Просто удивительно, сколь много у христианских собак водилось интриг и заговоров. Кажется, они лишь на то и тратили свои жизни, что старались обмануть, предать, унизить и погубить друг друга. И не требовалось особых усилий, чтобы быть в курсе всего этого - за один день, проведённый в таверне в центре Риме, Рашид узнавал от трёх до шести страшных тайн и десяток секретов помельче. Люди становятся удивительно болтливы, когда думают, что находятся в закрытой комнате или уединённом садике во внутренней части дома. Рашид потягивал проклятое вино неверных, лениво вслушиваясь в гул множества голосов, ловя нити множества разговоров, которые слышал одновременно. Не сразу он наловчился подхватывать в этом гомоне нужную нить, отсекая всё остальное - но и это умение пришло со временем. Фигурка дарила ему возможность слышать; всё, что оставалось Рашиду - научиться слушать. И он слушал. Вчера он получил пристойную сумму за одно непыльное дельце, однако имел неосторожность всё спустить за один вечер в карты, и сегодня решил не уходить из таверны, не подцепив на крючок по-настоящему жирную рыбу.
Ему не пришлось ждать слишком долго. В соборе на площади велась христианская служба, и, зная, как часто неверные оскверняют собственные храмы неподобающим поведением, Рашид без удивления вслушивался в грешные речи, которые вели в стенах собора двое, мужчина и женщина. Мужчина соблазнял, женщина делала вид, будто отвергает соблазн. Они говорили слишком тихо, и, разбирая слова, Рашид не мог узнать голоса, даже если бы и слышал их раньше; память на голоса у него была абсолютной, как у иных - на лица. Но когда из собора повалили люди, Рашид напрягся, поглаживая макушку фенека, что висел у него на шее, и наконец, выловил в общем гуле голос той женщины. Теперь он звучал ближе и гораздо яснее.
- Мой платок! Его нет!
- В самом деле?
- В самом деле, дура! Стала бы я искать?! Наверное, этот мерзавец Раймон... да только как же он умудрился?
Рашид невольно присвистнул. Да это же Санчия Борджиа, собственной персоной! Вот она, та самая жирная рыбка - жирнее некуда. Пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы перечислить всех, кто готов заплатить за тайны папской семьи.
- Иди обратно в собор. Без платка не возвращайся. - Звук оплеухи. - Бегом!
Она ругалась со своей служанкой, визгливо, роняя достоинство, как это свойственно дерзким женщинам неверных. Служанка отвечала ей в том же тоне (о, сколько слоёв кожи сняла бы с неё хозяйская плеть, посмей она говорить так со своей госпожой в мире османов), однако, в конце концов, подчинилась. У Рашида не было волшебных глаз, как волшебных ушей, но мысленный взглядом он почти видел, как служанка выбирается из паланкина и идёт обратно к собору. Платок. Санчия Борджиа говорила о платке. Должно быть, это очень приметная вещь, по которой легко узнать, кому она принадлежит. Хорошо бы заполучить её. Сведения о подслушанных разговорах - штука весьма полезная, но, увы, большинство людей недоверчивы и требуют вещественных доказательств. Сколько заплатит за этот платок семейство Колонна? Орсини? Сфорца? За полгода, проведённые в Риме, Рашид немного научился разбираться в местной политике, и сходу прикинул несколько семейств, которые будут рады такой находке.
Он встал, бросил на стол серебряный флорин. Вышел из тёмной, заполненной винным чадом таверны на свет. Вдохнул полной грудью. Пусть он несказанно далёк от рая, пусть даже Аллах не пожелает понять и принять его извращённого служения, но совесть и душа Рашида Харунди были чисты. И с чистой душой он радовался солнечному дню, лёгкости в голове и ногах, предвкушению барыша, чувству власти над людьми, которые и не подозревали о том, что он рядом. Служанка Санчии Борджиа поднялась по лестнице, ведущей в собор, подошла к воротам, исчезла внутри. Пусть. Рашид позволит ей найти платок, а потом отберёт его. Хотя, наверное, лучше сделать это в самом соборе - там девчонка не посмеет поднять крик. Христиане мало уважают своего бога, но всё-таки не настолько.
Рашид, насвистывая, двинулся к лестнице.
Андре Колонна бежал по улицам Рима, не разбирая дороги. Мимо проносились лавки, вывески таверн и бань, уличные лотки, матерчатые навесы и массивные двери чужих домов. Андре нёсся, перепрыгивая через булыжники, рассыпанные апельсины, разбежавшихся цыплят, головы пьяниц, лужи из нечистот. Он задевал локтями торговцев, гуляк, конюхов, гризеток, нищих, даже какого-то аристократа, который гневно вскрикнул и попытался ухватить наглеца за отворот камзола - не слишком проворно, к счастью Андре, потому что он не мог терять ни секунды. Мгновение промедления стоило бы ему жизни.
Потому что они уже были здесь, мчались следом, не отставая ни на шаг, не давая скрыться из виду или затеряться в толпе.
Сначала он решил, что их только двое, и, презрительно усмехнувшись, обнажил оружие. Андре Колонна, младший и самый любимый из внучатых племянников кардинала Франческо Колонна, главы одного из сильнейших семейств в Риме - Андре Колонна никого не боялся и был уверен, что без труда справится с парой жалких головорезов. Единственное, что он ощущал четверть часа назад, вынимая меч из ножен, усыпанных изумрудами и украшенных золотой чеканкой - это досаду. Он шёл на свидание, долгожданное свидание, любовное свидание. Свидание с женщиной, которая отвергала его долгие, томительные недели. И это было тем более огорчительно и неприятно, что женщина, по слухам, переспала с половиной Рима. Андре Колонна был влюблён в Джулию Фарнезе. То, что она уже несколько лет являлась официальной любовницей Папы Римского, не смущало Андре. Папа Римский был всего лишь Борджиа, всего лишь наглый, злобный старик (Андре исполнилось девятнадцать, и с высоты прожитых лет он всех людей старше тридцати полагал дряхлыми старцами). Да, у него есть сан, власть, деньги, но что это значит рядом с истинной страстью и неуёмной жизненной силой девятнадцати лет, которыми располагал Андре Колонна. Он знал, что монна Джулия вовсе не так сурова, как старается показать в присутствии своего святейшего любовника, и её отказ в равной степени изумил его и оскорбил. Но Андре быстро взял себя в руки. Несмотря на юные годы, он был Колонна и уже успел узнать, что лучший путь к желанной цели - не всегда кратчайший. Ему пришлось подкупить немало слуг и пригрозить кое-кому выдачей кое-каких секретов, потратить целое месячное содержание, выделяемое отцом, на дорогие подарки, запастись терпением и, самое главное, держать язык за зубами. Ибо, как ни мечталось Андре похвастаться перед друзьями, размахивая шелковой подвязкой Джулии Фарнезе, его святейшество Папа вряд ли остался бы снисходителен к такой похвальбе.
Потому Андре был осторожен. И терпелив. Так терпелив, как, чёрт подери, может быть терпелив влюблённый, встречающий свою двадцатую весну. И вот, наконец, его мудрость и изворотливость были вознаграждены. К нему явился посланец - странный тип, как Андре теперь припоминал, слишком потасканный и с чересчур нагло топорщившимися усами. Мало верилось, что сиятельная монна Джулия могла избрать своим посланником подобного проходимца. Но женщина, сумевшая пролезть в постель папы, и сама должна отличаться недюжинной изворотливостью. Что ж удивительного, что она заводит подобных друзей.
Так Андре объяснил для себя недоброе предчувствие, кольнувшее внутри, когда посланник - он назвался Нико Боцарисом, греком на службе у Фарнезе, - сообщил, где и когда монна Джулия соизволит выслушать его любовные излияния. Место было назначено укромное - улочка позади монастыря святого Бенедикта, время - час после полудня. Ничто из этого не вызвало у Андре особенных подозрений. На всякий случай, просто чтобы быть уверенным точно, он обвил ладонью фигурку кота, пытаясь усилием воли вызвать видение будущего. Это никогда ему не удавалось, видения если и приходили, то только сами. Но он всё равно не переставал пытаться. Кот молчал, и Андре, приняв его безмолвие за отсутствие оснований для тревоги, успокоился окончательно.
В назначенный день и час он пришёл, помахивая красной розой, разодетый по последнему слову моды, привезённой из Франции ненавистным Чезаре Борджиа. И, несмотря на приподнятое настроение, почти не удивился, когда вместо монны Джулии его встретили двое головорезов, кинувшиеся из тёмного угла. Свидание оказалось ловушкой - чего и следовало ожидать, не зря ему так не понравился этот Нико Боцарис. Андре, досадливо фыркнув, бросил розу на камни мостовой и обнажил меч, вставая в позицию.
И тогда на него напали ещё трое.
Он никогда не бывал в настоящем бою. Дуэли, турниры, тренировочные поединки не считались - отец любил его, мечтал сделать когда-нибудь кардиналом и всячески оберегал от превратностей ратной судьбы. Но они нашли его сами. Меньше чем за десять секунд Андре Колонна был дважды ранен: один удар пришёлся в плечо, пройдя в опасной близости от шеи, другой рассёк бок, от чего на небесно-голубой ткани камзола тотчас расплылось жаркое пурпурное пятно. Андре выронил меч, в изумлении глядя, как его кровь заливает мостовую, покачнулся, отступая, и по чистой случайности уклонился от следующего удара.
Многие люди, подвергшиеся вероломному нападению, теряются от неожиданности и именно этим подписывают себе смертный приговор. Но Андре не просто так звался Колонна. Его мысль заработала с бешеной скоростью. В мгновение ока, отметя идею о сопротивлении (пятеро против одного, он ранен, безоружен, ни единого шанса), и крике о помощи (даже если патруль проходит в двух шагах, его зарубят прежде, чем помощь подоспеет), Андре пришёл к единственной верной мысли: бежать. Сейчас же, сию секунду. Не размышляя, не спрашивая, не боясь. Укорить себя он ещё успеет, когда выберется из этой передряги. Как и отомстить.
Андре развернулся и побежал.
Кто бы мог подумать, что реальная угроза жизни способна вдохнуть в человека столько сил. Андре никогда хорошо не бегал; ездить верхом - это да, но бегают пусть простолюдины. Теперь же на его ногах словно выросли крылья. Он мчался, а преследователи догоняли: судя по всему, им было велено не отпускать его живым. Кто отдавал приказ? Родриго Борджиа? Вряд ли, тот скорее подослал бы своего душителя Мичелотто с его неизменной гарротой. Кто-то из любовников Джулии, взревновавших к опасному сопернику? Это уже больше похоже на правду. Сама монна Джулия, уставшая от его настырности?.. Почему бы и нет. Сейчас это было не важно, важно было - бежать, бежать, бежать.
Он задыхался, в боку немилосердно кололо - правом, а из левого продолжала вытекать кровь, как и из раны в плече. Андре не знал даже, какая из этих ран хуже, знал только, что они его убивают. Надо было оторваться от преследования и добраться до поместья отца, или хотя бы до дома кого-то из друзей... Но его гнали совсем в другую сторону, как гончие гонят зайца, отрезая путь к спасительной норе. Андре смутно понял, что ноги несут его в сторону площади Святого Петра. Здесь всегда было людно, и может быть, он затерялся бы в толпе, если бы не оставлял за собой кровавый след и если бы проклятый голубой камзол не светился ярким пятном в месиве бурой и коричневой одежды простолюдинов. Чёрт бы побрал Чезаре Борджиа, заведшего моду на этот поганый цвет! Почему не чёрный?! Господи Иисусе, почему не чёрный...
"Я брежу", - подумал Андре, на бегу утирая пот. Холодная фигурка, которую он носил на шнурке, обмотанном вокруг запястья, царапнула лоб. Андре вздрогнул от её леденящего прикосновения - и тут на него обрушилось видение, шквально, внезапно, как происходило всегда, несмотря на все попытки подчинить себе странный дар, о котором он никому не говорил и которому старался не придавать слишком большого значения. Потому что иначе это пугало.
Но ни одно из предыдущих видений - хотя не то чтобы их прежде было много - не напугало Андре так, как это. И не только своей невиданной мощью, не только тем, что на миг целиком затмило собой реальность. Хуже всего было то, что именно увидел Андре. Только что его ноги отсчитывали пьеды мостовой - и вдруг он оказался в помещении, в тёмном, огромном зале, давящим на него всем своим огромным пространством и чернотой. Но самым ужасным было то, что пространство внезапно стало исчезать, съёживаться, а зал принялся стремительно уменьшаться в размерах, сжимая вокруг Андре каменные объятия. Чернота падала, падала прямо на него. Он был в каком-то месте, и на него рушился потолок. И в тот миг, когда первый камень коснулся черепа Андре, видение оборвалось.
Он задохнулся на бегу, споткнулся и кубарем полетел вперёд, через оглоблю какой-то телеги, прямиком в сточную канаву. За его спиной громыхнул дружный хохот - людям были безразличны его страдания, безразлично, что он лежал перед ними в крови, которую, впрочем, было уже не видно за грязью. Андре с трудом приподнялся, опираясь на руки, по запястья утонувшие в зловонной жиже. Фигурка кота извернулась на запястье, словно живая, уставилась на него, поблескивая сквозь грязь. "Ты знаешь, что видел, - говорило Андре это безмятежное изваяние. - Знаешь".
- Нет, - прошептал он. - Нет...
И через миг уже бежал дальше, а в голове вертелась одна мысль: я видел смерть, свою смерть, это то, как я умру... не от ран и не от меча, я умру, погребённый под завалом. Что происходит?!
Он невольно замедлил бег. Если кот не солгал - а прежде он не лгал ни разу, - то убийцы на самом дел не угрожают Андре. Ему уготован другой конец. Впрочем, это не значит, что они не изрубят его, если догонят. Он может даже не умереть при этом, всего лишь сделаться калекой, и погибнуть от обвала в собственном доме ещё лет через пятьдесят Андре не устраивал такой исход. Он стиснул зубы и рванулся дальше, сквозь толпу, выбегая на площадь Святого Петра. Здесь часто дежурили патрули, следившие, чтобы никакая случайная драка не нарушила покой священного места. Но как назло, солдат нигде не было видно. Надо было спрятаться, найти укрытие, дать преследователям пройти дальше, сбить их, наконец, со следа - но Андре не мог заставить себя покинуть улицу. Видение осело дрожью в его конечностях, холодом в кишках, тьмой в разуме. Он откуда-то знал, что это не далёкое будущее, а близкое, очень близкое. Что он обречён, и дьявол уже посмеивается за его плечом, готовясь предъявить окончательный счёт.
Андре остановился посреди площади, полубезумным взглядом обшаривая пространство. Он стоял один, прохожие, едва бросив на него взгляд, торопились отойти подальше. Сзади с криком и топотом приближалась погоня. А впереди не было ничего, только старая базилика, уже опустевшая после полуденного богослужения. Нищие, лениво почёсывающиеся у входа в собор, с любопытством оглядывали Андре Колонна. И Андре подумал: а и в самом деле, любопытно, хватит ли этим людям наглости убить его прямо на ступенях храма.
Должно быть, не хватит.
Он круто обернулся. Четверо убийц - один где-то отстал по дороге - остановились в десятке шагов от него с обнажённым оружием, свирепо дёргая желваками. Андре стоял на лестнице, ведущей в собор, и тот из убийц, который ранил его в бок, сделал жест рукой, словно прося Андре сойти со ступеней и сдаться подобру-поздорову. Андре осклабился. Нет, проклятые твари. Если вам так хочется моей крови, вам придётся пролить её на освященной земле. А потом идите к своему хозяину папе и вымаливайте прощение грехов.
Убийцы словно колебались. Один шагнул вперёд, вожак удержал его, что-то негромко сказал. Андре обернулся к собору. Храм защитит его. Непременно защитит, вот только он всё ещё видел, как рушится ему на голову чернота, и чувствовал жёсткий холод камня, касающегося темени. Если он зайдёт в этот собор, то уже из него не выйдет. И никто не выйдет.
Андре стоял, словно окаменев, ни в силах, ни сойти с лестницы, ни подняться по ней. И неизвестно, какое решение он бы принял, если бы не заметил вдруг, как в воротах собора мелькнул знакомый силуэт. Худощавая длинная фигура, коротко стриженые волосы, дерзко встопорщенные усы... Это был Нико Боцарис, собственной персоной - ублюдок, заманивший его в эту ловушку. Андре издал короткий, полузадушенный вскрик, полный ярости и боли. Что ж, пусть он умрёт, пусть он уже мёртв, но, видит Бог, у него появился шанс забрать с собой на тот свет, по крайней мере, одну подлую тварь, сведшую его в могилу.
Зажав рукой бок, кровь из которого хлестала теперь толчками, Андре заковылял по лестнице вверх. Кровь заливала ему запястье, оседая на холодном тельце серебристого кота. Отталкивая тяжёлую створку и ныряя во тьму вслед за Нико Боцарисом, Андре услышал позади ругательства и торопливые шаги. Переступая порог, он улыбнулся.
Он был далеко не единственным человеком, обладавшим фигуркой, из тех, кто оказались в соборе в этот час. Невероятно, но фигурка имелась даже у одного из убийц, преследовавших Андре улицами Рима. Разумеется, Андре не знал об этом. Но он знал - единственный среди всех, - что ловушка захлопнулась. Он понял это, когда последний из убийц вошёл в базилику, и вверху, затрещали и ожили камни.
Франческа Альти, Рашид Харунди и Андре Колонна были тремя звеньями одной цепи. Тремя нитями паутины, сплетённой пауком Родриго Борджиа. Всего таких нитей было тринадцать. Чёртова дюжина - замечательное число, символичное в сложившихся обстоятельствах. Конечно, это ничтожная часть от общего количества артефактов, но всё начинается с малого. Родриго не мог завладеть всеми предметами, о существовании которых ему удалось узнать - он слишком ценил свою жизнь. Но если ими не могут владеть Борджиа, ими не будет владеть никто.
Он подыскал для них хорошее место.
Одним из звеньев цепи стал и Доминико Танзини. Он явился в Рим с намерением испросить аудиенции у кардинала Джулиано делла Ровере, славившимся своей ненавистью к папской семье. Он не дурак был, этот "святой", и понимал, что со дня их с Родриго встречи живёт в долг. Родриго ему не мешал. Он позволили Танзини приехать в Рим, не препятствовал, когда тот послал делла Ровере весточку. Они должны были встретиться в соборе Святого Петра после мессы, которую проводил кардинал. Однако делла Ровере ушёл раньше (Родриго, несмотря ни на что, не готов был избавиться от делла Ровере, которого мечтал однажды переманить на свою сторону). Танзини вошёл в базилику, опустевшую после богослужения, когда в ней не было никого, кроме тринадцати человек, каждый из которых носил у тела фигурку из серебристого металла. Едва последний из них переступил порог, потолок собора рухнул. Четыреста пудов камней, штукатурки и железных свай погребли под собой артефакты и их владельцев. Не выжил никто.
Эта трагедия потрясла весь Рим. Папа лично отслужил заупокойную мессу, заверив скорбящую родню, что братская могила в храме послужит для погибших кратчайшим путём на небеса. Случившееся было расценено как знак свыше - пришла пора перестроить древнюю базилику, возвести на останках новый собор. Теперь, правда, работа усложнилась в разы, ведь требовалось разобрать завал, не разрушив собор окончательно. Папа всё оттягивал начало строительных работ. И, в конце концов, когда кардинальская коллегия почти уговорила его безотлагательно этим заняться, в семье Борджиа случилось горе. От рук неизвестных убийц жестоко пострадал Альфонсо Арагонский, супруг Лукреции. Через несколько недель он умер. А вскоре после этого скончался и сам Родриго Борджиа.
Воистину, пути Господни неисповедимы.
Если бы Родриго спросили, кого из своих возможных преемников на святом престоле он считает наиболее нежелательным, он, не колеблясь, назвал бы Джулиано делла Ровере. Но если бы его спросили о наиболее вероятном кандидате, ответ был бы тем же.