Я в тот момент подумал, что если сильно поднапрячься, влезть в долги и все точно рассчитать, то можно вернуть нефтяные котировки к приемлемой цене в 20–22 доллара. Поможет ли это Горбачеву? Зная, как он обошелся с моей страной в будущем, я не верил этому клоуну ни на грамм. Скорее всего, этот подарок – время, деньги – он так же неблагодарно профукает, как обошелся со всем наследством, оставшимся ему от прежних титанов – от Петра I до Сталина и Хрущева с Брежневым. Даже Хрущев на фоне этого ничтожества выглядел значительным и едва ли не великим. Все оценив, я решил не гробить наше начинание ради двух-трех месяцев спокойной жизни товарища Горбачева – пусть повертится, как уж на сковородке, а для наших капиталов найдутся распорядители достойнее Михаила Сергеевича и Эдуарда Амвросиевича, одним росчерком ручки за просто так отдающих американцам тысячи квадратных километров морской границы на Дальнем Востоке, вместе с местами вылова рыбы и нефтяными и газовыми шельфами. И, видимо, какие-то договоренности именно о таком разделе границ были достигнуты с господами Горбачевым и Шеварднадзе гораздо раньше, потому что нефте-и газоносные участки на тогда еще советской территории американское правительство начало продавать желающим еще в 1982 году.
Но впереди еще три года, и я сделаю все, чтобы в такой форме соглашение Шеварднадзе-Бейкера не было подписано никогда! А Эдуард Амвросьевич, сука, кровью у меня умоется за одни только мысли о подобной диверсии.
В начале мая мир взорвался новостью о скрываемой русскими катастрофе на советской атомной электростанции под Киевом. Название городка, где все это произошло, давалось любому американскому комментатору с необыкновенным трудом и вместо слова "Чернобыль", под которым это событие сохранилось в истории России и Украины, янки в разговоре предпочитали называть местом действия Припять или Киев. Журналисты придумывали леденящие душу подробности: вымершее население целой области, расплодившихся мутантов и страшные радиоактивные тучи, которые мерзкие русские коммунисты оттащили самолетами в Европу и Скандинавию.
Захар даже порывался отправиться спасать жертвы, и мне пришлось его отговаривать. Ограничились пересылкой десяти тысяч долларов в "Фонд спасения детей Чернобыля". Да и то мне казалось, что сделано это было зря.
Я сказал Захару:
– Представляешь, а ведь я мог это все предотвратить, я ведь знал. И знаю про еще десяток подобных аварий. Без подробностей, но примерное время и само событие – знаю.
– Что это меняет? Ты ничего не мог для них сделать, – жестко ответил Захар, он всегда умел поддерживать.
– Скажи я об этом Павлову…
– Павлов не стал бы ничего менять. Сам посуди – вдруг приходит куда-то Павлов и говорит – в сентябре будет землетрясение, а в декабре рванет трубопровод, а потом столкнутся два парохода… Что ему на это скажут? А его просто спросят: "откуда вы все это знаете"? И ему придется либо сдать тебя, либо ступить самому на сомнительную дорожку предсказывания, либо стать иностранным агентом, подготовившим все эти диверсии. Все варианты – не айс, как ты говоришь.
– И все-таки, скажи я ему тогда и хотя бы совесть моя была бы спокойна, – упирался я.
– Ничуть не спокойна, – возразил Майцев. – Если бы Павлов ничего не стал делать – ты бы так и терзался, а если бы сделал – ты бы трясся за успех нашего дела, потому что Павлов тогда бы точно раскрылся перед своими товарищами. Куда ни кинь, всюду клин. Всех спасти невозможно.
И мне пришлось с ним согласиться.
К национальному празднику – Дню Независимости восемьдесят шестого года, наши бумаги появились на биржах. Сразу на двух: Американской фондовой бирже в Нью-Йорке, куда так стремился Захар, и на Среднезападной фондовой бирже в Чикаго, где уже была внедрена во многом экспериментальная система автоматических торгов. На этом настоял наш инвестиционный консультант, апеллируя к каким-то юридическим тонкостям, в которых всем было недосуг разбираться.
Как и предполагалось, небольшой ажиотаж, созданный машинерией Рассела, поднял котировки в первый же день появления на биржах нового эмитента – чуть выше верхнего предела цены размещения. Но это было только начало.
Пока мы разбирались с биржей, Чарли послал к бывшей жене Джоша каких-то людей и за сто тысяч она пообещала навсегда отстать от нашего Келлера. Обещанное ей выплатили акциями "Винокурен Келлера-Коллинза" – никто не собирался отдавать ей настоящие деньги.
Став публичной компанией, "Винокурни Келлера-Коллинза" получили сто тридцать миллионов долларов. Это было больше вдвое, чем сумела выручить "Майкрософт", тоже в марте впервые вылезшая на биржу – это еще были времена, когда реальный бизнес ценился дороже непонятных программ. Билл Гейтс со товарищи смогли добиться от инвесторов лишь шестидесяти восьми миллионов, половину из которых обеспечили мы с Захаром и Расселом. Насколько я помнил, в первый день торгов бумаги "Майкрософт" подорожали с 21 доллара до 28-ми, но с нашими усилиями они легко перешагнули порог в 31 доллар. Билл должен был быть чрезвычайно доволен. Да и я в него верил.
Свои сто тридцать миллионов мы разделили следующим образом: сорок сразу ушло на займы и кредиты руководству: очистившись от налогов, они отправились с Чарли Расселом в Теннеси – собирать под руку "Винокурен" куст теннесийского виски. Разумеется, цены на ликеро-водочные предприятия южного штата взлетели до небес и те немногие заводики, что были перекуплены нами заранее – когда шла атака на производителей бурбона – обошлись Джошу в восемьдесят миллионов. По крайней мере, так должны были думать всякие фискалы и иные любопытные до чужих карманов структуры. Оставшиеся десять миллионов составили оборотный капитал нового флагмана алкогольной промышленности – на выплаты ежемесячных процентов, расчеты с поставщиками.
Меньше чем за год мы увеличили наш капитал в десять раз. И обладали при этом еще двенадцатипроцентным пакетом голосующих акций "Винокурен Келлера-Коллинза" типа В. Отличались они от бумаг класса А, вращающихся на бирже, тем, что каждая бумага давала ее обладателю десять голосов против одного в акции А. Таким образом, контроль за новорожденным бурбоновым монстром оставался за нами. Этот пакет тоже оценивался почти в двадцать миллионов. Правда, попытайся мы сбросить эти активы быстро – рухнет весь карточный домик "капитализация", но зато под них всегда можно было взять кредит. Итого для серьезной игры у нас было уже почти сто миллионов.
Конечно, мы не собирались хоть каким-то образом развивать фирму Джоша – ее уже было бы пора бросить, но рынок вносил свои коррективы: акции дорожали! Несмотря на то, что общий объем производства виски уменьшился чуть ли не в полтора раза, несмотря на не самые радужные отчеты, инвесторы покупали бумаги "Винокурен". Теперь уже запущенная нами система тянула нас дальше.
Захар смотрел на сделанное с академических позиций, внушенных ему в его школе делового администрирования. И все, что он видел, шло вразрез с этими установками.
Мы не изучали рынок, нам было наплевать на потребителя, нам было неинтересно состояние сбытовой сети, мы не считали логистику предприятий и уж совсем бездумно относились к традиционной бухгалтерии, позволяя себе такие вольности, от которых у любого нормального человека волосы должны были выпасть, а не просто подняться дыбом. Единственная цель нашего бизнеса состояла в желании вытрясти из американского среднего класса побольше денег в сжатые сроки. И это нам удалось. Как удавалось десяткам других аферистов, сыгравшим в те годы на инвестиционном буме.
Чарли буквально светился от счастья: он сменил свой "Додж" на "Линкольн-Таункар" – здоровенный членовоз, похожий на те ЗИЛы, что возили наших маршалов на парадах по Красной Площади. Подъезжая на нем к "офису", он выглядел очень внушительно – "на миллион долларов". Сразу видно: успешный, деловой человек. Глядя на него, я и в себе ждал подобных изменений, но они почему-то не приходили.
Я тоже решил сесть за руль, и приобрел демократичный, только что появившийся "Форд-Торэс". Такая же машинка завелась и у Майцева.
А в Союзе в тот год был выпущен "Москвич-2141". И, посмотрев на его фотографии в каком-то европейском автомобильном журнале, прочитав краткое описание технических характеристик, Захар только и нашел в себе слова:
– Н-дяяя, и вот за это они просят девять с половиной тысяч рублей? Это получается почти пятнадцать тысяч долларов по официальному курсу? А в пересчете на среднюю зарплату, даже, если принять её за триста рублей, это выйдет тридцать две зарплаты, на самом деле под пятьдесят. Похоже, прав ты был, Сардж, все, что сейчас делается в Союзе – изначально дороже и хуже. "Форд" обошелся нам по девять тысяч. Что в соотношении к зарплате составит примерно пять-семь зарплат американца. Но это же совершенно несравнимые вещи: "Москвич" и мой "Форд"!
Он на несколько минут задумался, а потом спросил:
– Серый, а зачем нам нужно сохранять плановую экономику в России? Может быть, лучше как здесь, как живет весь мир? Полная либерализация цен и пусть каждый выживает как может? А то так и будут машины в два раза дороже и при этом в четыре раза хуже.
Я сам об этом думал много раз, и поэтому ответить мне было просто:
– Понимаешь, Зак, если бы мы радели о какой-нибудь Польше или Болгарии, я бы так и сказал: пусть народ суетиться сам, а мы только будем завозить в страну прибыльный бизнес. Но мы говорим о другой стране. О стране с обширными территориями, которые нужно осваивать, в которые нужно вкладывать деньги. Представь, что там такой же оголтелый капитализм, как здесь? Кто полезет в Красноярский край искать никель, ванадий и прочие железяки? Кому это нужно будет? Частной компании? Чем такие издержки на инфраструктуру нести, она лучше купит готовый рудник в Африке или Китае. А то вон при случае и наши кубинские друзья, тоже очень богатые никелем, будут рады лишнему доллару.
– А Аляска? Как-то же ее развивали? Там и шоссе есть и трубопровод…
– Шоссе, насколько я помню, появилось во время войны только из-за угрозы захвата аляскинских нефтепромыслов японцами. Да открой любой справочник – Аляска самый большой и самый малонаселенный штат. Вся промышленность – добыча ресурсов вахтовым способом, да лесозаготовка с охотой. Не было бы там нефти – не было бы и этого "развития". Можно и Сибирь с Дальним Востоком подобным образом "осваивать", если бы не наличие под боком перенаселенных Китая и Японии. Которым всегда эти малонаселенные земли казались вкусным куском. Нет, они тоже не станут "развивать" эти холодные просторы. Просто, когда ресурсы подорожают настолько, что добыча их в любом месте за полярным кругом станет выгодной, они возьмутся за освоение. Только беда в том, что когда это время наступит, русских там уже не окажется – все переедут в более благополучные районы страны. Так вот, чтобы этого не случилось, нам и нужно развивать в тех краях инфраструктуру, готовить земли к освоению будущими поколениями, а это возможно только при плановой экономике, для которой тридцатилетние вложения средств в проект – не очень далекая перспектива. А вот для частной лавочки даже всего десять лет бездоходных инвестиций – прямая дорога на паперть.
То ли я был убедителен, то ли Захар разделял мою точку зрения, а, может быть, слепо доверился моему "дару", но спорить со мной дальше он не стал и к этой теме мы больше не возвращались.
Целый месяц мы не могли решить, что делать дальше. Пока однажды в офис, уже после окончания рабочего дня, когда наши неутомимые помощницы ушли по домам, не заявился Чарли и не сказал:
– Зак, Сардж, у меня плохие новости…
Мы, не сговариваясь, кинулись к мониторам со сводками с биржи, но там все было в рамках допустимого и ожидаемого. Даже, скорее, хорошо, чем плохо. Только после этого Захар сообразил спросить:
– Что стряслось?
И я тоже влез с вопросом:
– Джош опять в запой собрался?
– Нет, парни, все гораздо хуже, – Чарли упал в мягкое кресло. – У нас забирают деньги. Половину.
Что-то такое я предполагал и поэтому даже не особенно удивился. Павлов ведь должен знать, что это его деньги, что распоряжается ими он. Поэтому, наверное, и проверяет – будем спорить с его решением или нет? Понятная позиция, хотя и глупая. Потом-то вернет, скорее всего… может быть…
А Захар возмутился:
– Как это "забирают"? Кто?
Чарли показал глазами вверх:
– Те, кто дал, те и забирают. Похоже, там дела вообще плохи. Я еле уговорил оставить нам половину. Они очень довольны тем, что мы сделали за последний год, но выбора у них особого тоже нет. Нужны деньги. – Он налил в стакан на треть того самого "Келлера-Коллинза", что теперь производился на наших заводах и залпом выпил. – Там очень нужны деньги.
– Отлично! – Вскричал Майцев. – Мы, значит, будем тут горбатиться, а они там свои антиалкогольные программы принимать, вырубать виноградники, гробить бюджет и отбирать у нас честно заработанное? Неужели там непонятно, что нельзя резать курицу с золотыми яйцами?
– Успокойся, курица с яйцами, – одернул его Рассел. – Им там виднее. Может быть, на эти деньги они купят свинину в Дании или зерно в Канаде, чтобы твои предки могли пожрать не хлеб с опилками, а чего-нибудь повесомее. Да не так уж и мало у нас останется. Вытянем как-нибудь. Короче, пятьдесят миллионов я отдал.
Возможно, он искренне считал, что сделал благое дело, но мои иллюзии рассеялись давно. Если на Павлова надавили так, что пришлось показать и распотрошить кубышку – дело плохо. И мне было совершенно наплевать на планы Горбачева и его сподвижников. У меня были свои. В которые никак не вписывалась благотворительность. Я-то знал, чего стоят их экономические способности. Максимально, на что годились их эксперты и советники – писать программы вроде так и не принятых (хватило все же мозгов) "500 дней". Они все жили в каменном веке и мыслили категориями доисторических эпох. Наши пятьдесят миллионов они отправят на подкуп каких-нибудь африканских царьков, и те целый год будут прыгать по саванне с автоматами под красным флагом. А потом наши старшие товарищи опять полезут в наш карман. И с этим мириться я не имел права.
Мы действительно на пустом практически месте заработали для этих людей пятьдесят миллионов валюты и все, что получили – заверения в искренней благодарности? Как бы не так!
Я был в бешенстве, но вида не показал. Наоборот, набулькав себе, Захару и Чарли в стаканы такие же дозы, как только что выпитая Расселом, поднял свой сосуд вверх и сказал:
– Ну вот, мы уже начали приносить пользу стране. Уже все, что мы сделали, было не зря! Разве не для этого мы здесь? С успехом вас, парни!
Чарли выпил залпом и вытер губы рукавом, я смаковал виски маленькими глотками, а Захар держал свою посуду в руке и не мог принять решения: пить или не пить?
Я легонько кивнул головой, показывая ему, что не сошел с ума и все прекрасно понимаю. Захар выпил.
– Ты зря так разволновался, Зак, – раскинувшись в кресле, Чарли закурил.
Он всегда курил, когда выпивал. А поскольку выпивал он нечасто, то и курящим мы его почти не видели.
– Подумай, дружище, – посоветовал Рассел Майцеву. – Мы за год втроем смогли сделать столько же для страны, сколько немногие до нас. И сейчас мы в куда более лучшем положении, чем в тот день, когда мы познакомились? Не так ли? Есть трест, есть планы на будущее, есть уверенность в своих силах, есть желание поработать – что еще нужно мужчине?
Захар слушал, сидя к Расселу вполоборота, и я видел по его мятущемуся взгляду, как желание возразить борется в нем со здравым смыслом. Он понимал, что Чарли не должен знать о наших истинных целях.
– Поэтому, парни, я думаю, ничего страшного не произошло. – Поделился с нами Чарли своими соображениями. – Конечно, нам придется откорректировать наши планы, но, может быть, это и к лучшему – кто знает?
Майцев налил в свой стакан немного бурбона, и я успокоился за него: он поборол свой первый порыв. Взбрыкивать не станет.
– Все равно о таких вещах нужно предупреждать!
– Ну вот так я им и сказал, Зак. И еще я им сказал, что хорошего помаленьку. Они не станут нас дергать чаще одного раза в год. Но зато каждый раз станут забирать половину.
И вот здесь мои счеты в голове заработали с удвоенной силой.
– А как они узнают, сколько это – половина?
– Понятия не имею. – Признался Чарли. – Наверное, как-то посчитают. Сейчас они запросили половину стоимости "Келлера". За вычетом банковской задолженности. Столько примерно и получили. Посмотрим, сколько объявят, столько и дадим. Это же не каким-то там чучмекам. Это нашим людям все пойдет.
Счеты в моей голове едва не навернулись от перегрузки. С такой бухгалтерией я был категорически не согласен. Половину? Хренка с бугорка, а не половину!
– Ладно, парни, – Рассел поднялся из удобного кресла, отряхнул брюки и ногтями подправил отутюженные складки на них. – Сегодня был плотный день, устал я что-то. Пойду, пожалуй. Да и вы тоже не зависайте здесь до утра. До завтра!
Он вышел, и только за ним закрылась дверь, как Захар набрал в легкие воздуха, выкатил глаза из орбит и собрался заорать на меня или на неведомых экспроприаторов – мне было недосуг разбираться!
Пока он не сорвался в крик, я тоже сделал "страшные" глаза, но указательным пальцем показал Захару знак – заткнуться. А на бумаге написал:
"Не здесь!"
Мы и раньше старались лишний раз не говорить о наших целях и планах, а сейчас я решил дополнительно перестраховаться, потому что был практически уверен, что Чарли где-то записывает и слушает, что творится здесь в его отсутствие.
– Рассел прав, Зак, поздно уже, – вслух сказал я. – Пора нам домой сегодня собираться. На твоей или на моей поедем?
Обе машины сейчас стояли на стоянке под офисом, но лезть за руль мне не хотелось – нужно было обдумать ситуацию.
– На моей, – ответил Майцев и выплеснул в рот остатки бурбона.
Мы доехали до моста через Огайо и Захар припарковал машину.
На набережной возле речного порта мы встали над рекой и долго молчали.
– Так быть не должно, – все обдумав, и кое-что вспомнив, сказал я. – Я больше не дам им ни одного цента. Ни Павлову, ни Горбачеву, ни черту с рогами! Если им нужны деньги – пусть зарабатывают! У них возможности не в пример выше наших.
– Правильно, – поддакнул Захар.
– Но это еще не все. Если я правильно помню, то когда в начале девяностых зайдет речь о золоте партии, говорить будут о суммах близких к десяти миллиардам. Эти деньги должны быть у нас.
Захар громко расхохотался, заглушая гудок какого-то припоздавшего буксира.
– Будем кидать родную партию?
– Да, – жестко сказал я. – Они переживут. Дуракам деньги ни к чему.
– Нас будут сильно искать, – печально заметил Майцев. – А когда найдут, то убьют. Ледорубом по башке или еще как. За такие деньги взорвут просто половину города.