Мы общались с ним целых полторы недели, пока я гонял молодняк, устраивая им на борту "Карфагена" одну нештатную ситуацию за другой и помогая выпутаться из любой передряги, а их в большом космосе случается немало, но самая неприятна это гравитационный шторм. После этого командиры сосунков стали тянуть жребий и когда стало ясно, кому предстоит вылететь с Платона, добраться до двадцать седьмой стартовой тарелки и стартовать с неё, проложив в космосе гравитационную струну к звёздной системе Ауры, мы с Серёгой расстались. Он залёг в пассажирскую камеру, а я со своими друзьями в служебные камеры анабиоза. Спать нам предстояло ровно три года, а поскольку я всё же не любитель бултыхаться специальной жидкости просто так, то надел, как и все остальные парни и девчонки нашей команды, себе на голову шлем гипнопеда и на этот раз решил посвятить весь полёт изучению истории Земли начиная с дрёвнейших времён. Курс как раз был шестилетним. За полгода до окончания полёта нас пробудили ото сна, двое суток ушло на то, чтобы мы пришли в себя и перестали зевать, после чего я взял управление "Карфагеном" в свои руки.
На этом корабле я летел впервые, но все они по сути дела одинаковые и представляют из себя стальную трубу длиной в три с половиной километра и внутренним диаметром в триста метров. Эта труба, окольцованная двенадцатью ртутными роторами, приводимыми в движение мощнейшими кольцевыми магнитами, собственно и является гравитационным двигателем. Двигатель помещён во вторую трубу, в хвостовой части которой находится мощный тороидальный термоядерный реактор, затем цилиндрический трюм и, наконец, пассажирский отсек. Служебные помещения и пилотская рубка находятся в носовой части корабля. В принципе все космические корабли-гравилёты одинаковы - это труба диаметром в сто, триста, пятьсот, семьсот пятьдесят и тысячу пятьсот метров. Длина, разумеется тоже разная. Гравитационная струна выстреливается вперёд, по направлению к выбранной звезде и гравилёт немедленно стартует, двигаясь по ней и оставляя после себя кольцеобразные гравитационные возмущения, которые быстро расширяются и спустя некоторое время затухают и рассеиваются в космическом пространстве.
Вот из-за них то по всему кораблю и гуляет неприятный, тихий, ноющий и отдающийся в желудке инфразвук, терпеть который больше полугода невозможно, хотя я однажды испытывал свои нервы почти три. Ощущения при этом к концу третьего года у меня возникали просто жуткие и временами я просто отключался на несколько минут и после того полёта целый год находился в отпуске, зато собрал команду своей мечты - "Синюю птицу". Именно с такими криками и лозунгами нас встретили в космопорте Тихуаны, столицы Креолии, где мы совершили посадку на орбитальном челноке вместе с Серёгой Вересковым. Целый месяц шла высадка пассажиров и одновременно с ней загрузка трюмов "Карфагена" и его обвешивание внешними транспортными контейнерами. Пребывая в восторге от того, что "Синяя птица" доставила всех детей Креолии на родину живыми и здоровыми, креолийское правительство тоже решило проявить щедрость по отношению к Метрополии и отгружала свои товары сверх всяческих, им же самим и установленных, ограничительных квот. В таком деле, как анабиоз в космосе и полпроцента жертв на рейс не считались шокирующей цифрой и дело тут вовсе не в халатности медиков и находящихся в их распоряжении роботов.
Виной тому точечные гравитационные перегрузки во время снятия струны. Увы, но далеко не у каждого финишера получалось снять её так, чтобы по всему кораблю не промчалась волна точечных, гравитационных возмущений. Чтобы их погасить, пилоту нужно проявлять просто чудеса изворотливости, выбрасывая вперёд за секунду по пять, шесть тонких струн. Одного мастерства тут было мало. Требовалось ещё и особое чутьё финишера и помимо этого слаженность действий всей команды, но особенно молниеносная быстрота реакции первого помощника командира - пилота и главного медика, а также двух других медиков-анабиозистов и всех роботов. Вовремя подключившись к камере анабиоза, они могли вытащить пассажира даже с того света. Ну, и ещё всё зависело от её величества Удачи. Как с одним, профессионализмом, так и с другим, удачей, в "Синей птице" всё обстояло хорошо и меня не зря прозвали ещё задолго до того, как я собрал свою команду, Счастливчиком Мэтом, Который Всегда Возвращается. Честно говоря, ничего подобного я не мог себе и представить. За чинами я никогда не гнался, по жизни был весёлым человеком и старался никогда и ни ссориться, а вообще-то ничем другим, кроме умения вовремя и без потерь приводить космические корабли в космопорты, я ничего не умею делать.
Да, другие шеф-пилоты, которые делают ту же самую работу ничуть не хуже меня, ведь в финишеры ставят только самых удачливых и умелых из нас, для этого существуют даже специальные тесты и отборы, обладали куда большими талантами. Так что единственное, в чём я преуспел кроме своей основной и самой любимой профессии, это в искусстве рукопашного боя и ещё в фехтовании. Полгода срок большой и себя надо чем-то занять, вот я и брал с собой специальный тренажер, внутри которого обычно тренировался по три, четыре часа в день. В основном потому, что это мне очень помогало в различных сложных ситуациях. Члены моей команды сначала относились к этому с некоторым недоумением, а потом и сами увлеклись этим занятием, так что "Синюю птицу" можно было смело пускать в бой. А ещё все мои друзья, как и я, терпеть не могли вирджсёрфинг, хотя мы прекрасно знали, что без него пассажиры просто сошли бы с ума, находясь в состоянии анабиоза, когда в твоём теле остановлены все жизненные процессы, ты его совершенно не ощущаешь, но твои мозги продолжают работать, как ни в чём не бывало и даже более того, ты уже не нуждаешься во сне.
Вообще-то полётам по гравитационной струне предшествовало скольжение над гранями. Раньше, в девятнадцатом и двадцатом столетии таких людей, вирджсёрферов, называли визионерами за то, что они моги совершать мысленные путешествия в иные миры. Одно время их считали душевнобольными людьми, пока две тысячи двадцать девятом году профессор Рональд Хетчер из Массачусетского технологического института не создал первую установку для скольжения по граням - вирджсёрфинга, а поскольку он был всё-таки физик, то сразу же понял самое главное - наша Вселенная многомерна и устремлена вперёд по временному потоку, а позади неё в искривлённом пространстве тянется длинный шлейф из её граней. Ну, а так как первые опыты по вирджсёрфингу ставились на Земле, то и вирджсёрферы путешествовали только по граням нашей планеты, а их, насколько мне это известно, открыто уже свыше трёх с половиной миллионов и две трети из них обитаемы. В общем позади нас плетётся в хвосте примерно два миллиона триста тысяч цивилизаций, полностью подобных нашей, но пока ещё не обнаружена ни одна, которая научилась бы летать по гравитационным струнам и скользить над бесчисленными гранями миров Вселенной.
Вслед за этим открытием профессора Хетчера последовали и другие, некоторые из которых были сделаны им же. Второе его открытие, прямо связанное с моей профессией, было таким - если в невесомости с помощью электромагнитов раскрутить в тороидальном ускорителе несколько сотен тонн ртути вокруг стальной трубы, то внутри неё возникнет гравитационный импульс, который мгновенно достигнет ближайшего массивного небесного тела, на который он будет направлен, и эта труба будет мгновенно притянута к этому телу и понесётся к нему со сверхсветовой скоростью и скорость эта будет в тысячу раз быстрее скорости света. Ну, а поскольку такая установка будет обладать огромной массой покоя, то разгон будет весьма плавным. Если поток ртути в тороидальном ускорителе замедлить хотя бы на один процент от требуемой скорости, то гравитационная струна тут же исчезнет. Правда, на другом конце трубы в момент движения по гравитационной струне твориться чёрт знает что и лучше рядом не находиться. В пустыне Мохаве вскоре была построена первая стартовая площадка и космический гравилёт общей массой в двадцать пять тысяч тонн, оснащенный множеством приборов и снабженный грузовым трюмом. В трюм загрузили десять тысяч тонн песка и камней, гравилёт нацелили на Юпитер и он стартовал из огромного железобетонного колодца.
Уже через тридцать два часа первый космический корабль с гравитационным двигателем долетел до орбиты Юпитера, обогнул его и через несколько месяцев долетел до Земли. Самым удивительным оказалось то, что несколько десятков подопытных животных, а это были лабораторные крысы, прекрасно перенесли полёт на гравитационной струне. Однако, второй космический корабль-гравилёт стартовал с Земли только через семь лет и это был русский корабль, так как российские учёные из института гравитации первыми разработали действительно надёжный и безотказный гравитационный двигатель, а также систему торможения и посадки малых орбитальных гравилётов. Большие корабли ведь никогда не спускаются на поверхность планет. Их судьба всегда оставаться на высоких орбитах вокруг них или мчаться сквозь космическое пространство. В две тысячи семьдесят восьмом году стартовала первая большая космическая экспедиция к Афелону, желтому карлику, подобному Солнцу, находящемуся на расстоянии в тысячу семьсот двадцать световых лет от Земли. Через шестьсот пятьдесят дней пятьдесят три тысячи землян долетели до звёздной системы Афелона и через два года заложили колонию на Пальмире, мире весьма схожем с Землёй.
Вот тут-то всем пригодилось третье изобретение профессора Хетчера - планетарный гравифон, который позволял поддерживать посредством гравитационных волн, плюющих на скорость света, как конечную величину, мгновенную цифровую связь колонии Пальмира с Метрополией. Так что к тому времени, когда я родился, население Земли составляло уже менее четырёх миллионов человек, так как все остальные земляне переселились в колонии, число которых уже насчитывает семьсот тридцать девять. Я с самого раннего детства мечтал стать космолётчиком и именно пилотом гравилёта, а потому уже в четырнадцать лет поступил сначала в космический колледж, а затем в академию. Космическая экспансия не только пробудила в людях желание стать колонистами, но и подстегнула развитее науки и особенно медицины. Уже в дни моего детства медицина победила практически все болезни и старость, не говоря уже о том, что врачи обрели нанохирургию и научились с её помощью творить настоящие чудеса, но всё же самый большой прорыв в этом плане был сделан в области самоконтроля человеком своего организма и это породило демографический взрыв в сфере Земли, имеющей радиус в пятнадцать тысяч световых лет. Человечество встретилось со своими соседями по галактике, вступило с ними в контакт, но пока что обмен визитами был невелик, слишком далеко лететь.
Всё-таки что ни говори, а сверхдальние полёты требуют колоссальных усилий прежде всего от нас, космолётчиков, латающих по гравитационной струне. Увы, но ничего иного пока что изобрести не удалось и потому Человечество лишь слегка познакомилось с семью цивилизациями. Очень уж к ним далеко и хлопотно лететь. Тем более, что подавляющему большинству гравилётчиков после двух месяцев нервотрёпки требуется отсыпаться в анабиозе не менее восьми месяцев. Вот тут-то их и поджидает главная опасность - психическая кома. Ни один член "Синей птицы" никогда не ложился в ванну анабиоза со шлемом для вирджсёрфинга на голове. Со шлемом гипнопеда, чтобы тот загрузил в твою голову очередной курс каких-нибудь наук, которые ты потом тщетно пытался выковырять из неё через ухо, это да, но только не эти идиотские бесконечные путешествия, зачастую чисто донжуанские, по бесчисленным граням Земли в её самых неожиданных историко-социально-культурных ракурсах. В первую очередь потому, что в случае какой-нибудь нештатной ситуации на корабле, самый сильный удар обычно приходится по лёгким служебным камерам быстрого анабиоза, а уже потом по тем монументальным саркофагам, в которых лежат пассажиры.
Добрых тридцать лет я бил во все колокола, писал десятки заявлений и с пеной у рта доказывал, что гравилётчики не могут быть одновременно и вирджсёрферами, что это недопустимо и грозит таким идиотам комой, но меня никто не слышал. Более того, вирджсёрфинг хотя и не был рекомендован для того, чтобы чем-то заполнить пустоту анабиоза, отдавался на волю самого гравилётчика. Большинство космолётчиков были настроены точно также, как я и мои друзья, но иногда мне всё же доводилось встречаться с такими болванами, как те две команды сопляков, которые сейчас находились в коме и врачи пытались их из неё вытрясти. Увы, но порой на это уходит до пяти лет и после этого такого бедолагу просто списывают из космофлота. Для дальнейшей службы в военно-космических войсках такие люди уже непригодны, да, и вообще полёты в космос для них заказаны. Что с ними случается после этого и как они устраиваются в жизни я не знаю, да, и знать не хочу. Однако, как я не драл глотку, всё же напоролся в конечном итоге именно на эту беду и команду "Синяя птица" не спасли даже мои докладные записки.
На обратном пути, когда до Солнечной системы оставалось лёту всего две с половиной недели, мы на полной скорости воткнулись в гравитационный шторм, вызванный пролётом какого-то здоровенного, подозреваю, что полуторатысячника, по диаметру трубы, транспортника. Самое страшное заключалось в том, что я не мог в тот момент оборвать струну и уйти в сторону. Сделай я так, "Карфаген" мигом превратился бы в щепку, попавшую в жернова. Врубив сигнал гравитационной тревоги, я стал маневрировать больше наугад, нежели полагаясь на показания приборов, да, они в тот момент, словно сбесились, и даже компьютер мне не мог ничем помочь. Первыми не выдержали криофидеры термоядерного реактора, но с этой напастью Игорёк справился быстро. Затем "Карфаген" затрясло так, что я подумал, будто его сейчас разорвёт на части. Малыш Джонни и самая очаровательная женщина на свете Милашка Лиззи, моя подруга, уже находились в отсеке анабиоза, одетые в защитные скафандры, а по нему летали целые рои стальных и пластиковых осколков, ежеминутно нанося им раны в тот момент, когда они в экстренном порядке выводили экипаж корабля из анабиотического сна.
Увы, но они не смогли это сделать в отношении восемнадцати идиотов, которые решили скоротать время за просмотром очередной душещипательной истории, а точнее пережить её вслед за тем вирджсёрфером, который посетил какую-то из Земель и прожил там несколько лет в теле местного жителя. Вот тут-то и случилось то, что снится шеф-пилотам в качестве самого страшного кошмара - авария в зоне СВЧ-переноса энергии. Гарик, москвич, как и я, с которым мы дружили с детства, бросился туда вместе со своими ремонтными роботами, этими бесстрашными железными парнями. Я не знаю какой силой воли нужно обладать, чтобы продолжить работу тогда, когда ты горишь внутри скафандра полной защиты. Все роботы моего друга, с которым мы делили даже Лиззи и ей это нравилось больше всего на свете, сгорели на четыре минуты и семнадцать секунд раньше, пока Вилли не вынес Игоря из этого отсека реактора и не загрузил его в робохирурга вместе с уцелевшим, чёрт его подери, скафандром. Этому проклятому железу ничего не сделалось, а вот от нашего друга, тихого, застенчивого, но бесконечно преданного "Синей птице" парня, остался лишь головной мозг и половина спинного. И ему за это присудили не орден "Доблести", а десять лет каторги.
Врачи сказали мне, что у него всё же есть шансы выкарабкаться, но я даже не знаю, сообщат ли мне мои тюремщики об этом. Три пожизненных срока без права на обжалование с пятнадцатью годами одиночного заключения, это та же смертная казнь, только растянутая на долгие четыреста пятьдесят лет и тебе не дадут так просто уйти из жизни. Попробуй я разбежаться в камере и разбить себе башку об стол или металлический стул, силовое поле меня моментально остановит. Нет, кончать жизнь самоубийством мне нужно было тогда, когда на Плутоне нас всех, кто не получил травм и мог двигаться самостоятельно, с борта "Карфагена" пересадили не на лёгкий челнок-лифт, а на какую-то летающую в космосе казарму. Вот тогда у меня ещё был шанс легко и быстро покончить со всем этим чудовищным маразмом, а теперь я стоял посреди камеры, мои руки и ноги были наконец, впервые за три месяца свободны, но мне хотелось в этот момент только одного - умереть. Только так я и мог выразить свой протест против всего этого чудовищного произвола. Увы, но я был полностью лишен этой возможности и первое, с чем нас всех ознакомили, так это именно с этим пунктом устава тюрьмы.
Койка была пристёгнута к стене электрическими замками, завтраком меня накормили чуть более получаса назад, причём вполне приличным, и я, не зная, что мне делать, обессилено упал на пол, сжался в комок и сначала тихо зарычал, а потом просто завыл, как собака на луну. Мне было так больно и тоскливо на душе, что я ничего не мог с собой поделать и пролежал так на полу почти целые сутки, до тех пор, пока световые панели на потолке снова не начали светиться. Моё психическое самочувствие в марсианской тюрьме никого не волновало, да, и волновать не могло, ведь в этом боксе, скорее всего, даже не было людей, одни только роботы-надзиратели, вооруженные электрошокерами и слезоточивым газом для наказания за всякое буйство и неподчинение их приказам. Когда свет зажегся, мне ничего не оставалось делать, как подняться с жесткого пола, раздеться и встать под душ, что я должен был сделать ещё вчера. После этого я сунул свою робу подследственного в открывшийся в стене люк, оделся в тюремную синюю робу, куда больше похожую на нормальную одежду, и подошел к столу. Если я не буду есть больше двух суток, то меня станут кормить принудительно. Поэтому я сел за стол и из стены тотчас выдвинулся стальной лоток с тюремной жратвой и эластичной пластиковой ложкой.
Еда в марсианской тюрьме оказалась даже лучше, чем на борту плутонианского тюремного космического корабля, о существовании которого я, по своей наивности, раньше и не догадывался. Счастливчик Мэт всегда был образцом собранности, исполнительности и дисциплинированности. За все долгие годы службы я не то что на гауптвахте, а даже под домашним арестом не был. И не мудрено, ведь я пошел на флот добровольцем, так как хотел летать к звёздам и больше ни о чём другом не мечтал. Поэтому на все тяготы службы я смотрел философски, да, и их особенно-то и не было. Впрочем, я ведь не знаю другой жизни кроме той, которой прожил сорок шесть лет, если вычесть те годы, которые у меня ушли на холодный сон. Во всяком случае служба, а также порядки, заведённые в военном космофлоте, меня никогда особенно не раздражали. Всегда в коллективе, всегда рядом с тобой твои друзья, а с тех пор, как я снова встретил Гарика и предложил ему создать команду "Синяя птица", которая сложилась за считанные недели и с первых же дней превратилась в самую настоящую семью, в которой даже не я, а Малыш Джонни, наш чернокожи гигант и добрый папочка был за старшего.