- Ну, советуйся, - не скрывая разочарования, протянул Гефестион.
Эвмен внимательно выслушал помощника и с предложением его согласился. Вызвал Иеронима. Когда тот вошёл, распорядился:
- Пригласи Анхнофрет, скажи, мне нужна её помощь.
Оставшись один, тяжело поднялся с постели (ноги ещё плохо держали, но и валяться дальше уже не было никакой мочи), прошёлся по комнате, постоял у окна. Сел за стол, взял в руки стленгиду. Мастер принёс её в приёмный покой царя как раз в день покушения. Про подарок забыли.
"А ведь они, болтуны досужие, как в воду глядели. Ведьма… Как же я сам-то не догадался…"
Эвмену на мгновение показалось, что Артемида повернула к нему лицо и недобро усмехнулась. Кардиец вздрогнул.
"Привидится же…"
Он устало провёл ладонью по лицу, стирая липкий пот. К северу от Киликийских Врат ещё лежал снег, а здесь, на побережье, солнце жарило по-летнему. Ставни окна широко распахнуты, но ни малейшего движения воздуха не ощущается. Зато мух, очнувшихся от спячки, налетело видимо-невидимо. Облепили стены, вьются вокруг, противно зудят на десятки голосов. То и дело Эвмен ощущал раздражающие невесомые прикосновения к коже и волосам, от которых его передёргивало.
Похоже, болезнь ещё не отступила. Не рановато ли поднялся с постели?
Нет. Хватит валяться. Дел по горло. И не только с этим дознанием. Есть ещё над чем голову поломать.
Эвмен неловко взмахнул ладонью, отгоняя очередную назойливую муху. Потянулся к стоящему возле стола сундуку, откинул крышку и достал цилиндрический футляр для свитков. Папирус никак не хотел вытряхиваться, а вытаскивать его одной рукой, да ещё левой, неудобно. Правая рука кардийца была туго притянута к телу.
Этот папирус - декриптия письма Аристомена. Эвмен надеялся, что лазутчик, получив возможность писать всё, что считает нужным без иносказательностей (каковые он вынужденно использовал, опасаясь, что египтяне разгадают его тайнопись с сигмой), расстарается на обстоятельный доклад о жизни дворца, о людях, его населяющих. Кардиец ожидал даже большего, твёрдо веря в удачливость Аристомена.
Однако послание вышло кратким. Когда Эвмен ещё до декриптии разглядывал узелки, то явственно ощутил, как дрожали пальцы лазутчика.
Письмо начиналось словами, от которых архиграмматика при первом прочтении бросило в пот:
"Они хотят убить царя!"
Эвмен ни мгновения не раздумывал над тем, кого лазутчик назвал "они".
Письмо проделало долгий путь. По словам человека, его доставившего, сначала с торговым караваном хабиру оно из Уасита, Стовратных Фив, добралось в Тир. Оттуда морем в Арвад. Там задержалось дней на десять. Узнав об этом, Эвмен скрипнул зубами с досады, но тут ничего нельзя было поделать: в скорости доставки сообщений македоняне пока что безнадёжно проигрывали египтянам. Всецело зависели от купцов, которых надо было ещё заинтересовать.
Из Арвада письмо прибыло в Саламин и только потом в Александрию. Аристомен указал дату составления письма. Выходило, что оно пробыло в пути больше месяца. И даже без задержки время путешествия вышло бы немногим меньше.
Письмо прибыло на следующий день после покушения на Александра. Опоздало. Усилия Аристомена по спасению царя оказались тщетны.
Что ж, хоть и так, пользу они принесут в другом. Требуется ведь ещё установить виновного.
"Они хотят убить царя".
Любой увидел бы в этих словах доказательство вины египтян. Даже самому Александру их хватило бы, чтобы вновь начать подозревать Анхнофрет, а если не её, то уж приставленных к посланнице Хранителей точно. Однако далее в письме говорилось нечто такое, что заставило кардийца придержать обвинение.
"Не смог узнать как. Подозреваю - отравой. Возможно, отравленная верительная грамота посла. Готовила сама Мерит-Ра".
Архиграмматик приподнял бровь. Даже так?
"Письмо в золотом футляре передали посланнику Ашшура. Появится - задержите его. Не принимайте грамоту!"
И вот тут начинались странности. Посланник Ашшура действительно приезжал ко двору Александра, но это было ещё в конце осени. Из Александрии он отбыл к хеттам. Назад не возвращался. Никаких других послов, тем более из Ашшура, с тех пор не прибывало. Какие-либо другие письма, в основном разнообразные прошения и жалобы, царь лично не принимает, все они проходят через царский грамматеон. И никто из подчинённых кардийца, разбирая эти письма, не умер.
А может, пока не умер? Вдруг там медленно действующий яд?
Кто знает, сколько ломал бы голову архиграмматик над этой загадкой, если бы не вести с севера.
Накануне покушения на царя в Александрии стало известно о смерти Циданты. Уже эта новость сама по себе принесла немало тревожных мыслей Александру и ближайшим друзьям, а прилетевшие ей вслед заставили забеспокоиться всерьёз. К счастью, мучиться неизвестностью пришлось не очень долго.
В Хаттусе произошёл переворот. Вернее, попытка переворота. Заговорщики убили царя, пытались убить наследника, но, благодаря решительным и стремительным действиям Кратера потерпели поражение. Железный трон занял Хуцция. Муваталли, главный злоумышленник - в темнице. Замешанная в заговоре царица-мать заперта в своих покоях. Порядок восстановлен. Всё произошло очень быстро и не привело к расползанию заразы мятежа по всей весьма обширной державе хатти.
Два покушения на царей с разницей в день, одно успешное. И это предупреждение Аристомена. Н-да…
Хуцция, тщательно соблюдая традиционное хеттское чистоплюйство (как выражался Кратер), устранился от дознания. Во-первых, заговорщиком оказался Первый Страж, под началом которого как раз и состояли дознаватели. Во-вторых, Хуцция решил продемонстрировать, что на руках его нет крови Муваталли и, тем более, родной бабки. Пусть грязную работу сделают макандуша.
Так даже лучше. Кратер, не испытывая ни малейших душевных метаний, взялся за дело. Правда, пока у бывшего Первого Стража достаёт сил молчать. Под пыткой орёт и бранится, совсем как здешний критянин, но ничего ценного не говорит. Что ж, это дело времени, только бы люди Кратера не перестарались. Таксиарх (коего "друзья" уже между собой звали на персидский манер сатрапом) регулярно слал донесения, выпустив уже почти всех голубей. Видя такое дело, Эвмен сразу распорядился отослать в Хаттусу ещё десятка два обученных птиц. Но прибудут они не скоро. В Каппадокии ещё властвует зима, в этом году особенно злая. Дороги замело.
Эвмену самому очень хотелось выехать на север, но царь не отпустил. Везти же сюда пленника решили повременить до таяния снегов.
Голубь, который прилетел сегодня, привёз ещё один кусочек мозаики, складывавшейся в голове Эвмена. Муваталли молчит, пятый день уже молчит. Но не молчат другие. Кое-кто из его ближних проговорился, что не так давно Первый Страж ездил в Каркемиш. К сожалению, пока не удалось выяснить, зачем. Но именно после этой поездки Муваталли, по словам некоторых придворных, стал очень раздражительным и дёрганым, словно шило в заднице ему покоя не давало. Кроме того, вернулся он за пару дней до того, как Громовержец кинул в Циданту молнию.
Насчёт молнии, кстати, тоже хватало вопросов. В "гнев Тешуба" Эвмен собирался поверить в самом крайнем случае. Уж точно не раньше, чем в "месть Артемиды". В том мире, может и поверил бы, но здесь, после увиденного в Тире…
Что же, и тут египетский след?
А вдруг…
Ведь Аристомен не написал, какого царя хотят убить "они".
Когда Эвмена посетила эта мысль, он, наплевав на головокружение, вскочил и долго мерял комнату шагами, пока не свалился без сил.
"Возможно, отравленная верительная грамота посла".
Цитанту не отравили. Но ведь Аристомен написал - "возможно". Ему не удалось выяснить точно.
Золотой футляр…
А может, там и не грамота была? И уж, конечно, не отравленная. Вдруг это та самая начинка, не иначе из глубин Тартара добытая жрецами зверобогов, что жгла македонские корабли на Родосе?
Вчера, ещё когда лежал в постели, Эвмен пригласил Неарха, дал прочитать донесения Кратера, а потом задал вопрос, что критянин обо всём этом думает. При этом свою версию не высказал.
Неарх задумался и молчал долго. Эвмен терпеливо ждал.
- Я совещался с Харием, - наконец произнёс критянин, тщательно взвешивая каждое слово, - он думает, что в основе этой огненной заразы лежит нафта. Она хорошо горит, правда не даёт никаких разрушительных вспышек. Поэтому Харий предполагает, что египтяне что-то ещё подмешивают туда.
- Соображаешь! - восхитился Эвмен такому сходству мыслей.
- Что толку? - покачал головой Неарх, - всё равно так не удалось узнать, что они туда добавляют. Харию пришло в голову попробовать серу, но нужного результата не получилось. Нафта, что с серой, что без серы просто горит. Хорошо горит, да. Но и только.
- Харий - механик, - почесал бороду Эвмен, - полагаю, тут нужен знаток природы веществ.
- Вот был бы среди нас Аристотель, возможно, он сумел бы раскрыть эту тайну.
Неарх, как и некоторые другие ученики великого стагирита по сию пору пребывал в убеждённости, что учитель всезнающ, а потому всемогущ.
- Я расспрашивал Филиппа, - сказал Эвмен, имея в виду царского врача, - он всё время толчёт какие-то порошки. Подумал, может он что-то сможет придумать.
- Рассчитывал, что он даст тебе какую-нибудь тайную миэгму, ворованную у египетских жрецов, чтоб одновременно помогала от поноса и порождала неугасимый огонь?
Эвмен усмехнулся.
- Надеялся, да.
- И как?
- Никак. Он сказал, что знает, как приготовить зелье, которым можно опоить фалангу, и она любого врага обратит в бегство, поражая громом и зловонием. Только наступать надо задом-наперёд, пятясь раком.
Неарх не улыбнулся.
К сожалению, больше ничего о содержимом таинственного золотого футляра узнать не удалось, но всё же разговор с Неархом утвердил кардийца в мысли, что тут обошлось без божественного вмешательства.
А вот египтянам смерть Циданты весьма выгодна. Если бы не Кратер, она создала бы Александру немалую головную боль.
* * *
Раздался негромкий стук в дверь. Эвмен поднял голову. На пороге фронтистериона, "комнаты для размышлений", служившей одновременно спальней, стоял Иероним.
- Она здесь, - сказал племянник.
- Пусть войдёт. Позови Гнатона.
Анхнофрет не заставила себя долго ждать.
- Радуйся, Хранитель трона.
- Радуйся и ты, достойнейшая. Напрасно ты меня так величаешь. Хранителями трона справедливее звать соматофилаков царя. А я лишь скромный грамматик, следую за царём со стилом и табличкой.
- Архиграмматик, - с улыбкой поправила его Анхнофрет, - разве мои слова обидны для тебя? Я знаю, что у вас всё иначе, нежели у нас. Не обижайся, но, думаю, ты носишь маску, как принято в вашем театре. Как твоё здоровье?
- Благодаря тебе, иду на поправку.
- Отрадно слышать.
Эвмен кивнул.
- С твоего позволения, сразу перейду к делу.
В этом время на пороге без стука появился Гнатон. Анхнофрет повернула голову и плавно шагнула в сторону, пропуская его.
- Познакомься с одним из моих помощников. Его зовут Гнатон.
Анхнофрет взглянула на вошедшего чуть искоса. Эвмен давно внимательно наблюдал за ней и знал, что такой взгляд означал удивление.
На лице самого Гнатона не дрогнул ни единый мускул, однако он зачем-то сунул ладони за пазуху и сцепил их на груди.
- Радуйся почтеннейший, - слегка наклонила голову посланница.
- Живи вечно, достойнейшая, - продемонстрировал знакомство с вежливостью ремту помощник архиграмматика.
- Я пригласит тебя, Анхнофрет (из всех эллинов и македонян Эвмен был единственным, кто не переиначивал её имя), чтобы обсудить, как бы нам разговорить этого критянина.
- Он всё ещё молчит?
Вопрос прозвучал, как утверждение. Эвмен не счёл нужным отвечать.
- В тот день из-за суматохи и своего состояния я не задал тебе один важный вопрос. Возможно, ты уже отвечала на него другим, но я всё же спрошу. Скажи, что привело тебя тогда в Новые Амиклы?
Анхнофрет вздохнула. Этот вопрос уже задавал Александр. Она ответила ему, что привело наитие, предчувствие. Царя ответ удовлетворил. Она знала, что Эвмену потребуется нечто большее. Сказать правду? Все эти дни она только над этим и думала. Сказать правду и тем самым раскрыть глаза македонян на кое-какую деятельность Меджеди прямо у них под носом или промолчать?
В начале осени, после суда войска, оправдавшего Филоту, Ранефер прислал ей секретное письмо, в котором призывал удвоить бдительность. Он ожидал, что наверняка найдутся недовольные таким исходом суда. Что они предпримут? Вдруг попытаются убить царя? Она не поверила тогда, а за месяцы спокойствия и вовсе расслабилась. К тому же в этом письме Ипи отменял приказ своей сестры, избавляя Анхнофрет от мучительного бремени и это было для неё, как глоток свежего воздуха. Как видно, не одному Дамоклу безрадостно пировать, чувствуя меч над своей шеей. Иной раз и меч не способен в такой ситуации сохранять природную твёрдость и холодность.
Критянин-стрелок беседовал с неким эллином, а тот ранее общался с Клитом Чёрным. Потяни за эту нить, такой клубок размотается… Кто знает, тут может царство затрещать по швам.
"Полуправда. Полуправда может быть хуже лжи…"
Пусть так.
Анхнофрет снова вздохнула.
- Этого критянина видел кое-кто из моих людей. Ночью, накануне покушения критянин встретился у восточных ворот с неизвестным эллином. Эллин уехал на восток, а критянин пошёл на север, в Новые Амиклы. У меня… появилось нехорошее предчувствие.
- Вы следили за критянином? - прищурился Гнатон, - зачем?
- Мы следим за всеми критянами, прибывающими в Александрию, - спокойно ответила Анхнофрет.
- Даже так? - удивился Эвмен.
- Ранеферу стало известно, что Дом Секиры проклял Александра. Теперь царь для них - порена.
- Кто? - переспросил Эвмен.
- Посвящённый богу, - мрачно сказал Гнатон.
- Это такое проклятие? - удивился Эвмен.
- Порена - человек, коего жрецы приносят в жертву Потедайону, Посейдону, и съедают его плоть. Интересно, как они собирались съесть царя?
Эвмена передёрнуло.
- Какое… варварство…
- Ранефер предупредил меня, - сказала Анхнофрет, - поэтому мои люди стараются следить за всеми приезжающими критянами. А этот появился на агоре с луком ремту.
- Но ведь Александр невиновен в разорении острова Тера, - пробормотал потрясённый Эвмен.
- Для Дома Секиры это не имеет значение. Полагаю, Филота для них тоже порена, но Александр главнее.
Эвмен долго молчал, переваривая услышанное. Потом спросил:
- Ты упомянула эллина. Эллин действует совместно с критским жрецом-убийцей?
- Почему бы и нет? Разве царём все довольны?
- Ну да…
- Что тебе о нём известно, достойнейшая? - спросил Гнатон.
- О нём ничего, - покачала головой Анхнофрет.
Кардиец и его помощник переглянулись.
- Если этот критянин действительно жрец, исполняющий волю Дома Секиры, то заставить его говорить будет очень непросто, - сказала Анхнофрет.
- Мы уже заметили, - буркнул Эвмен.
- Но есть одна мысль, - встрял Гнатон, - мы надеемся на твою помощь, достойнейшая.
- Какой помощи вы хотите? Я сделаю всё, что в моих силах. Этот ритуал противен Маат и должен быть искоренён.
Эвмен усмехнулся. Убийство вражеского царя - богопротивный ритуал? Ну-ну… Или всё же пожирание человеческой плоти?
Архиграмматик взглянул на подчинённого. Тот ждал чего-то, пристально глядя начальнику прямо в глаза.
- Расскажи ей.
Гнатон кивнул и повернулся к Анхнофрет.
- Вчера я сказал критянину, что если он продолжит молчать, я отдам его ведьме ремту. Когда он сдохнет, его душа не найдёт выхода из Лабиринта и не предстанет перед Владычицей зверей. Не видать ему второго рождения. Будет вечно служить ведьме. Он изо всех сил старался сохранять хладнокровие, но мне показалось, будто в его глазах отразился страх. Но он ещё не верит. Я должен доказать ему, что не лгу.
- Ты хочешь, чтобы я предстала перед ним в образе ведьмы? - спросила Анхнофрет.
- Да.
Посланница раздумывала недолго.
- Хорошо. Давайте попробуем. Когда?
- Сейчас, - резко ответил Эвмен.
* * *
Они отсутствовали долго. Архиграмматик уже готов был лезть на стенку. Вновь и вновь он вызывал в памяти слова Анхнофрет. В Александрии уже сейчас поселилось множество критян. Что же, любой из них мог… Царь так часто прогуливается по своему городу, практически без охраны…
Если кто-нибудь из особенно ретивых, вроде Клита, о том прознает, не избежать бойни. Царь, конечно, голову за это оторвёт, но ведь дураков при дворе хватает. Крепки задним умом, сначала наломают дров…
Боги, что за напасть… Не египтяне, так критяне. Надо действовать очень осторожно.
Он так погрузился в тяжёлые думы, что не услышал, как скрипнула дверь. В комнате возник Гнатон. Словно не замечая хозяина покоев, не спрашивая дозволения, сел на ложе. Сгорбился и привычным своим жестом сунул руки за пазуху. Он был бледен.
Эвмен подсел к нему, потряс за плечи.
- Говори! Не томи!
- Она так смотрела на него… - пробормотал Гнатон. Он выглядел неестественно рассеянным, каким-то потерянным, - будто и правда…
- Ну же? Удалось? Он заговорил?
Гнатон поднял на архиграмматика мутный взгляд, словно только что увидел его в комнате.
- Она так смотрела… Я видел, его затрясло от одного её взгляда…
- Гнатон!
Дознаватель поморщился и потряс головой.
- Он назвал одно имя. Больше ничего не знает. Только имя. При этом извивался, как уж на сковороде. Корёжило его - будь здоров. Уверен, он не врёт, что больше ничего не знает.
- Имя!
- Какой-то Эвтипп.
- Кто это?
- Не знаю, - медленно проговорил Гнатон, - пока не знаю. Но буду знать.