С той стороны, где у моста через болотный ручей находилась оставленная в засаде бандеровская сотня, донеслись выстрелы. Ясно, какая‑то группа партизан все‑таки сумела вырваться из кольца и пытается овладеть мостиком. Ну что ж, это предусматривалось. Все предусматривалось, господин Бородач…
Бой продолжался до рассвета. Правда, партизаны стреляли все реже и реже. Однако наступавшие поливали их свинцом, не жалея.
Вдруг интенсивную стрельбу сменили одиночные выстрелы, но и они звучали все реже и неувереннее. Было похоже, что бой закончился, прижатые к болоту партизаны сдаются в плен, и солдаты, полицейские вылавливают тех, кто прячется в кустарнике или в высокой болотной траве. Гильдебрандт поднялся, тщательно стряхнул с брюк соринки и уселся на пень, положив на колени большую планшетку с картой. Сейчас он куда более походил на полководца, нежели когда прятался за стволом бука, боясь, что какая‑нибудь шальная пуля может задеть его. Гауптштурмфюрер ждал донесений, ему не терпелось узнать, сколько захвачено трофеев, сколько взято пленных, нет ли среди них Бородача. Однако посланцы командиров групп почему‑то не появлялись. Тогда автор плана операции "Воздушный змей" решил не ждать. Сделав знак солдатам, мол, не зевайте, смотрите в оба, он торопливо зашагал к болоту.
В утреннем лесу клубился редкий, похожий на дымок туман, пахло хвоей, мхом, грибами. Гильдебрандт, несмотря на ночь, проведенную без сна, чувствовал себя великолепно, его глаза жадно выискивали следы боя ― рваные белые раны на стволах деревьев, стреляные гильзы, обрывки оберток перевязочных пакетов на земле. Он заметил грузовой парашют, повисший на обломанной верхушке ели, а внизу ― упакованный в толстую парусину, обвязанный ремнями тюк, рядом с которым лежали два трупа, судя по одежде, ― полицейский и партизан.
Приходилось все время спускаться по отлогому склону, и вскоре сосны, ели и дубы сменило редкое мелколесье. Затем показалась большая, очищенная от кустарника площадка, на которой виднелись кучи обуглившихся сучьев, заваленных мокрой землей, видимо, остатки сигнальных костров, которые были погашены партизанами, как только самолеты улетели. Тут, с левой стороны, у второго тюка, сидело и лежало много раненых. Возможно, лежали не раненые, а убитые, но гауптштурмфюрер не остановился, чтобы узнать, и даже не задержал на них взгляда, а только отметил про себя, что двое из лежавших, кажется, были в немецкой форме. Ведь он и не рассчитывал, что можно будет обойтись без жертв.
Навстречу Гильдебрандту торопливо шагал унтер–штурмфюрер Белинберг.
Вид у заместителя начальника гестапо был сконфуженный, точно он ожидал нагоняя.
- Ну? - нетерпеливо и капризно спросил Гильдебрандт. - Много пленных? Вы захватили Бородача?
- Пленных нет, господин гауптштурмфюрер.
- Неужели никто не сдался? Все убиты?
- Никого нет, ни живых, ни мертвых… Как будто сквозь землю провалились.
- Как?! - вскрикнул Гильдебрандт. Его заместитель пожал плечами.
- Я ничего не понимаю, мы прижали их к самому болоту, они вели стрельбу до последнего момента и исчезли, Я думаю, они ушли через болото.
- И унесли с собой всех раненых, убитых и весь груз, привезенный на трех самолетах? - саркастически спросил начальник гестапо.
- Полагаю, что так.
- Но ведь топь эта непроходима.
- Я ничего не понимаю, господин гауптштурмфюрер. Гильдебрандт зашагал к болоту.
- Потери? - спросил он, не оборачиваясь к шагавшему рядом с ним унтерштурмфюреру.
- Еще не подсчитали. У меня убитых семь человек. Только один наш, остальные - полицаи.
Впереди показались стоявшие и бродившие среди кустов багульника полицаи и солдаты ― невеселые, разочарованные. Все поглядывали на заросли осоки, за которыми поблескивало заплесневевшей водой безграничное болото, лишь кое–где покрытое растительностью.
Гильдебрандт, обозленный, свирепый, шагнул к осоке и сразу же провалился по колено.
- Они прошли немного правей, господин гауптштурмфюрер, - сказал подбежавший фельдфебель Штоф и, протянув руку начальнику гестапо, чтобы помочь ему выйти на сухое место, добавил: - Если хотите, я вам могу показать. По–моему, они загатили болото хворостом, сделали себе дорогу через него.
- Когда же они успели? - тихо и озадаченно спросил Гильдебрандт.
- Я думаю, это было сделано не тогда, когда начался бой, а заранее, господин гауптштурмфюрер. Идемте, если хотите посмотреть. Только осторожнее, их снайперы еще стреляют.
Словно в подтверждение этих слов, над болотом просвистела пуля и со стоном вошла в торфянистую почву. Подбежал сопровождаемый двумя бандеровцами унтер–штурмфюрер Штемберг.
- Что у вас? - с надеждой спросил Гильдебрандт. - Задержали кого‑нибудь?
- Нет. Мы устроили засаду, но никто не подходил. Когда началось тут у вас, кто‑то поджег мост, мы, конечно, открыли стрельбу. Результаты неизвестны. У нас потерь нет. Мост сгорел…
Гильдебрандт захотел посмотреть дорогу партизан, по которой они ушли через болото. Ему все еще не верилось, что это можно было сделать. Но вот он увидел на мягкой почве следы многих ног, свежепротоптанные тропинки.
Затем широкая тропа переходила в черное жидкое месиво, помеченное зелеными вешками. Это и была тянущаяся неровной линией через все болото дорога, вымощенная затонувшим в жиже хворостом ― из грязи и воды то тут, то там торчали кончики сучьев.
Теперь у Гильдебрандта не было сомнений. Бородач не исключал возможности нападения и заранее заготовил себе путь для отхода. Он предусмотрел даже то, что противник, возможно, попытается воспользоваться мостиком через ручей, чтобы зайти ему в тыл, когда он переправится через болото. "Да, надо признать, что Бородач снова перехитрил меня, ― с тоской думал Гильдебрандт, ― операция "Воздушный змей" не удалась… Я схватил только за хвост "змея", да и тот выскользнул из моих рук. Два тюка…"
- Подсчитали потери, - подошел Белинберг. - Шестнадцать убитых, двадцать пять раненых.
- Немцев?
- Четыре… Раненых - семь.
Гауптштурмфюрер гневно взглянул на своего заместителя, но сдержался. Было бы глупо срывать злость на подчиненных. Не Белинберг был тому виной, что у "Воздушного змея" оказался такой колючий хвост.
А по ту сторону топи за густым ольшаником сидел на кочке командир отряда в кубанке и перехваченной ремнями трофейной кожаной куртке, почти до пояса мокрый, измазанный торфянистой жижей. Зажав в кулаке густую черную бороду, Василий Семенович мрачно поглядывал на усталых, облепленных грязью бойцов, проносивших мимо него по болотистой тропе раненых и убитых. Когда Бородач замечал безжизненно повисшую руку, то, словно очнувшись, вздрагивал и хрипло спрашивал: "Кто?"
Ему отвечали, называя имя погибшего бойца, и он кашлял, вертел головой.
Затем появились бойцы, несшие хорошо упакованные и обвязанные тюки.
Перед бородатым командиром отряда остановился капитан Серовол. Одной рукой он придерживал висевший на груди автомат, другой вытирал грязь и пот с лица. На лбу у него прилипло, словно углем нарисованное, колечко курчавого чуба.
- Ну, что скажешь, глаза и уши? - не подымая на него взгляда, спросил командир.
- Переправа закончена, Василий Семенович. Забрали всех раненых и убитых. Кроме Селиверстова. Он погиб в первую минуту, и подобрать не удалось. Из грузов - недостает двух тюков.
- Третий парашютист?
- Не нашли. Никто не видел даже.
Бородач сморщил лицо, точно собирался заплакать, завертел головой.
- Позор, капитан! Столько мужиков, отряд целый, а девчонку бросили на произвол судьбы… Где твой почтарь, тот, что к Камню ходил?
- Москалев… Неизвестно. Я полагаю, он наскочил на немцев и был убит. Только так можно объяснить те выстрелы, какие мы слышали еще минут за десять до нападения.
- Позор, позор… Головы нам с тобой надо поснимать, товарищ начальник разведки, за такую встречу.
Молодой командир стоял, сурово сжав губы.
- Ладно! - махнул рукой Бородач. - Об этом еще будет у нас разговор. А сейчас ответь мне только на один вопросик…
Он умолк, ожидая, пока два партизана, тащившие небольшой тюк, пройдут мимо ― разговор, затеянный им с начальником разведки, не предназначался для других ушей. Но партизаны, поравнявшись с тем местом, где стояли командир отряда и начальник разведки, опустили тюк на кочку, чтобы передохнуть. Это были командир взвода Ковалишин и Юра Коломиец. На левой руке у Юры ниже локтя белела окровавленная повязка. Было заметно, что боец обессилел, и именно ради него взводный решил сделать эту остановку. Сам Ковалишин, несмотря на то, что так же, как и другие, был почти с ног до головы залеплен грязью, каким‑то чудом сохранял подтянутый, бравый вид.
- Что, хлопцы, хорошо нагрели нам сегодня холку немцы и полицаи? - невесело улыбаясь, спросил капитан.
- Нагреть нагрели, а все‑таки не мы, а они остались в дураках, - рассудительно ответил Ковалишин.
- Не говори гоп… - как бы про себя буркнул Бородач.
- Селиверстов погиб… - тоскливо сказал Коломиец. - Даже не верится.
- Не верится! - согласился Ковалишин. - Хороший был боец, дисциплинированный. - Он взялся за ремни тюка, но, видимо, вспомнив что‑то, обеспокоенно повернулся к начальнику разведки. - Товарищ капитан, что, неужели третьего парашютиста так и не нашли?
- Пока не нашли.
- Вот беда! Несчастье прямо… Давай, Художник! Терпи, сейчас тебя сменят, поскольку ты с одной рукой.
Бородач выждал, пока бойцы отойдут.
- Так вот, мой вопрос к тебе, капитан. Мне нужно знать точно: Гильдебрандт сам, своею башкой допер, что мы должны были этой ночью на болоте самолеты встречать, или у него есть свой человек в нашем отряде?
- Определенно не скажу. Сам ломаю голову.
- Это не ответ. Тем более для начальника разведки.
- Дней пять мне надо. При условии…
- Какое еще условие? - сердито спросил командир, подымаясь на ноги.
- Если вы сегодня же отдадите приказ о подготовке отряда к ночному нападению на какой‑нибудь из ближайших немецких гарнизонов.
Бородач пытливо посмотрел на своего начальника разведки.
- Тебе нужна липа?
- Конечно. Для дезинформации. Проверим…
- Это можно. Хитростью хочешь взять… Думаешь, получится?
- Попробую.
Они медленно шли по вязкой тропе. Бородач вдруг остановился.
- Слушай, а не пошутил ли с нами этот твой почтарь? А что, время у него было… Взял да и подвел гауптштурмфюрера прямо к болоту. А?
- Нет, Василий Семенович, - после короткой паузы решительно заявил капитан. - На Москалева не похоже.
- Ты не спеши ручаться, ты подумай.
Капитан помрачнел, но ничего не сказал. Проводив командира отряда еще немного, он повернул назад и, хмурый, задумчивый, зашагал по тропе к болоту. Там, где кончались заросли ольхи, у выходившей из топи, замощенной хворостом тропы лежали за кочками, поросшими багульником, три партизана, славившиеся своей меткой стрельбой. Начальнику разведки отряда, капитану Сероволу было приказано с этой маленькой группой прикрывать отход колонны, если гитлеровцы и полицаи отважатся, используя партизанскую тропу, переправиться через болото.
4. В двух шагах…
Третьим парашютистом была посланная в отряд радистка, девятнадцатилетняя Ольга Шилина. Она первой оставила самолет. Мужчины ― врач–хирург и оружейный техник ― должны были прыгать следом, "впритирку", чтобы опуститься невдалеке от места приземления девушки и в случае необходимости оказать ей помощь.
Однако все обернулось поиному, одно звено неудачи цеплялось за другое. Очевидно, руководивший выброской бортмеханик не учел скорости ветра и дал девушке команду прыгать на несколько секунд раньше, чем следовало бы. Увидев, что ее сносит в сторону от сигнальных костров, Ольга решила маневрировать, но в спешке потянула не те стропы и вместо того, чтобы уменьшить снос, увеличила его. Во время приземления купол парашюта зацепился за верхушку дерева, девушка повисла над землей. Тут‑то и началось самое страшное: по–своему истолковав намерение приблизившегося к ней партизана, Ольга выстрелила в своего спасителя, а затем, когда был перерезан последний строп, вывихнула при падении на землю правую ногу.
Человек, которого она приняла было за врага, тащил ее на себе километра три по темному лесу, стараясь отойти подальше от того места, где остался убитый им полицай и повисший на дереве парашют. Разгоревшаяся позади стрельба не стихала, над лесом то и дело трепетали сполохи пущенных в небо ракет. Кажется, силы партизана были на исходе, каждый шаг давался ему с трудом, но он шел и шел со своей ношей по лесу, задыхаясь, всхлипывая, бормоча ругательства.
Почтарь взобрался на невысокий, почти голый холм, на плоской вершине которого росли только три крохотные елочки и чахлый куст дрока с гроздьями уже увядших, почерневших цветов.
К удивлению Ольги, именно здесь партизан решил укрыться до наступления темноты. Отыскав неглубокую яму, в которой могли бы поместиться двое, он тщательно замаскировал ее сухой листвой, веточками, кусочками коры и, убедившись, что все сделано как следует, со стоном опустился на землю. Видимо, он совершенно обессилел, и ему нужно было отдышаться, прийти в себя.
У Ольги имелись перевязочные пакеты, и она помогла своему спасителю наложить повязку на рану.
Он лежал в окопчике, уткнув лицо в подложенную под голову руку, молчал. Спина его мелко вздрагивала.
В лесу было светло. Стрельба давно затихла.
Ольгу испугало долгое молчание партизана. Она притронулась рукой к плечу юноши.
- Вам плохо?
- Немного знобит, - вяло отозвался тот. - Не обращай внимания. Сейчас солнышко взойдет, обогреет.
- Мне кажется, вы потеряли много крови.
- Ерунда. Рана пустяковая. Ты ведь видела - пуля только чиркнула по боку.
- Повязка держится?
- Да. Спасибо, руки у тебя золотые. И стреляешь ты довольно метко…
Девушка вспыхнула, сказала чуть не плача:
- Не надо… Я ведь думала…
- Глупости. Ты ни в чем не виновата. На твоем месте каждый бы так сделал. Хорошо, хоть гранату в меня не бросила… Было такое намерение?
- Было, - после короткой паузы призналась Ольга. - Понимаете, я решила…
Девушка торопливо заговорила. Ей требовалось выговориться, все объяснить, оправдаться.
- А потом эта проклятая нога… Надо было ей подвернуться. Вы несете меня по лесу, я вижу, как вам тяжело, а помочь ничем не могу. И плачу от стыда, от своей беспомощности.
- Ладно, замнем, - недовольно сказал Валерий. - Это все лирика… Кстати, как тебя зовут? - спросил тихо он.
- Оля.
- А я - Валерий…
Минуту–две молчали. Вдруг Валерий произнес негромко, точно подумал вслух:
- Парашют на дереве остался, вот беда… Не сумел я сорвать.
- И убитый там… - подхватила девушка, поняв, чего опасается партизан.
- Полицаи найдут - не страшно. Поди догадайся, кто его прикончил и карабин забрал. А за парашютистом они охотиться начнут.
- Пойдут с овчарками по нашему следу? - испугалась Ольга.
Валерий мгновенно вскинул голову и уставился широко раскрытыми глазами на девушку.
- Ты что? - спросил он хрипло. - Ты слышала собачий лай?
- Нет, лая я не слыхала. Я видела в кино, как это делается, собак пускают на поводке.
- А–а, в кино… - обмяк Валерий. - Напугала. Нет, овчарок они на этот раз не взяли с собой, боялись, как я понимаю, что собачий лай выдаст их. Это наше счастье. А лес прочесывать будут. Это уж обязательно.
Он снова опустил голову на руку.
Будут прочесывать лес… Ольга с тоской огляделась вокруг. Почему Валерий выбрал это место? Вершина холмика голая, и ее видно со всех сторон, а внизу начинаются такие густые заросли кустарников. Ведь там могут спрятаться не два, а двадцать, тридцать человек и никто не заметит.
- Валерий, вы не сердитесь, но я считаю, что мы выбрали неудачное место. Куда было бы лучше спрятаться…
- Тихо! - прервал ее партизан. Он приподнялся на локте и застыл так, прислушиваясь.
Девушка также услыхала звуки ― короткие, сухие, иногда сливающиеся друг с другом.
- Кто‑то стучит палкой о дерево.
- Не палкой, а клювом, - облегченно вздохнул Валерий. - Доктор лесной березу обследует.
- Вы думаете, это дятел?
- А кто же? Он. Сейчас начнет давать свои автоматные очереди.
И действительно, знакомые сухие короткие звуки начали раздаваться сериями, точно кто‑то играл трещоткой.
- Оля, место выбрано правильно, - сказал парень.
- Но ведь мы здесь как на ладони, нас видно со всех сторон.
- Если ты не будешь подниматься, нас не увидят даже с расстояния семи–шести шагов.
- Но почему вы не хотите спрятаться вон в тех кустах? - недоумевала девушка.
Кажется, Валерий рассердился. Он сказал, четко по командирски выговаривая каждое слово:
- Потому, что я дважды убегал из лагеря военнопленных и знаю, где немцы ищут беглецов. И прошу помнить, Оля: я головой отвечаю за тебя. Ясно?
- Ясно…
- Вот и забудь эти кусты, - уже смягчившись, сказал
партизан. ― Лежи, отдыхай. Прислушивайся. Чего‑нибудь из жратвы у тебя, случайно, нет? Помираю от голода.
- Как же! - всполошилась девушка. - Плитка шоколада.
- И молчит человек! - притворно возмутился Валерий. - Давай половину. Вместо овса. Все‑таки я гарцевал с тобой на спине по лесу, тащил тебя. Заслужил вроде.
Юноша пришел в хорошее настроение, шутил, улыбался. Но как ни предлагала ему Ольга съесть весь шоколад, он половину плитки вернул, сказав, что это НЗ, неприкосновенный запас, а оставшуюся половинку разделил с девушкой.
- Не помню, когда ел. - Сунув в рот кусочек шоколада, Валерий зажмурил глаза от удовольствия, потряс головой. - Блаженство. - И неожиданно, без связи с тем, о чем шла речь прежде, спросил: - Страшно было прыгать?
- А как вы думаете? - с вызовом ответила Ольга.
- Я думаю, что даром шоколад давать не будут. Нас, например, кашей кормят, а то, бывает, и на подножном корму…
Ольга сочла, что наступил момент, когда можно выяснить один деликатный, по ее мнению, вопрос, который все время мучил ее, рождал дополнительную тревогу, беспокойство.
- Валерий, вы извините, я хочу спросить вас.
- Спрашивай.
- Когда началась стрельба, вы остановились и сказали: "Это я виноват". Так ведь?
- Уже не помню, что я тогда говорил. Честное слово! Но сказать так мог. Я и сейчас так думаю.
- В чем же вы виноваты?
- Командиры разберутся, скажут… - уныло ответил Валерий.
- Как же вы так? - Ольга глядела на юношу с сожалением.
- Как, как! - внезапно ожесточаясь, воскликнул партизан, и глаза его заблестели. - Не добежал к Третьему, не успел, духу не хватило - раз! Парашютиста советского начал спасать, а надо было, не останавливаясь, бежать дальше… - Он смахнул выступившие на глазах слезы и продолжал, понизив тон, переходя на бормотание: - Все равно бы не успел. И не пробился бы к своим. Выстрелы… Это все, что можно было сделать. Неужели не услыхали, не поняли? Сколько людей там погибло. Беда, беда…
- Успокойтесь, Валерий, я поняла… Вы ни в чем не виноваты, вы сделали все, что могли.