Басё Мацуо
Гарун-аль-Рашид с самого начала из меня получился хреновый. Начать с того, что вместо обычных соломенных шлепанец дзори, в которых я, будучи дайме, совершенно спокойно проходил целый год - поперся в город в церемониальных гэта. Украшенные позолоченной парчой и колокольчиками, а также двумя "скамейками" на подошве - эта обувь ну никак не подходила для обыкновенной ходьбы.
0x01 graphic
Ранее я с гэтами старался не связываться - дайме полагается передвигать либо на лошади, либо в паланкине. Соответственно, больших навыков ходьбы в подобных шлепанцах не приобрел. А если учесть, что подземный ход выходил наружу в заброшенном овраге, который когда то был крепостным рвом, то можете представить семь кругов ада, что мне пришлось пройти, точнее проползти, прежде чем удалось выбраться в жилые кварталы. Самурай, охранявший мост на входе в район Гион - посмотрел на меня очень внимательно, сморщил нос при виде запыленной одежды, но все-таки пропустил. Хоть и без мечей, но видно, что идет аристократ. Хорошо, что в лицо меня еще мало кто знает (рукописные портреты имеют мало сходства плюс парик), а одет я был очень прилично. Красное кимоно с листьями клена, а под ним еще один белый нательный халат дзюбан с вышивкой по подолу. Сверху хаори -- мужской жакет, добавляющий наряду официальности. По большому счету тоже прокол. Хочешь выглядеть незаметно - не ходи среди людей одетый как попугай.
Гион -- район Киото, появившийся в начале тысячелетия вокруг святилища Ясака. Сам храм Ясака - это обыкновенная синтоистская кумирня. В комплекс входят несколько строений, ворота, главный зал и сцена для представлений и ритуалов. Вечером святилище и сцена выглядят пустынно, ни тебе паломников, ни жрецов. Одни дворники с метелками из сосны, да несколько торговцев благовониями, уже сворачивающие прилавки. Только возле одного столика кучкуется народ. Ну ка, полюбопытствуем. Прислужник подает мне листовку с ярко красными иероглифами. О, да это лотерея! В поддержку семей, потерявших кормильцев во время чумы. В очередной раз поражаюсь самоорганизации японского общества. Вчитываюсь в условия. Храмовый торговец продает дощечки с номерами. Каждая стоит 10 медных мон. Насколько я помнил, курс моны шел как одна сто пятидесятая коку. Достаю из специального кармашка в рукаве полкабана. У меня в ладони 450 кг. риса - именно столько стоит обрезанная золотая монета. Или 150 медных монет.
Люди начинают перешептываться, почтительно расступаются и я подаю золотник устроителю лотереи. Судя по налобной повязке - это жрец 4-го ранга.
- Господин желает пятнадцать номеров? - с поклоном принимает монету пожилой мужчина
- Да. А как организована лотерея?
- Как видите, каждая дощечка имеет линию разлома. По обеим сторонам выжжен одинаковый номер с печатью храма. Отламываете верхнюю половинку и кладете вот в этот деревянный ящик
- Прямо сейчас?
- Нет, что вы. Розыгрыш начнется через два дня в час петуха.
- Вторая половинка остается у меня?
- Совершенно верно. Дальше самая молодая прислужница храма с завязанными глазами вытаскивает из ящика дощечки. Тот, чья половинка выиграет - получает один приз
- И какова награда?
- Пока продано примерно 50 тысяч пластинок, призов запланировано десять, по сто золотых монет каждый.
Быстро прикидываю шансы. Общая выручка на сегодняшний день - больше трех тысяч кобанов. Вероятность победить - один к пяти тысячам. Две с лишним тысячи монет отправляются пострадавшим. Или не отправляются.
- Не извольте сомневаться - понял мои сомнения продавец - Списки нуждающихся висят в храме. Деньги будут выдаваться на руки главам общин и кварталов под личную печать в присутствии знатных персон.
- Вот, что любезный - я сложил свои дощечки в выданный мне холщевый мешочек - Подходи завтра с настоятелем Ясака в императорский дворец и найди Сабуро Хейко. Он вам поможет сделать эту лотерею успешной во всех северных провинциях.
Почему бы не присвоить хорошему начинанию статус императорского проекта? Люди азартны, но и человеческие страсти можно использовать во благо государства и общества. Сопровождаемый низкими поклонами, я вышел с храмовой площади.
Справа к территории кумирни примыкает большой парк Маруями, а слева начинаются жилые кварталы Миягава-тё. "Миягава" означает "священная река", другое название реки Камо, протекающей по Киото. Во время праздника "Гион мацури" в её воды погружают микоси (переносную святыню) храма Ясака. В прошлый визит в столицу, я даже имел возможность издали наблюдать это любопытное действо. Непременный атрибут праздника - огромные колесницы. В течение года их в разобранном виде хранят в храмовом хранилище. Почти все из них - подлинные произведения искусства. Колесницы - это огромные, площадью 10 кв. метров, платформы на деревянных колесах диаметром 2-3 метра. На этих платформах устанавливается каркас из балок, связанных соломенными канатами. Покрыты они красочными шелками, парчой, гобеленами. На каждой колеснице впереди стоят двое мужчин в белом облачении с опахалами. На крыше восседают празднично одетые мужчины, разбрасывающие в толпу зрителей "тимаки" - завернутые в бамбуковые листья пучки соломы (залог здоровья на год). Каждую колесницу тянут за длинные толстые канаты по несколько десятков человек. На крышах расставлены разнообразные украшения, куклы, изображающие героев японского эпоса. Темой украшения колесниц и паланкинов служит сюжет какой-нибудь притчи, сказки, легенды.
Поворачиваю налево, прохожу в ворота Миягава-тё, после чего смешиваюсь с толпой и начинаю внимательно изучать город. Первое, что на себя обращает внимание - чистота. Еще две недели назад на улицах лежали трупы, работали мобильные группы врачей, и все было засыпано пеплом. Но вот чума закончилась и японцы, засучив рукава, принялись за мойку города. Идя по улицам, я вижу, как горожане убирают мусор, подсыпают песком дороги, натирают чем-то вроде мастикой ступеньки крыльца перед домами. Первое впечатление сменяется вторым. Боже, как все тут однообразно выглядят. К бедности и нищете провинции, когда крестьяне одеты в набедренную повязку, максимум соломенный плащ со шляпой - я уже привык. К роскоши дворцов с вышивкой серебром по шелку тоже. А вот "золотую" серединку - наблюдать приходилось всего два раза. В Тибе и Эдо. При всей моей любви к этим городам, они все-таки заштатная периферия. От столицы я ожидал большего. Ан, нет. Черные, синие или коричневые кимоно, одинаковые прически, черные бамбуковые зонты. Дамы, конечно, выделяются - цветным поясом, или веерами, но пейзаж от этого сильно не меняется. Сдержанность, самодисциплина в ущерб яркости и декора. Сёгуны Асикага боролись-боролись с роскошью и расточительством у подданных (не у себя) и в итоге ее победили.
Толпу как нож сквозь масло периодически прошивают процессии вельмож и отдельные дворяне. Горожане кланяются, в особых случаях падают низ. Об этом их предупреждают специальные гонцы с флагами, которые идут впереди кортежей. Вдоль улиц огромное количество забегаловок и харчевен. Что любопытно, в них сидят исключительно мужчины. Женщины если и появляются на улице (редко), то только в сопровождении мужей, братьев или слуг.
Из Миягава плавно перемещаюсь в район Симабара. Этот квартал полностью отдан на откуп чайным домикам и театрам. Толпа становится еще гуще и я засовываю руки в рукава - не дай бог обворуют. Проститутки-юдзи зазывают клиентов, гейши приветливо машут веерами с верхних балконов домов, актеры кабуки танцуют и поют на входе в балаганы. Если театр Но со стилизованными пантомимами, сценической символикой - зрелище для дворянской элиты, то кабуки - истинно народный театр. Шумный, если не сказать буйный, с грубовато-экзальтированной манерой исполнения. С удивлением замечаю пару мест, которые можно охарактеризовать не иначе как зачатки пип-шоу. Заведение, в котором посетитель за пару монету, может из кабины посмотреть в окошечко на раздевающуюся женщину, примыкают прямо к театрам и, судя по рекламным объявлениям, актрисы в этих "весёлых" домах работают одни и те же.
Какая же все-таки противоречивая, контрастная страна - Япония. Тут и высокая традиция ханами - любование цветущей сакурой (а еще хризантемой, персиком, сливой - есть ритуал для каждого сезона года), и тут же рядом, через улицу продажные женщины задирают кимоно, демонстрирую на потеху публике выбритый лобок. Искусное декоративное садоводство, изумительные миниатюрные бонсаи и рядом с деревцем демонстративно справляет нужду какой-то подросток. Окружающие нет чтобы отвернутся - ждут, когда можно собрать за ним испражнения и удобрить ими этот самый бонсай.
Торжественные храмовые медитации всего в одном квартале сменяются почти открытой торговлей частями тела человека в другом. Ради любопытства захожу в аптеку, предлагающую сушеную печень, желчь пятилетнего ребенка, и куда уж без них - приснопамятные фаланги пальцев. Вокруг начинает увиваться приказчик с крысиной мордочкой и повадками пассивного гомосексуалиста. Втирает про энергию Ци, ритмы Инь-Янь, девять отверстий организма... Стою слушаю, смотрю на банки с заспиртованными уродцами и так мне хочется врезать этому шарлатану из кунсткамеры! Хуже каннибала, ей богу!!
- А вот, господин, обратите внимание! - дергает меня за рукав "канибал" - Жемчужина наших препаратов. Порошок из матки пятнадцатилетней девственницы. Применяется...
Бам, хрясь. Получай, сука, получай. И еще ногами. Черт, гэта мешаются. Скидываю и опять по ребрам. А теперь по голове. И опять по ребрам. Звенят разбивающиеся банки, причитает аптекарь. На его крики сбегается народ. Появляются местные власти. Расталкивая толпу, в аптеку заходит самурай. Выбритый лоб, косичка, но без мечей. За поясом короткая стальная палка с двумя изогнутыми шипами над рукоятью. Местный полицейский - ёрики.
- Прекратить! - самурай ловко ловит меня на замахе и резко выкручивает руку. Зеваки присоединяются, и скоро я лежу на месте аптекаря, плотно связанный по рукам и ногам. Рот заткнут специальным кляпом на завязках.
Ёрики опрашивает свидетелей, после чего тыкает пальцем в двух носильщиков. Те просовывают палку между моих ног и рук, кряхтя, поднимают на плечи и тащат тушку Ёшихиро Сатоми в участок. Вместе с нами топают очевидцы и "пострадавший".
Пока меня несли в полицию, я осознал в какую ловушку сам себя загнал. Признаться, кто я такой? Страшная потеря лица перед всей самурайской элитой. Они и сейчас на меня смотрят как на безродного выскочку. Не дай бог просочится в общество эта история о моих погулянках инкогнито, аресте, суде... Можно сразу делать харакири деревянными палочками для еды. Не говорить ёрики кто я? Еще хуже. Хоть двух мечей у меня нет, бритую голову под париком найдут быстро. Значит самурай. Документов (родовой грамоты) нет. Значит самозванец. Если я правильно помню кодексы Асикага, в которых рылся буквально этим утром, то самозванцев варят живьем в кипятке. И молчать не получится - местные умельцы быстро выбьют показания. Может дать взятку? Скосил взгляд на идущего рядом полицейского. Прямой взгляд, открытое, честное лицо. Моментально отрубит руку, протягивающую мзду. Безвыходная ситуация. Цугцванг.
/ Цугцва?нг (нем. Zugzwang "принуждение к ходу") -- положение в шашках и шахматах, в котором любой ход игрока ведёт к ухудшению его позиции/
Спустя десять минут мы оказались во дворе большого дома. Полицейский уселся на помосте, рядом расположились два писаря. Помощники самурая меня развязали, вынули кляп, поверхностно обхлопали по телу и поставили на колени на белом песке перед помостом. Сзади встал мужчина с палкой-колоткушкой, конец который был обмотан тряпьем. Позади меня столпились свидетели и потерпевший.
- Я досин Оока Тодасука - представился самурай
Ага, если ёрики - это вроде начальника райотдела полиции совмещенного с прокуратурой и судом, то досин - типа старшего оперуполномоченного. Уже легче.
- В отсутствие Мати-бугё провожу дознание по делу избиения аптекаря Китигоро. Назови себя и свой род, незнакомец.
/ Мати-бугё - городской наместник/
И вот что прикажете отвечать? Парик еще на мне, можно подергаться.
- Почему ты молчишь? Одежда на тебе дорогая - нахмурился досин - На руках мозоли от меча. Ты самурай? Отвечай!
- Кто увидит голубого коня - закатывая глаза, начал вещать я - Тот в течение всего года не будет знать ничего плохого и будет счастлив. Потому что конь - солнечное животное!
- Это что еще такое?! - возмутился Тодасука - Имя! Скажи свое имя!
- Ах! Долговечны только корни лилий на склонах дальних распростертых гор - запел в ответ я
- Да, он сумасшедший! - прихлопнул по помосты рукой досин
- Или притворяется, чтобы уйти от наказания - наклонился к оперу один из писцов - Господин Мати-бугё в таких случаях любит применять исидаки - пытку давлением. Вон, у нас и каменные плиты для этого есть.
Я посмотрел вправо и увидел тяжелые гранитные блоки, сложенные пирамидкой. Внутри все похолодело.
- А еще хороша пытка удушением или водой - продолжал громко нашептывать писарь досину. Но я то стою близко и все это слышу!
- В тумане голубом вечернею порой... - закричал я громко и попытался вскочить на ноги. Разумеется, тут же получил по затылку колотушкой и упал обратно на песок. Голова раскалывается от боли, но я продолжал вопить строки из песен - японских и современных, перемешивая с русскими ругательствами и плевками.
0x01 graphic
Такого шоу японцы еще не видели - на меня, перешептываясь, присутствующие смотрят во все глаза.
- Я откладываю дознание до приезда Мати-бугё - досин ударил молоточком в рядом стоящий гонг - Господин Акира-сан вернется из поместья через два дня и сам решит судьбу этого человека. А пока писарям записать показания свидетелей и аптекаря.
- Как же так, господин! - вперед выходит крысиная морда - А кто возместит мне ущерб? Этот сумасшедший разбил и рассыпал лекарств на сотни мон!
- Мнда...- тянет досин - Что же делать... А вот что. Забирай его кимоно и хаори! Твоя жена отстирает их - будешь до суда сдавать дорогую одежду в аренду самураям. Тем и покроешь убытки. Сейчас в императорском дворце часто проходят приемы - многим дворянам нужно парадное облачение.
- А что делать с подозреваемым? - интересуется все тот же писарь-любитель пыток
- Как обычно - пожимает плечами досин - В тюрьму!
- Никак нельзя. По приказу господина коор-бугё Киото Ёсикуни Хатакэяма все тюрьмы на период эпидемии черной смерти закрыты.
- Болезнь закончилась!
- Но тюрьма Кодэматё все еще не работает.
- Вот незадача.
- Могу предложить отдать сумасшедшего под надзор моего брата, квартального старшины.
- Не сбежит?
- О нет! Мой брат приставит к нему своих сыновей.
- Ну что ж. Быть по сему.
Глава 14
В постоянстве - сила. Яп. пословица
- Э-э... Мумэ-сан! Неправильно ты ведро вытягиваешь. Спиной, спиной работай - Микуни встал на мое место и тут же на собственном примере показал, как нужно поднимать из выгребной ямы ведро с отходами.
Как во всяком деле, у золотарей тоже были свои тонкости. В первый же трудовой день, обозвав, для краткости Мумэ, т.е. Безымянный, меня начали учить всем премудростям ассенизаторского дела. Микуни с двумя взрослыми сыновьями и тремя внуками-подростками оказались вовсе не такими тиранами, как мне почудилось при первом знакомстве. Жизнерадостные, активные, с шутками и прибаутками - семья золотарей обслуживала целый квартал Киото. Больше тысячи домов, торговых лавок обращались к Микуни за услугами по очистки туалетов, помойных ям... Платили очень хорошо - десять медных мон за заказ. Я сначала подумал, что семья Микуни - из "хинин", однако это оказалось не так.
/Хинин - социальная прослойка японцев вне системы феодальных отношений/
Каста неприкасаемых имела дело исключительно с убоем скота, обработкой кожи - вообщем со всем тем, что запрещалось буддизмом. Уборка отходов религией не порицалась, а только приветствовалась. Очевидно, что высокая плотность населения Японии, диктовала свои правила и это находило отражение и в вероучении.
Во-первых, культ чистоты и личная гигиена. Наш рабочий день начинался вовсе не с молитвы, а с приема горячей ванны в деревянной бочке с железным дном. В бане надо было самому себя варить, подкидывая дрова. Мыться в такой ванне - занятие опасное. На дно таза ставится маленькая деревянная табуретка, чтобы сидеть на ней. Не дай бог нога или попа соскочит с табуретки - коснешься раскаленного на открытом огне дна таза и вместо помывки - беги лечить ожог.
Мужчины и женщины мылись вместе. Впрочем разглядеть что-либо из-за пара было трудно и мало кто смущался подобной совмещенными омовениями. После бани все члены семьи чистили зубы мелким песком или мелом. Для этого использовались расщепленные на мелкие волокна веточки ивы, которая, как я понимаю имеет еще и бактерицидные свойства. По крайней мере, уже через пару чисток у меня перестала выделяться кровь из десен. Вместо мыла и мочалки семейство Микуни, впрочем, как и все их соседи применяли многоразовые мешочки с зерновой начинкой, смоченные в растворе золы.
Во-вторых, экологическое мышление. Оно тоже родом из жизни "на головах" и буддизма. У японцев даже есть специальное слово - моттаинай, т.е. "все в дело", "жалко не использовать". Мало какой город может сравниться с нынешним Киото по степени утилизации всего чего только можно. Старая бумага, тряпки, пришедшая в негодность одежда - продаются старьевщикам, которые раз в неделю обходят все дворы и скупают ненужное. Вещи, пришедшие в абсолютную негодность - идут на топливо. И даже сгорев в очаге, золу выгребают и реализуют за приличные деньги. Ведь зола это и щелочная подкормка для плодовых деревьев, и добавка в гончарном деле, и закрепляющее средство при окраске тканей. Даже для производства сакэ нужно это вещество.
Фекалии? Тоже не извольте беспокоиться. Все то, что мы с Микуни и сыновьями выгребаем из помоек - отправляется крестьянам на удобрения. Разумеется, тоже не бесплатно. Более того, в период нереста сельди золотари Киото скидываются и скупают у торговцев нереализованные остатки гнилой рыбы. Сваливают ее в чаны и вываривают. После чего давят жир для светильников. Остатки сушат и опять продают на удобрения.