После того как старпом вышел, Назаров достал из сейфа оба пакета, переданных ему секретарем Коминтерна, и вскрыл их. В первом оказался еще один небольшой запечатанный конверт, на котором было написано: "Передать старшему группы". Командир "Народовольца" пожал плечами и положил конверт обратно в сейф. Во втором лежал одинокий лист бумаги, на котором было напечатано: Пароль - "Цербер", отзыв - "Стикс". Вернув и его в сейф, Назаров опять задумался. Все происходящее начинало ему очень не нравиться. Все это задание отчетливо отдавало интригами спецслужб.
От нелегких размышлений его оторвал осторожный стук в дверь. Еще раз вздохнув, Михаил Кузьмич, сделав дежурное свирепо-тупое командирское лицо, рыкнул:
- Войдите.
В это время в боевой рубке старпом, с интересом, краем глаза, наблюдающий за дверью командирской каюты, азартно поспорил со своим внутренним голосом, насколько хватит терпения Назарова на помполита, которого на лодке не любили за его занудство и желание про всех все знать. Зам ставил на четыре минуты, а ехидный внутренний голос на три. Внутренний голос выиграл. Ровно через три минуты бледный помполит пулей вылетел из командирской каюты и помчался проводить политинформацию со свободной вахтой. За ним, в надвинутой на самые глаза фуражке, блестя золотом нашивок на рукавах, ступая тяжелой поступью командора, появился Назаров Михаил Кузьмич, командир дальней подводной лодки "Народоволец":
- Старпом, мать-перемать!!!
- Я!! - Весело и яростно откликнулся зам.
- Боевая тревога!!!
- Есть боевая тревога!!!
По всем помещениям подлодки разнесся вой ревуна. Раздался топот множества бегущих ног и лязг задраиваемых люков. Слаженный организм боевого корабля, синтез живого человеческого мяса и металла, предназначенный только для одной цели - убивать, живущий именно для таких мгновений, питаемый стальной командирской волей, солярой и электричеством, сработал как хорошие швейцарские часы.
- Срочное погружение на двадцать метров!!!
- Есть срочное погружение на двадцать метров!!!
В 20:00 московского времени "Народоволец" стремительно ушел под воду.
Вы когда-нибудь сидели в металлической цистерне два часа подряд? А шесть? А сутки? А трое? А неделями? И не один сидели, а с сорока семью здоровыми мужиками вместе, которые едят там, где спят, когда над головой постоянно что-то свистит, шипит и громыхает. Когда рядом с вами все вымазано машинным маслом и солидолом, когда до икоты хочется курить, а курить нельзя. Вы не сидели в такой цистерне? Нет? Ну и радуйтесь этому. Только подводник может понять подводника, что такое замкнутое пространство этой длинной железной бочки, плывущей неизвестно куда и неизвестно с каким заданием. В подводной лодке уши становятся важнее глаз. Вы спите рядом с торпедой, а уши слушают, не раздался ли треск лопающихся переборок. Вы не хотите слышать, но уши продолжают жить своей напряженной жизнью вопреки вашему желанию. Информационный вакуум, так по-умному называют это желание ваших ушей психологи. Если приплюсовать сюда вполне понятное человеческое любопытство, то можно понять командира "Народовольца", сколько сил ему приходилось тратить на пресечение всяческих разговоров о возможном маршруте и цели движения подводного корабля. Неожиданным помощником в этом деле, в отличие от помполита, на которого Назаров давно махнул рукой, оказался радист, Храмов Федор Николаевич, пришедший на флот еще до революции. Он как бы стал "душой" матросского коллектива, когда за ним не приглядывает тяжело-свинцовый, холодно-расчетливый командирский глаз.
Вот и сегодня, обходя помещения корабля с обязательной ежедневной проверкой, кавторанг зашел в носовой отсек, из которого раздавался голос Николаевича и в котором разместились свободные от вахты матросы. Никем не замеченный, Назаров тихо вошел и прислонился плечом к переборке, с интересом вслушиваясь. Между тем, Храмов, полностью овладев вниманием матросской аудитории, травил:
- Идем мы, значит, с моим корешем, Пашкой, после месячного похода, молодые и здоровые, по Невскому. Ну, вы, салаги, конечно, понимаете, что такое баб месяц не видеть в молодости.
Вокруг рассказчика раздался одобрительный гул голосов, мол, ох, как понимаем. С улыбкой оглядев слушателей, радист продолжил:
- Так вот, идем мы и вдруг видим, перед нами та-а-а-кая барышня с чемоданчиком идет, ну та-а-акая. Все при ней. Кругленькая, аппетитненькая, каблучками цок-цок. У меня аж кровь прилила, и не только к лицу… Переглянулись мы с Пашкой, кивнули друг другу и на всех парах сзади к ней подходим. Я так галантно, по военно-морскому, ее спрашиваю "Барышня, может, помочь вам?"
- Ну, а она?! - жадно потребовало матросское собрание.
- А она, - Храмов сделал мхатовскую паузу, - она так гибко ставит свой чемоданчик на землю, что у меня внутрях все опрокидывается… И поворачивается к нам…
Федор Николаевич опять замолчал.
Вокруг него раздалось нетерпеливое:
- Ну?!.. Ну!?
- А вот те и "Ну". Как мы ее лицо увидели, несмотря на месяц без женского полу, так не сговариваясь в один голос и сказали: "Если не хотите, то как хотите, барышня…" И дали полный назад…
Под общий гогот Храмов добавил удрученно:
- Нет, я никогда столько не выпью, чтобы с такой…
Кавторанг про себя улыбнулся. Эта байка в разных интерпретациях ходила по кораблям еще со времен царя Гороха.
В это время кок, отдыхающий от своих кастрюлек и сковородок, попросил:
- Слышь, Николаевич, ты нам хоть намекни, куда идем-то? Ты ведь все должен знать. Ну, хоть краешком намекни…
Радист сделал таинственные глаза, вплотную подвинулся к спрашивающему, приобнял его за плечи и громким шепотом проговорил:
- Только тебе, Сашка, и по большому секрету. Понял?
- Конечно, понял. Так куда?
- В Африку, Саша. За крокодилами. А тебя сделаем приманкой. Вон ты какой у нас упитанный…
- Да ну тебя, Николаевич, - разочарованно пробубнил кок.
Понимающе засмеявшись, матросы начали расходиться по своим делам.
Заметив Назарова, Храмов сделал удрученно-хитрое, простецкое лицо.
Михаил Кузьмич, усмехнувшись, тайком показав своему радисту вначале большой палец, потом кулак, повернулся и вышел…
Сутки цеплялись за сутки, отмеряя мили приближения подлодки к ее цели. Ночью "Народоволец" всплывал, и командир, чтобы личный состав совсем не озверел, разрешал под присмотром старпома несколько минут матросам по очереди дышать свежим морским воздухом. Два раза дозаправлялись от танкеров и получали продовольствие.
Наконец, 15.09.33 года штурман доложил командиру корабля:
- Мы в заданном квадрате, в нейтральных водах. До Гавра 16 миль, Михаил Кузьмич.
Назаров дал команду всплыть на перископную глубину. Было 17 часов 3 минуты по Гринвичу. Прямо по курсу подводной лодки, на расстоянии всего в 5 кабельтовых, стоял под якорем сухогруз "Архангельск". В перископ хорошо были видны вывешенные на нем сигнальные флаги: "Не имею хода. Мои машины остановлены. Помощь не требуется".
Поблагодарив штурмана за отличную работу, Михаил Кузьмич приказал погрузиться на 30 метров. В 01 час местного времени "Народоволец" опять подвсплыл до перископной глубины и самым тихим ходом вышел к хорошо освещенному правому борту "Архангельска" на расстояние в полкабельтова. Дав команду на всплытие, кавторанг в сопровождении старпома и штурмана поднялся в рубку и сам открыл верхний рубочный люк. Штурман тащил с собой два малых переносных корабельных прожектора со съемными цветовыми фильтрами.
Установив прожекторы на рубке, он вопросительно посмотрел на Назарова:
- Два зеленых, два красных. Давай, - приказал последний.
Послав оговоренный в приказе сигнал, командир "Народовольца" стал ждать ответа. Внезапно на "Архангельске" погасли все огни, и буквально через минуту после этого пришел ответный сигнал в виде двух коротких красных и зеленых вспышек.
Почти сразу за сигналами в темноте послышался звук работающей лебедки на сухогрузе и тихий всплеск от спущенной на воду спасательной шлюпки.
- Сигналь еще раз, - приказал Михаил Кузьмич штурману, - а то мимо нас могут пройти.
Тот быстро два раза включил и выключил прожектора.
Из темноты опять пришел ответный сигнал. Отвечали, по-видимому, уже ручным фонарем. Через минуту стал слышен звук опускающихся в воду весел и прямо на рубку "Народовольца" вышла шлюпка с "Архангельска".
С подплывшей лодки раздался тихий голос:
- Пароль?..
Кавторанг, вооруженный карабином, внезапно почувствовал себя неуютно. Он вдруг понял, что его держат на мушке. Поэтому он хриплым голосом прокаркал:
- "Цербер".
И тут же потребовал:
- Отзыв!
- "Стикс". Все нормально. Бросайте концы. У нас четыре больших ящика. Тяжелые, гады…
Прием груза на борт подводной лодки занял час с небольшим. Капитан сам, со старпомом и двумя прибывшими, таскал ящики в свою каюту. Когда их расставили, третий из прибывших, представившийся как старший группы сопровождения груза, потребовал у Михаила Кузьмича разговора с глазу на глаз.
- Слушайте меня внимательно, товарищ командир. Во время движения на базу в каюту никому не входить, включая и вас. Еду нам оставляйте перед входом. Нарушители будут убиты на месте. Все ясно?
- Так точно, ясно. Разрешите вам передать пакет. У меня приказ.
- Передавайте.
Назаров подошел к личному сейфу, открыл его, вынул полученный от Пятницкого конверт и передал своему собеседнику. Тот внимательно осмотрел сургучные печати и тут же, при командире подводной лодки, вскрыл его. Прочитав короткий текст, он ухмыльнулся и пробормотал:
- Однако… хе-хе…
Потом поднял жесткий взгляд на капитана "Народовольца":
- Перед подходом лодки к контрольным точкам движения, а также при возникновении нештатных ситуаций будете оповещать меня. А теперь идите. Я вас больше не задерживаю.
Выйдя из своей бывшей каюты, командир подлодки мысленно выдохнул. От незнакомца вполне ощутимо пахло быстрой смертью. Впрочем, смотреть смерти в глаза капитану корабля было не впервой. И еще грело сердце то, что по поводу такого страшного гостя у Назарова на самый крайний случай тоже был недвусмысленный приказ. Он был обязан при возникновении угрозы пленения или затопления лодки ликвидировать принятых на борт людей и утопить груз… А приказы Михаил Кузьмич всегда выполнял, чего бы ему это ни стоило…
Обратный путь можно было бы назвать рутинным, если слово "рутина" применимо к возвращению из боевого похода. Но все рано или поздно заканчивается, так же начал подходить к концу и этот странный вояж "Народовольца". Сопровождающие груз действительно все это время почти не покидали каюты. За три часа перед подходом к Мощному Назаров оповестил об этом старшего группы, добавив при этом, что, в соответствии с полученным приказом, он обязан всплыть и послать в эфир заранее обусловленное сообщение. Выслушав командира "Народовольца", гость написал несколько цифр на листе бумаги, два раза подчеркнул частоту, на которой надо отправить его радиограмму, и приказал отослать ее в эфир после указанной в приказе.
К оговоренному в приказе причалу А1 в Кронштадте "Народоволец" пришвартовался за три минуты до полуночи. В отличие от других случаев, когда прибывших подводников встречал кто-то из начальства, на этот раз все было иначе. За исключением трех автомобилей, два из которых были грузовыми, а один легковой, на причале ничего и никого не было. Когда караульная команда сбросила трап с "Народовольца", из легковой машины в сопровождении двоих гражданских вышел Пятницкий. Он подошел к ожидающему его Назарову и молча предъявил ему его же расписку. Вслед за этим поинтересовался:
- Все в порядке?
- Так точно.
Указав на часовых, секретарь Коминтерна потребовал:
- Уберите ваших матросов и ведите нас на борт, товарищ командир.
Подойдя к командирской каюте, Пятницкий несколько раз постучал в дверь каким-то хитрым стуком. Дверь в каюту открылась, но свет в ней оказался выключенным. Из темноты раздался голос старшего группы сопровождения груза:
- Отойдите в сторону, Осип Аронович. И пусть ваши люди отойдут на пять шагов. Если не подчинитесь, через три секунды стреляем на поражение. Раз…
- Да, да, отойдите и не мешайте, Осип Аронович, - раздалось за спиной Назарова, который наблюдал всю эту непонятную сцену.
Назаров обернулся. Его радист и шифровальщик, Храмов Федор Николаевич, душа всего этого похода, старый коммунист, сейчас напряженный как струна, с хищным оскалом на лице, держал на прицеле двух маузеров Пятницкого и прибывших с ним гражданских. За спиной Храмова стояли двое вооруженных ручными пулеметами людей, в одном из которых Назаров с удивлением узнал слесаря, работавшего в ремонтных мастерских дивизиона подводных лодок. Как они все здесь оказались, для командира "Народовольца" оставалось полной загадкой.
Пятницкий, по-видимому, не был готов к такому повороту событий. Он только начал пытаться что-то говорить, как Храмов сунул ему под нос какую-то бумагу.
Прочитав ее, секретарь Коминтерна сразу как-то обмяк и пробурчал:
- Ну, если Сам так решил…
- Да, именно так и решил. Вы можете нас сопровождать, но охрана и доставка груза будет произведена "внутряком", а не лично вам преданными людьми. Вы хотите возразить?
Пятницкий решительно замотал головой, мол, нет, и мыслей не было.
- Поступайте, как считаете нужным, - пробормотал он и в сопровождении своих людей повернулся, чтобы уйти.
Храмов небрежно обронил ему вслед:
- Оставьте расписку, Осип Аронович, а то меня товарищ командир с лодки не выпустит.
Проговорив это, он задорно подмигнул капитану "Народовольца".
Небрежно забрав у Пятницкого страшный для Назарова документ, Храмов что-то проговорил на незнакомом языке гостю. Тот коротко, тоже на незнакомом языке ответил. В каюте зажегся свет, и Михаил Кузьмич увидел, как группа сопровождения груза опускает оружие. После этого Храмов со своими людьми и "гости" Назарова начали выносить ящики.
Когда последний ящик был вынесен, Михаил Кузьмич поднялся на ходовой мостик. На пирсе, к его изумлению, машин Пятницкого уже не было. Их заменили другие автомобили. Храмов и "гости" уже было сели в свою легковую машину, когда бывший радист повернулся к своему командиру, одиноко стоящему на рубке "Народовольца":
- Приятно было с вами служить, товарищ Назаров. Не забывайте о расписке. Удачи вам.
Отдав честь, он закрыл за собой дверцу, и все три машины тронулись. Через минуту на причале уже никого не было. Михаил Кузьмич перевел дух, украдкой оглянулся и быстро три раза перекрестился.
- Вроде пронесло, - пробормотал командир подводной лодки и устало прикрыл глаза…
В то время, когда "Народоволец" пришвартовался к своему пирсу в Кронштадте, в Москве, в здании ОГПУ СССР на Лубянке, на столе Менжинского тихо зазвонил телефон прямой связи с начальником ИНО ОГПУ Артузовым. Они давно знали друг друга, и поэтому председатель ОГПУ СССР, подняв трубку, просто сказал:
- Я слушаю, Артур.
На другом конце провода начальник политической разведки СССР, едва сдерживая волнение, произнес:
- Надо немедленно увидеться и поговорить, Вячеслав. Немедленно. У меня есть очень важные сведения из Франции. Из самой верхушки РОВС. От "Иванова" и "Фермерши".
Менжинский устало взглянул на настольные часы. Было уже четверть первого ночи.
- А до утра не потерпит, Артур?
- Нет, не потерпит. Я же сказал, срочно, понимаешь, Слава, срочно.
- Ну, если срочно, то давай заходи.
Вячеслав Рудольфович положил трубку и устало потер виски.
Внезапно тихо тренькнул еще один телефон. Судя по загоревшейся зеленой лампочке под фамилией, на этот раз через коммутатор к Менжинскому пытался дозвониться начальник секретно-политического отдела ОГПУ СССР Молчанов.
Выругавшись тихим, незлым словом, Председатель ОГПУ поднял трубку и произнес:
- Слушаю вас, Георгий Андреевич.
В ответ послышался взвинченный голос подчиненного:
- Товарищ Менжинский, из республиканских ОГПУ начали поступать чрезвычайные сведения.
- Что за сведения?
- Сегодня, простите, уже вчера, в 17 часов по московскому времени, совершены террористические акты на Украине, в Белоруссии, в Средней Азии, Советском Закавказье, в европейской и азиатской частях России. Взорван ряд обкомов и облисполкомов. Количество жертв и нанесенный ущерб уточняются. Судя по тому, что взрывы были произведены одновременно, несмотря на разницу в часовых поясах, мы имеем дело с заранее спланированной акцией, руководимой из единого центра. Поступающая информация нами сейчас обрабатывается. Через пять часов я буду готов предоставить свои выводы и предложения по создавшейся ситуации. У меня все.
У Менжинского ухнуло сердце. Но, взяв себя в руки, он твердо произнес только одно:
- В 7:00 ко мне на доклад.
Положив трубку, кнопкой вызова затребовал к себе дежурного помощника. Когда тот появился, приказал:
- С этой минуты объявить особое положение по всем районным, городским, областным, краевым и республиканским отделам и отделениям ОГПУ. Готовый приказ должен лежать у меня на столе через двадцать минут. В 7:00 всех начальников управлений, отделений и отделов центрального аппарата ко мне на совещание. Исполняйте.
Едва за помощником закрылась дверь, как здание бывшего Страхового Общества "Россия" ощутимо тряхнуло. С потолка посыпалась известка, а стекла в окнах жалобно зазвенели. Председатель ОГПУ подбежал к окну и выглянул. Напротив свирепо и радостно горело здание Лубянского пассажа. Раздался второй взрыв, и одна из стен дома начала плавно валиться. Вячеслав Рудольфович прикрыл глаза. Он сразу понял, что произошло. Этим взрывом, прямо напротив здания ОГПУ СССР, неизвестные террористы бросили открытый вызов всей его службе. Насмешливо бросили. Как будто презрительно плюнули на ботинок и нагло уставились в лицо. У Менжинского от ярости сжались кулаки. Внезапно за его спиной раздался тихий голос Артузова, который был почти не слышен:
- Я опоздал…
Почему-то так же тихо Менжинский спросил:
- Куда опоздал, Артур?
- Со своим сообщением, Слава. То, что ты сейчас видишь, это начало охоты. Охоты Сталина на нас с тобой…
Глава 8
"Я устал как собака. Нет, я устал как верблюд, который, как проклятый, тащился добрую сотню километров через пустыню, везя на своем горбу злого погонщика. Теперь этот верблюд, то есть я, хочет, чтобы ему дали пожевать хотя бы сухой колючки, позволили напиться из грязной лужи, и чтобы погонщик, этот славный и доблестный погонщик, товарищ лейтенант Фарада, куда-нибудь испарился". Так жалобно ныла маленькая частица сознания, пока Горе лежал ногами кверху, как это положено по наставлению при дальних переходах, в какой-то грязной, вонючей, заброшенной избушке лесника. Впрочем, стоны этой частицы никому не были интересны, и в первую очередь самому Горю. Он был старшим в этой террор-группе и поэтому для своих подчиненных сейчас являлся сгустком целеустремленности и воли. Фарада, координатор нескольких таких групп, на которого жаловалась эта крупица сознания, присутствовал рядом только виртуально, в текстах приказов и инструкций на тактическом ноуте. Но от этого не становилось легче. Приказывать лейтенант умел.