Содержание:
"ГОТИКА ЕВРЕЙСКОГО МЕСТЕЧКА" - Вместо предисловия 1
Рассказ первый - СТАРЫЙ ШИНОК И ЕГО ЗАВСЕГДАТАИ 2
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЯВОРИЦЫ 5
Рассказ второй - МИНЬЯН 5
БАЛЛАДА О САПОЖНИКЕ ГЕРШЕ 8
Рассказ третий - ХЛЕБ И СОЛЬ 8
БАЛАГУЛА-ЧУДОТВОРЕЦ 12
Рассказ четвертый - НЕПРИКАЯННАЯ ДУША 13
БАЛЛАДА О ТАЛИСМАНЕ 16
Рассказ пятый - ЛЕТАЮЩАЯ В ТЕМНЫХ ПОКОЯХ 17
ДВЕ ЖЕНЫ СОЛДАТА ХАИМА-ЛЕЙБА 24
Рассказ шестой - ОСКВЕРНИТЕЛЬ СНОВ 25
РАЗБОЙНИК ФАЙВЕЛ 30
Рассказ седьмой - ТАЙНЫ СТАРОЙ УСАДЬБЫ 30
БАЛЛАДА О ПОВИТУХЕ 34
Рассказ восьмой - ВЕЛВЛ БАЙЕР И ЕГО СИНАГОГА 34
БАЛЛАДА О СКРИПАЧЕ 40
Рассказ девятый - ДОЧЬ БЕЗУМНОГО ЛИТОВЦА 40
БАЛЛАДА О КОЭНЕ И ВДОВЕ 45
Рассказ десятый - ВОЗВРАЩЕНИЕ ФИШКЕ-СОЛДАТА 45
ХАСИДСКИЙ ВАЛЬС 54
Примечания 54
Даниэль Клугер
Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи
Роман в десяти рассказах
"ГОТИКА ЕВРЕЙСКОГО МЕСТЕЧКА"
Вместо предисловия
Когда-то именно так - "Готика еврейского местечка" - я назвал цикл баллад, связанных с фольклором восточноевропейских (точнее, польских, украинских, литовских и белорусских) евреев. Мне казалось, что читатели прекрасно знают, что такое местечко. Но вдруг оказалось, что представление о местечке у многих различно и, что самое главное, неверно. При том, что слово "местечковость", "местечковый" и по сей день употребляется довольно часто. Как правило, смысл в эти выражения вкладывается уничижительный, пренебрежительный - сродни понятию провинциальный, мелкий, мелочный. Зачастую - с еврейским акцентом.
Однажды я спросил у собеседника, использовавшего слово "местечковый" именно в таком смысле: "А что такое местечко?"
- Маленький город, поселок с преимущественно еврейским населением, глухая провинция, - ответил он после короткого раздумья.
В какой-то степени это так. Можно использовать и такое определение. Но оно далеко неполно.
Что же такое, в самом деле, местечко? Краткая Еврейская Энциклопедия объясняет смысл этого понятия близко к тому, как это сделал мой собеседник. Иными словами, "местечко" - нечто этнокультурное. На самом деле, "местечко" - юридический термин. Изначально местечко отличалось от города не только и не столько численностью и национальным составом населения, сколько юридическим статусом. Были местечки, в которых проживали несколько тысяч жителей, были и города, в которых едва-едва набралась бы одна тысяча. Но существовала принципиальная разница между системами управления. Город обладал так называемым "магдебургским правом", то есть, управлялся выборными органами. Что до местечка, то в нем управление осуществлялось напрямую владельцем-магнатом (через назначаемых последним управляющих-наместников). Отметим сразу, что евреи в Польше жили и в городах, и в местечках. Но на евреев-горожан "магдебургское право" не распространялось. Они не вправе были участвовать в городском самуправлении, считаясь чужаками - так же, как и в местечках. Хотя в иных местечках владельцы-магнаты (Радзивиллы, Потоцкие, Тышкевичи и т. д.), случалось, назначали евреев управляющими, так что, де-факто, еврей мог стать фактически безраздельным хозяином поселения.
А вот и еще один факт, который, возможно, неизвестен читателям. Если у вас сложилось впечатление, что местечко - явление сугубо польское, то вы ошибаетесь. В Западной Европе такие населенные пункты тоже существовали. В Германии, например, они назывались Minderstadt, в Англии Market town. В обоих терминах подчеркнута принципиальная черта, отличавшая эти населенные пункты от прочих "маленьких" поселений (сел и деревень): наличие рынка. Соответственно, благодаря этой особенности именно в европейских "местечках", так же, как и в польских, в свое время активно развивались ремесла и денежно-торговые отношения. Можно сказать, что европейские местечки были посредниками между деревней и городом.
Вернемся к Польше. После трех разделов Речи Посполитой между Австрией Пруссией и Россией, ситуация (и статус) местечек изменились. В Российской империи понятие "местечко" приблизилось именно к тому, о котором говорится в Еврейской энциклопедии. Российское местечко отличалось от российского же города, в первую очередь, сословным составом населения. Если в городах могли постоянно проживать представители мещанства, купечества, дворянства, - то постоянное население местечка относилось только и исключительно к мещанскому сословию. Что не исключало возможности временного проживания в местечках представителей других сословий.
Сословным составом местечко отличалось не только от города, но и от деревни или села. Соответственно, и налоговое обложение в местечках было иным.
Что до еврейского населения местечек, то высокий процент его среди местечкового населения сложился еще во времена Речи Посполитой. И связано это было тоже с прежним его статусом - магнаты стремились привлечь в принадлежащие им населенные пункты евреев-финансистов, евреев-ремесленников, откупщиков и так далее. После перехода по власть России этнический состав местечек сохранился, а с появлением "Черты оседлости евреев" - закрепился.
Процент еврейского населения в местечках был различен, но неизменно высок. Потому и сложилась совершенно уникальная, особая еврейская культура и особый склад жизни евреев, получившие определение "местечковая", "местечковый". Ничего провинциального или уничижительного, на самом деле, в этом определении нет. А вот оригинальность, своеобразие - да, этого хватало. Неслучайно местечковая жизнь, отдельные ее стороны (как негативные, так и позитивные) стали источником вдохновения светской еврейской литературы. Местечковую жизнь описывали Менделе Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, И.-Л. Перец, И. Башевис-Зингер, С. Ан-ский, и так далее. В местечках активно действовали высшие религиозные учебные заведения (иешивы), с местечками связаны многие еврейские религиозные движения XVII–XVIII веков, здесь зарождались мессианские брожения, некогда сотрясавшие еврейский мир, здешними раввинами писались глубокие богословские трактаты.
Здесь же, в местечках появился и развился богатейший фольклор, из которого еврейские писатели черпают вдохновение уже не одно столетие, та самая "еврейская готика", о которой я писал вначале. И которая стала основой книги "Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи".
И, чтобы закончить краткий (наикратчайший) экскурс в историю местечек, еще одна деталь: местечки (уже без определения "еврейские") отнюдь не пропали вместе с Российской империи. И сегодня, например, в Ленинградской области имеются 14 населенных пунктов со статусом местечко. А в Московской - 8.
В этом романе действие разворачивается в еврейском местечке. Тут определение "еврейское" точно соотвествует этническому составу населения: в придуманных автором Яворицах живут только евреи. Подобное местечко - отнюдь не плод фантазии: таких, чисто еврейских, местечек в действительности было несколько (например, Дубово). Разумеется, они не пережили таких потрясений, как гражданская война и Холокост.
Подзаголовком "Роман в рассказах" автор хотел показать, что, несмотря на сюжетную самостоятельность отдельных рассказов, здесь имеются и сквозной "романный" сюжет, и сквозные "романные" герои.
Заклинания и заговоры (глава "Хлеб и соль") позаимствованы из собрания выдающегося фольклориста, писателя и драматурга С. Ан-ского, опубликованном в альманахе "Еврейская старина" в 1909 году. Из этого же издания почерпнуты некоторые загадки, которыми развлекались ученики хедеров и иешив, собранные С. Бейлиным (глава "Осквернитель снов").
В заключение хочу поблагодарить тех, без чьей помощи эта книга никогда не появилась бы:
Ольгу Трофимову, обратившую мое внимание на внутреннюю связь рассказов, ставших основой этого романа, с "малороссийскими" произведениями Н. В. Гоголя и порекомендовавшую снабдить все главы-рассказы соответствующими эпиграфами;
Ольгу Кольцову и Виталия Бабенко, терпеливо читавших и редактировавших все варианты книги (а их было около десяти!);
Ольгу Линник, Павла Амнуэля, Михаила Бородкина, Аркадия Бурштейна, с неменьшим терпением не только читавших, но и выслушивавших все самые невероятные идеи автора, возникавшие по ходу написания книги.
Роман я посвящаю памяти своих бабушек - Шифры Иудовны Клугер и Двойры Лейзеровны Ароцкой, чье детство и юность прошли в подобных местечках и чьим рассказам я обязан первому представлению о навеки исчезнувшей жизни.
Даниэль КЛУГЕР
Рассказ первый
СТАРЫЙ ШИНОК И ЕГО ЗАВСЕГДАТАИ
Скоро оба молодые козака стали на хорошем счету у козаков. Часто вместе с другими товарищами своего куреня, а иногда со всем куренем и с соседними куренями выступали они в степи для стрельбы несметного числа всех возможных степных птиц, оленей и коз.
Н. В. Гоголь
Тарас Бульба
Случается так, что ночь наступает внезапно. Особенно на юге и особенно летом. Вот, кажется, совсем недавно, только что ехал ты по степи, навстречу тебе - то возы с чумаками, то подводы на базар или с базара, ты раскланивался вежливо с проезжающими, желал доброго здоровья и доброго пути, они отвечали столь же неторопливо и уважительно. А видно - до самого горизонта, где прозрачное небо становилось тонким до крайности и сливалось с белесым же краем земли. Теплый воздух обволакивает тело, ты покачиваешься в седле, легкая дрема то и дело заставляет закрывать глаза. Пока не заснешь по-настоящему, так что лишь привычка наездника да выучка коня удерживает всадника от падения…
Вот и ехали по шляху два молодых казака, два побратима - Степан Перехрист да Тарас Вовкодав. Спали богатырским сном в седлах, держались за луки седел, свесив головы и даже похрапывая.
Но вдруг солнце словно испугалось чего-то, быстренько укатилось за ту линию на западе, и тотчас же пала тьма - не сумерки, не вечер, а словно бы плотная пелена - черная, глубокая ночь. И ночь эта словно бы поглотила все, чем был наполнен шлях до того - людей, животных. Даже звуки.
И ночная тьма прогнала прочь дрему, а с нею пришла и вечерняя прохлада, которую распаренные всадники сразу почувствовали. И Степан, молодой казак, скакавший первым, проснулся, открыл глаза, огляделся. Странным показалось ему место, в котором они оказались. Странным и незнакомым, хотя сколько раз уж раньше проезжал он этой дорогой - и в ту, и в другую сторону. "Что за притча?.. - подумал он озадаченно. - Видать, Черт не туда свернул…"
Черт, серый в яблоках жеребец казака, словно услыхал его мысли, обиженно мотнул головой и тихонько заржал. Тарасов гнедой Орлик, шедший неторопливой рысью на два шага позади, тотчас отозвался таким же ржанием. От этого проснулся и его наездник.
- Вишь ты, - сказал Тарас удивленно, - куда это мы забрели? Экая темень-то, прости Господи…
- Да вот, - сказал Степан с досадою, - мы-то с тобою проспали поворот, а кони не туда повернули. Теперь и не поймешь - то ли дальше ехать, то ли поворачивать назад.
Некоторое время побратимы молча всматривались в ночную тьму. Ничего не увидели. Пустынною выглядела местность, пустынною и, словно бы, неприветливой. Показалось казакам, будто глядят на них из тьмы ночной недобрые глаза, поджидают, пока допустят они какую-то оплошность. А уж потом…
Вдруг Степану показалось, что слышит он какой-то гул… вроде далеких голосов…
- Чуешь, брат? - спросил он вполголоса. - Есть тут кто-то, недалеко. Чуешь?
Тарас прислушался. Пожал плечами.
- Ничего не слышу. Примарилось. А вот сыростью какой-то тянет - это да, - сказал он. - Должно быть, река недалеко. Или пруд. Гнилью сырой тянет, тиной.
Степан тоже почувствовал, будто к степным ароматам, наполнявшим ночной воздух, примешался явственный запах сырой гнили, какой часто бывает у пруда с застоявшейся водой или у реки, почти пересохшей на лето.
- Да, - продолжил Тарас, - припозднились мы с тобой. На Сечи только к утру будем.
- Да ладно, - Степан махнул рукою, - чего там! Ну, к утру. По мне - так хоть к завтрашнему вечеру, - он тронул поводья, пустил Черта шагом. Тарас двинулся следом, то и дело с подозрением оглядываясь по сторонам. И тотчас пропало у Степана ощущение чужого недоброго глаза. И никакой слабый гул далеких голосов не слышался ему более.
Возвращались они на Сечь из Киева, от префекта Киево-Могилянской коллегии, к которому посланы были куренным атаманом Иваном Чорногузом с важными, как им сказали, бумагами. Ничего удивительного в таком поручении не было - только год как окончилась война между Речью Посполитой и Московией, поддержавшей гетманскую Сечь. Война длилась почти тринадцать лет, от самой Переяславской Рады, и сил воевать не осталось уже ни у московитов, ни у казаков, ни у ляхов. Так что война как бы сама собою выдохлась.
Однако же привычка к войне у многих сохранялась. Потому, как и было сказано, никого не удивило, что куренной послал двух казаков из своего куреня с поручением в Киев или любой другой город.
На самом деле куренной мог с теми бумагами и не посылать никого, или выбрать кого другого. Но Чорногуз благоволил к этим молодым хлопцам, которые уже успели за годы войны показать и свою боевую удаль, и свою верность казачеству, потому и послал их в Киев просто погулять. Особо отличал он Степана, к которому относился как к сыну (своих детей у атамана не было, а Степан рос сиротою). А чтоб не ворчали старики, любившие при всяком случае попенять молодым, придумал ту историю с бумагами. Отдали казаки бумаги префекту, у которого были какие-то денежные дела с Сечью, а после погуляли дней десять с бурсаками, теперь вот возвращались.
Побратимы странным образом походили друг на друга - при том, что на первый взгляд ничего общего в их внешнем облике вроде бы и не было. Высокий и белокурый Тарас Вовкодав, недюжинной физической силы, и правда мог, в соответствии с фамилией своею, голыми руками задавить волка. Волка не волка, а однажды с двумя степняками голыми руками и справился. Тем и спас побратима, смуглого и кряжистого Степана, от уже неминуемой, казалось, смерти. Степан Перехрист, смуглый и кряжистый, небольшого роста, но широкий в кости, отличался острым глазом и верной рукою, а еще - редким, прямо-таки исключительным хладнокровием. Эти качества тоже как-то раз спасли не только его, а и Тараса, когда из двух пистолей ссадил двух всадников, мчавшихся на него и его друга во весь опор, размахивая саблями.
Вот тем и походили они один на другого: силою, отчаянною храбростью и верностью в дружбе. А еще - было в их взглядах какое-то общее выражение, общее отношение к жизни.
Одевались они богато, как принято было у запорожцев, отъезжавших от Сечи по какой-то надобности, - но тоже по-разному. Ежели Тарас носил польский малиновый жупан да темно-синие шаровары, то Степан - напротив, каптан небесно-голубого цвета да еще, вопреки обычаю, с разрезными рукавами, будто у атамана, а шаровары - алые. Вот только папахи, указывающие на принадлежность к тому или иному куреню, были у них одинаковы: черные смушковые, с атласным малиновым верхом.
И оружие, понятное дело, тоже было у них весьма схожим - и рушницы, и сабли кривые, в украшенных насечкою ножнах, и пистоли за широкими поясами, по два у каждого, и роговые пороховницы да патронташи. А еще у Степана в седельной сумке покачивалась "казацкая лютня" - кобза, он любил в свободный час перебирать струны и петь старые казацкие песни, протяжные и печальные. Иногда Тарас подпевал ему.
Словом, такие вот два молодых казака ехали августовской ночью 1667 года по пустому шляху. И была та ночь хоть и августовская, а беззвездная, а луна в небо еще не взошла.
От долгой ли дороги, от чего ли другого, но Черт Степанов стал спотыкаться. Раз споткнулся, два. Степан боевого товарища плеткой охаживать не стал, а сказал Тарасу:
- Кони вовсе замаялись, мой-то Черт уж сколько раз споткнулся.
- Орлик уж верст пять идет, будто улита ползет, - согласился Тарас. - Только где ж тут передохнешь? Ни хаты, ни села какого. Так бы заночевали, до утра. А с утра дорога легкая, любо-дорого.
Еще пяток верст проехали они молча, и как раз выкатилась в небо луна - большая, желтая, повисла над горизонтом. Свет ее яркий и холодный осветил окрестности, придав им вид фантастический. При этом мало что можно было понять, ибо откуда-то наполз густой туман, мягко и неслышно окруживший всадников и сделавший очертания всех предметов - камней, холмов, деревьев - неясными, зыбкими, призрачными, будто сами они создались из густого тумана, сквозь который пробивались столь же плотные и густые лучи огромной луны. И вот ведь какое удивительное дело - почти одновременно с восходом луны разогретый днем летний воздух стал вдруг холодеть, будто потянуло откуда-то влажным морозом.
- Ну, брат, - пробормотал Тарас, останавливая Орлика и недоуменно озираясь по сторонам, - не знаю, как ты, а я в этих краях точно ни разу не был.
Степан тоже остановился, тоже окинул взором причудливый пейзаж.
- Вроде бы и узнаю… - негромко ответил он. - А вроде бы и нет. Вот словно бывал я тут когда-то, а когда - не упомню. Что-то… - Он запнулся. Странная картина и правда пробудила в душе его слабый отзвук. И отзвук тот почему-то невнятной тоской сдавил ему сердце. Словно где-то на самом дне таилось смутное воспоминание о чем-то невозвратном… пропавшем… исчезнувшем навсегда…
Но отдаться этой тоске, нырнуть в эту глубину памяти Степан не успел. Показалось ему, что в стороне от дороги, примерно в полуверсте от пустынной дороги, блеснул огонек. То ли кто-то запалил костер, то ли окошко светилось в чьем-то жилище.
- Глянь, огоньки! - Он указал нагайкою в ту сторону. - С полверсты будет. Не иначе, живет кто. Там, смотри-ка, туман погуще - видать, речка, не то - пруд. Вот и холод, вот тиною и тянуло. А на берегу, может, хутор. Айда, побратиме, вот и будет, где заночевать!