Нас было мало, а ребята еще и переели всяких вкусностей, так что мой праздник прошел скучновато. С час ели, потом включили проигрыватель, немного сдвинули стол и потанцевали. Игорь без особого удовольствия танцевал с Ирой, которая была одного с ним роста, я все время приглашал Люсю, а Сергей поставил стул возле комбайна и менял для нас пластинки. Все было не так, как я рассчитывал, поэтому за гитарой я не ходил и разученной песни не спел. Когда мне надоело танцевать, посидели на тахте, и я рассказал несколько анекдотов. На этом все и закончилось. Ребята попрощались и убежали домой, а я позвонил Платоновым и попросил передать родителям, что мы уже закончили и уходим. Мы втроем оделись, и я пошел провожать девочек до дома. Сначала проводили Иру, а потом я повел свою новую подругу к дому, который часто мне снился когда-то очень давно. Правда, снилась мне совсем другая девочка. Почему в жизни все так глупо устроено? Вот идет рядом со мной девчонка, которой я не безразличен. Не красавица, но симпатичная и очень умная, а меня это почти не волнует. И дело не в возрасте: во времена моей старости такие уже вовсю крутили любовь и открыто жили с парнями по большей части на год-два старше себя. Я такого не одобрял раньше, и сейчас не собирался идти дальше поцелуя в щечку. Всему свое время. Жаль, что не пришла Лена, но с этим ничего не поделаешь. Что мне для ее симпатии еще осталось сделать, в космос слетать? Значит, этот парень из восьмого класса ее сильно зацепил. Я знал, что ее отца переведут в Томск через год после нашего отъезда. Наверное, она тоже будет страдать и писать письма. Боль не становится меньше, если болящий молод. Конечно, через это проходят многие, я сам когда-то прошел и не умер, но что-то в сердце осталось на всю жизнь. Оно не мешало мне жить тогда, мешало теперь. Советы и доводы разума в таких случаях не помогают. Много вам поможет совет, если у вас разболелся зуб? Но в случае с зубом можно пересилить страх и сходить к стоматологу. В любви, даже несчастной, никто не хочет расстаться с болью. Я в этот вечер захотел. Хотеть - значит мочь. Кто это сказал первым? Я покопался в памяти и не нашел ответа.
- Ты меня поцелуешь? - спросила Люся, когда я ее довел до подъезда.
Вот неугомонная! Я взял ее за плечи, притянул к себе и, игнорируя подставленные губы, поцеловал в щеку.
Глава 7
В понедельник я поменял парту. Люба, сидевшая за одной партой с Люсей, не горела желанием с третьей парты пересаживаться на первую, но спорить не стала, а класс получил прекрасную тему для пересудов на ближайшие два-три дня. На большой перемене я пошел в туалет, расположенный на первом этаже, и увидел мать, выходившую из кабинета директора.
- Ты что здесь делаешь? - удивился я. - Вызвали из-за Тани?
- Пришло письмо из редакции, - пояснила мама. - Они хотят, чтобы ты к ним заехал. Я договорилась с директором о том, что завтра тебя освободят от занятий.
- А для чего я им нужен, не написали?
- Нет, просто пригласили, поэтому мы с тобой завтра съездим.
Поездка получилась интересной. Я вообще ездил в Минск очень редко и всегда вместе с матерью. Вышли в девять с минутами, чтобы успеть на десятичасовой поезд. Я, естественно, надел новый костюм, да и мама принарядилась. Пришли минут за пятнадцать до прихода поезда. Мама пошла покупать билеты, а я остался на перроне. На нашем участке железной дороги с год назад исчезли паровозы, которые издали было видно по длинному шлейфу дыма. Деревянные шпалы заменили железобетонными, пустили тепловозы, и мы перестали нюхать угольную вонь. На поезде до пригородного вокзала ехали всего сорок минут, а потом еще с полчаса добирались до издательства на троллейбусе и пешком. В тот кабинет, куда мама сдавала рукопись, была очередь из трех мужчин разного возраста.
- Молодое дарование? - спросил маму пожилой мужчина с бородкой и большим кожаным портфелем в руках. - А где рукопись?
Чем-то он мне сразу не понравился, а я редко ошибался в людях.
- Все мои рукописи уже в работе, - сказал я ему, опередив мать. - Сейчас вызвали для личной беседы.
Ей только дай поговорить. Не люблю, когда меня кто-то обсуждает, да еще в моем присутствие.
- Да? - удивился он. - И о чем рассказ?
- Я на мелочи не размениваюсь, - любезно ответил я. - У меня повесть, хоть и не очень большая. Вы, извините, профессионал, или любитель? Много книг опубликовали?
- Я не пишу книги, - ответил он, глядя на меня с удивлением. - Я пишу критические статьи.
- И хорошо платят? - спросил я, вогнав его в ступор.
- Гена, отстань от человека! - пришла ему на помощь мама. - Извините, пожалуйста!
Дверь в кабинет отворилась, выпустив какую-то женщину с прекрасной фигурой, которую все, кроме критика, проводили взглядом, после чего двое очередников зашли в кабинет.
- Наверное, соавторы, - сказал я матери. - Садись на стул, отдыхай.
Мы сели, а критик остался стоять, переместившись к двери кабинета. Минут через десять соавторы вышли, и он поспешно зашел в кабинет. Я подумал и занял его место.
- Ты чего вскочил? - спросила мама.
- Видела, как этот тип перекрывал проход к двери? - сказал я. - А он здесь, похоже, частый гость. Явно опасался, что кто-то попытается прорваться к редактору без очереди. Я терпеть не могу чего-нибудь ждать, ты же знаешь, поэтому никого без очереди пропускать не собираюсь. А ты сиди.
Едва я закончил фразу, как из-за поворота коридора быстрым шагом вышел мужчина лет сорока в очках с роговой оправой, который двинулся к охраняемой мною двери. Увидев, что проход перекрыт, он в удивлении остановился.
- Тебе что здесь нужно, мальчик? - спросил он меня.
- Мне абсолютно ничего здесь не нужно, - ответил я. - Это редактору от меня что-то понадобилось. А вы, извиняюсь, кто и по какому вопросу? Спрашиваю, потому что на прием сейчас моя очередь.
- Я член редакционной коллегии, - ответил он. - У вас есть пригласительное письмо?
- Да, конечно, - ответил я. - Сейчас покажу. Мама, дай письмо.
Он быстро прочитал письмо, кивнул и вместе с нашей бумагой скрылся за дверью. Через минуту он открыл дверь и пригласил нас проходить. Помещение, куда мы вошли, было не кабинетом, а, скорее, комнатой для совещаний. Кроме критика и члена редколлегии, там был еще симпатичный полноватый мужчина, который, наверное, и был редактором.
- Этот? - перестал улыбаться редактор, разглядывая меня даже не с удивлением, а с подозрением. - Я вас помню, но я думал, что ваш сын учится в выпускном классе, а вы привели какого-то мальчишку!
- Считайте, что я обиделся! - сказал я редактору. - Не на мальчишку, а на все остальное. Я тебе говорил, мама, что нужно было идти в "Детскую литературу", там отношение к авторам более уважительное. Да и женщину в том издательстве не заставили бы стоять. Забрать, что ли, свою рукопись? Как ты думаешь? В договоре предусматривались условия его расторжения автором?
- Извините, прошу вас сесть, - редактор показал маме рукой на стул. - Сколько вам лет, молодой человек?
- Четырнадцать, - ответил я. - Почему вас так заинтересовал мой возраст?
- Представленная вашей матерью вещь написана взрослым человеком, - сказал он. - Написана очень необычно и несомненно талантливо. И мне совершенно непонятно, почему авторство приписывают вам.
- Приятно, когда ко мне обращаются на "вы", - сказал я. - Может быть, вы будете вежливым и в остальном? Например, пригласите меня присесть на один из ваших стульев. А то вы все сидите, а я здесь вроде бедного родственника.
- А не боишься за нахальство вылететь из этой комнаты? - с любопытством спросил редактор.
- Я только добиваюсь уважительного отношения, - ответил я, пожимая плечами. - Если вам это не нравится, верните рукопись, и я уйду.
- Часть рукописи уже в наборе, - сказал он. - Сборник утвержден, и никто вам рукопись не вернет.
- Тогда для чего меня сюда позвали?
- В книге применяются английские слова там, где вполне можно было бы обойтись русскими, - сказал член редколлегии. - Например, английское слово "спейс".
- Коротко и красиво, - возразил я. - И используется в сложных словах. Попробуйте поставить вместо него слово "пространство", и что получится? В науке и технике подобное применяется сплошь и рядом. Или кто-то нашел это непатриотичным? Давайте тогда и из физики выбросим всякие там гаммы и беты и заменим их буквой "ы".
- Ладно, - сказал редактор. - Давайте все-таки определимся с авторством. Ты умен, но у написавшего книгу большая эрудиция и не твой уровень знаний.
- Вы уже оценили мой уровень знаний? - по-английски спросил я. - Когда только успели? На рукописи стоит мое имя и моя подпись, что вам еще нужно? Эрудиция? Я не против, можете ее проверять.
- Молодой человек сказал, что не против того, чтобы мы проверили его эрудицию, - в сокращенном виде перевел член редколлегии, который, очевидно, в отличие от редактора, хорошо владел английским. - Проверим, Валентин?
- Ты у нас занимаешься наукой, ты и проверяй, - сказал редактор. - Федор Юрьевич, давайте займемся вашим вопросом позже, сейчас не получится.
- Ничего, Олег Петрович! - сказал редактору критик. - Позже, так позже. С вашего позволения я здесь немного задержусь. Любопытно, знаете ли.
- Хорошо, - согласился редактор. - Оставайтесь. Сергей, начинай, только постарайся уложиться в десять минут.
- Ваше имя я уже слышал, - сказал я очкастому Сергею после того, как ответил ему на два десятка самых разных вопросов. - А как вас по батюшке?
- Сергей Давыдович, а что?
- Не понимаю я, Сергей Давыдович, какое отношение к моей эрудиции имеет последний вопрос? Я что, в повести где-нибудь использовал интегралы?
- Все в порядке, Валентин, - сказал член редколлегии. - Я не знаю, откуда он такой взялся, но книгу он написать мог.
- Можешь написать для нас еще что-нибудь? - спросил редактор.
- Сюжет у меня есть, - ответил я. - Но повесть будет раза в четыре больше, и мне потребуется примерно полгода.
- Сейчас Сергей Давыдович отведет тебя к тем, кто занимается составлением сборника, - сказал мне редактор. - У них есть замечания по тексту и варианты замены. Посмотрите вместе. Твоя повесть идет первой, поэтому и сборник назовем по ней. Повестей там больше не будет, одни рассказы. Иди, а я пока поговорю с твоей мамой.
От любителей править текст я отбивался минут сорок. Из семи проблемных мест пять мне удалось отстоять, в двух ввели правку. Потом меня отвели в большую комнату, где мать угощали чаем с печением. Я тоже попил чай, и мы пошли в гардероб.
- О чем вы говорили с редактором? - спросил я, когда мы под мелким и противным дождем шли к автобусной остановке.
- У них есть план по молодым авторам, - пояснила мама. - А тебя они, как он выразился, хотят раскрутить. Он уже при мне звонил в комитет комсомола.
- В какой комитет? - растерялся я.
- В центральный, - объяснила она. - В отдел пропаганды. Таких молодых авторов, пишущих серьезные вещи, у них нет. Он сказал, что ты для них находка. Но там кого-то не было, а я сказала, что мы не будем долго ждать. Все равно тебя будут вызывать на всякие мероприятия, там и поговорите.
Охренеть! Написал, называется, повесть!
- А ты что, не могла сразу отказаться? - набросился я на маму. - Я учусь и не хочу пропускать уроки ради ерунды! Ты же знаешь, что мне постоянно не хватает времени!
- Немного ужмешься! - сказала она. - Такие связи лишними не будут, да и не станут они тебя часто дергать. Ты со своей повестью очень удачно попал. У них этот сборник рассказов уже полгода на рассмотрении из-за того, что на полноценную книгу не хватало объема.
- А мною заполняют перерыв! - запел я. - Арлекино...
- Замолчи немедленно! - дернула меня за пальто мама. - Люди оглядываются! Что-то ты, Геник, совсем не знаешь границ! Как ты с редактором разговаривал? Я думала, они нас выгонят из редакции!
- Лучше бы выгнали! - мрачно сказал я. - Как ты не можешь понять, что я не хочу известности!
- Не могу, - честно призналась она. - Ну что плохого, если тебя покажут по телевидению?
- Что, он и об этом говорил? - с ужасом спросил я.
- Нет, не говорил, но я думаю...
- Мама, давай прекратим говорить на эту тему. Мне и так уже в школе не хочется появляться из-за этой известности! Кто-то прыгает вокруг в щенячьем восторге, кто-то завидует. А я хочу просто жить и дружить с ребятами, как все остальные!
- Мы все равно скоро отсюда уедем.
Утешила, называется.
- Я не хочу отсюда уезжать, - признался я.
- Это из-за Лены? - спросила мама.
- Это из-за многого. А Лена - это уже пройденный этап.
- И давно ты его прошел?
- Я ей не был нужен раньше, не нужен и теперь со всеми своими достоинствами. Сейчас я дружу с Люсей. Сегодня даже парту поменял.
- Парта - это серьезно, - сказала мама. - Люся Черзарова? Умная девочка и славная. Только вы еще слишком молоды, а скоро вообще разъедетесь.
- Зря смеешься, - сказал я. - Я с Ленкой четыре года рядом просидел. И отрывать мне ее от сердца было больно. И найди хоть одного подростка в четырнадцать лет, который не считал бы себя взрослым. Я себя им считал с тринадцати. И уезжаем мы не в Америку. Люся, знаешь, что мне сказала? Только, говорит, позови, и я приеду!
- Это серьезно, - забеспокоилась мама. - Такими словами не бросаются. Я надеюсь на твое благоразумие. Если допустите лишнее, можете испортить себе всю жизнь. Дружите, переписывайтесь, вам никто не будет мешать. Сохраните чувство - пусть приезжает. Все равно, когда придет время, жену ты себе будешь выбирать сам. Почему не она?
Подъехал нужный троллейбус, и мы прервали разговор. В вагоне было достаточно много народа, поэтому мы и там не разговаривали, занятые каждый своими мыслями. Разговор возобновился, когда мы сошли с поезда, перешли железнодорожные пути и по лесной дороге направились в городок. По этой же дороге прошло еще несколько людей, но мы не спешили и всех пропустили вперед.
- Скажи, чего ты добиваешься? - неожиданно спросила мама. - Ты стал отличником, занимаешься спортом, музыкой... Я, конечно, рада, но ты так изменился во всем, что я перестала тебя понимать. Только внешне ты оставался прежним, а сейчас меняется и внешность. У тебя уже такие мышцы, каких не было у твоего отца, если сделать поправку на возраст. Даже голос после этой твоей йоги начал меняться.
- Разве это плохо? - спросил я. - Вспомни, каким я был еще совсем недавно!
- То был мой ребенок, - сказала она, вздохнув. - И я знала все, чем ты жил, знала, чего от тебя можно ожидать. А теперь ты живешь своей жизнью и нас с отцом в нее не пускаешь. И это очень обидно. Все дети рано или поздно отдаляются от родителей, но не в четырнадцать же лет!
- Я по-прежнему люблю вас с папой! - сказал я, обнимая ее за плечи. - И во многом я остался прежним. Есть один секрет, но о нем вы тоже узнаете, я папе это уже обещал. Я из-за него еще не хочу известности. Нет, выспрашивать не стоит, пока все равно не скажу. Могут же у человека быть хоть какие-то секреты?
- Чем сейчас думаешь заниматься?
- Чем обычно, только сначала сбегаю к Сергею узнать, что задали на дом.
Бежать к Сергею не пришлось: на въезде в городок я увидел поджидавшую нас Люсю. Минский дождь, видимо, добрался и до нас, а вдобавок еще поднялся ветер. Брюки почти никто из девчонок не носил, а на Люсе я их вообще никогда не видел, поэтому она мерзла на ветру, подняв воротник пальто и засунув руки в карманы. Совсем сбрендила!
- Здравствуйте, Галина Федоровна! - поздоровалась она с матерью. - Я решила прогуляться и отнести Гене свои тетради.
- Да ты вся замерзла! - воскликнула мама. - Живо бегите в квартиру! Надо было тебе зайти к нам, а не мерзнуть на ветру!
- А я здесь совсем недавно, - начала она оправдываться. - Я подгадала к четырехчасовому поезду и стою здесь только десять минут. Бежать не нужно, я с вами дойду.
Через три минуты мы уже раздевались в прихожей.
- Таня! - крикнула мама. - Поставь, пожалуйста чай, у нас гостья. Замерзшая. Да и мы немного согреемся. Паршивая погода. Ты не обедала?
- Я не успела, - ответила Люся. - Но вы не беспокойтесь, я поем дома.
- Сейчас поешь с нами! - приказным тоном сказала мама. - Но сначала чай. Пока все приготовим, идите разбираться с тетрадями.
- Заходи в мою комнату, - пропустил я вперед подругу. - Зря таскала тетради, теперь нужно пройтись утюгом, а то получишь замечание от Зинаиды. Садись на стул.
Она такими глазами осмотрела комнату, словно каждый предмет в ней был ей мил только потому, что принадлежал мне. Мне за нее стало страшно. И из-за того, что я никогда не видел таких сильных чувств у людей ее возраста, и из-за того, что сам я к ней таких чувств не испытывал.
- Это твоя гитара? - она сняла с гвоздя в стене гитару и тронула струны. - На пианино играть научилась, а гитару слышала только в кино. Ни у кого из знакомых или родственников ее нет, кроме Иры, но у них играет только отец. Можешь сыграть что-нибудь для меня?
Вот почему мы сначала делаем, а потом начинаем думать? Не мог я, что ли, предугадать, как на нее повлияет эта песня? Совсем мозги на улице отморозил, дурак! Едва прозвучали последние звуки песни Стаса Михайлова "Все для тебя", как я услышал всхлипывания.
- Прекрати немедленно! - я бросил гитару на кровать, вытащил из кармана брюк чистый платок и стал вытирать ей лицо. - Люсенька, да не реви же ты! Честно, никогда больше ничего не сыграю!
Угроза возымела действие: сделав над собой усилие, она начала приходить в себя.
- Это ты для Ленки разучивал? - спросила она, в последний раз шмыгнув носом.
- Что было, то прошло! - не стал я ей врать. - Теперь эта песня только для тебя. В полном соответствии с названием.
- Ты сжульничал! - внезапно сказала девочка. - Тогда у подъезда! Обещал поцеловать и что?
- Поцеловал, - ответил я, уже заранее зная, что она мне сейчас скажет.
- Так ты можешь целовать свою сестру! В щеку это не поцелуй.
- Могу поцеловать в лоб.
- Я хоть и замерзла, но еще живая!
- Люсь, - сказал я разошедшейся подруге. - Ты думаешь, мне тебя не хочется поцеловать по-настоящему? А что потом? Ведь захочется еще и еще, а с поцелуев все только начинается. А нам с тобой еще ждать столько лет! Давай обойдемся?
- Ты так не уверен в себе?
- Я уверен, но мне придется ежедневно на тебя смотреть, вспоминать вкус твоего поцелуя и все остальное, и терпеть, повторяя про себя все запреты по очереди, начиная от того, что тебе просто рано, и кончая уголовным кодексом.
- Ну один-то разочек можно?
Я тоже не железный! Сколько можно отбиваться, когда сам хочешь того же самого? Видимо, она где-то прочла, или узнала от более взрослых подруг, потому что когда наши губы соприкоснулись, она попыталась... В общем, французский поцелуй у нее не получился и пришлось помочь.
- Дети, вы там скоро? - спросила мама через дверь, заставив нас отскочить друг от друга.
- Заканчиваю дописывать, - ответил я. - Сейчас придем.
- И что будем делать? - спросил я. - По твоему виду только слепой не догадается, чем мы с тобой занимались.
- Я открою форточку и высунусь наружу.