- Дак я тогда выпускаю? - спросил Лёха.
- Выпускай, - разрешил Клаус.
- Погоди, - остановил его старший. - Шустрый какой! Она мне все пакли исцарапала, пока я её в сумку пихал. А сейчас выпускать! И с чего ты решил, что не пойдёт? - спросил он у Клауса. - Чёрная, серая - не всё ли равно?
- Нет, конечно. Ты, блин, кореш, в свой мопед чё - солярку заливаешь? Бензин! А мопед - железяка. Демон мне конкретно сказал - только чёрную. И лучше - совсем без белых пятен. Иначе ни фига не получится. Выпускай, Лёха.
Лёха перевернул дерматиновую хозяйственную сумку и принялся трясти. Кошка вылезать не желала. Она шипела и скоблила растопыренными когтями по стенкам сумки. Парнишка тоже шипел и тряс сильнее.
- Тормоз! Брось на землю, сама выскочит, - научил его старший. - Клаус, а кто он, Демон? Откуда он всё знает? Ну, как духов вызывать и всё такое…
- Ха, всё тебе скажи! Он мне вообще не велел распространяться… Узнает, что я вам про него говорил - убьёт! - Клаус, щедро пользуясь мимикой, показал, как Демон перережет ему горло. Вываливал язык, кривил губы, таращил глаза. Братья с готовностью рассмеялись. - Ладно, слушайте. Только никому, ясно? Давайте, забожитесь на пидараса.
Братья сказали вразнобой: "Пидаром буду" и приготовились слушать.
- Он осенью из армейки вернулся. Десантура, понял! Вроде, воевал даже где-то. Клёвый парняга - я ваще тащусь! Такая машина, типа "Титанов реслинга". Носяра крючком, ухи - во! Одного зуба впереди нету. Наколки везде. Черепа, змеи рогатые, кинжалы, тёлки голые. Ночью встретишь - обоссышься. Я его давно знаю, из нашего двора. Ну, погудел он месячишко после дембеля, бабульки кончились, поехал в Императрицын, в охранники устраиваться. А там ему и предложили… в общем, не важно. Он меня в подвале зажал, когда я собирался кошку одной там старухи повесить. Мне этой старухи зять за неё две пачки "Бонда" заплатил. Заколебала, говорит, тёща со своей Муркой. А мне чё? Мне не трудно. Валерьянкой подманил, цап - и готово! Ну, в подвале проволочку за трубу привязал, петельку скрутил, а тут Демон - оп-па, вваливает! Я, говорит, щас тебя самого в эту петлю засуну, зверёк. Я кошку ему в рожу бросил - и бежать. А он уже в дверях стоит! Схватил меня одной рукой и в воздух поднял. Вот так, понял! - Клаус, вытянув вперёд выпрямленную правую руку со сжатым кулаком, показал, как. - Посмотрел-посмотрел, потом говорит, ладно, говорит, живи, зверёк. Только, говорит, запомни: по-тупому давить котейков щас отстойно. Только лохи так делают. А я, говорит, могу научить ваще прикольно. В жертву духам приносить. Я со страху согласился. Он и давай учить… Всё ещё грудина болит. Чуть что спутаешь - он хрясть в бубен! Знаете, как запоминается всё быстро! Если бы так в школе учили, все бы профессорами стали, бля буду! - Клаус умолк, видимо, заново переживая "уроки". Ухмыльнулся: - Зато когда я семь штук в жертву принесу, меня в братство примут.
- А нас? - спросил мучимый любопытством Лёха.
Клаус с жалостью посмотрел на него:
- Кого "нас"? Ты, блин, точно тупой! Если я проболтаюсь, что с вами базарил, мне сразу репу оторвут. Ты чё, думаешь, тут шуточки? Слышал по телику, люцифериты всяких бомжей казнят?
- Ну.
- Хуйну! Демон и есть оттуда. Это они Сатану вызывают, врубаешься? Когда Сатана придет - всё по кайфу будет. Жратвы всем навалом, бухла, прикид самый крутой. Чурок всяких вкалывать заставят, а Россия станет самой главной в мире. Америкосы за щеку у нас будут брать и радоваться, что разрешаем.
- А чё, Сатана, что ли, такой хороший? Он, вроде, в ад всех тягает, а там на сковородках жарит, - поведал Лёха с сомнением. - Ни фига не клёво, если он здесь появится. Меня чё-то пока на сковородку не манит. Скажи, Серый!
- Базара нет, - согласился с ним старший.
- Ну, вы как лохи! Это всё попы насвистели, ясно? На самом деле Сатана ваще конкретный мэн. И духи его, черти разные - тоже братва клёвая. Вот вызовем одного, сами увидите. Будете по своей деревне на гоночных Хондах рассекать!
- Ладно гнать, - сказал старший. - Ещё никого не вызвали. Да и твой Демон, он чё - Мерс у духов выпросил? Он, может, сам свистит.
- Не. Ему ничего не надо. Он за принцип, понял? Россия - чемпион, все остальные - в жопе. Когда так будет, все на Мерсах и на Хондах ездить будем. - Клаус помолчал. - Я, типа, тоже за принцип. Победа или смерть, поняли? Вот так.
- А я вспомнил, где чёрная кошка есть, - сказал вдруг Лёха. - В школе, в столовой!
- Точно, - поддержал его старший брат. - Постоянно мясо хавает да рыбу. Жирная, сволочь!…
- Тогда сегодня вечерком забуримся? - предложил Клаус.
- Базара нет, - сказал Серый, а Лёха кивнул.
В двенадцатом часу вечера по заднему школьному двору прошмыгнуло три мальчишеских силуэта и растворилось в тени стены. Коротко вжикнула застёжка-молния на сумке, звякнуло железо.
- Дурак, нафига ломать? - громко и недовольно зашептал Серый. - У меня ключ есть. Не совсем подходящий, но маленько поковыряться, дак откроется.
- Вы чё, уже лазили? - спросил Клаус, пряча обратно в сумку небольшой гвоздодёр.
- Не раз, - сказал Серый, осторожно отворяя дверь запасного выхода. - В учительской видик, и окошки хорошо зашториваются. Мы порнуху смотрели. Лёха вон все трусы обкончал.
- Сам ты обкончался, - вскипел Лёха. - Мне наоборот противно было. Фигню какую-то смотрели. По баням подсекать и то баще.
- А сторож? - вдруг опомнился Клаус.
- А у сторожа дом через дорогу. Он как в десять уйдет, так только к пяти заявится. Дома-то спать всяко баще.
- И вы до сих пор ничего не стырили? - поразился Клаус. Братья отрицательно и с долей недоумения покачали головами. - Вы точно лохи! - вынес Клаус вердикт.
- Сам ты лох. Тебе хорошо, ты нездешний. А у нас если мамка узнает, что мы чего-нибудь украли - палец отрубит, - пожаловался Лёха. - Скажи, Серый!
- Базара нет, - подтвердил с уверенностью в голосе старший. - А батя узнает - вообще убьёт.
Клаус завел глаза и резко выдохнул: "п-х!", выражая крайнюю степень изумления и презрения. Про себя он решил, что непременно воспользуется валящейся прямо в руки удачей. Чуть позднее. Например, на будущей неделе.
Из-за темноты никто из братьев его пантомимы не увидел и не оценил.
Быстрым шагом мальчишки добрались до столовой. Серый посветил зажигалкой. Возле двери, свернувшись калачиком, спала крупная собака. Клаус вздрогнул и замер, прикрываясь сумкой. Суки тормозные, думал он о братьях, медленно пятясь. Блин, сейчас нам всем хана!
Собака лениво подняла голову, насторожила острые уши, понюхала воздух. А затем устроилась в прежней позе и, кажется, снова задремала. Братья, мало обращая на неё внимание, действуя умело и слаженно, вынули из двери узенькую дощечку. Было ясно, что дощечка выполняет чисто декоративные функции. Лёха просунул внутрь руку, недолго покопался, замок щёлкнул и дверь распахнулась. Старший присел к собаке и принялся поглаживать, трепать за ушами, что-то успокоительно нашептывая. Собака без особого энтузиазма постукивала хвостом по полу.
- Быстро проходи, - скомандовал Клаусу Серый. - Только не бегом.
Клаус повиновался. Стоило ему очутиться в столовой, Серый оставил собаку, в два шага догнал его, и захлопнул за собой дверь.
- Пересрался? - спросил он, внимательно изучая в трепещущем свете пламени зажигалки лицо Клауса. - Здоровенная, да?
Клаус не ответил. Он немилосердно корил себя, что связался с этими придурками. Но Демон сказал: всех кошек надо кончить в Петуховке. Семь штук, одна в одну. Это - важно. Иначе никакое братство люциферитов Клаусу не светит. А светит петелька на шею. "Пусть она здесь и останется, - усмехнулся Демон, подёргав проволоку, что готовил Клаус для "заказанной" Мурки. - Как напоминание, что ты - мой должник. Во времени не ограничиваю. Главное, чтобы ритуал был соблюдён. А поймают…" Он многозначительно посмотрел Клаусу прямо в глаза. Молча, щерясь широким тонкогубым ртом с дырой на месте одного из верхних резцов. Клауса продрала дрожь. Он совершенно чётко понял, что попадаться нельзя ни в коем случае.
- Где она? - спросил Клаус. - Кис-кис, эй, топай сюда! Гляди, у дяди Клауса валерьяночка для тебя! Кис-кис-кис! А вдруг её нету? - забеспокоился он. - Может, она гулять ушла?
Опровергая его слова, откуда-то из-за дальних столов показалась кошка. Видимо, запах валерьянки раздразнил её чуткие ноздри даже на таком солидном расстоянии. Чем меньшая дистанция их разделяла, тем быстрее двигался зверек. Последние метры до душистой лужицы, растёкшейся на полу, кошка преодолела тяжёлой рысцой. Короткий, кривой на кончике - не иначе, сломанный и неправильно сросшийся - хвост торчал трубой. Она действительно была очень толста, короткая гладкая шерсть лоснилась. Сытая жизнь при кухне шла ей впрок.
Кошка противно мяукнула и начала лизать пол, ничуть не смущаясь присутствия мальчишек.
- Короче, чуваки, - сказал Серый задумчиво. - Облом. Она же, как налижется, сдуреет. Нам её не взять тогда, железно. Да и вообще, как мы её прибивать будем? Исцарапает же в кровь. Надо чё-то типа мешка.
- Я могу курточку отдать, - с готовностью предложил Лёха.
- Новую-то? - пронзил его недовольным взглядом Серый. - Да ты офигенно крут, брателло! Ты ещё трусы свои отдай.
Лёха поскучнел. Серый не унимался:
- Клаус, ты чё молчишь? Ты об этом не подумал, что ли? Или мы её сначала кокнем? А чем, гвоздодёром?
- Отставить кокать! - с ноткой превосходства сказал Клаус. - Я в валерьянку снотворное добавил. Щас отрубится.
Кошка, досуха вылизав пол, принялась тереться об него мордой, смешно буксуя задними лапами, выгибаясь и перекатываясь через спину. Не прошло и минуты, как её движения сделались замедленными, неуверенными. Наконец она замерла, лёжа на боку, только передние лапы с растопыренными когтями чуть подрагивали.
Клаус тронул её ногой. Кошка не отреагировала. Тогда он взял её за хвост и поднял высоко в воздух, демонстрируя братьям. Затем почти бережно уложил в сумку.
- Где пришлёпаем? - спросил он. - В учительской?
- Не, лучше на географии. Во, Георгин порадуется! - сказал Лёха. - Брателло, прикинь, на географии клёво будет?
- Базара нет! - сказал Серый, злорадно ухмыляясь.
Школа сделалась уже совсем тёмной, и идти по ней было жутковато. Спотыкаясь, подбадривая друг друга матерками и насмешками, они поднялись на третий этаж. В самой глубине рекреации, возле огороженной решёткой железной лестницы, ведущей на чердак, располагался кабинет географии. Тут, в тупике без окон, темень стояла запредельная, такая, что казалось, её можно черпать горстями. От чердачного люка припахивало пылью и голубиным жильём. Лестница, ведущая из тупика вниз, была заперта хлипкой двустворчатой дверью с висячим замком. Пожарная безопасность нарушалась прямо-таки вопиюще, зато уборщице не приходилось мыть дополнительные лестничные марши.
- Мрак - могильный, - попытался разрядить обстановку Клаус, но вышло только хуже.
- Ты думай, чё говоришь! - озлобленно набросился на него Серый.
Огонёк зажигалки, который он из экономии убавил до минимума, ругая себя за то, что не догадался прихватить фонарик, только усугублял положение. В зарешеченном углу метались тени и, кажется, что-то копошилось. Лёха вдруг запаниковал, отбежал к широкому центральному окну, из которого сочился кое-какой свет от луны и фонаря в школьном дворе, и звенящим голосом сказал, что всё, останется тут. А если его попытаются от окна оттащить, он так заорёт, что мало никому не покажется. Он вцепился в батарею парового отопления как клещ и смотрел на товарищей огромными, блестящими от слёз глазами. Его было не узнать.
- Ладно, брателло, будешь на шухере стоять, - решил Серый. Он как-то неожиданно сделался на этот момент главным. Наверное, потому что владел зажигалкой. Да и собой он владел лучше остальных. Впрочем, Клаус не возражал. Он сам еле сдерживался, чтобы не броситься прочь, визжа во всё горло.
Ключ, которым отпирали запасной выход, подошёл и к кабинету. Серый, едва войдя, тут же проскользнул к окнам и опустил жалюзи - класс географии был специально оборудован для просмотра учебных фильмов.
Клаус принялся разгружать сумку. Первой появилась кошка - всё такая же неподвижная, расслабленная - словно тряпичная. Когти у неё уже втянулись. Клаус для чего-то взвесил её на руках и положил на первую парту. Потом достал четыре чёрные витые свечи, вставил в баночки из-под майонеза, разместил по углам учительского стола и зажёг. Затем на столе появились потрёпанная общая тетрадь, пластиковая бутылка с водой, кучка ржавых - среди них даже было несколько погнутых - гвоздей. Молоток, рулон изоляционной ленты на матерчатой основе, неширокая малярная кисть и ярко-белый комок не то ваты, не то синтепона. Клаус задвинул сумку ногой под стол и стал обматывать кошачьи лапы ватой, а поверх ваты - изолентой.
- Зачем это? - не понял Серый. - Для крепкости?
- Ты не тупи, - сказал Клаус, продолжая работу. - При чем тут крепкость? Чтобы в кровище не измазаться.
- Клёво придумал! - восхитился Серый. - А мне щас чё делать?
- Не базарить, понял? - К Клаусу вернулось ощущение собственной значимости. Он процедил: - Смотри и учись. Потом подержишь её, пока я буду приколачивать.
Серый подошёл к классной доске, постучал по ней костяшками пальцев.
- Фиг ты тут чё приколотишь, - засомневался он. - Доска-то из текстолита, а гвозди у тебя говённые. Сказал бы мне, я бы хороших взял. И то - фиг знает, войдут или нет. Дрелью бы надо сперва…
- У меня войдут, - уверенно сказал Клаус. Он закончил с кошкой, обмотав напоследок лентой морду, достал из внутреннего кармана курточки крошечный бумажный пакетик, осторожно развернул и поднес к носу.
- Ты чего? - опасливо спросил Серый.
Клаус зажал одну ноздрю пальцем и громко втянул воздух свободной. Постоял, опустив руки и тряся головой, облизнул бумажку, смял и запихал в карман.
- Ничего. Без дури нельзя, понял? - сказал он и с бульканьем отхлебнул из бутылки. Вода побежала у него по подбородку. - Иди сюда, хватай кошака. Прижмёшь брюхом к доске. Ну, шевелись, чё тормозишь?
Серый подошёл, двумя пальцами потрогал кошку и сказал:
- Блин, Клаус, ты не ругайся только. Я, короче, чё-то не могу. Прикинь, мне чё-то страхово так… Вообще шило! Ломы такие… Может, я пойду лучше? На фиг я тебе нужен?
Клаус со стуком поставил бутылку на стол, повернулся к нему и ожесточёно прошипел:
- Ты, тупой! Как я без тебя гвозди забивать буду - одной рукой что ли? Давай хватай и держи! Если ссышь, глаза закрой. Баклан, твою мать! Ур-род!…
Серый вдруг почувствовал себя совсем крошечным - может, пятилетним, а может, и того меньше. Он, обмирая, поднял тёплое мягкое тельце, двинулся обратно к доске, держа его на вытянутых руках и поскуливая: "Клаус, слушай, чувак, давай бросим это дело, а? Всё равно же ни фига не получится. Давай лучше видик из учительской уведем, а? На фиг тебе это братство дурацкое, а?" Клаус, шумно дыша через рот, глядел на кошку бешено-восторженными глазами. Молоток в его руке мотался и дёргался, как живой.
Серый вздрогнул: пальцы припечатались к холодному текстолиту.
- Брюхом. К доске! - отчеканил Клаус. - Так. Лапы врозь. Зашибись!
Он размахнулся.
Удары смолкли. Серый, опустив глаза, чтобы не видеть того, что, слегка подёргиваясь, висело сейчас на классной доске, попятился, развернулся и почти бегом ушёл на "камчатку". Там он сел лицом к двери и сгорбился.
Клаус ополоснул руки, обтёр о штаны. Отхлебнул глоток воды, прополоскал горло, сплюнул и раскрыл тетрадку.
Он начал монотонно нараспев читать, лишь изредка повышая тон - в конце фраз, а у Серого вдруг дико заломило во лбу и в затылке. Хоть вой. Замолчи, хотел крикнуть Серый. Заткнись, Клаус! Но язык наполовину вывалился наружу и болтался без толку, сухой, шершавый, как бумага. И всё-таки, всё-таки с него капало. С языка. Слюна. Или это сыпался песок? Серый поднялся и, пошатываясь, охая на каждом шагу - удары ступней о пол, даже самые осторожные, отдавались новыми вспышками боли, - поплёлся к ставшей вдруг недостижимо далёкой двери.
Клаус читал:
- Птицы воздуха белые, птицы воздуха чёрные, птицы воздуха пёстры-е… Здесь ваше сердце! Здесь! Рыбы воды белые, рыбы воды чёрные, рыбы воды пёстры-е… Здесь ваше сердце! Здесь! Гады земли белые, гады земли чёрные, гады земли пёстры-е… Здесь ваше сердце! Здесь! Саламандры огня белые, саламандры огня чёрные, саламандры огня алы-е… Здесь ваше сердце! Здесь! Здесь!… Листья воздуха живые, листья воздуха мёртвые, листья воздуха трепетны-е… Здесь ваши корни! Здесь! Струи воды живые…
Серому оставалось пройти совсем чуть-чуть, почти ничего - шаг, полшага, - когда дверь рывком отдалилась. Серый разочарованно вскрикнул. Его обдало сладким воздухом - прохладным, без душного тепла плавящегося стеарина. В возникшем на месте двери глубоком как колодец проёме стоял кто-то, серебристый от шеи до паха, и Лехиным голосом истошно вопил: Серый-серый-серый! А-а-а! Наверно, обеспокоено подумал Серый, это всё-таки брателло. Ветровка его и голос вроде его. Вот только что с ним случилось? Вниз от блескучего кокона курточки брателлы Лёхи просто не было, а было что-то ветвящееся десятками тонких грязно-зелёных прутиков, пребывающих в беспрестанном движении. И вверх от курточки Лёхи не было тоже. Только крик. Се-ерый! Се-ерый! Серы-ы-ы… Брателло! Та-а-а-ам!
Серый сделал ещё один шаг, переступил границу кабинета… и сразу стало легче. Брат приобрёл нормальный вид - серебристая ветровка, камуфляжной расцветки широкие штаны, испуганная, но бесконечно родная рожа.
- Чё ты орешь? - встряхнул Серый Леху. - Чё, ну?!
- Там тетка. В окошке тетка. Большущая. Страшная. Бля, брателло, здесь же третий этаж, как она могла, а? Брателло, надо сваливать!
- А ну, глянем, - сказал Серый. Ему было стыдно за себя ("Чё я, дряни какой-то надышался у Клауса, что ли?", - думал он), и он желал реабилитироваться. Перед братом. А в первую очередь перед собой.
- Дурак, не ходи туда. Отсюда гляди. Вон, - махнул рукой Лёха. - Третье от нас окошко. Не, не - второе! С-с-сучка… Всё ещё тута!
Серый присмотрелся - и попятился. За стеклом маячило бледное, серо-свинцовое женское лицо, словно бы подсвеченное изнутри мертвенным, серым же. Огромные чернильные глаза, гладкие чёрные волосы, зеленовато мерцающие зубы. Просвечивающие сквозь кожу тонкого с небольшой горбинкой носа червеобразные каналы ноздрей. Вишнево-чёрные губы - плоские, как раздавленные. Лицо, превосходящее размерами обычное человеческое раза в два, то приближалось, растекалось по стеклу жирным пятном - и стекло делалось мутным, то отдалялось - и становилось видно колыхание рваных сизых тряпок, вырастающих из затылка и короткой, жестоко разодранной шеи. Худые ломаные пальцы без ногтей елозили по раме, отбивая неприятный ритм, созвучный с заклинаниями Клауса, и плохо закрепленное стекло глухо дребезжало.
- Белая Баба, - выдохнул Серый. - Молитву читай, Богородицу!