Валентина поступила в университет уже сразу после школы. Времена стали полегче. Но тут всевозможные болезни начали одолевать старуху. Аукнулись и лесозаготовки, и осенний сплав, холод и голод.
- А я уж думал, таскать твое барахлишко придется, - сказал Афиноген. Ребят крепких подобрал.
- Да кому таскать - найдется, - отмахнулся я и от резкого движения сморщился. Жутко саднило кисть руки.
- Ты что? - спросил Афиноген.
- Да... пустяки... рука немного болит.
- Ну-ка, покажи. Да что это с ней?
- Браслет надавил.
- Что за браслет? - удивился Афиноген, разглядывая запястье. - Ничего себе браслетик! Тебя в кандалы, что ли, заковывали?
- Да кто это меня в кандалы? Вроде, не за что... Силу свою в настройке проверяли. Наклеиваешь на пружину с браслетом тензодатчик и растягиваешь ее. А по прибору, измерительному усилителю опре...
- Вот он, браслетик, - сказала Валентина, показываясь из кухни. В руках у нее было то самое кольцо из неизвестного мне материала. - Едва распилил. Так и ходил бы!
- Ну-ка, ну-ка, - попросил Афиноген. - И впрямь кандалы! Откуда?
- Да слушай ты их больше! - рассердился я. - Валентина, просил же...
- Кандалы и есть! - сказала Валентина. - Ты бы хоть Ольку пожалел!
- Да никакие это не кандалы! Ну... Писать начал.. Один там у меня в прошлое пропутешествовал, а его в пыточную.
- Ты знаешь, Афиноген, пишет, пишет по ночам, а утром то избит, то в кандалах, то связанный, то еще что-нибудь. Не знаю, кому "скорую" вызывать.
- Да ерунда все! - Не любил я эти разговоры. - Это не со мной, а с тем, про кого пишу. Это его в кандалы заковывали... А впрочем, даже и его не заковывали На дыбе он висел.
Откуда у меня взялся этот странный браслет, я сам до сих пор понять не мог. Не было такого в моих рассказах.
- Ерунда, а едва распилил железку-то, - подала голос Пелагея Матвеевна. Она хоть и смотрела хоккей, а разговор тоже не пропускала, благо информация тут поступала по разным каналам.
- О чем рассказ-то, Федор Михайлович? - спросил Афиноген.
- Да разве это расскажешь... Незакончен он к тому же.
- А все-таки..,
- Ну, про боль человеческую.. про пытку жизнью...
- Ой Валя! - позвала .старушка. - Дай мне лекарство. Опять в глазах круги. Поют, поют, а толку никакого!
- ...про ответственность...
Валентина сходила на кухню за лекарством.
- А ты то принесла?
- Да то, то, мама.
- Понимаешь, Афиноген Каранатович, в двух словах пересказать свой же рассказ, это все равно, что перед толпой раздеться, Стыдно, а главное, кажется, никому не нужно.
- Папа, - выглянула дочь. - Ты по физике можешь задачку решить?
- Сейчас, Оля. Сейчас решу.
- Так дай почитать! -почему-то обрадовался Афиноген.
- Да я же от руки пишу. Ты разве поймешь мои каракули?
- А ты не беспокойся, Федор Михайлович, пойму, если захочу.
- У него не фантастика, а черт знает что! - сказала Валентина.
- Не одна ты такого мнения придерживаешься, - согласился я. - Сейчас принесу. Хочешь, так поразгадывай.
Я вошел в маленькую комнату. Три дочерины подруги на мгновение стушевались, но тут же вновь зашушукались, чему-то засмеялись.
Вид комнаты являл собой купе спального вагона. Справа от двери письменный стол дочери, дальше кровать жены. По цельной стене - кровать дочери, шифоньер, моя кровать. Слева от двери -секретер, надстроенный до потолка частью со стеклами распиленного когда-то серванта. Между кроватями дочери и жены - глухая часть того же серванта - пенал для хранения белья. Два стула, возле стола и секретера, заключали обстановку. Больше здесь уже ничего нельзя было разместить при всем желании. Подруги, да н сама Ольга сидели на кроватях.
- Вы почему не разденетесь-то? - спросил я и понял, что это прозвучало как сигнал к отходу. - Да ладно. Сидите. Где задачка?
Ольга ткнула пальцем в раскрытый учебник.
- Вы тут, конечно, уже поломали над ней головы?
- Поломали, - ответила дочь.
- Не может быть, чтобы она не имела решения!
- Ответ, по крайней мере есть. А вот решение...
- Решим... Совместно будем решать или мне сначала одному?
- Совместно!
- Одному!
Мнения подруг разделились.
- Одну минуточку! Вы пока прочтите условия задачи. - Я повернулся к секретеру и вытащил из него тетрадь, толстую, в клеточку, 96-листовую. Займу сейчас Афиногена Каранатовича и к вам. - Я вышел в большую комнату.
Комната была проходной, с огромным проемом в стене между коридорчиком и кухонькой, с очень неудобной планировкой. Три кровати здесь было не разместить. Комнату занимала теща. Здесь стояли: пианино, телевизор, письменный стол Валентины и стенка в торце комнаты с книгами, проигрывателем и магнитофоном.
Когда-то, лет двенадцать назад, чуть ли не сразу после вселения в эту квартиру, мы поместили Пелагею Матвеевну в маленькую комнату с Ольгой. Но теща неимоверно, ужасающе храпела. Лишь одну ночь втихомолку проплакала в страхе внучка, и старуху вернули в проходную комнату. Конечно, больному человеку было здесь не сладко. Через комнату постоянно приходилось ходить, почти тут же гремели кухонной посудой. Правда, немного скрашивал жизнь старухи вечно включенный телевизор.
Дочь подросла и спать с нею в одной комнате казалось мне мучительно стыдном. Но другую квартиру раз за разом не давали. Что-то сюрреалистическое было в этих предложениях, комиссиях, посещениях лиц, которые намеревались сюда вселиться. Они нисколечко не стеснялись хозяев, вслух "расставляли" свою мебель по углам и вдоль стен. Это было противно слушать, но я их понимал. Я и сам расставлял мебель в каждой вновь предлагаемой квартире, правда, лишь в своем воображении. Странными казались мне и причины отказов, когда я словно в заколдованном круге ни от кого не мог добиться ответа. Каждый раз мы с женой решали не поддаваться больше на провокации, жить себе и жить здесь, но проходило время, злой волшебник снова предлагал нам квартиру, и когда мы решали, что уж на этот-то раз все будет в порядке, начинали упаковывать вещи, непонятное насыщало атмосферу вокруг нас, и я тыкался как слепой котенок в приемные и кабинеты, выслушивая ничего не значащие обещания, успокаивания и еще что-то, названия чему я не мог придумать, и все закручивалось в какой-то постыдной карусели, откуда меня в конце концов выбрасывало центробежной силой,
И тогда я покупал бутылку водки, начинал считать себя человеком, освобождался от всего нелепого, что успевал нацепить во время квартирной эпопеи. По ночам меня мучил тещин храп. Каждый вечер, ложась в постель, я уже ждал этого храпа, боялся, ненавидел и потому лишь настраивал себя на него. Уже много лет я не спал нормально. Но когда впереди не было никакого просвета, я чувствовал себя все же увереннее, тогда я не расслаблялся.
- На вот, - сказал я Афиногену, -в конце там...
- Вам какую-нибудь закусочку соорудить? - спросила Валентина.
- Нет, благодарствую, - серьезно ответил Афиноген, - сейчас я очень занят необходимейшим делом, так что выпивки не принимаю.
- Ох, уж и занят! Что же это за дело, если не секрет?
- Да никакого секрета и нет. Жилплощадь вот для фантаста пробиваю.
- Пробьете вы! - развеселилась Валентина. - Сидите уж...
- Я серьезно, Валентина Александровна.
- У вас только с бутылкой дело серьезно.
- Нет, нет. Никаких бутылок. Правда, Федор Михайлович?
- Правда, Афиноген Каранатович, - согласился я.
Работать, работать надо было!
В это время задремавшая было старуха дико всхрапнула. и проснулась. На экране телевизора продолжали бегать хоккеисты.
- Федя, это ведь Испазита? - как ни в чем не бывало спросила она.
- Да нет же! - рассмеялся я. - Эспозито играет в другой команде.
- А че смеешься... Я же вижу, что Испазита.
- Ну пусть Эспозито.
- Валя, ведь это Испазита?
Почему-то из всех хоккеистов Пелагея Матвеевна помнила лишь одного Эспозито.
- Ах, мама, мне не до хоккея.
- Конечно, Испазита, - убедила себя старуха. - Смеются еще...
- Читай, - сказал я Афиногену и снова отворил дверь в маленькую комнату.
Что-то у девушек вид был совершенно неподходящий для решения задач по физике.
- Ну, как дела с задачей? - спросил я.
- Никак.
- Давайте смотреть. Где она? Так-с... Так-с... А что такое фокальная плоскость? А... Ясно... А это линейчатый спектр?.. Странно... Тогда решетка должна быть.
- Так она и есть! - сказала Ольга.
- А! Ну, так тогда все ясно.
Через минуту задача была решена. Причем я лишь задавал наводящие вопросы, большей частью для самого же себя.
- А! - воскликнула Ольга, - 3адачка-то ерундовая! И с ответом сходится.
Подруги меня явно стеснялись, и я поспешил уйти. В большой комнате уже сидела соседка. На лбу Пелагеи Матвеевны лежало мокрое полотенце.
- Пошли в кабинет, - сказал я Афиногену.
- Идите, идите, - напутствовала нас Валентина.
- Ой, я, наверное, помешала? - заволновалась соседка.
- Нет, нет, - возразила Валентина. - Им там удобнее.
6
Кабинетом я вполне серьезно называл кухоньку, крохотную, два метра на два. Но здесь все-таки можно было уединиться.
- Так что у тебя, Федор Михайлович, с квартирой?
- Ерунда, - отмахнулся я.
- А все-таки?
- Да, понимаешь, мы ведь живем в заводском доме. И в случае, если я съеду отсюда, завод немедленно вселит в квартиру своего очередного.
- Логично, - кивнул Афиноген.
- А Учреждение тоже желает поселить сюда кого-нибудь из своей очереди. Раз мне Учреждение дает, то уж старую квартиру ему за это подавай непременно.
- Так ведь у Учреждения, вроде, никаких прав на нее нет.
- Нет, - согласился я.
- В чем же тогда дело?
- Геннадий Михайлович не может дарить мне четырехкомнатную, да еще заводу двухкомнатную.
- Да что же он дарит заводу? Его же собственное? И при чем тут дарить?
- При всем при том. Непосильно для Учреждения так разбрасываться квартирами.
- Тут мой стариковский ум ничего понять не может. Тебе обещали квартиру?
- Обещали. Резолюция горисполкома даже есть.
- Так в чем же дело?
- Там написано об улучшении жилищных условий писателя Приклонова.
- Ну?
- А если мне дадут новую квартиру, а старую заберет завод, то получится, что я получил новую квартиру, вместо того чтобы улучшить.
- А это что, не одно и то же?
- Как видишь, не одно.
- Ничего не понимаю. Тебе обещали квартиру?
- Обещали. Уже три раза давали... но не до конца. Тут все дело в том, что мне не квартиру положено, а улучшение жилусловий...
- Совсем ты меня, Федор Михайлович, запутал. Ты мне одно скажи, дадут тебе квартиру?
- Нет.
- А что тебе сделают?
- Улучшат жилищные условия.
- А каким образом можно улучшить жилищные условия?
Я обомлел. Смотрел на Афиногена, но не видел его Где-то над затылком возникла точка. Не дышать, задержать ее на мгновение. Сказать: "Так..." Так, так все так. Все мгновенно связалось, расставилось по местам, превратилось в рассказ. Это у меня часто бывает. Возникает точка, в которой уже заключен рассказ. Только бы не спугнуть его. Все еще смутно, подсознательно, но рассказ-то готов. Готов! А как и почему, объяснить не могу. Да и не хочу. Готов рассказ про квартиру, про то, каким образом можно улучшить жилищные условия. Про везучего человека Артемия Мальцева, его жену, детей. Про друзей их. Я уже знал рассказ до последней точки и... еще не знал его. Но это обычно, нормально. Сейчас нужна была только ручка да бумага. Все получится. Я никогда не спешил писать. Приятно носить в голове рассказ, существующий пока лишь в виде точки. Это как секрет, как тайна. Торопиться нельзя и в то же время уже хочется написать этот рассказ. Так, так, все так. Наверное, я глупо улыбался,
- Тьфу, - сказал Афиноген. - На тебя смотреть, так счастливее человека нет.
- Сейчас нет.
Носились же в голове всякие сюжеты. Многое было начато. У меня всегда в работе полтора десятка рассказов. А вот этот вспыхнул, и все в миг изменилось. И что мне теснота! Что мне тещин храп! У меня ведь есть нечто! Я, может, и запел бы сейчас, да вот только не умел.
- Сколько раз ты уже "вселялся" в новую квартиру?
- Трижды, Афиноген Каранатович. Трижды.
- Тогда тоже причины были?
- Были, были причины. В первый раз оказалось, что нецелесообразно селить всех писателей Фомска в один дом...
- А сколько вас всех?
- Пятнадцать.
- И в тот дом всех поселили?
- Никого не поселили.
- При чем тогда: всех?
- Вот этого, Афиноген Каранатович, не знаю.
Давай, давай, Афиноген. Спрашивай. Что еще нужно. Какое-то слово. Крутится оно возле, а не поймешь. Какое-то одно слово для рассказа нужно.
- А во второй раз?
- А во второй раз выяснилось, что в городе пять тысяч семей живет в подвалах.
- Как это выяснилось? Что, до твоего случая никто этого не знал?
- Знали, наверное.
- Ты представляешь, сколько нужно домов, восьмидесятиквартирных, чтобы всех выселить из подвалов? Шестьдесят с лишним!
- Да там тогда ошибка с ордером произошла.
Ошибка! Ошибка с ордером! Вот ведь что нужно-то было: ошибку, ошибочку милую, маленькую такую, настолько очевидную, что она никому не бросится в глаза. Да я ведь уже столько месяцев про ту ошибку со своим ордером знал, а ошибка для рассказа в голову не приходила! Почему же это так? Не знаю. И никогда не узнаю. Но уж теперь-то все в порядке. Радуйся, Артемий Мальцев! Афиноген своим вопросом создал в моей голове рассказ. Фантастический рассказ о твоей квартире!
- Понимаешь, Афиноген... ха-ха! - Меня просто распирало от смеха. Не удержишься никак.
- Развеселая, я вижу, у тебя жизнь, Федор Михайлович.
- Не жалуюсь... Ха-ха-ха... Фу! Ты прости меня, Афиноген Каранатович. - Я еще раза два хохотнул и все же успокоился. - Там в ордере стояло: пятьдесят семь квадратных метров. А на самом деле в квартире было сорок семь квадратных метров. Кто-то описку сделал. Вот если бы в ордере площадь была записана правильно, мы бы квартиру получили. Ну, а когда разобрались, уже поздно было. Да и не я, конечно, разобрался, а те, которые въехали.
- Бред собачий! Ордера, подарки, метры! Еще ждать будешь?
- Нет, Афиноген Каранатович, не буду я ждать. Мы с Валентиной решили, что нам новая квартира не нужна.
- Ну, молодец!
- Да... Зашел я на следующий день в писательскую организацию... Ответственный секретарь спрашивает: ну как, мол, дела с квартирой? Нормально, отвечаю. - Ну вот, а ты волновался, нервничал, не верил! - Не дали, говорю, квартиру. - Как не дали?! Это почему еще не дали?! -Я объясняю. А он: пиши объяснительную записку! Квартиру он не получил? Нам их что, каждый квартал дают?! Я и написал. Все, как в пьесе, по лицам. А в конце сообщил, что подарки мне не нужны.
- Не нужны?.. Что же теперь делать будете?
- Ничего, жили ведь раньше, проживем и еще.
- Тьфу! Баранья голова...
- Так ведь здесь ничего не поделаешь. Заколдованный круг. Вот если бы у меня вовсе квартиры не было...
- Да-а... - сказал Афиноген.
- А ты-то сам, Афиноген Каранатович, вспомни, как развертывались дела с нуль-упаковкой. Ведь была она, была! Сам, своими собственными глазами видел! И другие видели. Ведь двое людей очень даже просто проникли в макет Марградского универмага. А потом получили телеграмму от ученых: с одной стороны, вроде бы, действительно, существует эта нуль-упаковка, а с другой - нет ее и не может быть никогда. Как это понять? Так ведь дело и заглохло.
- Там совсем другое дело, -нахмурился Афиноген. - Там ведь для проникновения нужен был вполне определенный человек. Может, в комиссии такого не оказалось?
- А поезд? А пасека? Тут ведь специальные люди. были не нужны! И все равно - было, не было.
- Для проникновения в нуль-упакованный мир всегда нужны люди определенного психологического склада. Это дело сложное.
- Конечно. Нуль-упаковка - сложное, а квартира - простое.
- Должны же ведь понимать, что у всех, кто работает, есть свое рабочее место. А у писателя оно дома! Дома! Ему, кроме жилплощади, бумаги да ручки, больше ничего не надо.
- Как не надо?
- Ну, это другое. Вдохновение, работоспособность и прочее. Но писать-то, писать где?! На кухне пишешь? По ночам?
- На кухне, - согласился я. - Тут ничего поделать нельзя. Конечно, тещин храп загонит меня в психолечебницу, но уж там и отосплюсь... Это что-то ужасное - храп. Камера пыток. Интересно, была или нет в средние века пытка храпом? Мне почему-то кажется, что была. Никому не выдержать.
- Уж не потому ли ты и про камеру пыток написал?
- Может быть. Не знаю. Написал и все. Это снимает напряжение. Напишешь, как мучили человека и вроде самому легче станет. Не один ты такой. Только если я и пишу что ужасное, то только про себя, про Федю Приклонова, то есть. Да был, был такой Федор Михайлович Приклонов. Казань брал. В опричнину попадал. А что дальше - неизвестно. Отделали или отпустили. В "Ономастиконе" Веселовского сначала прочитал. Есть там упоминание о Приклонове. А потом уж и временем этим стал специально интересоваться. Но все рука не поднималась. Не хватало чего-то. А вчера вот заснуть никак не мог, встал да и написал.
- И продолжение будет?
- Теперь, раз начал, будет. Я его сквозь время хочу протащить. И в настоящее, и в будущее.
- А почему их там у тебя три?
- Сам еще не знаю. Но почему-то получилось три.
- А с Главным распорядителем абсолютными фондами все так и оставишь?
- Что значит - оставишь? Я ничего не брал, так и оставлять нечего.
- У вас, писателей, все на заметке. Где-нибудь да и вставишь.
- Возможно. Ручаться не могу.
Да что тут ручаться?! О той истории, которая произошла со мной, я писать не хотел. Противно было. А вот о другой... Я ведь мог, мог выдумать Геннадия Михайловича! Так вот о том, другом Главном распорядителе я действительно хотел написать. У меня уже и сюжет был в голове. Собственно, он начал складываться еще там, в приемной, когда меня привезли на "Волге". Этот рассказ я не чувствовал в виде точки. Он складывался по частям, по следам событий, по отпечаткам событий в моем сознании. Рассказик должен был получиться веселым и безобидным. Я знал, что писать про Главного распорядителя абсолютными фондами реалистический рассказ не стоило. В моих глазах Главный распорядитель был нетипичен.
- Я тебя вот еще о чем хочу спросить, - сказал Афиноген. - В твоем рассказе в нашем времени оказался другой Приклонов?
- Пожалуй, что так, - согласился я.