Поэтому мальчишку пришлось мне самой пригласить к себе в гости. Меня он может агитировать вполне безопасно. Семья, которая ждала этого парня, похоже, несколько огорчилась, но я пообещала им, что они непременно попадут в следующий список принимающей стороны, если практика обмена будет продолжаться.
В машине этот обалдуй продолжал вести среди меня агитационную работу. На всякий случай, я подняла звуконепроницаемое стекло, отгородившись от водителя. Я очень сильно подозреваю, что мой водитель, телохранители, а, возможно, и горничные вполне себе понимают по-русски. Хотя при мне всё время разговаривают исключительно по-немецки.
Когда мне удалось поймать паузу в трескучих лозунгах, я перехватила инициативу и узнала, как зовут моего говорливого гостя. Оказалось, что зовут его Алёша, а фамилию он носит… Никонов! Услышав такое, внимательнее пригляделась к лицу парня. Знаете, что-то такое действительно есть. Похожую физиономию я ежедневно вижу в зеркале. Неужели предок? Тогда понятно, почему его включили в группу, несмотря даже на особенности его характера.
А "предок", тем временем, продолжал бухтеть о мировой революции, самой передовой стране и неизбежном крахе капиталистического строя. Я же слушала его и думала о том, что вот мальчишка сидит и даже не догадывается о том, как дико и нереалистично выглядит советский пионер в красном галстуке и в красной повязке со свастикой на рукаве.
Но дико он выглядит лишь с моей точки зрения. А местные советские ребята все надели повязки и не поморщились. Для них свастика – всего лишь символ Германии. Мне же до сих пор, даже три месяца спустя, иногда хочется плюнуть на неё.
Три месяца. А ведь действительно, сегодня 22 сентября. Уже три месяца я тут. Насколько я помнила, у нас, в нашей истории, к этому времени пал Киев. А тут Киев – простой советский город, столица Украинской ССР. Газета "Правда" неделю назад напечатала фотографию, на которой видно, как киевляне встречают на вокзале прибывшего в город из Москвы нового руководителя республики, 1-го секретаря ЦК КП УССР товарища Кагановича. СССР совсем недавно, буквально в августе, установил дипломатические отношения с Исландией и предыдущий 1-й секретарь украинской партийной организации, товарищ Хрущёв, отбыл к новому месту работы. Он назначен послом СССР в Исландии. Об этом тоже "Правда" написала.
Вообще, советских газет и журналов в свободной продаже в Рейхе нет. Компартия тут до сих пор запрещена, но я знаю, что Гиммлер работает над этим. Возможно, в каком-то варианте, переименовав, её вскоре всё же разрешат. А ещё я знаю, что гестапо при содействии внешнего СД уже второй месяц готовит побег Эрнста Тельмана. Уже решили, кто именно из его верных сподвижников бежит вместе с ним из концлагеря, а кто трагически погибнет при побеге. Фальшивые документы Тельману сделали, на границе его ждут. Так что вскоре он будет руководить немецкими коммунистами из Москвы, под руководством товарища Сталина.
Когда я заехала в здание РСХА на Принц-Альбрехтштрассе и нахально завалилась на совещание, там шло обсуждение того, нужна ли Тельману пробитая пулей арестантская шапочка или нет. А если нужна, то как это лучше сделать? Стрелять в бегущего Тельмана опасно, можно случайно попасть. А вручить шапочку с дыркой от пули до или после побега – побег получится нереалистичным.
Как меня пустили туда? Ха, с моей-то мощной бумагой от фюрера? Иоганн Вайс удавился бы от зависти, увидев её. Да и оригинальный Штирлиц со своим подносом апельсинов на фоне меня выглядит бледно. Официально, я по-прежнему личный переводчик Гитлера и роттенфюрер СС. Но партийная и военная верхушка Рейха воспринимает меня как глаза и уши фюрера. Что-то вроде контролёра. Что, вообще-то, с каждым днём всё больше и больше соответствует действительности.
Разумеется, меня не любят. Контролёров нигде не любят. И ещё меня совершенно явно боятся. В моём присутствии разговоры становятся какими-то скомканными, а любое мероприятие как-то подозрительно быстро завершается, хотя я никогда ни во что не вмешиваюсь, а просто тихо стою или сижу в сторонке. В особенности натянутые у меня отношения с Мартином Борманом. Ему очень не нравится, что я могу что-то там докладывать Гитлеру, минуя его.
И никому невдомёк, что я, вообще-то, контролёр не столько Гитлера, сколько товарища Сталина. Всё равно ведь они фашисты! Хотя война в ближайшем будущем совсем уж невероятна. В начале сентября я присутствовала на совещании в рейхсканцелярии, где генерал Йодль докладывал о ходе Африканской кампании и успехах Роммеля.
Наши из 2028 года за двенадцать тонн золота и право передать в Москву-41 информацию по месторождениям алмазов в СССР, продали Гитлеру очередную тайну. А именно, координаты месторождений нефти в Ливии. Узнав, что приличных размеров запасы нефти находятся прямо под носом, Гитлер страшно разволновался. В Ливии в то время уже достаточно успешно действовал экспедиционный корпус Роммеля. В свете полученной информации о ливийской нефти, Гитлер принял решение о решительном усилении африканской группировки. В Ливию предполагалось переправить всю 6-ю армию вермахта, 4-й воздушный флот, а также провести в Средиземное море линкор "Тирпиц".
Конечно, переместить такую массу людей и техники, да ещё и по возможности скрытно, задача не тривиальная. Ну, так на то штабы и существуют. Вот Йодль и докладывал, как он с этой задачей справился. Первые солдаты 6-й армии ступили на африканскую землю 8 августа, и Роммель практически сходу бросил их в бой. 16 августа капитулировал гарнизон Тобрука. К настоящему моменту, насколько я знаю, переправа 6-й армии всё ещё продолжается, но Роммель клятвенно заверил Гитлера, что его передовые части к началу октября выйдут к Суэцкому каналу.
Что-то, кажется мне, что здесь Британия войну потихоньку сливает. И если она не предпримет каких-то решительных действий, то Гитлер так по суше потихоньку и до Ирака доберётся. А затем покажет Гранд Флиту средний палец руки и пешком прошествует в Индию.
Чего говоришь, Алёша? А, ну да. Точно, приехали. Извини, я задумалась немножко. Да никто тут со мной не живёт, одна я тут живу. Сколько комнат? Эээ… честно говоря, не знаю. Никогда их не считала. Если хочешь, можешь сам пересчитать. Нет, не эксплуатирую я рабочий класс. И в санаторий для угнетённых рабочих домик мы переделывать не будем. И детскому садику тоже не станем передавать. Ох, хорошо. Можешь жить на улице, раз ты такой принципиальный. Тебе как, палатку выдать или палатка для тебя тоже предмет роскоши?..
Глава 13.
Мой чересчур сознательный "предок" наотрез отказался жить в, как он выразился, "роскошном дворце, построенном потом и кровью трудящихся". А я уже привыкла. Хотя поначалу мне тут тоже неуютно было. Живу я в северной части Берлина в районе, именуемом "Мальхов". Формально этот район находится в черте города, но на самом деле больше напоминает собой деревню. Тут даже коровы водятся, честно.
Мой домик, который Алёша обозвал дворцом, представлял из себя довольно милый кирпичный двухэтажный особняк с оборудованным в подвале бомбоубежищем. А действительно, сколько там комнат? С фасада на первом этаже двенадцать окон, на втором – четырнадцать. Лично я регулярно пользуюсь тремя комнатами – спальней, кабинетом и столовой. Знаю, что существует ещё библиотека. Захожу туда иногда. Книг там – полтора десятка шкафов. И есть старые совсем, ещё XVIII века. Но всё заумь какая-то в основном. Какие-то философы, мыслители. Разве что, Золя почитать можно. Или Диккенса. Джек Лондон ещё на фоне других прилично выглядит. В немецком переводе я их ещё не читала, любопытно сравнить.
Также в библиотеке я нашла и знаменитую книгу Гитлера "Main Kampf". Но читать её мне не советовали. Знаете, кто? Сам Гитлер! Он по секрету сказал мне, что она ему не нравится. И вообще, он не писатель. Литературные достоинства своей книги он оценивает как существенно ниже среднего уровня. Это, говорит, вовсе не книга, а просто набор газетных передовиц. И даже как передовицы в таком виде их использовать нельзя, обязательно кто-то должен причесать и обработать. А то, что книга издаётся миллионными тиражами, а потом ещё и раскупается читателями – это исключительно из-за того, что написал её Гитлер. Иначе никто не стал бы эту фигню читать.
Я зашла в дом, поздоровалась с горничной Мартой, вытащила из небольшой кладовки у входа сложенную двухместную походную палатку и отнесла её гордо ожидавшему меня на улице Алёше. На, говорю, ставь и живи. Еду на костре будешь готовить или согласен есть то, что мне варят?
Еду Алёша согласился есть ту, что готовит повар в доме. Потом неуверенно обошёл вокруг валявшейся на земле палатки, тихонько пнул её ногой, и спросил меня, как эту штуку нужно ставить. А то он никогда раньше не делал этого.
Как будто я делала! Я тоже не знаю. Эту палатку я стащила с одного из складов берлинского гитлерюгенда. Мы с Юттой про поход говорили, вот я и обзавидовалась девчонкам. Я тоже в поход хочу, хоть на один день! Но мне нельзя. Потом придумала. Это в обычный поход мне нельзя. Но я ведь могу по охраняемой территории вокруг своего домика погулять! Место тут есть. До ближайшего забора полкилометра. Лес есть, хоть и облагороженный. Скорее, парк. У меня тут даже ручей есть и нечто среднее между крохотным озером и гигантской лужей. Вполне можно погулять, разжечь костёр и переночевать в палатке.
Только пока не успела я в поход вокруг дома сходить. Некогда. То одно, то другое. Потому, палатка у меня уже третью неделю в кладовке валяется. И как её нужно ставить, я ещё не разбиралась. Я вообще у Петьки спросить хотела, он-то знает. В мире будущего я в поход с ночёвкой всего один раз и ходила. Но тогда палатку мне с Машкой Снегирёвой мальчишки поставили, пока мы с ней на всех варили на костре гречневую кашу с тушёнкой. Я даже не видела, как её собирают, потому что утром мы с Машкой ходили к ручью посуду мыть. И когда мы вернулись обратно с условно вымытым ведром из-под каши, наша палатка была уже собрана и упакована для переноски.
Так что львиную долю моих знаний о процессе установки палаток я почерпнула из книги Джерома "Трое в лодке, не считая собаки". Но там этот процесс тоже не слишком подробно описан. Да и не очень-то успешно у тех героев получилось палатку поставить. Огорчив Алёшу, я оставила его самостоятельно разбираться со своим новым домом, а сама отправилась к себе в кабинет. Очень мне любопытно, кто такой этот Алёша? Неужели, правда, мой предок?
Закрыв за собой на ключ звуконепроницаемую дверь, я попросила Петьку выяснить этот вопрос. Лучше всего позвонить деду Мише и спросить его, не известен ли ему родственник по имени Алексей Петрович Никонов, 1928 года рождения, в 1941 году проживавший в городе Москва и имевший сестру по имени Анна 1941 года рождения. Такие подробности я у Алёши ещё в машине выпытала.
Минут через пятнадцать упал ответ от Петьки. Алёшу опознали. По всей видимости, это был родной дядя деда Миши и, соответственно, мой двоюродный прадед. Алёша был старшим братом Анны, матери деда Миши. Только вот деда Миша его никогда не видел. Алёша погиб в середине июля 41-го. Летом того года он с матерью и мелкой сестрой ездил в деревню под Смоленском, в гости к бабушке. Там их и застала война. Мать деда Миши и Алёшу вместе с их матерью эвакуировали, но им не повезло. По дороге эшелон разбомбили.
Мать с грудной Аней выбралась из вагона через окно, а Алёша остался. Тогда в их вагоне эвакуировали какой-то детский сад, и Алёша вместе с незнакомой девчонкой чуть постарше него до последнего помогал напуганной малышне выпрыгивать из окон горящего вагона. Под конец они уже просто выбрасывали детей в горящей одежде из окон, не заботясь о том, куда и как они упадут. Ни эта девчонка, ни сам Алёша, выбраться на улицу тогда не успели, так в том вагоне и сгорели. Также сгорели и все вещи, в том числе документы. А семейные фотографии с довоенными снимками сгорели уже в Москве, при пожаре. Поэтому от того Алёши остались лишь устные воспоминания. Единственное, что помнил про него деда Миша, так это то, что по рассказам его бабушки Алёша до войны был председателем совета пионерского отряда в школе.
Я чуть отодвинула штору на окне и посмотрела на Алёшу, копошащегося вокруг лежавшей на земле бесформенной грудой палатки. Надо же. Оказывается, я и его спасла. Если бы не я, он уже больше двух месяцев, как был бы мёртв. А сейчас вон, живёхонек! Палатку поставил, внутрь лезет. Упс. Не, это я погорячилась. Палатку он ещё не поставил. Она на него рухнула, едва он внутрь до половины залез. Пришла кошка, обошла вокруг палатки и Алёши и уселась невдалеке наблюдать за созидательным процессом. Ладно, пусть развлекается на свежем воздухе. Заодно, аппетит нагуляет…
Свою палатку Алёша ставил часа три. Упорный какой. Даже ужинать отказывался, пока не поставит. Закончил он эту эпическую стройку уже в темноте, при свете уличного фонаря над входом в дом. Я сидела на диване в библиотеке, читала томик стихов Пушкина (в переводе на немецкий получилось не очень; по-русски его стихи звучат намного лучше), когда вошла Марта и сказала, что наш гость стоит у входа и ему что-то нужно.
Марта русского языка не знала (или делала вид, что не знает). Алёша по-немецки знал от силы десяток слов, так как в школе учил английский. Пришлось мне идти разбираться, что ему понадобилось. Оказалось, что всё. Он строил, строил, и, наконец, построил. И теперь он хочет кушать и интересуется, когда его покормят.
Поручив Марте организовать Алёше ужин на свежем воздухе (идти кушать "во дворец" тот по-прежнему отказывался), я пошла смотреть на результат титанических трудов старшего брата моей прабабки. Хм… Чего-то она как-то кривовато, по-моему, стоит. И крыша с одной стороны как-то грустно провисла. Но Алёша уверенно заявляет, что всё отлично. Прекрасная, прочная палатка. Только он просит на всякий случай не дотрагиваться до неё руками. А то мало ли что.
Я уже поужинала к тому времени, потому всего лишь попила чай в компании Алёши. Стол и стулья нам с ним из дома вынесли. Алёша поужинал, и мы стали прощаться. Туалет я ему на заднем дворе уже показала где. Он тут не только в доме был, но и на улице один, для садовника, дворника и прочих, чтобы в дом лишний раз не таскались. Матрас, подушку и два одеяла Алёше выдали. Всё, пойду я тоже спать. Пожелав гостю спокойной ночи, я направилась в сторону своей спальни. На пороге дома, остановившись, ещё понаблюдала за тем, как Алёша пробирается внутрь своего жилища. Делал он это так осторожно, будто бы опасался того, что палатка у него заминирована. Но ничего страшного не случилось. Алёша смог залезть внутрь и его домик при этом устоял. Ну, и мне пора, поздно уже.
А под утро меня разбудили мощные раскаты грома. Алёше не повезло. Совсем, как и у Джерома, у нас тут тоже пошёл дождь…
Глава 14.
– Аап-чхи!! Аап-чхи!!
– Не чихай на меня, инфекция!
– Извини, я случайно.
– Держи, пей свою вонючку.
– Фу, гадость какая. Чего она такая противная?
– Сам виноват. Что ты там тормозил под деревом? Постучать не мог?
– Мне было неудобно.
– Зато теперь удобно. Ваши ребята, между прочим, сегодня в поход идут. А ты в постели валяешься. Да пей же ты её быстрее, что ты цедишь по капле!
– Она противная.
– Пей!! Ну, живо! Всё, молодец. На, запей.
– Что это?
– Не бойся, просто тёплая вода.
– Спасибо.
– Ложись. Сейчас Марта тебе горячего молока ещё принесёт. Я уезжаю, вернусь вечером. А ты ложись и постарайся заснуть. И не вздумай опять ходить босиком по полу!
– Извини. Я больше не буду.
– Доктор сказал, что если ты будешь себя хорошо вести и регулярно принимать его вонючую микстуру, через пару дней он тебе встать разрешит.
– Ох. Скорее бы уж. Мне тут скучно. Даже поговорить не с кем, кроме тебя.
– Всё, до вечера. Я поехала, а то охрана заждалась уже.
– До вечера. Спасибо тебе, Эльза…
Когда меня той ночью разбудил гром, я сразу же вспомнила о своём непутёвом родственнике. В палатке он спать будет. Осёл принципиальный. Выглянула в окно. Палатка там была. Правда, если бы я не знала, что это такое, то ни за что не опознала бы в грязно-серой мокрой куче палатку. Дождь шёл, судя по всему, уже довольно давно. Даже не дождь, а довольно приличный ливень. Крупные капли барабанили по траве и асфальтовой дорожке, сильный ветер раскачивал деревья. А где наш принципиальный пионер? В окно я его не вижу.
Выскочив из кровати, побежала спасать этого Алёшу. Простудится ведь! Заодно по дороге обругала охранника. Болван! Приказа у него не было. А самому подумать? Мальчишка на улице под дождём мокнет, а этот идиот сидит и ждёт приказа.
Нашёлся Алёша быстро, я сразу увидела его, когда распахнула дверь. С грустным и унылым видом часового, которого забыли сменить, Алёша, обхватив себя ладонями за плечи, стоял под деревом.
На этот раз упрямиться Алёша не стал, прошёл "во дворец". Весь мокрый, зубы стучат, с одежды вода ручьём стекает. Хорошо бы его было в горячую ванну засунуть, но увы. Это долго. Горячая вода в доме была только днём. Производством горячей воды занимался специальный человек, кочегар. И на ночь он свою печь тушил, чтобы зря уголь не изводить. Конечно, запас нагретой воды оставался, но к утру бак с водой остывал и текущую из крана воду назвать горячей можно было весьма условно. Умыться такой водой можно было без проблем, но согреть ей замёрзшего мальчишку не получится.
И оставался единственный вариант – снять мокрую одежду, вытереться, лечь в постель и напиться горячего чаю. Помимо моей собственной спальни в доме, как я знала, было ещё две гостевых. Но кровати там были не застелены. Более того, я даже не знала, где горничные хранят постельное бельё. А самих горничных не было, на ночь они уходили. Сейчас в доме, кроме меня, лишь шесть человек дежурной охраны должно быть.
Алёша же стучит зубами и на полу под ним растекается лужа дождевой воды. Повела его в свою спальню. Только там есть готовая к немедленному использованию кровать.
Пришли. Рубашку и майку по моей команде он снял быстро, но штаны снимать отказывался, пока я не отвернусь. Кинув ему своё полотенце, я вышла из спальни и прикрыла за собой дверь. Минуты через три слышу, как Алёша кричит, что он уже всё. Захожу обратно. Лежит в моей постели и смущённо улыбается. На всякий случай я дополнительно накрыла родственника и пледом поверх одеяла. Пусть греется. Постель ещё должна быть тёплой после меня.
Затем я осторожно, стараясь не испачкаться, подняла с ковра кучу мокрых тряпок и Алёшкины грязные ботинки. Эту кучу я сложила на полу в коридоре. Утром горничная подберёт и отдаст в стирку. Пока носила, поняла, что чего-то не хватает. Внимательно осмотрела мокрые тряпки. Рубашка, майка, брюки, носки, ботинки. А где же?..
Вернулась в спальню и спросила этого обалдуя, за каким лешим он улёгся в мою постель в мокрых трусах. Снимай сейчас же! Мальчишка страшно покраснел, но видно, что лежать в постели в мокрых трусах ему самому неприятно. Он повозился под одеялом, и через полминуты сбросил на пол ещё одну мокрую тряпку. Осёл. Вот и лежи теперь на мокрой простыне!