ГЛАВА 5, в которой впервые встречаются Деточкин и Подберезовиков
Юрий Иванович Деточкин заканчивал работу. В последней квартире долго не открывали. Потом на пороге появился сам хозяин, С. И. Стулов, с недовольным лицом человека, которого оторвали от дел неслыханной важности.
- Я из Госстраха! - представился усталый Деточкин, привыкший к любому хамству.
- Молодец! - послышалось в ответ.
Деточкин вздрогнул от неожиданности и уставился на хозяина квартиры.
С. И. Стулов не обладал представительным экстерьером, но вид имел вполне достойный.
- Так вот и ходишь из квартиры в квартиру? - спросил Стулов.
- Так и хожу! - недоуменно ответил Деточкин.
- Молодец! - тихо одобрил Стулов.
Тут Деточкин понял, что имеет дело с лицом значительным. И не ошибся. Стулов всегда говорил, не повышая голоса. Он знал, что подчиненные его услышат. Стулов регулярно возглавлял какое-либо мелкое ведомство и, активно трудясь, доводил неокрепший организм до состояния краха и разгона. Он был незаменим при реорганизации и перестройке. Он умел начинать любое новое дело, продолжать его Стулов не умел. Сейчас он как раз находился в состоянии невесомости. Один организм разогнали, другой еще не создали. Стулов сидел дома и привычно ждал назначения. Он еще не знал, чем будет руководить, но надеялся, что будет!
- Так вот и привлекаешь народные средства? - спросил Стулов, демократично пригласив Деточкина в комнату.
- Пытаюсь.
- Молодец! И давно работаешь?
- Два года.
- Молодец! Ты и меня будешь страховать?
- Постараюсь!
- Молодец!
Уже застраховавшись и провожая Деточкина к выходу, Стулов оценил свою сознательность:
- Так вот, не подкачал я!
- Молодец! - не сдержался Деточкин и быстро ушел. Стулов опешил. Его самого еще ни разу не награждали этим словом.
Юрий Иванович добирался домой на метро. Под грохот поезда думал о своей маме. Деточкин любил маму. Конфликта поколений в их семье не существовало.
Мама ждала Деточкина. Когда он отпер дверь, мама вышла в коридор и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала сына в щеку.
- Все-таки я не могу понять - какие у страхового агента могут быть командировки в Тбилиси? Обед на столе. Что ты стоишь, иди мой руки.
Во время обеда мама продолжала говорить без умолку. Деточкин и не пытался вставить слово. Он знал, что мама все равно не слушает собеседника, довольствуясь собственным мнением. Было странно, что при таком качестве характера мама не сделала карьеры. Всю свою жизнь она работала плановиком в Министерстве нелегкой промышленности и лишь недавно вышла на пенсию. Теперь чуть ли не всю свою пенсию Антонина Яковлевна тратила на печатные издания. Она боялась отстать от быстротекущей жизни.
- Ешь, - говорила мама, - не сутулься! Твои командировки кажутся мне подозрительными. Закончился шахматный турнир. Я болела за Таля. Он вошел в четверку победителей. И эти командировки кажутся подозрительными не только мне…
- Кому еще? - испугался Деточкин.
Но мама уже поехала дальше:
- Последняя книга Дюма была кулинарной. Ты ешь луковый суп по рецепту великого писателя Дюма-отца.
- Очень вкусно, - отозвался Деточкин-сын.
- Командировки кажутся подозрительными Любе. Она права, что не желает идти замуж за недотепу.
- Она это тебе говорила? - печально спросил Юрий Иванович.
В квартиру позвонили. Деточкин вздрогнул и перестал есть исторический суп.
Пришла соседка из квартиры сверху:
- Антонина Яковлевна, у вас не найдется щепотки соли?
Соседка целый день моталась по квартирам, выпрашивая одну луковицу, таблетку пирамидона, чаю на заварку, две морковки, ложечку сахарного песка или ломтик хлеба, у нее всегда не хватало только необходимых вещей. Остальное имелось в изобилии. Для нее переезд из коммунальной квартиры в отдельную обернулся трагедией.
- Спасибо, я отдам, - поблагодарила соседка, которая почему-то всегда забывала отдавать.
Хлопнула дверь. Деточкин снова вздрогнул.
- Это ты всегда такой после твоих командировок! - Мама гневно потрясла седой мальчишеской прической. - Я говорила с Любой, она со мной согласна: ты ненадежный человек.
- Но почему?! - вскричал Деточкин.
- Ешь второе! Перестань горбиться. Енисей перекрыли, а я не видела. Я пойду к твоему начальнику и скажу, чтобы тебя не гоняли в разные города, ты потом нервный!
Деточкин поперхнулся. Он верил, что мама может пойти к начальнику.
- Ты поставишь меня в неловкое положение… - сказал он, умоляюще глядя на маму.
- Вот, я купила на рынке черешню! Дерут спекулянты!
Ягода показалась Деточкину знакомой.
- Мне кажется, я уже ел эту черешню. Спасибо. - Он встал.
- Куда ты идешь? - требовательно спросила мать.
- Мама, мне уже тридцать шесть!
- Спасибо, что ты мне сообщил это, - поблагодарила мама, блеснув озорными глазами.
- Я всегда рад сообщить тебе что-нибудь новенькое, - немедленно включился Деточкин, - Я ведь беру пример с тебя!
- Тебе до меня далеко! - сказала мама. И они расстались, довольные друг другом…
Смеркалось. Деточкин вышел из дома и огляделся по сторонам. Приняв меры предосторожности, он поднял воротник пальто. Кепки на нем не было, иначе он бы надвинул ее на лоб. Слившись с толпой, Деточкин зашагал к метро. С противоположной стороны, тоже слившись с толпой, к метро шел Подберезовиков. Они двигались навстречу друг другу. Они сближались.
В киоске у входа в метро продавали "Вечернюю Москву". Деточкин встал в очередь. Подберезовиков встал за ним. Им дали два экземпляра газеты, сложенные вместе. Деточкин разнял их и одну газету отдал Подберезовикову. Они ехали рядом на эскалаторе. Оба читали. Они вошли в один и тот же вагон. Сели напротив друг друга. На следующей остановке в вагон вошла женщина с ребенком. Деточкин и Подберезовиков вскочили одновременно, уступая женщине место. Хорошее воспитание подвело Юрия Ивановича. Подберезовиков мельком взглянул на него. Через несколько секунд он вторично поглядел на своего соседа, теперь внимательней. Деточкин ощутил на себе взгляд. И, как бы невзначай, подвинулся к двери. Подберезовиков уже не выпускал его из поля зрения. Деточкин чувствовал это спиной, обернуться он не смел. Выйдя на перрон, Деточкин все-таки не удержался и посмотрел назад. Подберезовиков шел следом. Стараясь не бежать, Деточкин покинул станцию метро. На улице было почти темно. Толпы не было, и на этот раз смешаться было не с кем. Деточкин повернул налево, Подберезовиков повторил его тактический маневр. Деточкин поддал жару. Подберезовиков не отставал. Деточкин свернул за угол и перешел на примитивный бег. Невдалеке показалось спасительное здание районного Дворца культуры. Оно было построено в эпоху архитектурных излишеств. Деточкин спрятался за одно из них. Он стоял за колонной, не выглядывал и не дышал. Выждав несколько минут, он, крадучись, вошел в дворец. Первым, кого он увидел, был Подберезовиков.
У каждого следователя обязательно есть увлечение, которому он посвящает время, свободное от розыска преступников. Шерлок Холмс, например, играл на скрипке, Максим Подберезовиков - в самодеятельности.
Чтобы сохранить равновесие, Деточкин оперся на Доску почета активистов, которую украшал и его снимок. Подберезовиков молча смотрел на Деточкина. Он продолжал мучительно вспоминать: где он видел этого человека? С ним происходило то же, что часто бывает с каждым. Навязчивое желание восстановить в памяти дурацкий мотив, название скверной книги или фамилию гражданина, с которым тебя ничто не связывает, нередко портит в общем счастливую жизнь. Пока не вспомнишь то, что тебе нужно, не можешь делать то, что тебе необходимо. Подберезовиков напрягся. Его усилие не пропало даром.
- Я узнал вас! - издал торжествующий клич Максим. Лицо Деточкина стало серым, как фотография на Доске почета.
- А это не я!
- Не отпирайтесь… Это вы говорили: "А судьи кто?" Обмякший Деточкин неудержимо сползал вниз.
- Я про судей ничего такого не говорил!
- Говорили, говорили, - Подберезовиков подхватил Деточкина. - Это ж вы играли Чацкого?!
- Ах, Чацкого! - До Деточкина дошел наконец смысл слов Подберезовикова. - Я совсем забыл.
И Деточкин захохотал. Глядя на него, засмеялся и Подберезовиков. Они дружно ржали, испытывая взаимную симпатию.
- Так вы на репетицию… - заливался Деточкин.
- Ага! - покатывался Подберезовиков.
- Значит, будем играть вместе… - корчился Деточкин.
- В одном спектакле, - умирал от смеха Подберезовиков.
Веяния времени коснулись и коллективов самодеятельности. Их стали укрупнять. Создавались Народные театры.
Самодеятельный коллектив милиции, где выступал Подберезовиков, слили с самодеятельностью таксомоторного парка, где подвизался Деточкин. Все вместе стало называться Народный Большой театр. И сегодня милиционеры впервые встречались с таксистами.
Главный режиссер собрал энтузиастов сцены в пустом зале.
- Товарищи! - заявил режиссер. - Есть мнение, что Народные театры вытеснят наконец театры профессиональные! И это правильно!.. Естественно, что актер, не получающий зарплаты, будет играть с большим вдохновением. Кроме того, артисты должны где-то работать. Неправильно, нехорошо, если они весь день болтаются в театре, как это было с Ермоловой и Станиславским. Насколько бы лучше играла Ермолова вечером, если бы днем стояла у шлифовального станка…
Деточкин и Подберезовиков, которые сидели рядом, рассмеялись.
- Товарищи! - продолжал режиссер. - Звание Народного театра ко многому обязывает. Кого вы только не играли в своих коллективах, лучше не перечислять! Не пришла ли пора, друзья мои, замахнуться нам на Шекспира?
- И замахнемся! - поддержал зал.
Создание Народного театра прошло безболезненно. Когда народные артисты дружной гурьбой высыпали из Дворца, совершенно нельзя было разобрать, кто из них милиционер, а кто таксист.
- Я люблю сцену! - возбужденно рассказывал Деточкин своему новому приятелю Максиму Подберезовикову. - Выходишь под луч софита в другом костюме, в гриме и парике - никто тебя не узнает!
Максим охотно с ним согласился.
- Я рад с вами познакомиться! - искренне сказал Юрий Иванович.
- Мы еще встретимся! - пообещал Подберезовиков.
Они разошлись, помахав друг другу рукой.
Пятнадцать минут спустя Деточкин, достав из кармана ключ, успешно отпирал дверь чужой квартиры. Он вошел в прихожую, беззвучно закрыл дверь и замер. Он не услышал ничего, кроме аритмии собственного сердца. Потом он поглядел на вешалку. На ней одиноко висело женское пальто. Деточкин не взял его. Даже наоборот. Он снял свой плащ и повесил рядом. Затем скинул ботинки и сунул ноги в шлепанцы. Вдоль стены Деточкин подкрался к комнате и… боязливо постучал. Никто не отозвался. Он отважился постучать вторично. И опять никакого ответа. Тогда Деточкин расхрабрился. Он слегка приотворил дверь и, извиваясь, протиснул в щель свое худосочное тело.
В комнате пахло чем-то яблочным, сдобным и семейным. Втянув носом воздух, Деточкин решил остаться здесь навсегда…
Люба, упакованная в уютный домашний халат, сидела за столом и с аппетитом уплетала пирог собственного производства. Деточкину нравилось смотреть, как вкусно ест Люба.
У каждого бывает внутренний враг. Своим врагом Люба считала надвигающуюся полноту, хотя Деточкин категорически не разделял этой точки зрения. Люба истязала себя спортом и крутила до одури металлический обруч хулахуп. Ровно в одиннадцать часов утра Люба останавливала свой троллейбус и, к ужасу пассажиров, быстренько делала производственную гимнастику. Ценная инициатива передового водителя была поддержана управлением и внедрялась по всем маршрутам.
Но ничто не помогало Любе. Она ограничивала себя во всем, кроме еды.
- Явился? - сказала Люба, налегая на пирог. - Где пропадал?
- Добрый вечер, Люба. Я был в командировке.
- Садись, если пришел, - разрешила Люба.
- Спасибо, - Деточкин присел на краешек стула.
- Пей чай!
- Спасибо.
- Ешь пирог!
- Спасибо. Большое спасибо! - изблагодарился Деточкин. Люба пододвинула к нему варенье.
- Спасибо, - еще раз повторил затюканный Деточкин. Чтоб как-то начать беседу, он неуверенно сказал: - В Москве тепло. Можно сказать, жарко. А в Тбилиси просто жара!
- Я так и думала, что ты был в Тбилиси.
- А куда еще ехать?
- Тебе виднее. Может, ты в этом Тбилиси уже штампик в паспорт поставил?
Изумленный таким оборотом дела, Деточкин полез в пиджак и предъявил Любе свой неженатый паспорт.
- Это ничего не значит, - вздохнула Люба, - можно и без печати.
- Что ты, Люба! Без печати ничего нельзя!
- Нет, Юрий Иванович, что-то ты от меня скрываешь…
- Понимаешь, Люба, - стал запинаться Юрий Иванович, - я вот первый раз поехал… в командировку… был уверен, что больше никогда не поеду… А потом еще раз поехал, как получилось - сам не знаю… Характер у меня, что ли, такой… вспыльчивый… Ну и делаю глупости. Сам понимаю - глупо, и все-таки еду… в командировку…
- Подумай, что ты несешь! - вскричала Люба.
Стало очень тихо. Оба, и Люба и Деточкин, размышляли о неудавшемся счастье.
- Юрий Иванович! - официально заявила Люба. - Верни мне ключ!
- Насовсем? - дрожащим шепотом спросил Деточкин.
- Да, насовсем, - подтвердила Люба.
Глядя в непреклонные глаза, Юрий Иванович встал и положил ключ в тарелку, рядом с пирогом. Затем потоптался на месте, ожидая помилования. Затем попятился к выходу, не теряя надежды, что его остановят. Надежда не оправдалась, и он оказался в коридоре. Там он снял шлепанцы и долго-долго надевал ботинки. Никто ему не мешал. Взяв свой плащ, Деточкин вышел на лестничную площадку. Траурно хлопнула дверь.
Оставшись одна, Люба заплакала. Это было банально, но естественно.
Раздался звонок. Люба пошла отворять.
У двери сиротливо стоял Деточкин.
- Ты зачем звонишь? - горько спросила Люба.
- Но у меня же теперь нет ключа…
ГЛАВА 6, в которой выясняется, что жить можно не только по паспорту, но и по доверенности
Еще в школе Дима учил: коллектив - великая сила! Один в поле не строитель! Задумав вложить свои сбережения в недвижимую собственность, Дима возглавил дачно-строительный кооператив из себя самого и своего тестя.
Благодарное отечество выделило подполковнику в отставке Сокол-Кружкину тридцать соток Подмосковья. Получив надел, Семен Васильевич пошел по стопам Мичурина. Правда, в отличие от великого селекционера он не был новатором и пристрастился исключительно к одной культуре - "клубника ранняя". Семен Васильевич добивался высоких урожаев "клубники ранней" на собственном участке. Признательные москвичи платили ему за это на новых рынках немалые деньги. То, что участок был оформлен на имя тестя, в общем устраивало зятя. Конечно, лучше иметь дачу на свое собственное имя, но придут люди в синей форме и невежливо спросят:
- Откуда у вас деньги?
К подполковнику в отставке они не придут.
Бежевая "Волга" тоже была записана не на Димино имя, а на жену. Дима ездил по доверенности. Доверенность была основой его существования. Он все делал по доверенности. Каждый раз, когда он должен был купить для дачи очередной гвоздь, Сокол-Кружкин нотариально подтверждал ему свое доверие. А гвоздей требовалось много! В нотариальной конторе Дима слыл своим человеком.
Доверенности преследовали Диму. Они снились ночами и являлись в бреду во время болезней. Ложась в постель, Дима подавлял в себе желание предъявить жене доверенность.
Такая жизнь не удовлетворяла денежного и мыслящего Семицветова, но выхода не было, особенно сейчас, в период разгула общественности и контроля. И за это Семицветов не любил советскую власть. Советская власть платила ему той же монетой!
Было восхитительное, первостатейное утро. Превосходное подмосковное солнце замечательно освещало изумительную природу, окруженную со всех сторон добротным частоколом.
За частоколом на своем участке ритмично махали лопатами Дима и Сокол-Кружкин. Оба были в противогазах. Противогазы по знакомству достал Сокол-Кружкин в краеведческом музее. Дело в том, что Дима раздобыл утром машину "левого" дерьма. И они удобряли им почву.
Инна не принимала участия в семейном воскреснике. Она гуляла по великолепному смешанному лесу, где людей было больше, нежели деревьев. В многотысячном состязании любителей природы Инна заняла одно из призовых мест - она урвала два ландыша. Они были нужны ей для приготовления питательного весеннего крема "Светлого мая привет", придающего эластичность любой коже. Инна служила косметологом в Институте красоты. Это создавало ей устойчивую независимость, столь необходимую в супружеском сосуществовании.
Инна вернулась домой, когда с удобрением было покончено. Стянув противогазы, мужчины отдыхали на куче строительного мусора.
- У Топтунова отбирают дачу! - крикнула Инна, делясь сенсационной новостью, которой знакомые огорошили ее в лесу.
- И правильно отбирают! - загремел Сокол-Кружкин. - Давно пора! С жульем, допустим, надо бороться!
- Но почему он жулик? - возмутился Дима. - Человек умеет жить.
- Ты мне скажи, - вошел в раж Семен Васильевич, - на какие заработки заместитель директора одноэтажной трикотажной фабрики отгрохал себе двухэтажный каменный особняк?
- Это его дело, - примирительно вставил Семицветов.
- Нет, наше! - праведный гнев обуял тестя. - Мы будем прост-таки нещадно преследовать лиц, живущих на, допустим, нетрудовые доходы!
- Папочка, заткнись! - нежно прошипела дочь.
Семен Васильевич захохотал.
- Ага, испугались! Кто ты есть? - повернулся он к Диме. - Вот дам тебе прост-таки… коленом - и вылетишь с моего участка!
Стращать Диму было излюбленной забавой тестя.
Его солдафонский юмор постепенно приближал Диму к инфаркту.
- Я понимаю, Сокол Васильевич, - заикаясь, пролепетал Дима. - Вы шутите… - И он тоскующим взглядом обвел штабеля кирпичей и досок, "бой стекла" в нераспечатанной фабричной упаковке, младенчески розовые плитки шифера и многое другое, купленное хоть и по доверенности, но на его кровные деньги.
Едучи в город на бежевой "Волге", Дима размышлял о своей собачьей жизни. Даже выходной не как у людей, а почему-то в понедельник… И эта идиотская зависимость от родственников. Вдруг Инна полюбит другого и уйдет? Тогда тесть вышвырнет его с дачи, а неверная жена выкинет на ходу из машины. Почему он должен строить благополучие на непрочном фундаменте женского постоянства?
Когда Дима слышал формулировку "нетрудовые доходы", ему хотелось кусаться! Он вкалывает с утра до ночи, всем угождает, гоняет по городу, имея дело со всякой нечистью - с фарцовщиками и тунеядцами, добывая у них иностранный товар… А когда он вынимает из клиента жалкий рубль, то подвергается при этом несоразмерной опасности! В его профессии, как у саперов, ошибаются только один раз! Почему он, молодой, с высшим образованием, талантливый, красивый, вынужден все время таиться, выкручиваться, приспосабливаться?
"Когда все это кончится?" - думал Дима и понимал, что никогда.