Я спустился с крыльца, обогнул стоящую во дворе машину, выбрался на улицу и быстро пошёл по ней. Я не имел понятия, куда идти, но шёл и шёл вперёд, ни о чём не думая. Я ощущал, как во мне перестает, кружится, как быстро гаснет янтарный обруч, как исчезает странный звон. Когда это всё пропало, мне стало плохо. У меня закружилась голова, тошнота подкатила к горлу, ноги сделались ватными, непослушными. Я добрёл до каких-то кустов, росших вдоль дощатого забора. За кустами была густая, мягкая трава. Я упал в неё, уже ничего не видя, не слыша, не чувствуя…
Когда я очнулся, был уже вечер. И уже начало темнеть. Надо мной склонилась незнакомая взволнованная женщина.
- Мальчик, мальчик! Что с тобой? Ты уснул что-ли? Как ты себя чувствуешь? Мальчик!
Я чувствовал себя уже неплохо. Только немножко побаливала голова.
- Тётенька! Я заблудился. Отведите меня домой, к маме, пожалуйста. Тётенька! Не бросайте меня!
Конечно, адреса тёти Светы я не знал. Но я помнил универмаг, парк, "чёртово колесо", пожарку. Этих признаков оказалось достаточно. Женщина села со мной в такси и довезла меня до дома тёти Светы. Ещё не успело стемнеть. А у подъезда мне совсем повезло, я сразу увидел сидящую на скамейке зарёванную Люську.
Уже за полночь я лежал в постели, уставший, обессиленный, счастливый оттого, что рядом сидит мама и гладит мою голову. Уже всё обо всём рассказано, уже даны все клятвы и обещания, уже все отруганы, обхвалены, обцелованы, прощены. Уже все успокоились. Кроме мамы, наверное. У неё лицо припухшее от слёз, глаза влажные, но всё равно счастливые. Потому что я - здесь. Папе и бабушке мы договорились ни о чём не говорить.
- Мама, а его точно поймают?
- Поймают. Туда поехала милиция. Тетя, которая тебя привезла, покажет, где этот дом.
- Мама, - спросил я, глядя в окно на небо в крапинках звёзд, - А что со мной было там, мама? Что-то было во мне такое… А? Почему я так смог?
- Смог, - грустно улыбнулась мама, - Молодец. Это не ты смог, маленький мой. Хотя… и ты тоже.
- А кто, мама? Что это было, а? А мне потом ни капельки не было страшно. Вот.
- Слава Богу - всё прошло. И ты - здесь. Ты вырастешь и поймёшь, что это было.
- Я хочу сейчас, мама.
- Мы згинцы, маленький мой. Это Зга бережёт нас. Её душа. Во многих из нас это есть. Понемножку. Но в некоторых этого больше, чем в остальных. Вот и в тебе, наверное.
- Вот и хорошо, мама, правда? - улыбнулся я, мало что понимая из её рассуждений.
- Хорошо… - задумалась мама, - Может быть, хорошо. А может быть, и не очень. Потому что ничего на свете не даётся даром. Ну, не будем об этом. Спи.
Я долго не мог заснуть. Я не хотел засыпать, я знал, как только я засну - мне приснятся они. И, как только я заснул, мне, действительно, приснились они. Трое.
Злой, зубастый крокодил. Свирепый зверь на картине. Потом, через годы я понял, что это была гиена. И хозяин дома во всей "красе". Скошенный мелкий подбородок, сливающийся с толстой шеей. Белесые глаза - алюминиевые капли. Серое лицо - почти без губ, почти без ресниц, без бровей. Нелепый нослепёшка с вывернутыми ноздрями: не совсем, вроде бы, нос… не нос - свиной пятак… не лицо - свиное рыло…
На всю жизнь во мне, вкоренилась стойкая неприязнь лишь к троим представителям животного мира. Хотя я прекрасно сознавал, что зверюги, как таковые, здесь, по сути, не так уж виноваты. Просто для детского моего восприятия в этой троице отпечатался один. Человек. Человек ли?
Глава шестая
- В таком случае потрудитесь про верить, способны ли вы выдержать удар, потрясение, молнию.
Александр Грин
1
- Ну, что я говорил! - торжественно воскликнул Пенёк, - Вот она, дорога.
Мы поднялись вслед за ним на поросшую травой насыпь и очутились на сером асфальте автотрассы. Междугородной автотрассы, которая проходила через Згу.
Я ещё раз развернул карту.
- Странно. Перед трассой мы должны были пройти около вот этого озерца и пересечь вот эту речушку, в него впадающую.
- Разминулись, значит, с озерцом. Или на карте ошибка. Самая лучшая карта и компас - вот здесь, - Пенёк назидательно постучал себя пальцем по лбу.
- Да, это трасса, - согласилась Вела, - Можно не сомневаться. Давайте присядем, передохнём.
Мы отошли с асфальта к зелёной обочине, сбросили рюкзаки, расселись сами на траве. Трава была густая и чистая, без дорожной пыли. По автотрассе давно никто не ездил.
Я оглянулся назад, на пройденный нами путь. Далеко за горизонтом скрылся лес, из которого мы вышли утром, преодолев своих пугальщиков. Около четырёх часов мы пробирались по холмистой равнине, по мелким дорожкам и тропинкам, через заросли кустарников, через болотистые низины, под не на шутку распалившимся солнцем и наконец добрались до трассы. Теперь можно идти, не сворачивая по путеводному асфальту и не сомневаться, дорога непременно приведёт в Згу.
- Если считать от этого места, - сказал я, прикинув по карте, то до Зги километров сто.
Вела с Лёнчиком одновременно сокрушённо вздохнули. Пенёк недовольно хмыкнул.
- Мнэ-э. Я же и говорю - замечательная идея. Пешая прогулочка-развлеченье. Всего-то сто километров. С пудовыми рюкзаками. По жаре, по холмам-колдобинам.
- Теперь - по дороге, - уточнила Вела.
- Пенёк, что с тобой? - изумился я, - Ты устал? Ты хочешь назад?
- Я?! - привстал от возмущения Пенёк, - я пройду и двести и триста километров. В выносливости со мной даже тебе не тягаться. Но вот женщина, вот ребёнок.
- Я не ребёнок, - встрял Лёнчик.
- Им - каково уже? И каково будет?
- Слушай, к чему ты это? Дело сделано. Мы здесь. Мы идём. Мы дойдём обязательно.
- Да. Мы дойдём. Если бы мы были с тобой умней, мы пошли бы вдвоём.
- Мы бы ни за что не остались там, - горячо возразила Вела, - Ты не прав, Саша. Кто знает, кто там окажется нужнее и полезнее? Мы все должны быть вместе. Лишь тогда мы в силах будем что-то изменить. Я чувствую, нам всем там хватит забот.
- Может, мы зря не попросили машину? - спросил Лёнчик.
- Никакая самоходная техника через Кайму не проходит, - объяснил ему я, - К сожалению. А скорее - к счастью. Проверено много раз.
- Что и велосипеды?
- Велосипеды… не знаю. Откуда у них велосипеды?
- Могли бы достать.
- Ты прав, - согласился я, - Велосипеды нам сейчас были бы кстати. Не додумались.
- Всё, - сказала Вела, - хватит морочить друг другу голову, - Велосипеды, самокаты… Спокойно, не торопясь дойдём. Не так уже это много - сто километров. Суток трое-четверо. А может быть, что изменится по пути.
- Да. Возможно, километры и сутки здесь не такие, как там, - кивнул я на горизонт, из-за которого мы мы пришли.
- Ты думаешь, могут быть сдвиги пространства-времени? - спросила Вела.
- Почему бы нет. Раньше это наблюдалось в единичных случаях в очень малых, аккуратных пределах и лишь в самой Зге. А теперь… Поживём - увидим.
Мы ещё немного посидели, сжевали по бутерброду с копчёной ветчиной и сыром, которые Вела заготовила ещё вчера вечером, запили водой из фляг и стали собираться в путь.
- А помните рейсовый Згинский автобус, - мечтательно вздохнул Пенёк, - Зга - Актомар. Актомар-Зга. Каждые три часа. Строго по расписанию. Остановки по требованию. Остановки без требования. Начало движения в шесть ноль-ноль. Конец движения…
- Ладно тебе. Считай, что ты сам теперь - автобус. Начало движения, - скомандовал я, - Бодро и весело. Не отставать, не унывать!
Мы вчетвером зашагали по прогретому солнцем белесому асфальту. Под ногами похрустывало мелкое крошево.
Долгие годы безпризорства, летний зной, дожди, снега и ветры исщербили дорогу, понанесли песка, щебня, комков сухой земли, обрастили обочины жёстким травяным валом; самые настырные травины пробуравились даже сквозь порыхлевший асфальт. Но это была ещё крепкая, хорошая дорога, хотя и отвыкшая от колёс.
Неспокойные невнятные мысли одолевали меня.
Итак, мы третьи сутки находимся за Каймой. Приближение наше к Зге за эти трое суток мизерно. Мы лишь с сегодняшнего утра двигаемся вперёд, а до этого глупейшим образом торчали в лесополосе, окруженные порожденьями собственных эфемерных бредней - пугальщиками.
Теперь, слава Богу, это позади, а впереди - длиннаяпредлинная, хоть и асфальтированная дорога. Запаса провизии в рюкзаках при самом экономном расходе - на три-четыре дня. Запаса воды, учтя такую жару, как сегодняшняя - на один день, не более. Потом нужно будет использовать местную воду - будем надеяться, что нас не обманули и с радиоактивностью её, как и всего остального, всё в порядке. Будем надеяться и проверять, дозиметр мы с собою взяли. Если не управимся за три - четыре дня…
Управимся… С чем? Как? Где?
Ни малейших понятий на этот счёт, никаких, даже самых расплывчатых планов у нас не было. Откуда планы-понятия, когда мы шли в полную неизвестность. Никаких определённых идей. Была лишь общая идея, душевное знание, вера, что Зга-Сущность - это всё-таки и мы тоже - сподобные. И происходящее со Згою - это происходящее с нами. И поэтому мы вправе вмешаться, предъявить себя… тому исходному движителю, причине… странной причине, что влияет на происходящее. Переделать себя. Проникнуться, почувствовать ту нарушенную связь, порванную нить. Усилием своей сокровенной любви, веры помочь изменённой Сущности, разлаженному Началу соединить нити-мотивы, связать связуемое.
И конечно - уверенность в том, что наша Зга нас примет, поймёт, не причинит нам вреда. Мы - её дети. Мы нужны ей сейчас. И мы идём на помощь.
Этих благородных суждений было достаточно, чтобы просто идти вперёд. Чтобы конкретно действовать их было слишком мало.
Мысли моих товарищей, наверное, не намного отличались от моих собственных. Хотя - тяжесть рюкзака за спиной, горячий чёрствый асфальт под ногами и особенно раскалённое добела солнце в зените не слишком располагали к философичности, и любые отвлечённые размышления быстро ссыхались, сворачивались и впадали в простую мысль-выдох: "Скорей бы уже вечер… прохлада… отдохнуть… Откуда она, эта жарища?"
Рядом со мной шагал Лёнчик, сосредоточенно посапывая, то и дело, смахивая капельки пота с переносицы. На плече он нёс чёрную спортивную сумку. Сумка весила, конечно, меньше рюкзака, но тоже весьма предостаточно. Я раза два пытался забрать у него сумку, всучить что-нибудь полегче - свёрток палатки, к примеру. Но он сердито отстранялся: - Что, совсем уже меня за салагу держите? - и продолжал идти размашистым взрослым шагом.
- Если устанешь, - попросила Вела, - скажи. Мы сделаем привал.
Как же! Скажет он… Да, привал можно сделать. Ещё немножко. Вон за тем поворотом и сделаем.
Никто не попадался нам навстречу. Никого не видно за спиной. Безлюдье. Не очень приятное ощущение. Неужели, действительно, теперь по этой дороге - никто?.. никуда… никогда…
- А помнишь, как мы с тобой возвращались в Згу из Актомара? - грустно улыбнулась Вела, - Как в автобусе один дед играл на гармошке. И все пели песни. А потом у автобуса колесо меняли…
Ещё бы мне не помнить!
Мне было шестнадцать лет тогда, Велке - тринадцать. Я ездил в Актомар по ответственному творческому делу. Мы вместе с учителем физики Ирвином Фёдоровичем отвозили в губернский дворец школьников на выставку сделанный нами собственноручно настоящий телескоп-рефлектор. Третий соавтор технического шедевра Коля Уолес поехать с нами не смог, так как заболел ангиной.
В Актомаре Ирвин Фёдорович решил задержаться у родственников. Он отвёл меня на автовокзал, купил мне обратный билет, проводил к автобусу во избежание возможных и невозможных эксцессов. Среди посадочного немногочисленного люда я с удивлением и удовольствием увидел Велку.
Велка тоже обрадовалась негаданной встрече. Она была со своей тёткой Анжессой. Тётка ездила в Актомар за какими-то покупками, а Велка просто так увязалась с ней.
Мы уселись на самые лучшие передние места, с которых были видны не только боковые заоконные пейзажи, но и дорога через лобовое стекло. Тётка Анжесса расположилась за нами и поглядывала на нас снисходительно-добродушно.
Мы беззаботно болтали о всякой всячине. Я стал рассказывать ей удивительные истории, вычитанные из разных книжек, увиденные в разных фильмах, слышанные от кого-то где-то, наспех придуманные самим - всю эту густую околесицу я пытался связать общим сюжетом, нахально назначив себя главным героем. Велка слушала, заливисто смеясь, весело-испуганно ойкая, округляя глаза, в восхищеньи прикусывая нижнюю губу и даже хватая меня за руку в особо напряженных местах моей завиральной эпопеи.
Глаза у Велки были зелёные, красивые. Я впервые заметил это и сказал её об этом. Она вначале прыснула со смеху и отвернулась к окну. А потом взглядывала на меня уже по-другому: внимательно, испытывающе, что-то уж очень по-женски.
А на одной из остановок в автобус сел разбитной, слегка подвыпивший дед с баяном в футляре. У деда была рыже-седая шкиперская борода и шрам через лоб. Дед достал баян из футляра, принялся играть и петь морские и военные песни, которых никто не знал.
Потом деду надоело петь в одиночестве, он затянул "Ой, мороз, мороз!.." и тому подобное. Пол-автобуса, включая водителя, стало ему подпевать. Весёлая получилась поездка.
А перед самой Згой у автобуса спустила передняя шина. И мы ждали, пока водитель с двумя добровольцами-помощниками ставили запаску. Мы вдвоём гуляли по обочине и смотрели на огромное вечернее солнце, катящееся по дальнему лесу за горизонт. И дальний лес горел густым бездымным оранжем, а облака теряли летучесть, тяжелели из-за оплавов светлой меди и золота, втягивались в роскошную катастрофу заката…
Я встретился с Велой глазами. Улыбнулись. Она тоже вспомнила об этом.
Мы расположились на очередной привал под двумя ветвистыми клёнами, росшими у обочины.
Но привал наш был недолог.
Лёнчик, самый дальнозоркий, первый заметил чтото движущееся вдали по дороге. Мы, удивлённые, поднялись. Нас нагонял какой-то белый автобус. Он приближался с приличной скоростью, наверное, потому, что ему никто не мешал на пустынном шоссе. Издалека он казался парящим над асфальтом в слоистом маревном воздухе.
Я и, наверное, все поначалу подумали, что это просто видение, мираж, ирреал… Нет, не видением это было. Мы услышали ноющий шум мотора. Потом - скрип тормозов. И всё-таки…
Я обернулся к Пеньку.
- Пенёк, скажи, ты ведь думал об автобусе, да?
- Думал.
- И мы с Велой думали. И Лёнчик, наверное.
- Я думал о машине. О джипе.
- Неважно. Вот мы и придумали этот автобус. Получите и распишитесь.
Автобус тем временем остановился. Раздвинулась передняя дверь. Внутри сидели немногочисленные пассажиры.
- Как это, придумали? - не поверил Пенёк, - Автобус настоящий, железный, не видно, что ли? - он в доказательство его "настоящести" стукнул кулаком по обшивке. Жёстко звякнул металл.
- Эй, мужик, ты чего машину ломаешь! - сердито крикнул водитель через открытую дверь.
- Извините, - сказала Вела.
- Настоящий-настоящий, - подтвердил я, - И я даже догадываюсь, кто его сделал настоящим.
Я поднял голову вверх. Вот она. Высоко над головой. Прямо над автобусом. Наша загадочная спутница. Поводырь. Конвоир. Стая.
- Вот только не знаю зачем. Помочь нам? Или помешать?
- Будем считать, что помочь, - сказала Вела.
- Эй, друзья, вы собираетесь садиться? - опять раздался басистый голос водителя, - Или уезжаю.
- Садимся, конечно, - ответил я, поднимая рюкзаки, помогая взойти на подножку Веле, - Лучше ехать, чем идти. Всё должно быть нормально. Только помните… Спокойно помните, - понизил я голос, - Этого автобуса нет на свете. Давно нет. А мы - есть. Вот в чём неувязка.
Дверь закрылась, автобус тронулся и стал быстро набирать скорость.
Пассажиров было немного - обыкновенный провинциальный люд. Оживлённая компания молодых ребят и девчонок, едущих то ли в гости, то ли из гостей. Двое молчаливых мужчин командировочного вида с "дипломатами". Троица совсем пожилых отстиранных старушек в платочках, едущих неизвестно куда и зачем. Водитель - широкоплечий пшеничноусый здоровяк с бронзовой от загара шеей, с остриженной под нуль головой.
Эти люди ехали в автобусе. Но не сейчас они ехали в нём, а двадцать два года назад. Каждый - по своим делам той далёкой двадцатидвухлетней давности. Этот автобус со всеми его пассажирами создала Стая, использовав наши с Велой воспоминания и, наверное, воспоминания Пенька. Или просто перенесла его из того времени. Стая контролирует все наши мысли и может реализовать наши мысленные образы.
Если так - Стая весьма подозрительное и опасное существо. Любые, самые невероятные, неосознанные проявления нашей фантазии - тайные позывы, сновиденья, детские и взрослые страхи, в которых мы, возможно, не хотим признаться даже самим себе… Стая всё это способна извлечь из нас, сделать реальностью. И не исключено, что обратить против нас. Бывших наших пугальщиков, наверняка, она реализовала. Наделена ли она разумом? Или она просто исполнитель, периферийный орган центрального разума, который очень внимательно следит за нашим продвижением. И чтобы ускорить это продвижение, из ничего материализуется и подаётся к нашим услугам автобус. С живыми пассажирами и водителём. Так ли это? Покажет скорое будущее. А пока - едем.
Среди пассажиров не было никого нам близко знакомого. Хотя с некоторыми я, кажется, где-то уже виделся. Где? В самой Зге давным-давно? В том автобусе того незапамятного рейса? Бог весть… Водитель, вроде бы, тот самый. И, похоже, тот самый рыжебородый дед - сбитая на затылок соломенная шляпа с ковбойски закрученными полями, цепкие грешные глаза из-под густых бровей, шрам наискось через лоб. Рядом с дедом на соседнем сиденьи - баян в старом побитом футляре.
Странно, что среди пассажиров не обнаружилось Велиной тётки. Хотя уж ей-то полагалось бы быть, ведь ехала она именно этим автобусом. Взволнованная Вела вздохнула с облегчением. Я понял почему. Тётка, перенёсенная из двадцатидвухлетнего прошлого, оказалась бы намного моложе самой Велы. Не очень лёгкой и внятной получилась бы у них встреча. Неужели Стая это тоже поняла? Неужели ей доступны такие тонкости человеческой психики? Или просто случайность, "недосмотр"?
Мы расположились вчетвером на задних сиденьях, вполголоса переговаривались, следили через окно за дорогой, на которой, кроме нас, не видно было ни одной живой души, ничего едущего, никого идущего. И с невольным насторожьем поглядывали на остальных наших попутчиков. Впрочем, попутчикам до нас не было никакого дела. Никто ни разу не обернулся к нам.
Я подробнее объяснил друзьям свои соображения относительно автобуса и его пассажиров.
- Так они что, все ненастоящие? Неживые? - почти шепотом спросил Лёнчик, - На призраков они не похожи.