Не раздумывая, я стащил с ее талии ремешок и использовал его как жгут. Крови стало меньше, но не намного. Тогда пришлось оторвать кусок от ее платья, который я сложил и прижимал к ране, пока Джордж вытаскивал шнурки и закреплял тряпку. С максимальной осторожностью мы с Джорджем подняли девушку, чтобы отнести ее на тротуар. Едва сломанная нога разогнулась, девушка громко застонала. Никаких других серьезных повреждений не было, и я подумал, что девушка обязательно поправится, увы, в отличие от многих других. Когда я начал перевязывать ей ногу, то в первый раз услыхал стоны и крики раненых, которых во дворе было несколько десятков. Меньше, чем в двадцати футах от нас, еще одна женщина лежала, не двигаясь, с залитым кровью лицом и зияющей раной в голове – жуткое, зрелище, которое до сих пор мерещится мне, стоит закрыть глаза.
Согласно более поздним подсчетам, было убито взрывом и погибло под обломками около 700 человек, включая находившихся в подвале 150 человек, чьи тела не были подняты наверх.
Потребовалось больше двух недель, чтобы расчистить завалы и подобраться к подвальной части здания, как сообщил телерепортер в новостях. Судя по вчерашним и сегодняшним репортажам, очевидно, что компьютеры с их базой данных были уничтожены или очень сильно повреждены.
Весь вчерашний день и большую часть сегодняшнего мы смотрели по телевизору, как спасательные команды выносят из здания мертвых и раненых. Тяжело сознавать свою ответственность, ведь в основном жертвы были всего лишь заложниками, не больше причастными к извращенной философии и расистской политике Системы, чем мы сами.
Но никто еще не придумал способа разрушить Систему так, чтобы не пострадали тысячи невинных людей – нет такого способа. Рак слишком глубоко поразил нашу плоть. И если мы не уничтожим Систему, прежде чем она уничтожит нас, если не обезвредим живое тело, вся наша раса до единого человека сгинет.
Мы уже проходили через это и твердо убеждены, что наши действия оправданны, тем не менее тяжело видеть, как люди страдают по нашей вине. Из-за того, что американцы много лет не желали принимать неприятные решения, теперь мы вынуждены принимать решения, но уже не просто неприятные, а жестокие.
Разве не в этом ключ к проблеме? Либерально-равноправно-демократическая чума привела к явному разложению в нашем народе, что с очевидностью и в первую очередь проявляет себя в нашей мягкотелости, в нашем нежелании признавать реальную жизнь.
Либерализм, в сущности, женский, подчиненный взгляд на мир, наверно, лучше сказать не женский, а инфантильный. Это мировоззрение людей, которым не хватает этической принципиальности и духовной силы, чтобы сразиться с жизнью, которые не желают признать, что настоящий мир – не большая розово-голубая детская, где львы мирно возлежат рядом с овцами и все счастливы.
Да и душевно здоровые представители нашей расы не хотят, чтобы мир был таким, даже если это возможно. Для нас это чуждый, по сути, восточный взгляд на жизнь, который отличает рабов от свободных людей Западного мира.
Но он проник в наше общество. Даже те, кто якобы не принял либеральные доктрины, на самом деле развращены ими. Десятилетие за десятилетием расовая проблема в Америке становилась все более острой. Однако большинство тех, кто жаждал ее разрешения, кто хотел сохранить Белую Америку, не находило в себе сил на единственно возможное решение.
Либералам и Е только и надо было делать, что кричать о "не гуманности", или "несправедливости", или "геноциде", а почти все, кто так или иначе говорил о решении, вдруг встали на задние лапки и притихли, как испуганные кролики. Так как нет такого решения расовой проблемы, которое было бы "приемлемо для всех" или, скажем, которое могло бы быть принято всеми без лишнего шума, без особого недовольства, то с ним продолжали тянуть, надеясь на авось. То же самое происходило и с Е проблемой, и с проблемой иммигрантов, и с проблемой перенаселения, и с проблемой евгеники, и с тысячами сходных проблем.
Да, неспособность смотреть прямо в лицо реальности и принимать трудные решения есть главный симптом либеральной болезни. Вечное желание избежать малых неприятностей сегодня, которое приводит к тому, что в будущем неотвратимыми становятся большие неприятности, а также вечное отодвигание ответственных решений на потом – вот так ведут себя либералы.
И все-таки каждый раз, когда телевизионная камера показывает не разрушения, а жалкий, изуродованный труп какой-нибудь несчастной девчонки – даже труп агента ФБР, – у меня сжимается все внутри и я не могу дышать. Ужасная, ужасная задача стоит перед нами.
И совершенно очевидно, что подконтрольные средства массовой информации стараются убедить всех, будто совершенное нами ужасно. Они нарочно останавливают внимание на причиненных нами страданиях, перемежая залитые кровью трупы душераздирающими интервью, взятыми у родственников пострадавших.
Репортеры задают одни и те же вопросы типа:
"Как вы думаете, что за бесчеловечные звери совершили подобное с вашей дочерью?" Вне всяких сомнений, они решили представить взрыв здания ФБР как самое жестокое преступление века.
Но это и вправду беспрецедентная акция. Ни в какое сравнение с ней не идут прочие взрывы, пожары, резня, совершенные Левыми в этой стране.
Правда, отношение прессы теперь совсем другое! Я еще помню серию террористических актов, предпринятых марксистами двадцать лет назад, во время Вьетнамской войны. Тогда были взорваны некоторые правительственные здания, и погибло несколько прохожих, однако пресса писала об идеалистических актах "протеста".
А банда революционно настроенных и вооруженных Не, которые называли себя "Черными пантерами"! После каждой перестрелки с полицией газетчики и телевизионщики публиковали и показывали душераздирающие интервью с родственниками убитых членов Черной банды – не с вдовами полицейских. А когда Не, член Коммунистической партии, помогла спланировать беспорядки в зале суда и даже достала оружие, из которого был убит судья, пресса встала за нее горой и даже попыталась сделать из нее народную героиню.
Что ж, Генри ведь вчера предупредил "Washington Post" о нашем намерении свести счеты. Когда-нибудь в этой стране будет настоящая Американская пресса, но сначала придется перерезать глотки многим редакторам.
16 ОКТЯБРЯ.
Опять я со старыми товарищами из Ячейки 2. Эти слова написаны с фонариком в сарае на сеновале, который отдан в полное распоряжение нам с Кэтрин. Здесь немного прохладно и нет никаких удобств, зато мы совершенно одни. В первый раз у нас есть возможность провести вдвоем целую ночь.
Естественно, приехали мы сюда не ради своих радостей, а чтобы забрать боеприпасы. Товарищам из Ячейки 8, которых на прошлой неделе послали сюда за взрывчаткой для нашей акции против ФБР, все-таки немного повезло: им не удалось достать много взрывчатки, к тому же они опоздали с нею и едва избежали смерти – и тем не менее они добыли для Организации артиллерийские снаряды.
Всех деталей я не знаю, но им удалось въехать на 2,5-тонном грузовике на Абердинский испытательный полигон, примерно в двадцати пяти милях отсюда загрузить машину снарядами и покинуть полигон – с помощью одного из наших товарищей, работающего там. К несчастью, их застали за загрузкой, и им пришлось с оружием в руках пробиваться с полигона. Один из товарищей был тяжело ранен.
Тем не менее, им удалось оторваться от погони и добраться до фермы недалеко от Балтиморы, где обитала Ячейка 2 и где они с тех пор таились. Раненый товарищ едва не умер от шока и большой потери крови, однако жизненно важные органы оказались не задетыми, и похоже, он выкарабкается, хотя пока еще очень слаб и не вынесет переезда.
Два других товарища ремонтировали грузовик, стаявший прямо под нами. Они перекрасили его и кое-что поменяли, чтобы он был неузнаваемым, когда они поедут на нем в Вашингтон.
Но боеприпасы они с собой не повезут. Большая часть будет складирована на ферме и выдаваться по мере надобности ячейкам в нашем регионе. Вашингтонский Полевой Штаб дал разрешение нашей ячейке взять свою долю в первую очередь.
Чего здесь только нет. Наверно, самое ценное – тридцать ящиков с осколочными гранатами, то есть 750 ручных гранат! Мы возьмем два ящика.
Еще есть 100 мин разных типов и размеров – из них легко получаются мины-ловушки или мины-сюрпризы. Их мы тоже возьмем две-три штуки,
В изобилии взрыватели и усилители детонатора. Много ящиков с взрывателями для бомб, мин, гранат и проч. Восемь катушек запального шнура. Ящик термических гранат и, еще много всякого.
Есть даже пятисотфунтовая бомба. Когда ее поднимали на грузовик, не обошлось без шума, который и был услышан охранником. Мы возьмем ее с собой. У нее внутри 250 фунтов смеси тротила и алюминиевого порошка, которую мы сможем достать и использовать для бомб поменьше.
И Кэтрин, и я были счастливы совершить это путешествие вдвоем, однако не все было так гладко. Джордж попросил поехать Генри и меня, но Кэтрин восстала против этого. Она посетовала на то, что ей не дают участвовать в настоящих делах ячейки, и она практически ни разу за месяц не вышла за пределы двух наших последних убежищ. Она не собирается, заявила Катрин, оставаться в роли кухарки и домоправительницы.
Все мы были немного не в себе после взрыва, а Кэтрин проявила недюжинную настойчивость – почти как участница феминистского движения.
(Справка для читателя: "Феминистское движение" было формой массового психоза, проявившегося в последние три десятилетия Старой Эры. Пораженные им женщины отрицали свою женскую сущность и настаивали на том, что они "люди", а не "женщины". Это заблуждение было на руку Системе, одобрявшей и поддерживавшей его, как средство разобщения нашей расы.)
Джордж жарко запротестовал, мол, ни о какой дискриминации не может идти и речи, наоборот, для ячейки в высшей степени ценно умение Кэтрин наложить грим и изменить любую внешность, а обязанности он распределяет, руководствуясь исключительно предполагаемой эффективностью.
Я попытался их успокоить, высказав предположение, что, возможно, в случае перевозки украденного оружия неплохо, если в машине будут мужчина и женщина, а не двое мужчин. В Вашингтоне полицейские в последние несколько дней участили проверки автомобилей.
Генри согласился со мной, и Джорджу ничего не оставалось, как, скрипя сердцем, присоединиться к нему. Боюсь, он подозревал, что выходка Кэтрин обусловлена ее желанием быть со мной, а не оставаться наедине с ним на целый день.
Мы не афишировали наши отношения, но я бы не удивился, если бы Генри или Джордж догадался, что мы с Кэтрин любовники. Это очень осложняет наше положение. Даже не принимая во внимание то, что Джордж и Генри здоровые молодые мужчины, а Кэтрин – единственная женщина среди нас, остается проблема дисциплины, обязательной для члена Организации.
Организация не возражала против семейных пар, которые состояли в одной ячейке, и позволяла мужу накладывать вето на приказы, получаемые его женой. Однако если забыть об этом единственном исключении, женщины в нашей Организации подчинялись такой же дисциплине, как мужчины, и, несмотря на неофициальные отношения, царившие почти во всех ячейках, любое нарушение дисциплины является в высшей степени серьезным делом.
Мы с Кэтрин много говорили об этом, и если мы не хотим рассматривать наши отношения как исключительно сексуальные, безответственные, то пока еще не готовы официально закрепить их. Во-первых, нам надо получше узнать друг друга. Во-вторых, у нас есть обязательства перед Организацией и нашей ячейкой и мы не должны легкомысленно подходить к тому, что может сказаться на этих обязательствах.
Тем не менее, нам придется довольно скоро прийти к тому или иному решению.
Глава VII
21 ОКТЯБРЯ 1991 ГОДА.
После нашей с Кэтрин поездки в Мэриленд сегодня утром у меня в первый раз выдалось немного свободного времени, чтобы засесть за дневник. За последние шесть дней наша ячейка участвовала в трех акциях. Судя по сообщениям репортеров, Организация взяла на себя ответственность за более чем 200 отдельных инцидентов в разных частях страны. Пожалуй, партизанская война разгорелась не на шутку.
В понедельник вечером Генри, Джордж и я нагрянули в "Washington Post". Всех дел там было на пару минут, и особых приготовлений не потребовалось, хотя мы все же поспорили лишние несколько минут.
Генри настаивал на акции с человеческими жертвами, но было решено сломать один из прессов.
Идея Генри состояла в том, что мы трое должны пробиться в офис, где работают над новостями, и редакторские офисы на шестом этаже здания "Washington Post" и убить максимальное количество людей, используя осколочные гранаты и пулеметы. Если мы объявимся там в семь тридцать вечера, когда наступает крайний срок сдачи материалов в очередной номер, то почти все сотрудники будут в сборе. Так как у Генри не было детально разработанного плана, Джордж счел предложение слишком рискованным и отверг его. В здании "Washington Post" работают сотни людей, и многие из-за грохота гранат и пулеметов непременно выскочат на лестницы и в коридоры. Если мы попробуем спуститься вниз на лифте, кто-нибудь, не исключено, остановит его, и мы окажемся в ловушке. С другой стороны, комната журналистов отлично видна в большое окно, выходящее в коридор. Итак, я, не долго думая, присоединил ручную гранату к маленькой противотанковой мине. Это странное на вид изделие весило около шести фунтов, и его можно было кинуть на пятьдесят футов как утяжеленную гранату.
Мы припарковались за сто ярдов от главного входа в "Рost". Как только Джордж разоружил охрану. Генри своим ружьем проделал дыру в стекле между коридором и комнатой журналистов. Тогда я вынул чеку из гранаты, соединенной с миной, и положил ее на вращающийся цилиндр ближайшего пресса, который как раз изготовлял гальваноклише для ночной работы. Мы спрятались за тяжелыми перилами во время взрыва, а потом Генри и я торопливо бросили полдюжины гранат в комнату журналистов. На улицу мы выбежали, когда не появился еще ни один зевака, так что никто не видел наш автомобиль. Естественно, Кэтрин сотворила чудо с нашими лицами. На другое утро "Роst" появилась на улицах примерно на час позже обычного, подписчики же ее и вовсе не получили, поскольку первые тиражи не успели распечатать, однако во всем остальном "Роst" справилась с неблагоприятными обстоятельствами.
Нашей бомбой мы испортили только один пресс и немного испачкали все кругом дымом от своих гранат, одна из которых подожгла баррель чернил, но в остальном "Роst" сохранила в неприкосновенности все для своего вранья, ставшего еще злее после нашего нападения. Мы были очень раздосадованы. Нам стало очевидно, что мы предприняли идиотски рискованную акцию, никак не соответствующую результатам, которых можно было ожидать, если бы мы тщательно все обсудили, Решили, что в будущем мы не предпримем ничего по собственной инициативе, если не обдумаем все до последней детали и не убедимся в оправданном риске. Нельзя наносить Системе удары всего лишь ради самих ударов или мы станем армией комаров, пытающихся закусать до смерти слона. Каждый удар должен быть тщательно просчитан с точки зрения результата. Идея Генри напасть на зал новостей и редакторские офисы по прошествии времени стала казаться нам куда удачней, чем вначале. Надо было всего лишь несколько дней поработать над ней, и мы смогли бы не свалять дурака с прессом, а нанести по-настоящему серьезный удар газете. Чего мы добились, так это введения охраны в "Post" и, естественно, осложнения наших будущих рейдов.
Тем не менее, утром нам удалось отчасти вознаградить себя. Предположив, что редакторы и журналисты провели ночь в своих офисах за писанием новых статей, а теперь спят у себя дома, мы решили нанести одному из них визит. Просмотрев газету, мы остановились на авторе передовица который написал о нас особенно гнусную статью. Его слова были проникнуты талмудической ненавистью. Такие расисты, как мы, не заслуживают, говорил он, внимания полицейских и законопослушных граждан. Нас надо убивать, как бешеных псов. Ничего общего с его обычной заботой о Черных насильниках и убийцах в тирадах против "полицейской жестокости" и "превышения служебных полномочий" Поскольку его передовица была недвусмысленным подстрекательством к убийству, нам показалось логичным, если он свое лекарство испытает на себе. Генри и я на автобусе доехали чуть ли не до окраины, а там взяли такси с Черным шофером. К тому времени, как мы приблизились к аллее, что вела к дому редактора в Силвер-Спринг, Не уже лежал в грузовике – мертвый.
Я подождал в такси, пока Генри позвонил в дверь и сказал вышедшей на крыльцо женщине, что у него пакет из "Post" для хозяина, который должен расписаться в получении. Когда через несколько секунд заспанный редактор в халате вышел на улицу, Генри буквально разрезал его пополам двумя выстрелами из обреза, который он прятал под пиджаком. В среду мы все четверо (Кэтрин сидела за рулем) до основания разрушили самый мощный телевизионный передатчик в Вашингтоне. Он был весь волосатый, и время от времени мне казалось, что нам не выбраться. Однако непонятно, что думают о нас люди большинство из них, как обычно, продолжает заниматься своими делами. И все же кое-что есть. Национальная гвардия из дюжины штатов была призвана для усиления местной полиции, и теперь мы имеем большие часовые стрелки, стоящие у дверей всех правительственных зданий в Вашингтоне у офисов самых крупных газет в ряде городов, а также у домов сотен государственных служащих.
В течение недели, полагаю, все конгрессмены, все федеральные судьи, все высокопоставленные бюрократы от заместителей и выше обзавелись телохранителями. Однако все эти мешки с песком, оружие, форма цвета хаки, которая мелькает повсюду, лишь повышают сознательность граждан – хотя, не сомневаюсь, что, скажем, в Айове ситуация менее драматичная, чем у нас в Вашингтоне. Хуже всего то, что люди узнают о нас, о наших делах только через средства массовой информации. Если мы в состоянии добиться признания и журналисты не в силах игнорировать нас или преуменьшать наше значение, они используют другую тактику и засыпают аудиторию искаженной информацией, полу правдой и откровенной ложью. Последние две недели они только и делали, что поливали нас грязью, стараясь убедить всех, будто мы – инкарнация зла, угрожающая всему доброму, благородному и достойному. Средства массовой информации обрушились на нас со всей своей мощью: в ход пошло не только вранье в новостях, но и длинные якобы теоретические и биографические статьи в воскресных приложениях с неведомо откуда взявшимися фотографиями собраний и акций членов Организации, а также дискуссии "экспертов" по телевизору – ничего не упустили! Некоторые из придуманных о нас историй просто-напросто смешны, но, боюсь, американская публика в целом достаточно легковерна. То, что происходит теперь, напоминает газетную кампанию против Гитлера и немцев в сороковых годах.