5
Мир будто вновь ожил. В машинном отделении на полке обнаружился целый коробок спичек, который Глеб сначала не заметил. Тряпки с дизельным топливом вспыхнули с первого чирка, и в небо унесся огромный жирный столб дыма. Генератор затарахтел, появилось электричество, заработала радиостанция, и Глеб с Мезальянцем, дождавшись периода радиомолчания, тут же передали в эфир позывные "мэйдэй".
Ну, или SOS, если вам так удобнее.
SOS, между прочим, никак не расшифровывается, это не аббревиатура. Просто придумал умный человек, что три точки - три тире - три точки очень хорошо запоминаются, и предложил сделать этот радиосигнал международным сигналом бедствия.
На этот сигнал нам ответили американцы. Мезальянц передал им, что мы русские, судно гражданское, что терпим бедствие, три дня без еды, на борту дети. У американцев тут же нашелся человек, говорящий по-русски, уточнил, сколько именно детей, как мы оказались в водах Соединенных штатов, есть ли у нас визы.
- Вот люди, - восхитился Глеб. - Мы тут бедствие терпим, а им визы подавай. Да у меня даже страховки медицинской нет!
- А жизнь-то налаживается! - потирая руки, хихикал Боря.
- Сейчас мы эту тушу разделаем... Эй, кто знает, что у акул едят?
- Плавники, - отозвался из рубки Глеб. - Китайцы очень любят суп из акульих плавников.
- Я вам не китаец, - сказала Вика.
- Я тоже, - согласился Боря. - Но плавник, похоже, мясистый. Ладно, разделаю всю, как обычную рыбу, авось чего и съедим.
Мезальянц велел Боре разделывать осторожнее - у некоторых акул хватательные рефлексы долго после смерти остаются.
- Плавали, знаем, - сказал Грузин и ушел за топором.
Шкура у акул очень прочная, и чешуя своеобразная: если провести рукой от головы до хвоста, то кажется гладкой, а вот наоборот - настоящий крупный наждак. Некоторые акулью шкуру в качестве абразива и применяют. Столовым ножом такую шкуру вряд ли разделаешь.
Я думал, Вика не станет смотреть. Однако она лупила во все глаза: и как Грузин отрубал рыбе голову, и как вскрывал брюхо, и как оттуда вывалилась разная, не переварившаяся пока еще дрянь. А вот Юсе было неприятно. Он мотал головой, хныкал и тянул меня прочь.
- Егор, лови багор, - пошутил Глеб, вручая мне заслуженный гарпун. - Не в службу, а в дружбу: сполосни инструмент.
Хоть какое-то занятие. Мы ушли на корму и сели у самого края. Сил у меня почти не было, а рыбья кровь уже успела подсохнуть, так что я просто окунул багор в воду и держал его за черенок. Отмокнет - тогда и отмою.
6
Сигнал бедствия с русского катера получил Даглас Эйприл, младший радист. Сначала он не поверил глазам, потом отправил ответный запрос. Передатчик радостно отозвался приемом.
- Сержант, сэр, - связался Даглас с командиром смены, - тут русские передают "мэйдэй". Прямо по курсу, триста миль.
- Хулиганье это, а не русские, - ответил сержант Буллит. - Этот квадрат свободен для проведения учений.
- Видит бог, сэр, это русские, я запеленговал источник сигнала. Гражданское судно, сержант, сэр!
- Как они здесь оказались? - угрюмо спросил сержант Буллит.
- Не могу знать, сержант, сэр!
- Клянусь печенью мамы, почему в мою смену?! - выругался Буллит и отправился докладывать дежурному офицеру.
- Капитан, сэр, - позвонил командиру авианосца "Левиафан" дежурный офицер Хорс. - Прямо по курсу терпит бедствие русское гражданское судно, пятьдесят миль. На борту дети, сэр.
- Откуда они свалились? Они что, предупреждения не слышали?
- Не понимаю, сэр. Радары засекли их только сейчас, маленькое судно, сэр.
- Эти русские, - проворчал капитан. - Зачем убрали железный занавес, они теперь везде, куда ни плюнь... Говорят, что это китайцев много. Глупости - много русских, а китайцы - те милые ребята.
- Сэр, нам придется доложить флагману.
Капитан задумался. Это последние учения адмирала, он хотел уйти на подъеме. Зачем ему эти неприятности с заблудившимися - видно, с перепою - русскими туристами? Адмирал был своим парнем, не было во флоте моряка, который сказал бы о нем худое слово.
- Не будем торопиться, Хорс. Может, это ложная тревога.
7
Мне было почти хорошо. Я на какой-то момент забыл, что мы - беглецы. Нас скоро спасут, вернут домой. Все пойдет по-старому. И вот тогда я смогу выбросить предметы.
Кто-то зашел со спины. Я знал, что это Мезальянц, но оборачиваться не стал.
- Ты в порядке? - спросил Иван Иванович.
- Спасибо, - равнодушно ответил я.
- Спасибо, - эхом отозвался Юся.
Я медленно, словно боялся спугнуть, обернулся на брата. А он обернулся ко мне. Чувство было такое, будто в зеркало посмотрел. Раньше я воспринимал Юсю как маленького мальчика, даже черты лица у него были мягче, чем у меня. Расслабленное лицо, на котором и тени мысли никогда не лежало.
Обида в глазах. Я и не думал, что смотрю на мир с обидой, настолько привык к своей физиономии. А чужой человек увидит - и плюнет в сердцах.
- Ты... вернулся? - спросил я.
- Вернулся, - ответил Юся. - Ты.
Все ясно. Перезагрузка жесткого диска. Юся попугайничает. А я думал, что отключка стала для него каким-то качественным рывком.
- Это ничего, девочки, что я к вам спиной стою? - спросил Мезальянц.
- Ну, чего вам еще?
- Послушай меня, и не надо изображать институтку, которой в подворотне объяснили, откуда дети берутся. Сюда идет американское судно. Если оно большое, на нем есть служба собственной безопасности. Они будут задавать вопросы, и мы не сможем вразумительно ответить даже на самый простой из них - как мы проникли в территориальные воды США.
- И что с того? Зато нам жизнь спасут.
- Нас отправят в ближайшее отделение ФБР и начнут потрошить. Это не деликатные интервью, это могут быть вопросы с пристрастием. И если к тебе как к несовершеннолетнему они могут отнестись милосерднее, то ко мне - вряд ли. И я расскажу, почему мы здесь, потому что боль терпеть невозможно. У тебя отберут предметы. И ладно, если просто отберут, а не придушат. Ты понимаешь, о чем я?
Я слушал его, а сам смотрел на Юсю. Юся ни мускулом не выражал никаких эмоций, будто опять впал в идиотию.
- Чего вы хотите? - спросил я.
- Ты уже несколько раз использовал предметы, почему сейчас не хочешь?
- Выхода раньше не было.
- Выход всегда есть. Ты мог отказаться, отдать эти предметы, не мне, так кому-то другому. Но нет, ты один у нас высокоморальный парень, который не даст попасть опасному оружию в чужие руки. Оружие, Егор, это такая штука - им нельзя не пользоваться. Оно создано именно для поражения цели. Ты все равно уже стреляешь, даже если стреляешь исключительно по тарелочкам.
- Но я же собирался выбросить эти штуки, вы видели!
- Но не выбросил.
- Я не виноват в том, что Юся...
- Не виноват. Но отвечать все равно тебе. У тебя не получится все время бегать, ни у кого это не получается. Либо ты отдашь предметы, либо сам будешь использовать. Ты не доверяешь мне. Что ж, это правильно, на твоем месте я бы тоже не доверял. Но почему ты себе не доверяешь?
- Потому что это как наркотик. Наркоман живет не сам по себе, а от дозы к дозе. А вы мне предлагаете на иглу сесть.
Мезальянц задумался.
- Да, ты прав, - и собрался уходить.
- Это все? - спросил я. - Все, что вы хотели сказать?
- Все, что я мог тебе сказать. Ты решил действовать сам, и такое решение не может не вызывать уважения. Но дело в том, что свобода выбора - это очень суровая вещь. Пока ты выбираешь - ты действительно свободен, однако, приняв решение, тебе приходится отвечать за него. Я выступил против Конторы - и Контора меня за это накажет. А ты и дальше будешь принимать самостоятельные решения, и отвечать за них. Думай.
Мы с Юсей остались одни.
- Блин, все настроение испортил, - сплюнул я.
- Испортил, - тяжело вздохнул Юся. Но смотрел при этом на меня.
Не прошло и часа упорных трудов по разделке рыбы и утилизации отходов (грубо говоря, Боря с Глебом все за борт выбросили, кроме огромного плавника), как на горизонте появился огромный корабль. Огромный настолько, что наш "Ярославец" мог спрятаться в его кильватерной струе.
- Военные, - догадался Боря. - Сигнал о бедствии приняли.
Теперь нам предстояло решить - либо сдаваться, либо бежать. Радиостанция в рубке надрывалась, спасатели требовали подтверждения, что мы - это мы, а не радиохулиганы.
- Глеб, дуй к рации, подтверждай "мэйдэй", - распорядился Боря. Потом он обратился к нам: - Вот что, дорогие. Делайте что хотите, а Иваныч нам сейчас отец родной, и мать родной, и вообще главный толмач. Он, хочешь не хочешь, единственный из нас в международных отношениях подкованный. Мы как одна команда...
- Разве ж мы команда? - спросила Викса.
Боря истово закивал:
- А я разве не сказал? Я зачислил близнецов и тебя юнгами, а Иваныча - старпомом. Хочешь, журнал бортовой покажу?
- Ты лучше Глебу скажи, что он повышения не получил, - съязвил я.
Боря, конечно, врал. Но у него не было иного выхода: катер ни к черту, пассажиры дрянь, еды хрен, и если облажаться сейчас - пропал калабуховский дом. Меньше, чем за неделю, Грузин получил приключений столько, сколько за всю жизнь, наверное, не пережил. Мы ему надоели, я прекрасно это понимал. Говоря о команде, Боря, скорей всего, ругал нас последними словами, проклинал свою судьбу и обещал самые жестокие кары самозваным пассажирам "Ярославца", как только мы вернемся домой. Но, будучи человеком, рассуждающим за чаем о бесконечности, он не мог позволить себе подобных эмоций и слов.
- Сдаваться нельзя, - жестко сказал Мезальянц.
- Иваныч, ну ты чего? - возмутился Грузин. - Я тебя как дипломата просил, выпускника МГИМО, а ты...
Авианосец уже прекрасно был виден невооруженным глазом. Сейчас они спустят на воду шлюпки, или что у них там есть, нас снимут с катера, увезут на эту громадину, и у нас не будет шансов скрыться.
- Мы уезжаем, - сказал я. - Нам нельзя попадаться, иначе будут копать и узнают про артефакты.
- У нас жрать нечего! - Боре, похоже, мои доводы не показались убедительными. - И пить тоже.
- Будем выпаривать морскую воду, - сказал я. - Горючего у нас хватит.
Как-то я нехорошо это сказал, с вызовом.
- Твою же мать, Егор! - Боря, мгновенно обессилев, упал задницей на ступеньку. - Ты какой головой думаешь, левой или правой? Мы несколько дней не жрамши!
- А плавник?
- Что плавник? Молиться на него? Сейчас сварим, а потом что делать?
- А потом моя проблема...
- Окунись-ка ты в алебастр, твоя это проблема, - внезапно разъярился Грузин. - Ты здесь кто? Капитан? Если это твоя проблема, то не надо было мой катер тащить через весь океан. Это с тебя спросят потом, почему у тебя пассажиры голодные помирали?! Это с тебя спросят, почему судно без надлежащего осмотра и документов границу пересекло и болталось, как говно в проруби, в чужих территориальных водах?! Мне вообще по рулю твои волшебные штучки-дрючки, люлей наваляю по пятое число и в трюм посажу, вот тогда у тебя проблемы будут!
Глеб молчал, но видно было, что он поддерживает Борю.
- Скоро будет земля, - сказал я как можно тише, чтобы самому не сорваться. - Скорей всего, какой-нибудь микронезийский остров. Там мы заправимся, починимся и наедимся.
- У тебя карта есть?!
- У меня есть то, что лучше всякой карты. И не надо на меня орать, я не ел ровно столько же, сколько и вы.
Боря открыл было рот, но тут на палубу выскочила Викса, и все ругательства, которые капитан был готов обрушить на мою голову, застряли у него в горле.
- Вы чего кричите? - спросила Викса.
- Ничего, это наш Змей Горыныч устраивает бунт на корабле, - резко охолонул Грузин. Все-таки Виксе он благоволил и старался при ней не обострять.
- Правда? - Викса посмотрела на меня.
- Нет. Поймите, с военными нам связываться нельзя. Обещаю - через день мы найдем какой-нибудь остров или встретим гражданское судно. Я даже откажусь от своей порции рыбы.
Боря тяжело вздохнул и ушел в рубку, чтобы через несколько секунд выйти оттуда с ведром.
- Достать все свободные емкости, - распорядился он. - Будем воду выпаривать.
Забегали все, даже Мезальянц.
- Отставить, - сказал Боря. - Ты и ты, - он ткнул пальцем в меня и Юсю, - будете гнать волну, а Глеб будет править. И смотрите у меня, чтобы не позже завтрашнего вечера найти помощь!
По всему выходило, что волну надо было гнать на запад, и я готов был уже претворить свое решение в жизнь, как вмешался Юся.
- Понпеи, - сказал он.
Все-таки я еще не мог привыкнуть к репликам моего брата. Невозможно было поверить, что в его голове сместились нейроны с синапсами, или что там еще обитает, и полный идиот заговорил.
- Что? - переспросил я.
- Понпеи, - повторил брат.
Перст его указывал на восток.
- Нет, Юся, Понпеи на северо-западе.
- Туда, - прикрикнул Юся, продолжая тыкать пальцем в сторону Америки.
И что с ним делать? Пусть он научился говорить, и даже порой слова, имеющие смысл, но это не делает Юсю семи пядей во лбу. Как можно довериться идиоту?
Юся посмотрел на меня с укором. Не то мысли прочитал, не то догадался, что доверия к его словам нет.
- Понпеи. Там, - сказал он.
Может, если мы повернем на восток, это поможет нам скорее вернуться домой, в Понпеи? В конце концов, петух ведь на Юсе висит. Я кивнул, велел Глебу развернуться кормой на запад, и довольно мощным толчком поднял для нас внушительную волну. "Ярославец" побежал вперед, раскачиваясь на гребне из стороны в сторону, как пьяный.
Встречной волной американский авианосец был отправлен восвояси. Извините, ребята, ложный вызов.
8
Небольшой, менее сорока километров в поперечнике, остров, один из четырех микронезийских штатов, так и назывался - Понпеи.
Мы достигли его в рекордно короткое время - менее чем за двенадцать часов, да и то по той лишь причине, что мне пришлось утихомиривать волну, чтобы не пугать местное население, и часа два ждать, пока случайный рыбак не возьмет нас на буксир.
Заниматься нашим присутствием здесь было некому. Жизнь на острове с населением около тридцати тысяч человек не способствует суете и шуму, власти местные не обращали на нас никакого внимания - мало ли по океану шляется любителей экстремального отдыха? Единственной проблемой, с которой мы столкнулись, - это полное отсутствие денег. У нас даже рублей не было, не то что долларов.
Мы остановились в рыбацкой деревушке Кули, которая гордо именовала себя городом. Пришел полисмен, спросил на ломаном английском, кто мы такие и как здесь оказались.
Мезальянц, как единственный из нас, кто говорил по-английски, почти не врал. Он сказал, что катер класса "река-море" принадлежит команде, которая состоит из капитана и моториста (выйдите, олухи, представьтесь и не забывайте виновато улыбаться). Мы - то есть Иван Иванович, девочка и два мальчика - пассажиры (молодцы все, особенно Вика - хорошо урчишь животом). Мы русские, плыли в Японию с Курил. Как здесь очутились - не помним, потому что около недели болтаемся в открытом море, ничего почти не ели, с водой была напряженка, дети вообще измождены. Какие сигналы? Посмотрите на наше корыто - здесь вообще ничего не работает, мы благодарим бога, что помог нам выжить. О, да, мистер полисмен, вы нас очень обяжете (идем быстрее, он нас кормить ведет).
Изможденный вид был не только у детей, но и у взрослых. Толстый в момент нашего знакомства Боря изрядно сбросил, и без того худой Глеб напоминал скелет птицы из учебника зоологии. Мезальянц вроде и не изменился, только черные круги вокруг глаз да небритые щеки ввалились, и щетина у него оказалась седой. Пошатываясь от слабости, мы шли за полисменом, и деревенские жители глазели на нас и что-то говорили на местном наречии. Не то жалели, не то осуждали.
Не ел ничего вкуснее хот-дога. Подумать только: пересек полмира, чтобы в микронезийской деревушке оказаться в обычной забегаловке, где продают сосиски в булочках, политые кетчупом или горчицей, такие же резиновые, как у нас. Но вкуснее той "горячей собачки", которая досталась мне после нескольких дней голодовки, я, наверное, никогда уже ничего не съем.
Полисмен спросил нашего разрешения осмотреть катер, и Грузин, все еще сердитый на меня за самоуправство, но уже счастливый тем, что все обошлось, показал блюстителю микронезийской законности все, что тот захотел увидеть. Не обнаружив контрабанды - да и какая у нас могла быть контрабанда? - полисмен извинился, что не может пока заниматься нами, и предложил какое-то время пожить в деревне, то есть в городе, пока не представится оказия съездить в столицу и решить вопрос об экстрадиции. Столица находилась километрах в десяти от деревни, но все на острове двигалось медленно и плавно. К чему спешка, все и так рядом. Да и нам, говоря по-уральски, было неторопно. В смысле - нам с Юсей.
- А чего? - говорил Боря, полеживая в гамаке и отхлебывая пиво из банки. - Всегда тепло, на одежду тратиться не надо. Катер у нас есть, не рыбалкой, так извозом промышлять станем. И люди здесь хорошие, полиции и властям не стучат. Вон, помогают чем могут... Давай-ка, Глеб, выпишем сюда родственников и поселимся навеки?
Чумазый Глеб, который возился в машинном отделении вместе с механиком-кустарем по прозвищу Змей, выглянул наружу и сказал в сердцах:
- Окунись-ка ты в алебастр!
Едва опасность погибнуть от голода и жажды отступила, Грузин расслабился и получал от жизни максимум удовольствия. Боря был легкий человек, он сразу забывал все плохое, живя текущим моментом. Даже странно, что такой человек может думать о бесконечности. А вот Глеб день ото дня становился мрачнее и мрачнее. Все радости беззаботного пребывания на Чунгачанге, как он называл остров, оставляли Татарина равнодушным. Он целыми днями копался в двигателе, меняя то одну запчасть, то другую, будто собирался возвращаться тем же путем.
Со Змеем, которого на самом деле звали Антонио, Глеба познакомил Сорри, тот самый рыбак, который дотащил "Ярославец" до берега. Сорри принадлежал к аборигенам, понапе. Он, как и мы, ни бельмеса не знал на английском, кроме "извините", потому и награжден был забавным прозвищем: и взрослые, и дети называли его именно так. Рыбак отбуксировал катер к мастерской "Антонио энд Лэйла" и позвал хозяина. Хозяином оказался волосатый коротышка абсолютно итальянского вида.
- Бонасейра, - сказал он и для страховки пожелал доброго вечера на английском.
Мы тоже нестройно поздоровались, но предупредили, что английский знает только Мезальянц. Иван Иванович по очереди представил нас механику, механик всем крепко пожал руки, отрекомендовался Змеем, потом отозвал Сорри на пару слов, кое-что ему объяснил и отправил за полисменом. Сорри с уважением посмотрел на нашу команду и утарахтел за представителем власти.