Глава 6 - Бельвард из Увераша
Четвертый день второй десятины первого травника.
… -Ваша све… Ваша милость, у вас вся рука в крови! Позвольте, я перевя…
- Убирайся… – глухо рыкнул Бельвард, не отрывая взгляда от своего лица, отражающегося в осколке размером с его голову, прихотью Вседержителя оставшемся торчать в простенькой раме из полированного ореха.
- Но в ране могут оста…
- Во–о- он!!! – заорал юноша и снова врезал по осколку кулаком.
Верхняя часть шеи, подбородок и нижняя губа разлетелись вдребезги. Но перед тем как превратиться в стеклянное крошево, на одно–единственное мгновение показали ему сотни белых, как снег, лбов, черных полосок бровей и окровавленных повязок на месте правого глаза…
- С–с-сука! – прошипел Бельвард. – Роза!! Подс–с-стилка Бездуш–ш-шного!!!
- Ваша с… милость, мэтр Марон запретил вам волноваться… – тихонечко напомнил Ясс.
- Кажется, я приказал тебе убираться вон?
- У вас снова начнет болеть голова… – глядя в пол, буркнул телохранитель. Потом подумал и добавил совсем тихо: – А жевать ан–тиш , да еще и сутками напролет, последнее дело…
- Да ты вообще знаешь, что такое боль? – взвыл Бельвард. – Представляешь, каково чувствовать раскаленный болт, безо становочно ворочающийся в твоей глазнице и выжигающий не только мясо, но и душу?
- Боль приходит и уходит, а ан–тиш остается. И превращает человека в грязное и слюнявое существо, лишенное даже намека на волю…
- Я не собираюсь жевать его вечно!!!
- Никто не собирается… Однако жуют… А потом дохнут, захлебываясь в собственной блевотине!
Представив себя бьющимся в конвульсиях в зловонной луже и с розовой пеной на губах, юноша гневно поморщился и демонстративно положил руку на рукоять кинжала:
- Еще одно слово – и ты лишишься языка!
Телохранитель криво усмехнулся, пожал плечами, потом склонил голову и, выбив дверь плечом, вышел из комнаты…
- Терпеть ЧУЖУЮ боль – легко! – заорал ему вдогонку Бельвард. – И советовать – тоже! А вот оказываться там, где ДОЛЖЕН, – нет!!!
Отвечать на последнюю фразу Ясс не стал, хотя и мог. Хотя… нет, ответил – в прихожей раздалось злое хекание, и дом зашатался от могучего удара.
Презрительно усмехнувшись, юноша подошел к окну и увидел в нем свое отражение.
Зажмурился. Осторожно прикоснулся к скуле. Почувствовал шероховатость ткани, пропитанной лечебной мазью. Сдвинул руку чуть выше и почувствовал, как у него слабеют колени, – повязка, прикрывающая пустую глазницу, была на месте. А глаза – не было!!!
- Я вырву тебе оба и заставлю их съесть! – выдохнул он. – Потом вырежу желудок и скормлю их еще раз! Поняла?!
За соседским забором насмешливо тявкнула какая‑то блохастая тварь, чуть подальше – еще одна, и по Ремесленной Слободе покатился издевательский собачий брех.
Бельвард изо всех сил стиснул зубы, зажмурился и застонал – как и обещал мэтр Марон, напряжение мышц лица ослабило действие обезболивающего отвара и снова вернуло ощущения…
…Первое прикосновение Боли оказалось легким и почти неощутимым: где‑то под повязкой с лечебной мазью вдруг затлел крошечный уголек.
Второе – чуть грубее: уголек превратился в иглу и слегка нагрелся.
Третье – невыносимым: игла раскалилась добела, обрела толщину и грани, шевельнулась и в который раз за сутки вырвала его глаз!!!
- Ясс… – упав на колени и вжавшись лбом в пол, выдохнул Бельвард. – Я–асс!! Я–я-асс!!!
Далеко на краю корчащегося от боли сознания громыхнула дверь, простучали каблуки сапог и раздался встревоженный голос телохранителя:
- Да, ваша светлость?
- Дай…
- Что, светлость?!
- Кусочек ан–тиша! Маленький! Слышишь?!
Целая Вечность мрачного молчания… Тихий вздох… Шелест разматываемой ткани – и юноша вскочил на ноги чуть ли не раньше, чем почувствовал тошнотворный запах "розовой слюны"…
…В этот раз горечи, от которой сводило зубы, почти не чувствовалось. И омерзительной шершавости – тоже: малюсенький – с ноготь мизинца – кусочек коры нежно лег на язык, ласково ткнулся в передние зубы и приник к верхнему небу. Потом набух, потяжелел и дохнул в десны легким холодком. А когда они слегка онемели, наполнил рот восхитительной, ни с чем не сравнимой сладостью!
Болт, ворочавшийся в глазнице, тут же остыл, в мгновение ока покрылся изморозью, а потом осыпался мелкой снежной пылью. Прямо на грязный, покрытый пятнами крови пол.
Юноша облегченно выдохнул и… изумленно вытаращил единственный глаз: крошечные снежинки, подхваченные его дыханием, взвились в воздух и превратились в серебряное облачко, напоминающее геральдический шлем с девятью решетинами , повернутый в три четверти.
Вглядевшись в его серебристую поверхность, о т которой почему‑то тянуло грустью, он сглотнул подступивший к горлу комок и вздохнул:
- Да, т–ты прав, гра–а-афом мне уже н–не быть…
Шлем злобно оскалился, потемнел и превратился в топор. В тот самый, которым Бельвард учился отрубать конечности – с потертой рукоятью, покрытой замысловатой резьбой, со вмятиной на обухе и лезвием, наточенным не хуже родового меча отца.
Губы юноши искривила злая усмешка:
- Ага, пытался… Но толку?
От топора повеяло жуткой, затмевающей все и вся ненавистью. А через мгновение он заиграл алым, потек и обернулся огромной – с кулак – каплей крови, в которой отражался эшафот. И привязанный к колесу Бездушный…
Бельвард зажмурился и провалился в прошлое…
- …Ваша светлость, он потребовал пять сотен золотых! И еще по две сотни за каждый удар или касание факелом… – глядя на носки своих сапог, пробормотала Ульяра. – Итого тринадцать сотен? – деловито уточнил Коммин .
- Пятнадцать… – оскалился отец. – Ты забыл, что его первым делом оскопят!
- ОскоПИТ! – подчеркнув последний слог, выдохнула мать. – Бельвард! А потом прижжет рану и отрубит этой твари и руки, и ноги…
Бельвард удовлетворенно кивнул – ни одному из его близких даже и в голову не пришло задуматься о цене, запрошенной за место помощника палача.
- Это еще не все, ваша милость… – Лоб, щеки и шея Ульяры покрылись безобразными алыми пятнами, а голос ощутимо задрожал: – Он сказал, что не выпустит его све… его милость на помост, пока не добьется от него нужной силы удара…
- То есть? – нахмурилась мать.
- То есть его милости придется… э–э-э… поработать… с заключенными… как минимум двое суток…
Увидев, что по щекам Ульяры потекли слезы, а ее рука осенила его знаком животворящего круга, Бельвард непонимающе выгнул бровь и… догадался, что она боится за его Посмертие!
Чувство нежности, которое он испытывал к девушке, чаще других согревающей его постель, мгновенно сменилось диким, всепоглощающим бешенством: она, выросшая в доме Уверашей и обязанная жаждать мести так же, как и ее сюзерен, смела верить в Бога, ее запрещающего!
- Скажешь хоть одно слово про Изумрудную Скрижаль или Вседержителя – и я начну свою службу с того, что вырву тебе язык!!! – вцепившись в рукоять кинжала, выдохнул он. И виновато поклонился отцу: – Прошу прощения за вспыльчивость, ваша светлость…
Ульяра рухнула на колени, как подкошенная, и затряслась в беззвучных рыданиях.
Благосклонно кивнув Бельварду, граф Ильмар подал корпус вперед и вперил взгляд в коленопреклоненную девицу:
- Передай своему свояку, что деньги значения не имеют. И что мой с… что его помощник приступит к выполнению своих обязанностей уже сегодня ночью…
"Умрет… Обязательно…" – усмехнулась капля. И у слуги Двуликого исчезла правая рука!
- Н–нет! Не так… – с трудом ворочая непослушными губами, пробормотал Бельвард. – Он дол… должен у–умереть от ма–а-аей руки!
Рука вернулась на место. Потом возле колеса появился он, Бельвард, и, зачем‑то проверив, как привязано запястье Бездушного, крутанул в руке топор…
- Да!!! Именно так!!! – восхищенно воскликнул юноша. И закусил губу, увидев, что эшафот куда‑то исчез, а капля, дрогнув, снова изменила форму. На этот раз превратившись в тонкую женскую кисть, сжимающую арбалетный болт!
- И она… тож–же… у–умрет… – поняв намек, пообещал он. – Т–только на–а-амного м–медленнее и ба–а-алезненнее, чем он…
- Ваша милость, просыпайтесь! Ну же!!! – Несмолкающие причитания, раздающи еся прямо над ухом, заставили Бельварда открыть глаза.
Белое пятно перед левым оказалось подушкой. А черное, клубящееся нечто перед правым…
"Правого глаза у меня нет…" – невесть в который раз за сутки угрюмо подумал он и заскрипел зубами.
- Ваша милость, там… кажется… ваша маменька приехала… – выдохнул Ясс. – И… это… кажется, она… э–э-э… знает…
- Где она? – перепуганно спросил юноша и торопливо откинул в сторону одеяло.
Ответа не потребовалось: входная дверь распахнулась от могучего удара Мельена Бера, и Бельвард, услышав гневный вопль своей матери, обреченно закрыл единственный глаз.
- Ясс, ты – труп!!!
- Ваша светлость, я…
Коротко свистнула сталь, забулькало горло, перехваченное молниеносным ударом, – и Бельвард, догадавшись, что означает это бульканье, взвыл чуть ли не на всю Ремесленную Слободу:
- Маменька, он не виноват!!!
Графиня Марзия Увераш не обратила на его слова никакого внимания:
- Мельен?
- Да, ваша светлость?
- Выброси падаль на улицу…
Еще до того, как прозвучало последнее слово, могучая длань Бера вцепилась в нагрудник бьющегося в агонии тела и одним движением метнула его в окно.
- Кресло!
Дверь грохнула еще дважды, потом зашелестела сминаемая ткань, и к плечу Бельварда прикоснулась холодная, как лед, рука:
- Рассказывай!
- Она возвращалась из дворца… – обреченно выдохнул он. – Одна… Когда двое Серых затеяли свару прямо посередине Дворцовой, карета остановилась…
- Дальше!
- Мы выстрелили… Конюх и один хейсар умерли сразу… Второго – задело… Она – увернулась…
- Что, сидела на переднем диване? – язвительно поинтересовалась мать.
- В карету стреляли сразу трое… – угрюмо буркнул Бельвард. – Вдоль обоих диванов и по центру кареты… Все трое – попали… Туда, куда целились… А на нее, наверное, смотрели Боги…
- Что дальше?
- Горец, раненный в плечо, рубился как Барс . И, если бы не Ясс… – тут юноша с трудом удержался от стона, – он добил бы и меня!
Мать скрипнула зубами и прошипела:
- Ясс отвечал за тебя головой! Но не уберег…
- Он не Бог–Воин: когда она ударила меня болтом, он добивал хейсара! А если бы и не добивал, то…
- Она? Ты сказал "она"?!
- Да, она! – оторвав голову от подушки и открыв глаз, рявкнул Бельвард. – Баронесса Мэйнария д’Атерн! Гард’эйт Крома по прозвищу Меченый! Или, если вам больше нравится именовать ее по–другому, подстилка Бездушного!!!
Пока он выплескивал наружу сжигающую его злость, Марзия Увераш кусала губы. А когда он замолк – зашипела:
- Ясс… ее… добил?
- Нет, не успел – к карете уже подбегал патруль…
- Ты хочешь сказать, что она жива и здорова?!
- Да…
- Значит, так, Бездушный – твой: делай с ним все что хочешь! А ее привези мне! Целой и невредимой! Ясно?
- Маменька, я…
- ЕЕ – МНЕ!!! ЦЕЛОЙ И НЕВРЕДИМОЙ!!! ЯСНО?!
Услышав в голосе матери нотки, которых боялся даже отец, Бельвард мгновенно оказался на ногах и сложился в поясном поклоне:
- Да, маменька, ясно!
- А теперь, КОГДА МЫ ДОГОВОРИЛИСЬ, расскажи‑ка мне, как отреагировали Серые на потерю целой пятерки…
Глава 7 - Мэйнария д’Атерн
Пятый день второй десятины первого травника.
…Услышав жуткий скрежет зубов, я испуганно открыла глаза, увидела перед собой лицо Крома и ужаснулась: на его скулах перекатывались желваки, на лбу и крыльях носа серебрились капельки пота, а на шее вздувались темные, почти черные, змеи жил!
Сообразив, что ему снится какой‑то кошмар, я торопливо приподнялась на локте, дотронулась до его плеча и тихонечко прошептала:
- Это сон! Сон, слышишь? Просыпайся!!!
Пальцы Меченого судорожно сжали край одеяла и побелели от напряжения, а с губ сорвался жуткий, клокочущий рык!
- Кром! Это сон! Сон, слышишь? – перепуганно заорала я и изо всех сил дернула его за ворот нижней рубашки.
Напряженное, как канат осадной машины, тело вздрогнуло, и я утонула во взгляде, в котором плескалось безумие.
Я переборола свой страх, заставила себя улыбнуться, набрала в грудь воздуха, чтобы сказ ать ему что‑нибудь успокаивающее и… вдруг оказалась в его объятиях майягарда:
- Ларка? Ларка, ты?!
В выдохе, раздавшемся над моим ухом, прозвучала такая неистовая радость, что сказать "нет" я не решилась. И, покорно уткнувшись носом в грудь Крома, затаила дыхание.
Меченый балансировал на грани между сном и явью буквально пару мгновений. А потом заскрипел зубами чуть ли не сильнее, чем во сне, выпустил меня из объятий и рывком отодвинулся подальше:
- Прости…
В этот момент его лицо показалось мне гипсовым слепком – оно было иссиня–белым и… мертвым. А вот взгляд – живым. Но полным такой беспредельной боли, что у меня пересохло во рту.
- Ничего страшного… – поежившись, пробормотала я. – Бывает…
К боли тут же добавился еще и стыд:
- Мэй, я…
- Тебе не за что извиняться… – выдохнула я и, пододвинувшись к нему поближе, неожиданно для себя притянула его голову к своей груди: – Это был просто сон… Просто сон, слышишь?
Рука, уперевшаяся в постель за моей спиной, напряглась, и я, почувствовав, что он вот–вот отстранится, ласково поцеловала его в макушку.
Кром вздрогнул, выскользнул из моих объятий и, почему‑то решив, что я обиделась, виновато опустил взгляд:
- Спасибо…
Я ответила. Предельно серьезно, намеренно сделав акцент на первом слове:
- Всегда пожалуйста!
Почувствовав, сколько души я вложила в эту фразу, он слегка покраснел, потом осторожно взял мою руку и… прикоснулся к ней губами!!!
У меня тут же задрожали колени и закружилась голова. А когда он снова поднял на меня взгляд, я почувствовала, что горю. Вся. От щек до пальцев ног!
Увидев, как я отреагировала на его обычный, в общем‑то, жест, Кром помертвел – мгновенно выпустил мою руку и еле слышно выдохнул:
- Прости! Я больше не буду…
- Только попробуй!!! – хрипло выдохнула я, уперлась ладонью ему в грудь, заставила лечь на спину и, пододвинувшись вплотную, прошептала ему на ухо: – Мне было очень приятно… Честное слово… Просто немного непривычно…
Кром застыл, покраснел сильнее меня и попытался меня усовестить:
- Мэй, ты что творишь?
Ветерок легкого безумия, вскруживший мне голову во время прикосновения к его груди, путал мысли, как хорошее вино. Наверное, поэтому я ляпнула первое, что пришло в голову:
- Укладываюсь спать…
И по–хозяйски положила колено на его живот…
…Ощущения от прикосновения внутренней поверхности бедра к его пышущему жаром телу оказались такими острыми, что я с трудом удержалась от стона.
Закрыла глаза. Мысленно посетовала на то, что чувствую не голую кожу, а ткань рубашки, и неожиданно для себя передвинула ногу еще дальше.
Ощущения стали еще безумнее – волна дикого жара прокатилась от колена к лону, а потом ударила в голову. Не знаю, что почувствовал в этот момент Кром, но, когда я облизнула губы и затуманившимся взглядом посмотрела в его глаза, он вздрогнул и попробовал отодвинуться. И не успел – я обвила его шею рукой и прижалась к нему еще и грудью.
В животе что‑то сладко заныло, оборвалось, и я вдруг поняла, что мужчина, лежащий рядом со мной, – Дар Вседержителя , половинка, ниспосланная мне Богами!
Я потерлась щекой о его плечо, приподнялась на локте, убрала в сторону лезущие в глаза волосы и выдохнула:
- Кром по прозвищу Меченый! Я, баронесса Мэйнария д’Атерн, вверяю тебе свою честь, свою ду…
Широченная, покрытая мозолями ладонь заткнула мне рот раньше, чем я успела договорить:
- Не смей!!!
- ?!
- Не вздумай!!! – рявкнул Кром и выскользнул из моих объятий: – Ты – хозяйка лена Атерн! И последняя в роду…
- Ну и что?
- А то, что ты обязана выйти замуж и оставить наследника…
…Процесс одевания отложился в моей памяти отдельными картинками: ночная рубашка, грудой ткани валяющаяся у моих ног, чьи‑то руки, расправляющие подол грубого домотканого платья в цветах Кейвази, уродливый капор, лежащий на столе, незнакомое лицо с яркими пятнами румян на щеках, отражающееся в высоченном – под потолок – зеркале.
Мыслей не было. Только эмоции – горечь напополам с отчаянием. И ощущение пустоты там, где еще ночью было сердце.
Прощание с бароном Дамиром запомнилось приблизительно так же: я делала вид, что слушаю, кивала там, где требовалось отвечать, благодарила, когда чувствовала, что требуется благодарность, и более–менее вовремя приседала в реверансе.
Тяжелее всего оказалось реагировать на вопросы леди Этерии – почувствовав мое состояние, она несколько раз пыталась достучаться до моего сознания, а когда не смогла – предложила перенести отъезд еще на сутки.
Особого смысла в такой задержке я не видела, поэтому отказалась. И в какой‑то момент пришла в себя в рыдване, едущем по направлению к Торговой Слободе.
Смотреть на Крома, сидящего напротив, и снова и снова вспоминать его рассказ о моем ближайшем будущем оказалось невыносимо, поэтому я уставилась наружу и попыталась найти забвение, наблюдая за прохожими.
Как ни странно, смогла – к моменту, когда наш рыдван остановился у лавки мэтра Тикса, я практически смирилась с неизбежным и начала связно соображать. Поэтому заметила, что леди Этерия, сидящая напротив, наряжена в такое же жуткое платье, что и я, а ее телохранитель – Вага по прозвищу Крыло Бури – выглядит как ключник.
Пока мы дожидались хозяина, по словам Ваги, работающего на Тайную службу, и вместе с ним спускались в пахнущий сыростью подвал, мне удалось справиться даже с обидой – я догнала идущего впереди Крома и шепотом извинилась. Но стоило нам пройти по подземному ходу и оказаться на постоялом дворе, битком набитом хейсарами, как у меня снова оборвалось сердце: будущее было рядом! И отказаться от него я не могла…
…Подъем из подвала до площадки второго этажа вымотал меня сильнее, чем пребывание в тюрьме: каждый горец, встречавшийся нам на пути, считал своим долгом выразить мне свое почтение. Причем не абы как, а обязательно с выхватыванием Волчьего Клыка и троекратным воплем, от которого у меня стыла кровь и подгибались колени. Поэтому когда меня наконец втолкнули в какую‑то дверь и попросили раздеться, я вцепилась в подол еще до того, как за моей спиной захлопнулась дверь!