- Да, наверное, и атмосферные явления, и вся экология изменилась под влиянием здешнего энергетического хаоса. В Стаю попали две молнии - обычная и шаровая и, видимо, нанесли ей повреждения. Стая рассеялась и оставила созданный ею объект на произвол судьбы. Ну а без энергоподпитки любой объект стремится к распаду. В том числе и человек. Только энергетический распад людей мы увидели протекающим по особой, заложенной в них программе, программе их жизни. Ведь в автобусе были не призраки, не куклы, а именно живые люди, абсолютные копии живых, на всех уровнях. Чёрт знает, как они образовались, об этом спросите вон у неё, - я показал пальцем в небо, - И в каждом из них действовала индивидуальная генная программа развития, и скорость раз-вития контролировала Стая. Когда же был потерян контроль, жизнепрограммы этих людей раскрутились вперёд с бешенной скоростью. То есть, их, словно пружиной, отбросило в наше время. Они проскочили двадцать два года жизни и достигли сегодняшнего своего состояния. Некоторые до него просто не дожили… потому что не должны были дожить.
- И всё это на наших глазах и по нашим нервам, - обиженно сказала Вела, - Ну спасибо тебе! - подняла она голову вверх, обращаясь к Стае, - Хор-роший подарок. Развлекла-утешила.
Рядом стоящий Лёнчик в сердцах погрозил Стае кулаком.
Стая, как ни в чём ни бывало, продолжала мерцать в вышине.
- А почему автобус совсем исчез? - спросил Ленчик.
- Возможно, полностью иссякла энергия, благодаря которой он появился.
- Или кто-то спохватился и специально убрал его вместе с пассажирами, - усмехнулся Пенёк, - Ни к чему, мол, травмировать психику дорогих гостей.
- Ладно, - рассудил я, - Успокойтесь. Так оно или не так, для нас важно одно. Мы почти доехали до Зги. По-моему, осталось несколько километров. Давайте переоденемся в сухое, сядем - перекусим и двинемся дальше. До вечера ещё есть время. А там - подумаем о ночлеге.
2
Тихая, покойная полночь. Тишина не абсолютна, её смягчают насекомые стрекоты из травы, листвяные шелесты вслед бродячему ветерку, всклики ночных птиц в зарослях.
Из палатки - ни звука. Даже Пенёк спит сегодня без обычных своих прихрапов.
Я дежурю у костра. Спать совершенно не хочется, несмотря на усталость и все треволнения прошедшего дня. Последнее время я научился обходиться всего двумя - тремя часами чуткого сна в сутки: они достаточны для полного восстановления сил.
Через час меня сменит Пенёк, потом, под утро должна дежурить Вела. Но, конечно, мы её не раз 168 будим, мы поделим её время между собой.
Я подбрасываю сухие сучья в костёр, поддерживаю огонь достаточно сильным, чтобы отпугнуть возможных четвероногих обитателей здешних лесов-равнин, и достаточно слабым, чтобы не мешать отдыхающим. Хотя волки-медведи-кабаны меня меньше всего беспокоили. Они водились вокруг Зги, но в мизерном количестве и серьёзной угрозы никогда не представляли раньше и, наверное, сейчас тоже не представляют. Знать бы наверняка, чего нам опасаться. Быть может, самое опасное здесь это люди? Что ж, поглядим.
Это наша третья ночёвка в палатке у костра. Мы дошли до Зги в сумерках и решили переночевать на окраине, на опушке небольшого леска. Благо - дождь, очевидно, здесь был несильный, грозовой фронт, похоже, лишь краем коснулся этого места, и земля была почти сухая. Если честно, мы просто побоялись входить в свой родной город ночью. Неизвестность лучше встречать со свежими силами и с дневным светом.
За двадцать лет, проведённых вне Зги, я отвык от природы, от травы, от земли, от деревьев. От ночных таинственных жизнезвуков… От пронзительных звёзд в небе…
Если отодвинуться от костра, сесть спиной к нему, поднять голову, через минуту - другую (глаза отходят от света) разверзается вверху, в черноте-прохладе звёздное безумие.
Я в детстве любил смотреть на звёзды и благоговейно побаивался их. Вечность и необъятность. Не самые уютные из ощущений.
И сейчас, глядя в небо, я испытал такие же чувства: восхищение и тревогу. Правда, тревога теперь была гораздо явственнее.
То, что происходит сейчас здесь… то, что происходило раньше в Зге… вообще на Земле… Та неведомая Сущность, соприкоснувшаяся с нами… Она откуда? Из бездны этой трёхмерной ночной вселенной? Из невидимой и неощутимой бездны многомерных миров, где и сама незыблемость - время может течь в разные стороны?
И очевидно, все эти бездны подчинены не хаосу, а каким-то специальным канонам сверхсложного порядка, и управляются непостижимой для нас гигантской иерархией Разума и Духа.
Непостижимой. Для нас, человеков. Разумеется, непостижимой, ни раньше, ни сейчас, ни ещё долго-долго в будущем.
Осмыслить - не могли, не можем, не сможем. Пока. А верить - пожалуйста. Верили. Верим. Да. Бог! Именно то и есть. Один из ликов вселенского интеллекта, Свода-Гуманума, повернутого к Земле. Сияющая нить-путевод. Приближение к Совершенному.
Так было тысячелетия. Но вот - плавное развитие человечества должно смениться скачком. Морформом. Раскодированием неких неведомых качеств человеческого феномена, изначально заложенных в нём и надёжно усыпленных до поры. А качества эти в сути, наверняка, многажды превзойдут самые неуемные фантазии про них. Что, неужели, пора? Появился просвет, благо, ровное поле разбега? Знак сподобья? Что-то мы поняли наконец о себе - человечестве и о себе - человеке? Неужели от сих - всё по иному? Всё - в совершенно ином осмысле, в долгожданном новом наитии? Ан - нет. Стоп. Прощенья просим. Всего-то лишь показалось. Заблужденьице вышло-с… Конфузец приключился…
И двуухое прямоходящее "гомо сапиенс одержимус" замечательно продемонстрировало, что слухи о его интеллектуализации-гуманизации ох как преувеличены. И надчеловеческие возможности для него - что пулемёт в руках бесноватого.
А следовательно: всё, отбой, провален экзамен по главному предмету в своде вышних наук по самоприятию. А далее? Всё - как было? Всё - в прежней унылой плоскости-ортодоксе? Но и в прежнее нет возврата, не срабатывает возврат, что-то связалось не так, не там. И расползается во все стороны абсурдная неявь, нечто, воплощенная паранойя в границах Каймы.
Костёр стал гаснуть, я вернулся к нему, подкинул несколько сухих веток. Отодвинул полог палатки, заглянул внутрь. Лёнчик и Пенёк спали, как убитые. Вела лежала с открытыми глазами.
- Ты чего? Спи. До утра далеко.
Она покачала головой, поднялась, выбралась из палатки.
- Можно с тобой посидеть?
Я положил руку ей на плечо, прижал её к себе, ощущая волнительное тепло.
- Как ты думаешь, - спросила, Вела, глядя на костёр, на оранжево-голубые огненные струйки, скачущие по поленьям, - зачем она вызвала нас?
- Кто она? - не понял я.
- Зга. Кто же. Нас ведь именно вызвали. Видения наши. Мик Григорьич… Что-то вело нас неудержимо. И здесь Стая ведёт нас. Торопится. К кому? Кто нас будет встречать?
- Если бы Мик Григорьич!
- Да. Если бы. Я тоже очень хочу его видеть. Я соскучилась по этому человеку.
Я хотел, было, добавить: "Конечно, особенно, если учесть, что это вовсе не человек". Но вовремя удержался от глупости. Не человек? Самый умный. Самый душевный. Самый необходимый для нас. Человек! Нацеленно созданный Богом.
- Он называл себя Разметчиком. Наверное, он разметил нашу с ним новую встречу. Наверное, мы встретимся. Вот только всё случившееся разметить не удалось. И будущее… без нас, наверное, не разметить. Я думаю, скоро всё прояснится.
- Мне всё кажется, я только вчера… на днях, в крайнем случае, уехала из Зги. Так просто, уехала погостить и вот - возвращаюсь домой. И что там всё по-прежнему хорошо. И что я - прежняя.
- Ты прежняя, - я легко коснулся ладонью её щеки, - Лучше прежней.
- Да уж, лучше, - тряхнула она головой, - Помнишь, какими мы были в детстве? Мы всё понимали и всё могли. Мы даже умели летать. Помнишь Копытце?
- Может быть, ты и сейчас умеешь. Ты же не пробовала.
- Бесполезно. И пробовать не хочу.
- Зато ты умеешь одним взглядом разрушать военные вертолёты, - усмехнулся я, - и любых людей делать смирными и послушными.
- Издеваешься, да? - рассердилась Вела.
- Шучу, не обижайся. Я вот о чём думаю. Как бы ни было плохо то, что произошло в Зге, для нас это спасительный выход. Это конец той нелепой жизни, которой мы жили.
- Отчего же? Та наша жизнь считается вполне нормальной среднестатистической жизнью.
- Да. Считается. В этой нормальной стране, в государстве с его нормальными устоями. Где можно всё тем, у кого власть и деньги.
- Мы родились в этом государстве.
- Нет, дорогая, мы родились в Зге, ты прекрасно знаешь. В нашей Зге. Мы росли в предчувствии, что со временем наша благословенная Зга сделается размером со всю эту страну, затем - со всю планету. А получилось по-другому. Это государство со своими устоями вломилось в Згу, забрало нас оттуда. Не без нашего, правда, в том участия. И стало наводить свой порядок.
- Да. И терпение Зги наконец лопнуло. Она вышвырнула всех, кто ей досаждал, отгородилась Каймой - непроходимой границей. И затребовала нас к себе, чтобы решить вопрос, что с нами со всеми делать дальше.
- Простенько и красиво, - улыбнулся я, - Похоже на сказочку. Наверное, на деле всё гораздо сложней.
- Не знаю, - вздохнула Вела.
- Но, как бы то ни было благодаря этим последним событиям или независимо от них - мы с тобой вместе. Вот - главное. И ничто уже не разлучит нас.
- Ты уверен? - прищурилась она на меня.
- А ты - нет?!
Её тёмные зрачки с бликами костра сделались до оторопи глубоки, странны.
- Ты… Я тебя… очень ждала. Никого больше. Столько лет! А ты… дурачок…
- Я не дурачок, Вела! - с жаром возразил я, - Я дурак и болван, каких свет не ви…
Она ладонью прикрыла мне губы, запрещая говорить. Потом медленно поднялась. Грациозным шагом отошла от костра в сторону зарослей. Повернулась ко мне с удивленьем, словно впервые увидела. Нахмурилась притворно. Поманила меня пальцем. Я вскочил.
- Стоп, - сказала Вела. - А кто сторожить будет?
- Щас, - я вернулся, отодвинул полог палатки, бесцеремонно дёрнул Пенька за ногу.
- А? - спросонок не понял он, - Уже?
- Надо, Пенюша.
Перед тем, как углубиться в заросли, я оглянулся, успел заметить высунувшуюся из палатки всклокоченную голову Пенька, озирающую окрестности, осмысливающую факт нашего исчезновения. Отлично. Он теперь не уснёт.
Темнота… душистые настои темноты меж кустами-деревьями, плески прозрачного мрака от наших шагов. Что? Прохладная решительная ладонь - мне в грудь, ладонь почти незнакомой женщины, ладонь - повеленье, остановившее меня на пол-шаге.
Лицо в темноте… лицо - страшно близко, невидимое, неведомое… звонки молоточки в висках. Что? Ничего нет. Никого больше. Она. Рядом. Женщина. Ладони на моих плечах, сдёргивающие куртку… Невидимая куртка, постеленная на невидимую траву, выросшую из ласкового мрака. Невидимые её движения… невидимые глазами - зачем глазами? - почувствия надёжней глаз. Но глаза нужны, чтобы закрыть их - для отрыва от времени, от благоразумья, для потери себя, для золотой искристой пургикруговерти под закрытыми веками. А потом, странно открыв их, убедиться, что мы - живы, что всё - не сон.
Струйки-запахи земли, травы, хвои, укромных лесных цветов. Запах-дурман-шквал-несусвет - томительный запах её тела. Женщина. Та… На земле единственная. Без которой я не жил до сих пор и, уж конечно, жить не буду. Всё случиться, всё есть, всё можно, всё нужно, неизбежно меж нами - вблизь, вперемешку, быстро, медленно, ласково, грубо, резко, плавно… вразнос, вдрызг, в исчадье плотской сластной истомы, в исторг-иступленье, в краткую красивую погибель… в новорождение, в неосмысл, в неосознанье… Никого. Ничего. Лишь мы. Она. Двое. Одно.
Невесомый бездельный полёт… иссякающий… Опять - новый вираж, пульсивная тяжесть. Вновь бесовый огонь - возжеланье друг друга… Вновь падение - дух захват - в новую алчную работу двух ненасытных тел, двух бесправедных душ…
Мы опомнились, когда уже вовсю рассветало и ярко белело небо между вершинами деревьев. Тщательно приведя себя в порядок, мы направились через заросли кустарника на опушку. Раздвинув кусты, мы увидели палатку, Пенька, сонно клевавшего носом у потухшего костра. Лёнчик, по-видимому, ещё спал, слава Богу. Новый день мирно начинался. Что он нам принесёт?
Глава седьмая
- Да, да, да. Правда. Мы пришли спасать человечество. Дети, видите это зубчатое колесо?.. Вы должны повернуть его ровно в пол-оборота.
Валерий Брюсов
1
Мы поднялись на насыпь из свежей земли и заглянули в ров. Внизу, на глубине около метра поблёскивала влажная тёмная глина. Ров, по всему, был выкопан совсем недавно небольшим экскаватором - на стенах были видны следы от зубьев ковша. Причём, копался он очень небрежно, неумело, получился неровным, и выкинутая земля была рассыпана, как попало.
Ров начинался невдалеке от мощного ветвистого дуба, росшего рядом с обочиной. Дорога, по которой мы намеревались войти в город, была перерыта, содранный асфальт валялся бессмысленными серыми ломтями. С другой обочины ров уходил за зелёный взгорок, закрывающий горизонт и пропадал с глаз. Может быть, он назначен был охватить весь город в кольцо? Зачем? За рвом продолжалась дорога и вдали переходила в городскую улицу.
- Серьёзные люди поживают в Зге, - заметил Пенёк, - Проводят какой-нибудь газопровод? Или готовятся к нашествию печенегов?
- Для печенегов эта канава маловата, - рассудил я, - конь её запросто перескочит. А вот машина - не пройдёт.
- Какие же тут машины? - удивилась Вела, - Кроме, разве что, автобусов-привидений.
- Наверное, есть там и машины и экскаваторы, - вздохнул я, - Но такое впечатленье, что душевную встречу нам там никто не готовит.
- И доблестных защитников Зги что-то не видать, - добавил Пенёк.
Мы спустились по обочине, обошли нелепый ров слева и поравнялись с зелёным гигантом - дубом.
Мы узнали этого красавца. "Страж дороги", как мысленно называл я его ещё двадцать лет назад. Сколько ему было лет - двести, триста - кто ведает? Он был, наверняка, старше всех деревьев, а значит и всего живого в городе. Многим згинцам он был знаком, любой проезжающий-проходящий по этой дороге не мог не обратить на него внимания. "Страж" провожал и встречал всех путников в начале и в конце их пути. Теперь он поджидал нас и, быть может, каким-то особым растительным зрением нас разглядывал, вспоминал, кто мы такие.
Мы подошли к дубу поближе - нельзя было пройти мимо, не выразив ему почтения.
Мы уже привыкли за эти дни к сверхвозможной, напряженной пышности здешних растений. Дуб не был расточителен, напряжен и показен. Он был собою, его сила и мощь была его собственной спокойной мощью и силой. Коренастый ствол в два обхвата, властный размах нижних ветвей-кряжей - кто когда смел мешать им расти, как вздумается? - взнесённые высоко и свободно вершинные ветви - какой такой ветер, шторм, ураган способен им всерьёз угрожать? Резная листва без числа, без просвета. Россыпи тугих желудей в траве под деревом.
Полюбовавшись зелёным гигантом, мы, было, тронулись дальше. Один Пенёк остался стоять в прежней позе напряженного внимания. Занятый некой мыслью, адресованной дереву. Или мыслью дерева к нему.
- Эй, - усмехнулся я, - Понимаю, что приятно пообщаться с родственником. Но ты же, кажется, не от дуба произошёл. Кроме того…
- Тихо! - оборвал меня Пенёк, не меняя позы.
Мы терпеливо подождали минуту - другую.
- Нет, - огорчённо вздохнул Пенёк, - не получается. Смутно всё. Может быть… Ты не хочешь составить компанию? А что? Сверху осмотрим окрестности. Сориентируемся. Где он, этот чёртов комплекс? Как лучше туда добраться?
- Да, вроде, и так понятно. В своём-то городе не заблудимся.
- Он хочет помочь нам, - посуровел Пенёк, - Он знает то, чего мы не знаем.
- Ладно. Полезли.
Мы всё вернулись под крону дуба. Вела, расположилась на рюкзаках, брошенных на траву. Мы с Пеньком подошли к стволу, закинули верёвку на нижнюю ветку, чтоб подтянуться к ней.
- А я? - воскликнул Лёнчик.
Я хотел Лёнчика оставить с Велой внизу, но, взглянув на его обиженное лицо, понял: лишить пацана этой исконной обезьяньей радости - слишком жестко. Вопросительно взглянул на Велу.
- Пусть лезет, - махнула она рукой, - Осторожней только.
- Мы скоро, - пообещал я.
Я помог Лёнчику взобраться на нижнюю ветку, сам подтянулся следом. Сверху послышался удивлённый голос Пенька.
- Зан-нятно! Кто-то до нас здесь уже неплохо устроился. Мнэ-э. Одноместный спальный номер с видом на город.
Мы увидели то, что с земли от нас загораживала густая листва. Деревянный щит, похожий на дверную створку от какого-то сарая. Точно - это и была дощатая, плохо оструганная дверь с ржавой ручкой-скобою, с ржавыми следами от петель. Дверь была притянута к веткам кусками проволоки, продетыми в щели меж досками, и держалась вполне основательно, так, что на ней можно было лежать, сидеть без большого риска свалиться вниз. Судя по тряпке, свёрнутой в комок, выполняющей, очевидно, роль подушки, на двери и лежали, и спали, и сидели. Кто-то не поленился втащить её сюда и соорудить себе гнездо-укрытие. От кого-то прятался неведомый обитатель дуба. Кто он? Где он сейчас?
Я развернул тряпичный ком - это оказалась куртка из серого плотного материала, ещё вполне новая и свежая. Я пошарил по карманам в надежде найти что-нибудь, указующее на хозяина. Обнаружил лишь смятую коробку спичек, да маленький сильно затупленный карандаш.
Карандаш был затуплен о дерево. На дверном щите была нарисована какая-то схема. Два круга, один, в другом. Внутренний - жирный, корявый, в середине его - маленькие зачернённые фигуры: кружок, квадратик и треугольник. Внешний круг - более тонкая, нервная какая-то линия. И от внешнего круга в середину устремлены несколько стрелок, очёркнутых с особым нажимом, с особой решимостью и, как показалось мне, злостью.
- Что-нибудь понимаешь? - обратился я к Пеньку, тоже разглядывающему рисунок.
- Мнэ-э. Рисовал человек неглупый, но вспыльчивый. Возможно, слегка не в себе. Возможно - и не слегка… Схема? Что-нибудь, вроде плана военных действий. Направление удара - стрелки. В круге - зна ки, объекты действий, закрашены в чёрное… чёрное - плохое. Человек настраивал, готовил себя… к чему? К бою? С чем? Может быть, с тем, что там? он кивнул в сторону города.
- Да. Человек жил здесь. И, видимо, немалое время. Прятался от кого-то или чего-то. Почему на дереве?
- А где же ещё? - удивился Пенёк, - Надёжней убежища не придумаешь. Дуб защитил его от врагов, от враждебной энергии. Знаешь, какой у него энергослой? И, может быть, даже научил, как с ними бороться, с врагами.
- Что же он решил делать, этот герой - одиночка?
- Он не одиночка. Их двое. Вместе с деревом.
- Ров почему-то начинается около дерева. Ты думаешь, это его рук дело?
- Очень возможно. Только, зачем?
- Вот именно. Зачем?
- Давай спросим у дуба.
- Как это? - не понял я.
- Так. Сиди. Молчи. Слушай, - распорядился Пенёк. Сам откинул голову, полуприкрыл глаза, застыл в отрешеньи. Быстро это у него получилось.