- Не имеет значения! - отмахнулся Ганс. - Получить два смертных приговора - это что‑нибудь да значит? - Он сделал жест, словно набрасывая себе на шею петлю и подтягивая веревку. - Дважды… Фю–ю-ють! А? Надо уметь…
Откровенно говоря, Белинберг боялся этого человека. От Ганса всего можно было ожидать. Он мог устроить пожар в помещении гестапо, подорвать себя и других на тех гранатах, которые он с вложенными взрывателями так беспечно таскал в карманах, завязать с пьяных глаз перестрелку с часовыми. Его могли застрелить, он мог подстрелить кого‑либо или даже по глупости мог самому себе пустить пулю в лоб. Сколько будет мороки, неприятностей… Поэтому, когда ночью на втором этаже раздался звук пистолетного выстрела, испуганный вскрик и стон, оберштурмфюрер, не одеваясь, прихватив только пистолет, мгновенно выскочил из своей комнаты.
Часовой доложил ему, что Ганс прибыл полчаса назад с каким‑то молодым мужчиной и что до последнего момента наверху сохранялась полная тишина. Приказав часовому следить за окнами второго этажа, Белинберг взбежал по лестнице. За дверью кабинета слышался стон. Оберштурмфюрер дернул ручку ―дверь была заперта. Он забарабанил кулаком.
- Ганс! Ганс!!
Щелкнул ключ, дверь открылась почти наполовину. На пороге с пистолетом в руке стоял разъяренный Ганс. Кабинет был освещен двумя свечами, и у дальней стены можно было разглядеть человека, бледное лицо которого было искажено болью и страхом.
- Вы живы? -растерянно спросил оберштурмфюрер. - Что здесь происходит?
- Что тебе нужно?! - яростно набросился на него Ганс. - Что вы все ходите за мной по пятам? Вон!! - Он захлопнул дверь перед самым носом Белинберга, да так, что посыпалась штукатурка.
Тяжело дыша от возмущения, Белинберг стоял у закрытой двери, не зная как поступить. До его слуха снова донесся стон, обиженное бормотание. Тут же послышался насмешливо–суровый голос Ганса: "Ну, чего хнычешь, как баба? Сейчас перевяжу. Можно подумать, насквозь его прострелили. Для тебя же стараюсь… Так тебе легче работать будет".
Утром Белинбергу сказали, что Ганс зовет его к себе.
Ганс сидел за столом и, поглядывая на карту, что‑то записывал или подсчитывал. Он был в нижней рубахе, сквозь распахнутый ворот которой выглядывала волосатая грудь. Постель была не убрана, гранаты лежали на полу у кровати, рядом с пустой бутылкой. Услышав, что кто‑то вошел в кабинет, Ганс поднял голову и сердито уставился на подходившего Белинберга. Кажется, в этот момент он был совершенно трезв.
- Слушайте, оберштурмфюрер, если вы будете ходить за мной, шпионить, следить за каждым моим шагом…
- Да, но когда ночью поднимается стрельба… - вскипел всегда сдержанный Белинберг.
- Вот, вот, - со злорадным блеском в глазах подхватил Ганс. - Вот именно - стрельба, и вы рискуете подвернуться под случайный выстрел. Предупреждаю - не суйте нос в чужие дела, оставьте меня в покое. Вы сами не смогли справиться с бандитами, так не мешайте это делать другим. Ясно?
Ганс оглянулся, посмотрел куда‑то на пол, брезгливо поморщился и добавил:
- Вы свободны, оберштурмфюрер. Если вас не затруднит, пришлите солдата с мокрой тряпкой, пусть вытрет пол. Тут кровь.,.
12. Сиамские близнецы
Капитан Серовол привел с собой новенького. Коломиец в это время просматривал листки с записями, сделанными наблюдателями сторожевых постов и секретов.
- Юра, зарегистрируй товарища Когута, - будничным тоном произнес Серовол и повернулся к приведенному. - Будешь здесь. Я скоро вернусь и отведу тебя в роту.
Пряча листки в полевую сумку, подаренную капитаном, Юра взглянул на нового бойца. Это был рослый хлопец, лет двадцати, с сумрачным лицом, лохматой русой головой, в волосах которой запутались какие‑то лесные соринки. Левый рукав его пиджака был разорван, и выше локтя виднелась неумело, очевидно, самим им сделанная повязка в бурых пятнах засохшей крови. Когда капитан ушел, новичок бросил равнодушный взгляд на "писаря", присел на скамью и, опустив голову, пригорюнился. "Похоже, беда какая‑то у него", ― подумал Юра.
За последнее время круг обязанностей Юры значительно расширился. Кроме выполнения мелких, эпизодических поручений, занесения новых данных в кондуит, он по приказу Серовола систематизировал записи наблюдателей, а также под видом писаря вел "регистрацию" новых бойцов.
Беседы с новичками были делом нелегким, так как требовалось незаметно выудить у них массу сведений, но Юра хорошо справлялся со своей задачей. Как правило, разговоры протекали непринужденно, иной раз даже весело, с шутками. Юра разыгрывал словоохотливого простака, и его наиболее важные вопросы терялись среди множества других, не имеющих отношения к тому, что в действительности в первую очередь интересовало помощника Третьего. В присутствии новичка Юра обычно не делал каких‑либо заметок, и только в конце, как и полагалось "писарю", вносил в список фамилию новичка, год и место рождения, национальность, образование и т.п. Остальное заполнялось после, по памяти. На память свою Юра не мог пожаловаться.
- Та–ак… - бодро начал "писарь", -значит, товарищ… товарищ… - Он запнулся, как бы силясь припомнить названную капитаном фамилию. - Как там тебя?
- Когут, - безучастно отозвался хлопец. - Андрей Когут.
тем же бодряческим тоном продолжал Юра, ― и желает вместе с нами бить заклятого врага.
- А что мне делать? - угрюмо зыркнул на "писаря" Когут. - Что мне остается? Только мстить этим гадам.
- Допекли? - поощрительно усмехнулся Юра.
- А чего смеешься? - обиделся Когут. - Не знаешь, что у меня на сердце… Знал бы, не смеялся.
И новичок рассказал свою трагическую историю, которая растрогала Юру почти до слез. Всего два дня назад в Кружно погибла вся его семья ― мать, больная тетка, две сестры и младший брат. Зверски расправились с ними не немцы, не полицаи, а бандеровцы. Андрей Когут ничего не скрывал, он признался, что почти целый год служил в бандеровской сотне, куда попал не по своей воле, а по жестокому принуждению. По словам Андрея, их семью преследовали, потому что его отец в Красной Армии. На Андрея оуновцы были особенно злы, так как он перед войной поступил в комсомол. Бандеровцы требовали, чтобы он с оружием в руках искупил свою "вину", грозились, что уничтожат всю его семью, если не послушает их. Андрей знал ― им ничего не стоит сделать это. Ведь они не раз поступали так с теми, кто рискнул ослушаться их. Но хлопец не хотел служить у бандеровцев и ждал только момента, когда его семья переселится из родного села Мшаны, что во Львовской области, в другое, безопасное место ― к больной тетке, у которой в Кружно был свой дом. Семья переехала, а вскоре бежал из сотни Андрей, месяц назад пробрался к родным и жил в домике тетки, стараясь не попадаться чужим людям на глаза. Прятался, одним словом, боялся, как бы не навести врагов на свой след. И все же кто‑то из бандеровцев пронюхал, где он находится. В позапрошлую ночь их домик окружили, подожгли и начали обстреливать, забрасывать гранатами. Ему чудом удалось спастись ― выскочил из окна, побежал за сарай, к дороге. Там наткнулся на бандеровца, который вначале, видимо, растерялся, а потом начал стрелять вдогонку и ранил Андрея в руку.
Юра Коломиец слушал Когута с открытым ртом. Так поразил его рассказ этого хлопца. Однако он не забывал, зачем нужен был весь этот разговор, и как только новенький умолк, "писарь", точно очнувшись, спросил растерянно:
- Я не понял, Андрей, где это все происходило?
- Я же сказал - в Кружно, - удивился Когут такой непонятливости "писаря".
- В центре? На окраине?
- Почти на окраине. Улица святой Терезы, 23.
- Так ты со второго этажа прыгнул?
- Нет, дом одноэтажный, маленький, - терпеливо объяснял Когут. - Я выпрыгнул из окна кухни во двор. Только прыгнул, а в кухне разорвалась брошенная туда граната.
- Ты смотри! - изумлялся Юра. -Повезло тебе. А как они могли догадаться, бандеровцы? У тетки что, тоже фамилия Когут?
- Нет, она сестра отца, но была замужем. Бузок ее фамилия. Анна Бузок.
- И мать, ты сказал, тоже Анна?
- Анна? Не говорил, вы путаете, то сестра Анна, а мать звали Марией.
- Ага, значит, Анны - тетка и сестра, а мать - Мария. Так у тебя еще есть сестра и брат?
- Вторая сестра - Галя, а брат младший - Иван. Дело есть дело. Как ни был растроган Юра всей этой тягостной историей, он не забывал своей задачи и без конца задавал как бы невпопад "наивные" вопросы и к концу рассказа Андрея знал массу важных подробностей.
Явился капитан Серовол, кажется, чем‑то недовольный, молча положил перед Юрой тоненькую пачку исписанных листов бумаги и коротко бросил Когуту:
- Пошли!
- Минуточку! - спохватился Юра, продолжая играть роль рассеянного простака. - Я еще не записал… Минуточку!
- Вот беда! - включаясь в игру, Серовол сделал вид, что рассердился. - А что вы все это время делали? Языками болтали? Любит наш писарь слушать всякие истории, хлебом его не корми.
Коломиец даже оправдываться не стал, вынул тоненькую тетрадочку и, задавая Андрею анкетные вопросы, быстро записал: "Когут Андрей. 1923. Украинец. Крестьянин. Холост. 6 классов". Прочитал все это вслух и спросил:
- Правильно, ошибки нет?
- Нет.
- Тогда готово, - удовлетворенно вздохнул "писарь". Как только капитан с новичком вышли из хаты, Юра принялся за свою абракадабру. Сведения, полученные от Когута, несмотря на кодовые сокращения, заняли четыре строчки. Тут было все: имена родственников Андрея, клички известных ему бандеровских командиров, названия населенных пунктов, даты и даже описание одежды, в какой явился в отряд Андрей Когут.
Покончив с кропотливой работой, Юра просмотрел принесенные капитаном листки. Это были записи наблюдателей за вчерашний день. Ничего заслуживающего внимания. В графе "земля" сообщалось о замеченных местных жителях, собиравших грибы и ягоды или разыскивавших потерявшуюся скотину. Графа "воздух" пустовала, только на одном листке, подписанном бойцами первой роты Стельмахом и Портным, кто‑то из них, явно шутки ради, написал: "Замечена птица системы "голубь", летевшая на высоте 150 метров в юго–западном направлении". Черти! Скучновато было лежать целый день где‑нибудь на пригорке в кустах или за источенной муравьями колодой, вот и начали развлекаться.
Коломиец развернул тетрадку, взялся за карандаш. Он хотел приступить к работе, но его мысли задержались еще несколько мгновений на том дне, когда он вместе с Селиверстовым томился в секрете и делал шутливые записи. Бедняга Селиверстов так и не поверил тогда, что ночью прилетят самолеты. А Ковалишин, тот даже рассердился., ругаться начал. Как же! Он‑то ведь не сообразил, хотя: и взводный. Вроде обидно ему стало, что сам не догадался… Хорош командир Ковалишин, но туповат, берет старательностью, исполнительностью. И аккуратист, холера! Юра как бы снова увидел лицо взводного с брезгливо оттопыренной губой. Как он старательно отряхивал мундир., когда Селиверстов снял с его рукава пушинку. "В лесу чего не наберешься…" Нашел из‑за чего расстраиваться! Лес для партизан ― дом родной. Другие с репейниками на спине ходят и внимания не обращают. После войны, мол, очистимся от всякого мусора.
Юра вспомнил, как он рисовал ежика и голубя, и не смог сдержать улыбки. Красиво голубь тогда летел, одно крыло ― голубоватое, другое ― золотистое. Между прочим… Между прочим, тот голубь летел, кажется, тоже в юго–западном направлении… Точно, в юго–западном… Ну, и что из этого? Может быть, это летает один и тот же голубь, может быть, там где‑то у него гнездо. В детские годы Юра мечтал развести голубей, но ему так и не удалось…
Сделав нужные выписки, Юра свернул свою канцелярию и направился было в штаб за обедом, но за воротами встретился с Васей Долгих. Почтарь нес котелок с кашей для Коломийца и вел какого‑то незнакомого чернявого хлопца.
- Вручаю под расписку, - передавая котелок, сказал Долгих. - Это тоже тебе передается - новенький. Если потребует Третий - знаешь, где меня искать.
Долгих скрылся за дверями старенькой клуни, где после ночных походов всегда отсыпались на сене почтари. Юра завел хлопца в хату. Каши на этот раз куховар не пожалел, натоптал полный котелок, и Юра решил поделиться обедом с новеньким, тем более, что тот выглядел истощенным и измученным.
- Давай, друже.
Новенький для приличия поломался вначале, а затем принялся за кашу. Он был голоден, но старался есть не спеша, ложку держал в левой руке, так как правая у него была ранена, а из‑под пиджака с повисшим пустым рукавом выглядывала свежая повязка. Лицо у хлопца было смуглое, крепкое, проросшее вокруг рта редкой черной щетинкой, глаза глядели печально и устало.
Нужно было начать разговор, но мысли Юры были заняты другим, у него почему‑то не шла из головы шутливая запись: "птица системы "голубь". И он видел в синем небе два крыла…
- Ну, будем знакомиться, - все еще улыбаясь этим двум разноцветным крыльям, начал Юра. -Кто ты, что ты, откуда ты?
- Вам что надо: где родился или последнее место жительства?
- Давай и то и другое, - сказал Юра. Он продолжал думать о голубях. Красивая все‑таки птица. Как будто букет в небе возникает, когда вспорхнет стая. Так и не довелось ему порадоваться своими голубями в детстве.
- Родился во Львовском воеводстве, жил там в селе. А в последнее время, правда нелегально, жил в Кружно.
Голуби, голуби… Голуби вспорхнули и исчезли. Что такое? Что говорит этот хлопец? Он тоже из села Мшаны? И Кружно… Юра пристально посмотрел на новенького.
- Как это - нелегально? - озадаченно спросил он.
- Прятался в доме тетки, спал на чердаке. Коломиец встряхнул головой, он плохо соображал -снова Мшаны, Кружно, дом тетки, чердак. Какой‑то бред. Не хватало, чтобы этот хлопец сказал, что дом тетки находится на улице святой Терезы… Нет, ерунда, просто дикое совпадение. Сейчас все выяснится.
- На какой улице живет твоя тетка?
- Жила… - вздохнул новенький. - Я думаю, они все погибли. На улице святой Терезы.
Коломиец опешил.
- Погоди, как тебя звать?
- Андрей.
- Ка–ак? - почти вскрикнул Юра. Ему показалось, что он вместе с табуреткой оторвался от пола и повис в воздухе.
- Андрей, - повторил новенький, видимо, не понимая, почему его имя так удивило "писаря". - Андрей Когут.
Началась какая‑то чертовщина. Чтобы скрыть свое замешательство и решить, как ему следует вести себя с этим вторым Андреем Когутом, Юра прибег к испытанному приему. Он сделал вид, что с сильным запозданием вспомнил о каком‑то порученном ему деле и раздосадован, так как время упущено и выполнение важного поручения придется отложить. А все потому, что ему приходится возиться с такими вот бестолковыми новичками.
- А, черт возьми! - сердито пробормотал "писарь", недовольно махнул рукой. - Ну ладно, ты давай, давай рассказывай, - обратился он к новенькому. - Я слушаю…
Второй Андрей Когут уже доел кашу. Он вытер тыльной стороной ладони рот, поблагодарил, начал свой рассказ.
И изумленный Юра Коломиец еще раз услышал почти слово в слово ту же самую историю, какую ему рассказал полчаса назад Андрей Когут первый.
Капитан Серовол еще никогда не видел своего помощника в столь возбужденном состоянии. Едва он переступил порог, как Юра бросился навстречу и зашептал:
- Товарищ капитан, я вас жду - не дождусь.
Глаза у Юры блестели, румянец на щеках горел пятнами. Он был какой‑то взъерошенный и то и дело боязливо поглядывал на окно.
- Что произошло? Выкладывай.
- Тише… - прижимая палец к губам, Юра отвел начальника от двери и окна. - Тут такое! Сам себе не верю. Понимаете, одного Андрея Когута вы увели, как тут появился еще один, второй.
- В каком смысле?
- В самом буквальном. Два Андрея Когута с абсолютно одинаковыми биографиями. Ну, настоящие тебе сиамские близнецы.
- Что еще за сиамские?
- Были такие, в Китае, кажется. Родились сросшимися. Так и жили. Чудо природы.
- Ага, сиамские, - улыбнулся Серовол. - Ну и где же этот второй?
- Сейчас проверю, - спохватился Юра. Ничего не объясняя капитану, он подскочил к дверям, рывком открыл их и, оглядевшись, выскользнул в сенцы.
Он пропадал где‑то минуты две и вернулся успокоенный.
- Спит, вроде. Я его в клуню на сено отдыхать отправил. Я рассудил так, товарищ капитан, что, пока я не доложу вам, они, эти два Когута, не должны встретиться.
- А он не заподозрил, что один такой Когут уже имеется?
- Не должен бы.
- Хорошо. Какого ты мнения об этих сиамских близнецах? Что нам с ними делать?
Такого вопроса Юра не ожидал, потому что сам намеревался спросить об этом у начальника. Неужели капитан растерялся и нуждается в его мнении и совете?
- По–моему, один Когут - не настоящий, поддельный.
- Один? А может быть, оба?
- Может быть, и оба… - Юра растерянно посмотрел на капитана, но тут же поправился. - Впрочем, нет. Один, пожалуй, настоящий.
- Почему? - спросил Серовол. Было похоже, что ответ Юры его обрадовал.
- Уж очень правдоподобная история, со всеми деталями. Такую не придумаешь…
- Ладно. А что мы должны предпринять? Первое…
- Товарищ капитан… - изумился Юра. - Ведь вы же… Ведь я…
- А вот нет капитана! - жестко сказал Серовол. - Случилось, что ты один остался на хозяйстве и должен решать и за себя, и за капитана. Итак, что мы должны предпринять? Первое…
Юру Коломийца начало разбирать зло ― нашел капитан время для психологических тренировок… Ну что ж, он, Юра, скажет. Ведь он уже думал об этом.
- Первое, чтобы они не увидели друг друга и чтобы вообще никто, кроме нас с вами, не знал, что в отряде появились два Андрея Когута.
- Как это сделать? Ведь их будут расспрашивать товарищи, и в конце концов многим станет известно. А потом узнают и они.
- Нужно направить их в разные роты, дать им клички.
- А биографии?
- Биографии тоже разные придумать, - торопливо предложил Юра, - чтобы они рассказывали совершенно другое, непохожее.
- А ты не думаешь, что в таком случае поддельный Андрей Когут может заподозрить что‑то неладное?
- Наоборот, товарищ капитан! -вошел во вкус Юра. - Ведь это можно мотивировать тем, что мы намереваемся использовать Андрея Когута для выполнения секретного задания, и нам нужно скрыть от немцев и бандеровцев, что он находился в партизанском отряде. Эта мотивировка должна быть убедительной для каждого из них.
- Второе?
- Узнать, что произошло в Кружно на улице святой Терезы.
- Уже известно… - сказал Серовол невесело. - Было ночное нападение, стрельба, домик сожжен, все, кто жил там, погибли. Полицаи распространили слух, что это сделали мы, партизаны.
- В таком случае, нам нужны подробности, как можно больше подробностей, - заявил Юра решительно. - На подробностях поддельный Андрей Когут может поскользнуться. Кроме того, есть еще одна возможность быстро и точно установить, кто из них настоящий, кто поддельный.
- Вот это здорово! - оживился капитан, явно заинтригованный, но еще сомневающийся, что его помощник может предложить что‑то дельное.