Я, может быть, чего-то не понимаю в социальных теориях, но как художник я внутренне чувствую, что общество их построено на совершенно иных принципах, чем Российская империя. Андрей Иванович, попытайтесь вникнуть в их мироустройство. Может, это подскажет вам путь построения такого же общества и у нас в России?
- Хорошо, Василий Васильевич, спасибо за совет, - ответил мне Желябов.
В небе опять раздался гул вертолета. Похоже, что в госпиталь скоро привезут очередную партию раненых. Последнее время среди них стали попадаться болгары, извлеченные русскими солдатами из турецких застенков, а также потерянные, оставшиеся без родителей дети-сироты. Война продолжается.
Желябов с кряхтением поднялся со скамейки и походкой усталого человека побрел к госпитальным палаткам, над одной из которых развевался флаг Красного Креста…
27 (15) июля 1877 года, утро. Болгария, София
Полковник ГРУ Вячеслав Бережной
София медленно приходила в себя после вчерашней эйфории освобождения. Такое же невнятное тяжелое похмелье обычно бывает на следующее утро после праздника, когда выпито все вино, сказаны все тосты, разбита вся посуда и заодно лица. Вчера тоже - сперва русские и болгары вместе тушили пожары, причем русских солдат в городе оказалось как бы не больше, чем местных. Потом на улицах зазвучала музыка, появились бутыли с ракией и вином, вспыхнули высоченные костры, разожженные из брошенных турками поломанных повозок, и начались вполне стихийные народные гуляния.
Со всей своей балканской бесшабашностью София праздновала день своего освобождения. И вместе с жителями веселилась русская гвардия: семеновцы, преображенцы, павловцы, гренадеры пешие и гренадеры конные, драгуны, уланы, казаки. Лейб-гвардии Казачий полк после того, как город был освобожден, не удержался от соблазна и, в полном соответствии с марксистским лозунгом "грабь награбленное", бросился в погоню за удирающими в Македонию обозами черкесов. Уже в потемках они вернулись, хвастаясь трофеями - узлами разнообразнейшего хабара и молоденькими девицами.
Но бог с ними, с казаками. Такими они были, такими и останутся. Недаром их любимая пословица гласит: "Что с бою взято, то свято". А на войне, как известно, как на войне, и черкесы совсем не те люди, по которым стоит плакать. Особенно когда еще не остыли тела последних замученных ими болгар.
Утро встретило нас прохладой, чириканьем птиц и неистребимым запахом гари и мертвечины. Начинался новый день, первый день новой жизни, когда оплакав и похоронив погибших, болгары должны будут приступить к строительству новой жизни. В этой новой жизни не должно быть места Берлинскому конгрессу, прогерманской политической ориентации Болгарии, ее войнам с православными, а уж тем более славянскими соседями. Иначе все труды Югороссии пропадут зря, и все вернется на круги своя.
Об этом, и не только об этом, я, полковник ГРУ Бережной, собираюсь утром вполне серьезно поговорить с будущим государем-императором Александром III. Проделав несколько энергичных упражнений, чтобы разогнать кровь, я уселся в позу лотоса и погрузился в размышления.
Много хорошего сделал царь-батюшка за двенадцать лет своего правления, но и немало дурного тоже. Одно "подмораживание" России чего стоит. Загнали все проблемы вглубь, и получили в ответ такое, что и на голову не налезло. Четверть века без войн вымыли из состава русской армии и флота офицеров с боевым опытом, заменив их паркетными шаркунами. Прекрасный лейтенант или поручик через тридцать лет может оказаться совершенно негодным адмиралом или генералом. Рождественский и Куропаткин, будучи младшими офицерами, честно, кровью и отвагой заработали свои боевые ордена. Но это ничуть не прибавило им ни способностей управлять людьми, ни тактических и стратегических талантов.
Но мирная передышка не бывает вечной. И Русско-японская война, уничтожив все плоды трудов царя-миротворца, положит начало краху империи. Но еще ничего не предрешено, и всех этих ошибок можно избежать. Благо цесаревич - человек неглупый, патриот, и почти такой же трудоголик, как и еще не родившийся товарищ Сталин.
У Александра Александровича есть только одна, почти неразрешимая проблема, и зовут ее Ники. Мальчику всего девять лет, и он еще не сформировался как личность. Надо им плотненько заняться, может быть что-то и получится. Иначе в надлежащий срок обязательно появятся и Алиса Гессенская, и русская генетическая рулетка, и "хозяин земли русской", и "не заслоняйте меня"…
По большей части именно этот факт и стал причиной того, что мы дистанцировались от России, начав создавать свое государство. Безусловно, мы патриоты и порвем любого, кто наедет на нашу родину. Но! Мы должны иметь возможность влиять на ситуацию в России извне, не заморачиваясь подчинением властям в Петербурге или Москве. Власти-то могут оказаться того, некондиционные.
А вот и сам цесаревич - тоже ранняя пташка. Ходил в сопровождении двух казаков из лейб-конвоя умываться к колодцу. Мои люди тоже рядом, но их так просто не увидишь. Они контролируют все происходящее, как правило, не показываясь на глаза.
- Доброе утро, ваше императорское высочество, - приветствую я цесаревича.
- И вам доброго утра, господин полковник, - отвечает он. - Не помешаю?
Я киваю, и он, кряхтя, усаживается радом со мной по-татарски. Вздохнув, он вдруг спрашивает:
- Мечтаете?
- Нет, - отвечаю я, - размышляю.
- А в чем разница? - искренне удивляется цесаревич.
- А вот представьте, - говорю я, - полководец перед сражением. Например, Кутузов перед Бородином. Сидит он всю ночь над картой и размышляет о завтрашнем сражении. Все его мысли воплощаются в конкретный план. И назавтра, согласно этому плану, загрохочут пушки, двинется вперед инфантерия и кавалерия, будет победа или смерть. А вот теперь представьте, что полководец просто мечтает о победе над врагом?
Казаки, слушавшие наш разговор чуть поодаль, невольно прыснули в кулаки, не удержался от усмешки и сам цесаревич.
- Уели, - сказал он, отсмеявшись. - Как есть уели. Разъяснили досконально. Теперь я буду видеть разницу между мыслителями и никчемными мечтателями.
- Ну, мечтатели бывают и не совсем никчемны, - возразил я. - Вот, к примеру, писатель-мечтатель Жюль Верн. Он сейчас находится в Константинополе, все бродит, удивляется, наблюдая за нашими чудесами. Ничего он такого не сделал, кроме того, что написал большое количество книг, в которых мечтал: о подводных лодках, летательных аппаратах тяжелее воздуха, полетах к другим планетам и много о чем еще.
А что из этого получилось? Будущие мыслители в юном возрасте прочли эти книжки, потом выросли, выучились и начали искать способ, как бы все это со страниц любимых книг воплотить в жизнь. То же самое можно сказать и о социальных мечтателях. Только вот результаты экспериментов их последователей могут оказаться просто жуткими.
- Вы о социалистах? - посерьезнев, спросил цесаревич.
- И о них, и о анархистах, и о прочих "истах", ибо имя им легион, - ответил я, - и в основе любого из этих учений лежит мечта о справедливости.
- А что такое справедливость? - пожал плечами цесаревич. - Я уже много думал о том моменте, когда приму Россию из рук моего папа. И мне хотелось бы стать справедливым государем. Но как этого добиться?
- Э, нет, ваше императорское высочество! - ответил я. - В основу государственного управления справедливость ставить нельзя. Тут ее роль вспомогательная. Стержневой идеей государственности является Ее Величество Целесообразность, и только она.
Можно долго спорить, справедливо или нет нынешнее нищенское положение российского крестьянства, до нитки обираемого выкупными платежами. Но я точно могу сказать, что это мало того что нецелесообразно, ибо замедляет рост мобилизационного ресурса армии, но еще и прямо опасно, поскольку рано или поздно приведет к одному большому или многим малым крестьянским бунтам. А вольное дворянство, искусственно поддерживаемое за счет мужиков, уже начинает воротить нос от службы в любой ее форме, становясь обычными паразитами.
Я знаю, что выкупные платежи в иные годы составляют почти половину государственного бюджета, но ведь эти деньги, оторванные от нищих мужиков, просто тупо проедаются. - Я махнул рукой. - Можно сколько угодно мечтать о том, что Россия станет самой промышленно и научно развитой страной. Но и профессора, и инженера, и техника, и рабочего, и даже адвоката кормит русский мужик. Если Россия не сможет обеспечивать себя продовольствием, то плохо будет всем. Вы уж поверьте, было у нас такое, пшеничку в Канаде и Австралии покупали.
- Я обдумаю ваши слова, - серьезно сказал цесаревич. - Так вы считаете, что для России главные - это мужики?
- Не главные, а основные, - ответил я. - Дворянство для России тоже необходимо, но именно как служилый класс. Однако довольно быстро из служилого класса оно превратилось в паразитов. Запомните, паразит - это всегда зло. Особенно если это бывшая опора государства.
- Я обдумаю ваши слова, - еще раз сказал Александр Александрович и, после некоторой паузы, когда к нам подвели лошадей, добавил: - А пока давайте объедем город и посмотрим, что достанется моему другу, Сергею Лейхтенбергскому, который начнет здесь править…
27(15) июля 1877 года, полдень. Константинополь
Сержант контрактной службы
Игорь Андреевич Кукушкин
Ну, вот и все… Кажется, уже не осталось никаких препятствий, способных помешать мне и моей ненаглядной Мерседес стать мужем и женой. Точнее, уже не Мерседес. Вчера она крестилась по православному обряду в одной из греческих церквей. И теперь она Надежда - Эсперанса по-испански. Крестным отцом ее стал Николай Иванович Пирогов, а крестной матерью - Ирина Владимировна Андреева.
Моя любимая активно учит русский язык и старается как можно чаще говорить по-русски со мной, с Ириной и Ольгой Пушкиной. А через неделю у нас венчание. Мы готовимся к свадьбе. Хочется пригласить много гостей, но большинство из них в делах, в боях, в разъездах. Вчера наши освободили от турок Софию, и в городе весь вечер гудел праздник. Гуляли как проживающие тут болгары, так и греки, забывшие о вчерашних недоразумениях с братским православным народом. И лишь турки притихли и были незаметны. Впрочем, у них еще есть возможность без проблем выехать в Анатолию.
Подошло время поговорить с Надеждой Николаевной (отчество, по обычаю, она взяла от крестного отца) о самом сокровенном. О том, откуда мы и кто мы. Впрочем, похоже, что моя милая уже кое о чем догадывается. Но у Наденьки хватило терпения и ума не доставать меня вопросами, на которые я не мог ей дать ответа. За что я был ей очень благодарен.
Получив несколько дней отпуска на устройство личных дел, я с головой зарылся в подготовку семейного гнездышка. В свою квартиру, где мы с ней познакомились, Надя ехать категорически отказалась. Я понимал ее - трудно чувствовать себя счастливой в том месте, где был убит отец и где так внезапно и страшно закончилось ее детство.
Переговорив с комендантом города Дмитрием Ивановичем Никитиным, я получил ордер на довольно уютный домик на берегу Золотого Рога. Совсем недавно в нем жил кадий - судья одного из районов Стамбула. После захвата города служащий султанской Фемиды драпанул от подведомственных ему горожан в неизвестном направлении, и домик стоял пустой. Теперь у него будут новые хозяин и хозяйка.
Надюше наш дом очень понравился. Она по-женски, тщательно осмотрела его, заглянула во все закоулки, что-то бормоча себе под нос. Потом повернулась ко мне сияющим лицом и спросила:
- Игорь, мы здесь будем жить всегда?
- Всегда-всегда, дорогая, - ответил я. - Не считая, конечно, того времени, когда я буду вынужден отправиться туда, куда прикажут мои командиры. Извини, но ты должна все время помнить, что твой муж - кадровый военный, и не всегда ему приходится делать то, что ему хочется. Привыкай…
После этих моих слов Надежда немного пригорюнилась, но видимо, внутренне смирившись с ролью жены служивого, не стала больше продолжать разговор на эту тему.
Мы вышли в уютный тихий садик на берегу залива. Где-то в кустах жасмина чирикали птицы. Синее море, синее небо… Красота. Мы присели на маленькую скамеечку и немного помолчали. Потом я, вздохнув, начал разговор, которого внутренне побаивался, но без которого нам обойтись было бы невозможно.
- Знаешь, Надя, я давно хотел тебе рассказать о себе, - начал было я.
- Знаю, Игорь, - тихо сказала моя любимая. - Я уже заметила, что вы, люди с эскадры, не похожи на других людей. Вы не такие, как все…
- Вот именно, - ответил я. - Мы совсем не из этого мира. Мы пришли издалека, из другого времени, из будущего…
Надежда внимательно посмотрела мне в глаза. Она, наверное, посчитала, что я шучу. Видимо, ожидала, что я расскажу ей о каких-то далеких и загадочных землях, где живут такие же люди, как и я. Но мысль о том, что мы пришли из будущего, не приходила ей в голову.
- Игорь, а ты меня не обманываешь? - осторожно спросила она. - Ты только не обижайся, я знаю, что ты всегда говоришь правду. Но я не могу понять, как можно путешествовать во времени.
- Надя, я не обижаюсь, - сказал я. - Мне и самому непонятно - как мы попали в ваше время. Все произошло очень быстро, словно какая-то могучая сила перенесла нас сразу в девятнадцатый век из века двадцать первого.
- Игорь, - серьезно ответила мне Надежда, - это мог сделать только Господь, - и она перекрестилась, но уже не слева направо, по католическому обычаю, а по православному - справа налево. - Только Всевышний способен совершить подобное. И я знаю, что наша встреча с тобой предначертана именно им.
- Возможно, что ты права, - сказал я. - Мне и самому кажется, что без Промысла Господня здесь не обошлось. И потому мы должны сделать этот мир лучше.
- Скажи, Игорь, а какое оно, будущее? - немного помолчав, спросила меня любимая. - Оно лучше нашего времени или хуже?
Я замялся с ответом. Трудно было ей так сразу сказать. Не все у нас мне нравилось, точнее многое не нравилось. Впрочем, и тут, в XIX веке, тоже хватало всякого… Так что работы у нас хватит на всю жизнь, и даже больше.
Не рискнув рассказать словами о том, что Надя не смогла бы понять, даже если бы ей русский язык был родным, я пригласил ее в домик, где в вещмешке лежал ноутбук, для такого случая одолженный у Иры Андреевой. Положив его на стол, я откинул крышку-монитор, включил загрузку и постарался доступно рассказать Наде о том, что собой представляет этот девайс. Не знаю только, поняла ли она хотя бы четверть того, что я ей рассказал.
Тем временем ноутбук загрузился, и я, щелкая мышкой, запустил фильм, который наши ребята из "Звезды" специально смонтировали для хроноаборигенов-неофитов.
Не отрывая глаз от монитора, Надя смотрела на чудесные картинки, которые двигались, жили внутри небольшого ящичка, лежавшего на столе. Ей было порой трудно понять, о чем говорили герои этого фильма. В таких случаях она нахмуривала свои черные бровки и, страдальчески глядя на меня, бормотала: "Но компрендо…" Тогда я останавливал фильм и медленно, стараясь подбирать русские слова попроще, объяснял ей то, о чем шла речь.
Так мы просидели с Надей над ноутбуком несколько часов, пока на улице не сгустилась тьма, а батареи ноутбука почти полностью не разрядились. Потом, при свете свечи, я еще долго рассказывал любимой о своей семье, которая осталась в той версии будущего, которую мы уже пустили под откос, о родителях, брате, знакомых. Моя любимая слушала внимательно. Ей было интересно все, что касалось меня. И это, как я понял, был не праздный интерес. Она как губка впитывала знания о моем прошлом, чтобы они стали и ее знаниями. Только сейчас я понял, что означает это выражение - "моя половина". Действительно, я, находясь рядом с Надеждой, чувствовал, что она часть меня, родная и любимая.
Тут я понял, что не смогу передать словами то, что хотел бы ей выразить. Поэтому, взяв гитару, которую выпросил у той же Иры Андреевой, и немного попробовав настройку, решил спеть Наденьке песню, которую любил петь мой отец.
Ночь коротка,
Спят облака,
И лежит у меня на ладони
Незнакомая ваша рука.
После тревог
Спит городок.
Я услышал мелодию вальса
И сюда заглянул на часок.
Пусть я с вами совсем не знаком,
И далеко отсюда мой дом,
Я как будто бы снова
Возле дома родного.
В этом зале пустом
Мы танцуем вдвоем,
Так скажите хоть слово,
Сам не знаю о чем.
Как ни странно, но Надя поняла, о чем эта песня. Она зарумянилась от смущения и нежно прижалась к моему плечу. Когда я допел до конца, она посмотрела мне в глаза и сказала:
- Игорь, я такая счастливая… Как хорошо, что мы с тобой встретились!
Я тоже был счастлив. Ведь все мои родные остались далеко-далеко от меня, и я знал, что больше их мне никогда не увидеть. До встречи с Мерседес-Надеждой на душе у меня было пусто и тоскливо, и эту пустоту заполняла только война. А теперь у меня есть любовь, есть самая-самая красивая на свете невеста (без пяти минут жена), есть свой дом, есть хорошие друзья, и есть земля, которую я буду защищать от врагов, если кто-то вздумает на нее напасть…
В этот вечер мы с Надей больше не говорили ни о чем. Мы обошлись без слов - все что требовалось, сказали наши руки и губы… Это был самый счастливый вечер в моей жизни… Надеюсь, что не последний…
27 (15) июля 1877 года. Где-то в Атлантическом океане.
Борт атомной субмарины "Северодвинск"
Джон Девой, авантюрист, романтик и борец за свободу Ирландии
В отведенной мне маленькой каюте рядом со мной сидит человек, с которым предстоит серьезный разговор, и в котором я вижу собрата по духу. Он такой же патриот России, как я Ирландии. Только моя Ирландия - это маленький зеленый остров, а его Россия раскинулась непобедимым исполином на половине Евразийского континента. В ней есть и ледяная тундра на севере, и знойная пустыня на юге, непроходимая тайга в Сибири и высокие горы на Кавказе.
А самое главное то, что в этой стране есть люди, развеявшие в битве у Нового Саламина миф о непобедимости британцев и теперь готовые помочь моей любимой Ирландии в борьбе за ее свободу.
За последний месяц мир уже необратимо изменился. Пала под натиском русской армии турецкая империя. Гордые британцы разгромлены и унижены, в России громят их фактории и изгоняют купцов. На море русские и греческие каперы захватывают британские торговые корабли. Суэцкий канал перешел под контроль России. Так почему бы Ирландии тоже не стать свободной? Мы могли бы предоставить русским в качестве военной морской базы на выбор Дублин или Белфаст. И тогда нам не были бы страшны эти надутые и спесивые британцы.
Говорить с моим новым знакомым мы будем по-английски, ибо русский офицер не знает ирландского, а я русского. Но это ничего не значит - ненависть к нашему общему врагу поможет нам понять друг друга.