В детстве Уэсли Флэш случайно становится свидетелем гибели девочки, которая утонула в пруду. Страх не позволяет Уэсли попытаться спасти её. Флэш впервые понимает, что его собственная жизнь не бесконечна, что, рискуя ею ради другого человека, он может погибнуть.
Это событие влияет на дальнейшую судьбу Уэсли. Долгие годы он неосознанно стремится доказать самому себе, что его жизнь стоила того, чтобы её сохранить, и старается быть первым во всём, за что бы ни брался.
Лучший друг Флэша оказывается замешан в деле об убийстве и попадает в островную тюрьму Лабрисфорт. Об этом месте известно очень мало, о нём предпочитают молчать. Это тюрьма "по ту сторону закона", куда отправляют худших преступников и "неудобных людей", которые должны "исчезнуть".
Уэсли решает рассказать людям правду о Лабрисфорте. Для этого нужно попасть в тюрьму по ложному обвинению, выжить там и, самое главное – совершить побег.
Но Лабрисфорт – не просто тюрьма, это место окутано непроницаемой тьмой, которая порабощает человеческие души. Только тьма порождена не потусторонними силами…
Содержание:
Часть 1. Отражение лезвия 1
Часть 2. Полёт бабочки 37
Послесловие 54
Джей Эм
Ад Лабрисфорта
Часть 1. Отражение лезвия
Зеркала отражают одни лишь маски.
Оскар Уайльд
Парк "Перекрёсток", Сэдэн-сити, лето 1991 года
Стоя на берегу, он понял, что не может двинуться с места. Ноги будто прилипли к земле.
– Помогите! – раздалось в третий раз.
Первый крик заставил его свернуть с тропинки, проходившей выше по берегу, за деревьями. Когда на помощь позвали во второй раз, он увидел, кто кричит. Девочка, которая как-то умудрилась оказаться на самой середине пруда. Он приблизился к воде и в нерешительности остановился.
"Нет, это всё неправда, это сон. Она не тонет в этом пруду, никто не тонет…"
Но девочка тонула. Она уже почти не боролась за свою жизнь, не кричала, всё слабее била руками по воде. А потом исчезла. Только круги ещё бежали по тёмной буро-зелёной глади.
Зачем он пошёл сегодня гулять один, зачем из-за пустяка поссорился с друзьями? Неужели кроме него никого нет здесь, во всём этом парке, неужели никто ничего не видит и не слышит? Никто из взрослых? Какая-то долговязая девчонка, как истукан, стоит на противоположном берегу. Всего лишь девчонка. На взрослых никогда нельзя положиться. В нужный момент их не бывает рядом.
Круги исчезли, осталась лёгкая рябь от ветра. В небе протяжно кричали стрижи, за оградой парка по Ривер-стрит проносились машины. Тихо шумели росшие вокруг пруда старые липы и тополя. Низко над водой кружились разноцветные бабочки. Низко, низко, над самой водой.
"Я всё равно не смог бы доплыть. Я ничем бы ей не помог, и сам утонул бы из-за неё".
Уэсли стало так страшно, словно его самого затягивало в тёмную холодную глубину. Он сделал шаг назад. Это оказалось совсем легко – не то что попытаться зайти в воду. Значит, он сможет убежать. Убежать прочь отсюда.
И он побежал.
Офис Патриции, Сэдэн-сити, 28 октября 2011 года
Сидя за компьютером в своём кабинете, Патриция Райс допивала вторую чашку кофе. И раскладывала по папкам файлы, беспорядочно "валяющиеся" на рабочем столе.
"Жители Сэдэн-сити против строительства тюрьмы". Отсканированная статья из "Городских новостей" от одиннадцатого июля тысяча девятьсот девяносто первого года.
"Вчера на Эквалити-сквер, около здания городской мэрии, прошёл пикет, – говорилось в заметке. – Более пятисот человек собрались выразить протест против того, чтобы скала Лабрисфорт была превращена в тюрьму. Комментируя это событие, мэр Ларсон Фокс заявил, что город повлиять на развитие ситуации никак не может: по закону остров находится в юрисдикции округа. В этот же день аналогичная акция протеста прошла в соседнем Лотлорне".
Следующий файл: "Предсказательница назвала Лабрисфортскую тюрьму проклятием города". Ещё один скан публикации, на этот раз из "Вечернего Сэдэн-сити". "Известный экстрасенс и астролог Сандра Миднайт поделилась с корреспондентом "ВС" своим мнением относительно появления тюрьмы на острове недалеко от побережья. Она считает, что это принесёт несчастье жителям Сэдэн-сити и окрестных городов".
Бульварная газетёнка. Но всё равно не стоит выбрасывать этот файл. Слишком мало о Лабрисфорте доступных сведений. Слишком много времени Патриция провела в городской библиотеке в поисках нескольких газетных страниц. Все статьи – двадцатилетней давности. После этого – ни слова ни в бумажных, ни в электронных средствах массовой информации. Молчание.
А тюрьма "особого режима" на острове была построена вопреки всем протестам жителей и предсказаниям местных гадалок. И автоматически получила одноимённое с островом название.
Патриция в то время, так же как теперь, жила в Сэдэн-сити. Но двенадцатилетние дети не очень-то интересуются появлением новых тюрем. Ей вспоминалась только пара случайно услышанных разговоров между взрослыми. Услышанных именно в то лето, но – не позже. Позже ничего подобного не было, никогда.
Отчего так? Можно понять, почему "официальные" источники информации вроде газет стали обходить "тюремную" тему стороной. Но горожане? Что их заставило как-то вдруг забыть о существовании Лабрисфорта? Нет, "забыть" – неправильное слово. Скорее – перестать о нём думать. А помнили и знали про эту тюрьму все, в том числе и сама Патриция. Но это ничего не значило до тех пор, пока не появился Флэш.
Патриция положила сканы статей в папку "Публикации" и создала ещё одну. Подумав немного, назвала её "Описания". Сюда можно поместить, во-первых, абзац из окружного географического справочника, посвящённый острову. Очень короткий абзац. Впрочем, безжизненная скала, торчащая из воды примерно в десяти километрах от пустынного морского побережья к западу от Сэдэн-сити, вряд ли заслуживает и такого описания.
"Берега острова, – сказано в этом абзаце, – представляют собой отвесные обрывы высотой пятнадцать метров и более. Верхняя часть скалы видом напоминает почти ровную естественную площадку. Почвенного слоя нет, ландшафт каменистый, поэтому сколько-нибудь значительный растительный покров отсутствует. Остров служит местом отдыха для морских птиц. Других животных здесь никогда не наблюдалось. Имеется один источник пресной воды".
Дальше шло ещё несколько фраз, описывающих небогатую историю Лабрисфортской скалы, но они не так уж существенны.
Справочник более чем двадцатилетней давности. "Наверное, сейчас остров местом отдыха для морских птиц уже не служит, – мелькнуло в голове Патриции. – По крайней мере, будь я на месте этих птиц, ни за что не стала бы там отдыхать".
В ту же папку "Описания" Патриция поместила план тюрьмы, который сама начертила со слов Флэша. Что ещё остаётся? Безымянный текст сомнительного содержания.
"Тюрьма Лабрисфорт – место, куда отправляют тех, кто должен исчезнуть. Место, где не живут долго. Откуда не возвращаются. О ней лучше не знать – если вам дорого собственное спокойствие. Потому что там не существует прав, закона, человеческих отношений. Там нет ничего, к чему мы привыкли в повседневной реальности. "Повседневная реальность" там исчезает, а взамен неё появляется другая. И приближаться к этой другой реальности нежелательно. По той же причине: любой нормальный человек дорожит собственным спокойствием".
Пожалуй, это стоило бы окрестить "Бредни Патриции Райс". Или просто удалить из компьютера.
Но она не сделала ни того, ни другого. Оставив файл безымянным, присоединила его к остальным и закрыла папку.
На часах сравнялось три пополудни. На три назначена встреча с миссис Бродхен.
Не успела Патриция подумать об этом, как в дверь постучали и, не дожидаясь приглашения войти, на пороге появилась Амалия Бродхен собственной персоной.
– Здравствуйте, Патриция, дорогая! Мне так нужно с вами поговорить…
Амалия Бродхен была постоянной клиенткой, они давно обращались друг к другу по именам, без лишних формальностей. "Доктор Райс" Патрицию называли или подростки, или новые пациенты на первых консультациях.
На тридцатой минуте беседы она поймала себя на том, что уже в третий раз смотрит на часы через абсолютно равные десятиминутные промежутки времени. Но дальше Патриция сбилась. В четвёртый раз вместо 15:40 в уголке экрана светилось 15:37.
Амалия, разумеется, косых взглядов консультирующего её психолога в сторону компьютера не замечала.
– Наши с ним отношения никогда не наладятся, Патриция, – кудахтала она. – Ох, вы представить себе не можете! Позавчера он опять напомнил мне, что я… ну, вы понимаете… прибавила в весе. Нет, он, конечно, не заявил этого прямо мне в глаза, но так явно намекнул… Он сказал, что моя "Тойота" скоро развалится, и мне придётся покупать новую машину! Я, естественно, не могла стерпеть такого издевательства. Вы ведь согласны, что такое нельзя терпеть? Знаете, Патриция, чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что мой муж – настоящий негодяй…
"А мой бывший муж, – подумала Патриция, – говорил мне, что я выгляжу так, будто меня искупали в отбеливателе. И ничего, пережила".
До конца часовой встречи оставалось ещё пятнадцать минут.
"Ты лицемерка. Ты не только не сочувствуешь всем этим миссис бродхен, ты их терпеть не можешь. Но в конце сеанса обязательно скажешь этой тётке что-нибудь такое, от чего ей немного полегчает. После очередных десяти консультаций она перечислит на твой счёт деньги, и все останутся довольны. Только не пора ли кроме болтовни освоить методы работы посовременнее? Как минимум, это будет честнее.
А ещё ты истеричка".
Ровно в четыре Патриция сердечно распрощалась со своей пациенткой.
Несколько минут она неподвижно сидела в кресле, закрыв глаза. Миссис и мистеры бродхен жутко утомительны. Но если бы у неё был выбор, она предпочла бы, как раньше, возиться с ними, и никогда не слышать ничего ни о каких тюрьмах. Потому что теперь ей страшно. На самом деле страшно.
В её практике были случаи, которые оказали на неё почти такое же угнетающее влияние, как история Флэша. Почти, но не совсем.
Был мальчик по имени Фред Паоло, которого его мать Сара приводила на консультации в надежде, что он станет прежним – весёлым, жизнерадостным, общительным ребёнком. Сара рассказала, что во время отпуска поехала вместе с Фредом на старую ферму своей тётушки. Решила, что и сыну, и ей самой будет полезно отвлечься от городской жизни, выбраться на природу и подышать свежим воздухом.
В первый же вечер они вышли прогуляться по окрестностям и забрались на невысокую гору, в которой были штольни. Когда-то, больше века назад, там добывали известняк. После того, как производство закрылось, штольни стояли заброшенными, и служили сомнительной ценности достопримечательностью для туристов и пристанищем для любителей выпить подальше от цивилизации.
Сара и глазом моргнуть не успела, как её сын скрылся в одной из рукотворных "пещер". Она тут же поспешила за ним – но мальчика там не оказалось. Решив, что по ошибке вошла не в ту штольню, Сара побежала в другую, в третью – всё напрасно. Фреда она не нашла нигде.
Женщина ужасно перепугалась, долго звала сына, наконец, принялась звонить родным, в полицию, и везде, куда можно. Фреда искали всю ночь, но никаких результатов поиски не принесли.
Несколько раз Сара сама порывалась идти в штольни, но ей не позволяли, потому что в таком состоянии она ничем не могла помочь, только сама заблудилась бы в каменных коридорах и переходах. Остаток ночи она проплакала возле зияющих непроглядной чернотой входов внутрь горы.
Фред появился на рассвете. Откуда – никто заметить не успел. Мать с плачем бросилась к нему. Её сердце готово было разорваться от счастья, на которое она уже не надеялась…
А вот Фред не плакал. И не выглядел ни напуганным своим путешествием в неизвестность, ни обрадованным возвращением. Он был спокоен. Неправдоподобно спокоен.
Где он находился всё это время, что видел – так и осталось тайной для всех. Вернулся он абсолютно здоровым – ни единой царапины. Но что-то с ним всё-таки произошло. Он стал замкнутым, неэмоциональным, равнодушным ко всему, и почти не разговаривал.
Патриция провела с Фредом четыре консультации. Дотерпеть до десяти не хватило сил. Денег с его матери она не взяла, и всё равно во время их последнего разговора чувствовала себя кругом виноватой. Это был полнейший провал. Она точно знала, что не окажет ребёнку никакой помощи. После четырёх встреч с ним она сама едва выкарабкалась из депрессии.
Случай Ларри Гилвена был одним из немногих, когда Патриции пришлось иметь дело с настоящим психопатом. И не просто с психопатом, а с психопатом-убийцей. Она была в числе экспертов, которые как раз и дали единогласное заключение о том, что этот убийца страдает психопатией.
Общение с Гилвеном напоминало прогулку по болоту. Делая шаг, не можешь быть уверен, сделаешь ли следующий, или провалишься в трясину с головой.
Он не был буйным, разговаривал всегда тихо и вёл себя спокойно. Так – тихо и спокойно – он прожил большую часть своей жизни. Друзья и соседи отзывались о нём как о хорошем человеке. И, кажется, так до конца и не поверили, что это именно Гилвен в один прекрасный день застрелил из охотничьего ружья свою жену, тёщу и сына. Сам он после этого тоже попытался застрелиться, но провозился с ружьём слишком долго. Успела приехать полиция, и самоубийство не состоялось.
Во время бесед большую часть времени Гилвен рассуждал как вполне разумный человек. Но потом наступал момент, когда он произносил несколько фраз, выдававших всю глубину его безумия. И у Патриции появлялось чувство, что она заглядывает в бездонный тёмный колодец. В такие моменты она начинала ощущать почти физическую тошноту.
После Гилвена желания принимать участие в каких бы то ни было экспертизах у Патриции не возникало. Впредь она имела дело, в основном, с такими пациентами как миссис Бродхен и ей подобные.
Оба раза – и в ситуации с Фрэдом, и с Ларри Гилвеном – Патриции удалось вовремя отступить, прямо-таки бежать с поля боя, спасаясь от темноты, которая грозила вот-вот её настигнуть. Другое дело – лабрисфортская "одиссея". Во встрече с Флэшем Патриции виделось что-то едва ли не фатальное. Она не то чтобы не смогла прекратить работать с ним или увериться в том, что её очередной пациент – сумасшедший. Для первого можно было найти какой-нибудь благовидный предлог, да и для второго поводов хватало. Но она не захотела сделать ни того, ни другого.
"Хватит самокопаний, – приказала себе Патриция, не открывая глаз. – Оставь профессиональные навыки для своих посетителей".
Флэш должен был приехать с минуты на минуту. Она ждала звонка. Когда он, наконец, раздался, коротко ответила и спустилась из кабинета на улицу – встретить. Флэш вышел из такси, и вместе они поднялись обратно к ней, на третий этаж офисного здания.
Он устроился на стуле, который недавно покинула Амалия Бродхен и, глядя мимо Патриции, сказал:
– Зачем ты хочешь всё это записывать? Для чего тебе нужно подробное описание Лабрисфорта? И эти материалы, которые ты ищешь?
– Не знаю, – Патриция нервно передёрнула плечами. Флэш, услышав звук голоса, чуть повернулся. Теперь казалось, что он смотрит точно на неё. Хотя на самом деле его глаза – голубые глаза, которые так странно было видеть на смуглом лице – не могли смотреть никуда. – То есть, может быть, и знаю, Уэс. Уж раз мы начали… ну… в общем… Я считаю, мы должны это дело завершить. Собрать вместе все сведения, какие у нас есть. Вдруг это как-то нам поможет… Поможет понять, что делать дальше. Да чего я тебе рассказываю – ты ведь и сам хотел писать о Лабрисфорте.
– Да. Ладно. Ладно, давай продолжать.
– Будешь кофе?
– Да. Спасибо.
"В здании тюрьмы два крыла высотой в три этажа, – спустя минуту начала записывать Патриция под диктовку. – Там расположены камеры. Если смотреть со стороны входа, правым будет женский блок, левым – мужской. Лабрисфорт – "двуполая" тюрьма, но содержание заключённых устроено так, что арестанты из того и другого блоков друг друга никогда не видят. Выход на прогулку, помывки – всё в разное время. Центральная часть между крыльями – двухэтажная, в ней административные и служебные помещения.
Крыша тюрьмы плоская, стены без единого выступа. Лабрисфорт – чёртова коробка из бетона метровой толщины ("чёртова" – сказал Флэш, Патриция отстучала на клавишах просто "коробка").
На окнах камер решётки такие частые, что руку между прутьями не просунет и ребёнок. А диаметром прутья не сильно уступают этой самой руке. Размером окошки полметра на полметра.
На первом этаже в каждом блоке по восемь камер-одиночек: четыре вдоль одной стены и четыре вдоль другой. В этих камерах окон нет вовсе. Их "постояльцы" задерживаются в Лабрисфорте меньше остальных. Это камеры для смертников. В центральной части, между крыльями, на первом этаже душ, лазарет и кухня.
На втором – тоже по восемь одиночных камер, но эти – для постоянных (или более-менее постоянных) обитателей. По центру находятся кабинеты тюремной администрации и подсобки.
На последнем, третьем этаже, по четыре камеры в том и в другом крыле, каждая на четыре человека. То есть Лабрисфорт максимально рассчитан на шестьдесят четыре заключённых, по тридцать два того и другого пола.
Для каждого блока есть свой прогулочный двор, наглухо отделённый от окружающего мира. С одной стороны ограду заменяет стена тюрьмы, три другие сложены из бетонных блоков. Высотой этот забор четыре метра. Говорят, ещё на пару метров он углублён под землю. Ненужная предосторожность. Лабрисфортская "земля" сама по прочности мало уступает бетону.
Выходов в ограде нет. Попасть во дворы можно только из здания тюрьмы. Они как часть постройки, но без потолка и пола.
Вокруг здания вместе с прогулочными дворами проходит ещё один забор. Шестиметровой высоты. Сделан из колючей проволоки, по которой пропущен ток. Около забора сторожевые вышки, на каждой по два снайпера.
В восемь утра прилетает вертолёт, приземляется на площадке, которая тоже находится внутри периметра проволочного забора. Он привозит тюремное начальство и персонал, и забирает надзирателей предыдущей смены. Вечером возвращается с новой сменой конвоя. Охранники работают по суткам, кто-то – с вечера до вечера, кто-то – с утра до утра. На этаж каждого блока приходится по трое, плюс один старший надзиратель на блок. Меняются по графику, а не так чтобы один охранник постоянно дежурил на одном этаже.
Вечером все, чей рабочий день закончен, отбывают на вертолёте обратно на материк. Заключённых тоже доставляют по воздуху. Другого сообщения с берегом нет. Где-то на острове имеется ангар с резервным вертолётом на случай непредвиденных ситуаций. Может, даже с двумя или тремя. Этого я точно не знаю. ("Точно не известно" – записала Патриция.)
Флэш замолчал. Патриция тоже молчала, уверенная, что он добавит что-то ещё.