ты, Мадуса, али запамятовала? - взял ее к клети прижав, грудь свив руками. - Байте, не мешаете. Чего ж вы, голубки, молкните? Ну? - стиснул так, что Дуса взвыла, заскулила. - От то разговор. Родович тебе выше мужа встал? А кто тебя поперечную ласками тешит, кто тебя величает, голубит? Чья воля над тобой? Кому тело твое, душа отданы? Чья ты до донышка? Моя! Моя! Зришь ли ранний сын, чья кнеженка?
- Своя она, сколь не похабь! - зубы стиснув, выдавил Мал. А пальцы что в цепь короткую впились, побелели. Тошно соколу от непотребства, что на глазах его твориться, а он сделать ничего не может.
- Ослеп знать? Не я ли беру ее, не меня ли принимает? Чья ты Мадуса? - за лицо схватил, к себе повернул. - Молви родичу: кто муж тебе, кто хозяин, кто тебя голубит? - оскалился, шипя.
"Своя", - зажмурилась от лиха и бесчестия, а выдохнула:
- Твоя.
- Громче, Мадуса!
- Твоя!
- Нету боле кнеженки ранней, дщери арьей, навья царица есть, подруга моя, - уставился на Мала. - С тобой болтает, а моей воле покоряется, с тобой шепчется, подо мной вьется. В чреве своем моих детей носить будет, навьих, - на живот руку положил, в себя втиснул, грудь сжал. - Нагов от меня родит, молоком своим вскормит. Не старайся, Мал, не ваша она и боле вашей не стать ей. Ай, хороша она, Мал, ай, добрую деву Ма-Гея мне отдала, - в шею Дусе впился, смял, стиснул до боли, испятнал, живого места не оставляя. Развернул к себе оквелевшую, в губы впился и опять на Мала воззрился. - Хорошшшааа. Благодарить забаву надобно, так, ран? Что ж, как вы щедро меня надели так и в щедрости не уступлю, одарю за Мадусу. Может и словом перекинуться с ней разрешу, - засмеялся.
Подхватил девушку и в терем потащил.
Глава 11
Шахшиман клады кадов рассматривал, перебирал каменья оценивая, пока Дусу наряжали, волос чесали. Кады черны лицом были, не по нраву им со своим расставаться, да супротив Шаха не пойдешь - терпели.
Дуса же ни мертва ни жива была, чуяла изворот какой, каверзу навью, задумку черную. Страх в душе с виной свыкался, гнева, сил, желаний лишая. Пусто да тяжко девушки, сманил наг ее как паук муху, опутал не чарами своими так родом. Встань теперь поперек, слово молви, подмогни хоть крошкой - ему ответ держать, а ей зри как губят неповинных.
Шах камненья отобрал, жестом приказал в суму ссыпать:
- Того довольно, - на рабынь уставился. Скользнул к ним, одной живот огладил, другой и на Дусу смотрит. - Шибче убирайте, желаю чтоб сверкала моя царица.
Тяжелы убранства, до земли тянут - куда боле каменьев вздевать?
Да приказано - сделано. Голову от обода с подвесками склонило от тяжести, а вышло будто поклон нагу положила. Тому в радость. За подбородок взял, приподнял, оглядел бледное лицо:
- Молчишь? Покладиста стала? А и я в ответ яриться не стану - отпущу Мала.
Дуса взгляд недоверчивый вскинула. Усмехнулся змей:
- Знать того хотела? Не против - пускай гуляет. Не тот мне зверь надобен, что в силки ненароком попал. Возвернется, обскажет как ты здесь обласкана, мужем привечена. Пусть дивятся твои родичи. А и самоцветья дам - пущай знают щедрость мою. Не за рабыню плачу, за подругу любезную.
Ох, рез бы, да в сердце черное всадить!
Шахшиман в губы впился ей и молвил:
- Не долго тебе норов свой выказывать. Скоро один в мыслях буду, а коли иного запримечу - накажу нещадно. Седмицу со мной проведешь и боле мизинцем супротив не шевельнешь. А покуда на пир идем, прощальную твою справим. Как - никак из рода извернулась, в наше племя вошла. Мала о том гонцом к твоим пошлю. Пусть знают. Он обскажет, не сомневайся… Вану!
Дуса дрогнула.
- Вот кто занозой в твоем сердце сидит! - зашипел наг и успокоился тут же. - Попусту. Нужна ты ему после меня, мной тяжелая? А нужна, так встретим, как Малу покажу кто ты есть, кем мне приходишься. Порадую тайну твою на сердце схоронненую, и тебя не забуду. Вовек то не забудешь. Как в баньке попарилась - цветом покажется.
Не допусти Щур!
- Что тебе?! Твоя ведь, сказывала!
- Малу то докажи! - стиснул ее в лицо выкрикнул. - Мне почтение выкажи, любезность да ласку!
- Выкажу, - сникла. Нет пути назад. Ослушайся - Мал родне передаст - худо дело. Ван горяч, Ран - отец тем паче. Придут сыны рановы сюда и погибель найдут, а виной Дуса тому станет. Лучше самой сгинуть.
- То-то, - успокоился и вновь зашипел, подбородок до боли пальцами деве стиснув. - Всю нутро ты мне выела, спасу нет. Одна на уме, одна в памяти! Так и тебе тем ответ держать! Арья дочь! - выплюнул с презрением. - А мне, что свет вам!.. Нечто, поквитаемся.
Кровь нагайны то нага крутит, - понимала Дуса, но лучше оттого не становилось. Одно утешало: али сам от жара помрет, али она от его пыла сгинет. Быстрее бы. Совсем ведь он ума лишился, ее истерзал.
На пиру дивиться нечему было, видела Дуса разгул навий не раз уже. Тошно от него, а не деться никуда.
В отсвете кострищ за столом куражились. А меж костров Мал у столба привязанный стоял. Дуса так и обмерла, его увидев: неужто лжу наг сотворил - не отпустит родича?
Тот мимо прошел, ее за руку протащив. Бросил соколу:
- За стол не зову, много чести мужику худому.
Ранний сын только вслед сплюнул.
Шахшиман бровью не повел, за стол сел, Дусу усадив рядом. Ма-Ра поклон ему отвесила, как кнежу и молвила:
- Наставишь ли детей, великий Шах Шиман? Путь укажешь ли?
- Брат мой Масурман идет, - тот чарку поднял. - Да братья: Вальтасар, - теперь уж сам шах чарку поднял, племени своему салютуя. В ответ зеленоглазый наг встал. - Ашхурмас и Яссер, - встали двое вертких черноволосых мужей. - Они детей поведут к югу, там новый кнеж из самых сильных править станет. Кто он - в дороге решится - кто, как выкажет себя! Афина твоя и Арес - тоже идут, - качнулся к Дусе.
- Далече?
- Приплод хорош от арьев. Быстр. Плодовиты девки. Пора ему землю селить. Тесно здесь становится, холодно. Мои же дети тепло любят, сытость. Братья мои сытые места найдут, людишки городишки поставят, семя навье править в них будет, себя длить. Чуть и мы в теплые места уйдем.
- Афина…
- Идет. Другая сурь-я у нее, расходятся на том ваши дороги. Тебе детей мне родить, меня греть и тешить. Ей войной бавиться, арье изничтожать, смуту и ненависть сеять, в кровь втравливать.
- Весь выводок забирать? - качнулся к нагу Масурман.
- Весь. Матерей не берете - братьям на разживу оставьте. А рабынь берите. В дороге сгодятся, за малыми приглядят, вас потешат, да глядишь, затяжелеют. Много наследников нужно. Вы первыми идете, вторыми они станут.
- Шейла баяла - Кельха семя уже ушло вперед нас. Грызутся, - заметил Шеймон.
- То добро. Вас стая сильная собирается, а Кельха племя худое. Поборите. Грызня ж на руку - пусть они войну затевают, а кто победителем выйдет у того победу заберете.
Масурман закивал с хитрой улыбочкой, Шеймон усмехнулся:
- Почто меня не отправляешь?
- Женки арьи еще плодят. Со следующим приплодом уйдешь, в другие места отведешь. Марииных дев возьмешь. Виками станут - из рода выкинутыми. Земля большая, всем места хватит.
Наг чарку выпил, на Дусу с блеском в глазах уставился:
- Так.
- На нее не смотри - моя она.
- Как скажешь, Шах, - не стал упрямиться - другую уже взглядом выискал - рабыню молоденькую, что блюда к столу от костров таскала. - Пойду.
- Вот уж кто в деле приплода незаменим! - захохотал Масурман.
- Любы ему женки арьи, - улыбнулся Шахшиман.