- Этого можешь не бояться! - ответила она. - Я хочу всю жизнь прожить с тобой, остальное не важно.
- Тогда слушай! - сказал я и минут за десять рассказал самое важное, не упоминая о развале Советского Союза. Всему свое время, а ей тогда легче было поверить в инопланетян, чем в это.
- Чужие песни это такие, как ты пел для меня или у Светы?
- Да, я их знаю не одну сотню, только не все можно петь. Если изменится будущее, многие из них просто не будут созданы, потому что изменятся судьбы написавших их людей. То же самое и с книгами. По сути, это воровство, поэтому мне самому неприятно так поступать. Я хотел действовать со стороны, чтобы обо мне никто не знал, но нужно было как-то прикрыть свои записи, поэтому я и взял одну небольшую и далеко не лучшую повесть. А теперь за меня возьмутся всерьез и начнут лепить идеал для подражания. Остаться в тени уже не получится. Если я начну реализовывать свой план, меня будет не так сложно найти.
- Ну и что? - подняла она на меня глаза. - Ты же не делаешь ничего плохого! Наоборот, хочешь всех спасти!
- Ты должна понимать, что в руководстве страны есть самые разные люди. И руководствуются они не только интересами государства, но и своими собственными. И не у всех из них чистые руки, да и интересы государства каждый понимает по-своему. А я слишком много знаю всяких секретов, и государственных, и их личных. Если я буду обычным мальчишкой, я могу просто бесследно исчезнуть.
- Тогда прославься! - сказала она. - Ты же сам сказал, что все изменится и многого из того, что ты хочешь использовать, не будет! Если ты боишься, что я тебя из-за этого разлюблю, то зря! Буду женой великого человека. Ведь буду?
- Мне тебя прямо сейчас при всех поцеловать? - спросил я. - Или подождешь до вечера?
- Влепят кол по поведению и вызовут родителей! - счастливо засмеялась она. - И рассадят на разные парты. Хотя можешь и поцеловать, в коридоре уже никого нет.
- Точно! - я с удивлением осмотрел пустой коридор. - Честное слово, не заметил звонка! Но целоваться не будем, по тебе сразу все видно. Я сейчас уеду с гостями, а вечером к тебе прибегу. Заодно познакомишь с родителями, а то я их только видел издали. А сейчас иди в класс и постарайся даже намеком не выдать то, о чем теперь знаешь, а я их подожду здесь.
Я не догадался позвонить маме из учительской, это сделал директор, поэтому, когда мы подъехали к дому, отец уже был в квартире и помогал маме готовить стол к приему гостей. На этот раз я настоял, чтобы водитель пошел вместе с нами.
- Вас как зовут? - спросил я его. Сергеем Александровичем? Ну, а я Геннадий. Нечего вам гонять обогреватель, пойдемте в квартиру. Здесь вашу машину никто не угонит.
В квартиру он пошел, но перед этим закрыл дверцы. Мама редко готовила на один день, и нам всем хватило обеда, к которому Валентин добавил привезенные из Минска пирожные. После того как поели, родителей с полчаса мучили вопросами обо мне, а я все это должен был слушать. Ничего, я отыгрался потом, когда меня попросили взять гитару. Отыгрался и в прямом, и в переносном смысле. Песню "Песняров" я уже разучил полностью.
- Песни партизан, алая заря, молодость моя, Белоруссия! - допел я, и установилась мертвая тишина.
- Что это было? - минуту спустя спросил Валентин.
- Да, нам ты такого не пел, - сказала мама. - Хотя, кажется, наигрывал что-то похожее.
- Естественно, - пожал я плечами. - Это моя новая песня.
- Так ты сочинил и стихи, и музыку? - поразилась Лиса.
- А что здесь такого? - сделал я удивленное лицо. - Оно как-то само сочинялось.
- А что там было про детей? - опять спросила Лиса. - Какое-то название...
- Хатынь? Это небольшая белорусская деревня, которую фашисты сожгли вместе с жителями, - пояснил я. - Вот где я о ней вычитал, сейчас не вспомню. Кажется, в какой-то старой газете.
Гости выглядели растерянными, да и отец с матерью были не лучше, поэтому приход из школы Тани оказался как нельзя кстати. Лиса сразу же ушла с сестрой в ее комнату брать интервью, а Валентин начал допытываться, что у меня еще есть в репертуаре. Я сыграл ему "Вот так и живем" с учетом прошлого опыта, стараясь не вкладывать в пение душу. Когда Лиса оставила в покое голодную сестру, ей с Валентином показали мои фотографии, после чего они распрощались и уехали.
- Ты меня этой песней прямо поразил! - сказала мама. - Никак не подозревала в тебе таких талантов!
- А что он еще выкинул? - спросила сестра.
- Написал новую песню, - ответила мама. - И спел ее всем нам. Песня просто замечательная! А почему ты сказала "еще"?
- А об этом сейчас вся школа шумит! Знаешь, что он сделал? Корреспондентам отдали на растерзание седьмой класс, а он туда зашел, забрал свою Люсю и все время ворковал с ней в коридоре, наплевав и на нас, и на учителей. Сама видела их вдвоем, когда прозвенел звонок. Стоят рядышком и смотрят друг на друга! Был бы кто другой, ты бы уже была у директора, а с него все как с гуся вода.
- Что, правда, что ли? - не поверила мама.
- А что в этом такого? - пожал я плечами. - С Валентином я договорился, а с Люсей у меня был важный разговор. Мы не обнимались, а просто стояли в коридоре. А если некоторых завидки берут, при чем здесь мы? Шла бы ты, Танечка лучше обедать. Мы тебе и пирожные оставили.
- Я пойду, - сказала сестра. - А ты все-таки подумай. Может быть, в вашем стоянии ничего и не было, но всем это не объяснишь. И Новиков такое долго терпеть не станет. Школа для учебы, а личные дела решайте дома!
- Она права, Гена! - сказала мама. - Ты подаешь другим дурной пример, и директор не сможет на это никак не реагировать. Ну вызовут не нас, а родителей Люси, ты этого хочешь?
- Учту, - коротко сказал я. - Мне просто срочно нужно было переговорить, откладывать разговор я не мог.
- Как у вас все рано! - сказала мама. - Еще не целовались?
- Я тебе обещал думать головой? - спросил я. - С Ленкой я был пацан, поэтому вы и знали о каждом моем чихе, сейчас я отчитываться не собираюсь. Или вы мне доверяете, или нет.
- Ты опять пишешь повесть? - спросила мама, чтобы сменить тему.
- Так, наметки, - неопределенно сказал я. - Лиса сказала, что редакция хотела заключить со мной договор о сотрудничестве. Так что уже можно начинать писать, нужны только тетради.
- Купим мы тебе тетради, - сказал отец. - Только ты бы больше отдыхал, работаешь на износ. А песня получилась душевная. Думаю, тебя из-за нее в Минск повезут раньше, чем из-за повести, а ты ведь не хотел никуда ехать.
- Я передумал, папа, - ответил я отцу. - Все равно не отстанут, они мне так и сказали. У тебя, говорят, перед Родиной долг, будешь отрабатывать, работая примером для подражания!
- Что, так и сказали? - удивилась мама.
- Нет, это я вам своими словами пересказал то, что было сказано мне. Я сейчас сбегаю к Люсе, а потом займусь учебой. Я пропустил уроки, так что заодно посмотрю, чем они занимались. Да и с ее родителями нужно познакомиться, тогда они будут меньше верить всяким сплетням.
На этот раз вся семья Черзаровых была в сборе. Перед выходом я позвонил Люсе, поэтому дверь мне открыла она.
- Папа, познакомься, - сказала она своему отцу, сидевшему в комнате у телевизора. - Это мой друг, Геннадий.
- Очень приятно! - приподнялся он мне навстречу. - Иван Алексеевич.
- Мама, ты можешь выйти? - спросила Люся мать через дверь кухни. - Гена пришел.
- А, жених! - сказала славная невысокая женщина, выходя с кухни. - Надежда Игоревна.
- Очень приятно, - сказал я. - А почему жених? Не думайте, я не отказываюсь, просто интересно.
- Даже так? - она сняла передник. - Так вас с Люсей называют в классе Ольги. Жених и невеста.
- Пока мы только дружим, - успокоил я ее. - До свадьбы еще четыре года.
- А еще он всем рассказывает анекдоты! - наябедничала с кухни симпатичная девчонка лет восьми, очень похожая на Люсю.
- Правда, что ли? - спросил Иван Алексеевич, выключая телевизор. - Расскажешь?
- А в каком вы звании, Иван Алексеевич? - спросил я.
- Как и твой отец - майор, а что?
- Тогда я про майора и расскажу, - сказал я. - Армейское подразделение окапывается. Рабинович тоже роет себе стрелковую ячейку, глубина её уже два метра. Подходит майор и спрашивает Рабиновича, зачем тот копает так глубоко, он же не увидит неприятеля.
А вы думаете, отвечает Рабинович, что мне так интересно на него смотреть?
- Смешно, - рассмеялся он. - Ты в шахматы играешь?
- Играю, но уже давно не брал их в руки, - ответил я, подумав, что это было лет пятьдесят назад.
- Папа, Гена пришел ко мне, а не играть с тобой в шахматы! - возмутилась Люся.
- Мы еще сыграем, - обнадежил я его. - Как-нибудь потом.
- Потом, так потом, - вздохнул он. - Дочь, ты поела? Закончишь с едой, иди ко мне, не мешай сестре.
Я зашел вслед за Люсей в ее комнату.
- Кто-то меня в школе обещал поцеловать, - тихо сказала она мне. - Выполняй обещанное, пока отец удерживает Ольгу. Надолго его не хватит.
- Вот так бы целовалась и целовалась! - сказала она, слегка задыхаясь, когда мы оторвались друг от друга. - Мне этого мало!
- Хорошего понемножку, - ответил я. - Покажи, чем вы без меня занимались на уроках.
- Эту поговорку придумали жадины, - сказала она, раскрывая портфель. - Смотри, здесь мы закончили по физике...
Едва мы закончили с уроками, открылась дверь, в которую просунулась голова Ольги.
- А почему вы не целуетесь? - разочарованно спросила она. - Поцелуйтесь, а то маме расскажу!
- Что ты расскажешь? - спросил я.
- Как что? Что вы целовались!
- А если поцелуемся, не расскажешь?
- Не расскажу, честное слово!
- Ну раз ты так хочешь... - улыбнулась Люся, потянувшись ко мне. - Учти, только ради тебя! Попробуй потом рассказать родителям, сама же будешь виновата! А я с тобой не буду дружить.
На этот раз она долго не разрывала поцелуй, так, что у меня даже закружилась голова. У Люси, по-видимому, тоже.
- Счастливая! - с завистью сказала сестра. - Прям как в кино!
- Ладно, - сказала Люся. - Ты играй с куклами или займись уроками, а нам нужно поговорить. Ну как все прошло?
- Нормально прошло. Сыграл я им и спел. Песня, как на заказ, патриотическая, про Белоруссию и слушать приятно. Плохо, что я еще голос не довел до нужной кондиции, хотя все равно никогда не спою так, как пели "Песняры". Будет скоро такой популярный ансамбль. Думаю, меня из-за нее пригласят в Минск. Интересно, что эта Василиса обо мне состряпает. Материала она набрала много, даже пару моих фоток забрала.
- А фотографии ей зачем? - ревниво спросила Люся. - У меня, кстати, ни одной твоей нет.
- С ума сошла к ней ревновать!
- Видела я, как ты по ней прошелся взглядом! - сказала подруга. - Не хуже Семеныча, только тот еще облизнулся. Не знаю, сколько ей лет, но на вид больше шестнадцати не дала бы. Только груди торчат, а так девчонка девчонкой! А тебе из-за твоих занятий спортом и пятнадцать можно дать! Может быть, ты не видел, зато я заметила, как она на тебя посмотрела и вздохнула! Небось будь у вас поменьше разница в возрасте...
- При чем здесь это? - искренне удивился я. - Запомни, что все мужчины провожают взглядом красивых женщин! В нас это просто заложено природой. Но когда есть одна-единственная, все эти игры в гляделки ровным счетом ничего не значат! Зачем еще кто-то, когда есть ты?
- Хорошо сказал! - подтвердила Ольга, про которую мы забыли.
- Слушай, чудо! - сказал я ей. - Если Люся мне станет невестой, ты ведь тоже будешь родственницей. Скажем, сестренкой. Не против?
- Точно? - на всякий случай уточнила она. - Брат это хорошо! У меня через месяц день рождения!
- Подарок за мной, - пообещал я. - И вообще, если что-то нужно, обращайся. Ладно, играй, а я пойду домой!
Я попрощался с родителями подруги и заторопился домой. Нога полностью прошла, и нужно было наверстывать упущенное.
На следующий день в школе все было, как обычно, словно вчера никто не приезжал. Но Новиков со мной все же поговорил, причем с самого утра, когда я переобулся в гардеробе и хотел рвануть к лестнице.
- Притормози, Геннадий! - сказал он, приближаясь со стороны учительской. У меня к тебе разговор на пару минут.
- По поводу вчерашнего? - пришел я ему на помощь. - Когда мы с Черзаровой стояли в коридоре? Если только это, то таких прогулок больше не будет.
Он кивнул и пошел к себе, а я понесся по лестнице, подгоняемый звонком.
Через несколько дней, я заметил, что отношение ко мне одноклассников все же начало меняться. Оно стало более уважительным, но прежней непосредственности в нем уже не было. Со мной всегда соглашались, будто я взрослый и авторитетный человек. Хлопки по плечам и другие дружеские изъявления чувств прекратились. Класс отдалялся от меня, и я не знал, как это остановить. Когда я об этом прямо спросил Сергея, он мне прямо и ответил.
- Ты вырос и живешь теперь своими делами. В мяч тебе играть неинтересно, девчонок обсуждать - тоже. Любое наше занятие вызывает у тебя скуку. Я тебя прекрасно понимаю, мне тоже неохота возиться с Мишкой. К тебе у всех очень хорошее отношение, но, кроме учебы, у нас ничего общего нет. Твоя известность это только усилила.
Его брат Мишка был на пять лет младше и учился в одном классе с Ольгой. К Люсе девчонки тоже стали относиться иначе. Многие ей откровенно завидовали и своей зависти не скрывали. И дело было не только во мне. Если у тебя не хватает смелости что-то сделать или тебе это запретили, а кто-то рядом на эти запреты плюет, как ты к нему станешь относиться? Уж точно не дружески. Даже с Леной они перестали дружить, хоть внешне это было мало заметно. Люся потянулась к моей сестре, которая испытывала к ней симпатию. Поэтому она стала у нас задерживаться, и то время, когда я занимался делами, проводила в компании Тани.
Прошло четыре дня, и в четверг почтальонша принесла телеграмму, в которой было всего несколько слов: четвертого приеду пробы будь свободен Валентин.
- Четвертое - это завтра, - озабоченно сказала мама. - Придется мне завтра с утра идти в вашу школу к директору.
- Зачем? - пожал я плечами. - Есть телеграмма, а Новиков в курсе, так что я к нему сбегаю отпроситься сам. Заодно кое с кем повидаюсь. Валентин все равно с самого утра не приедет.
Так я и сделал. С утра выполнил все свои занятия, кроме пробежки, которые с наступлением зимы я отложил до более теплого времени, а потом немного раньше обычного появился в школе. Сначала я подергал ручку директорского кабинета, но она, как я и думал, была еще заперта. Директор у нас тоже преподавал, но обычно у него с утра не было занятий, и он мог прийти позже. Пришлось найти в учительской классную и показать телеграмму ей.
- Какие пробы? - не поняла она.
- Я сочинил песню, - пояснил я. - Теперь ее хотят прослушать в Минске, а директора пока нет на месте. Давайте я вам оставлю телеграмму, а вы потом передадите ему. Зинаида Александровна, можно вас попросить?
- Смотря что.
- Я не хочу сейчас заходить в класс. Это нужно будет объясняться и вообще... А Люся будет волноваться. Вы не передадите ей...
- Ну и ну! - насмешливо сказала Зинаида, беря у меня из рук записку. - Вот чего я никогда не делала, это не передавала подобных записок. - Ладно, беги, уже. Счастливо съездить.
Валентин приехал на той же машине без двадцати одиннадцать. Шофер тоже был тот же самый. Времени, по его словам, было мало, поэтому задерживаться у нас они не стали. Маму Валентин отговорил от поездки.
- Зачем вам терять весь день? Да и не везде я вас смогу быстро провести. Придется оформлять пропуск, а это время. Я вашего сына взял, я его вечером и верну, а обедом мы его накормим.
- Здравствуйте, Сергей Александрович! - поздоровался я с шофером.
- Привет, Геннадий, - отозвался он. - Расстегни свою куртку, взопреешь.
Да, "Волга", даже ее первая модель, это вещь! Минут десять мы добирались до шоссе, зато там Сергей так разогнал машину, что через двадцать минут показались окраины Минска. Я в нем бывал слишком редко, поэтому совершенно не знал, кроме нескольких приметных мест, вроде площади Победы с ее высоченным монументом. Я предполагал, что меня сразу не повезут на запись, и оказался прав. Первый раз меня выслушали в том самом отделе пропаганды ЦК, где работал Валентин. Потом его начальник долго с кем-то созванивался, и меня повезли еще куда-то.
- Едем в филармонию, - пояснил Валентин. - Постарайся не выпендриваться, там этого не любят.
Выпендриваться пришлось. Слушали меня пять человек, все в возрасте. После прослушивания один из них сказал:
- Свежо и очень неплохо, но сыро и голос у молодого человека для исполнения не подходит. Могу взять на доработку, а потом найдем исполнителя.
- Мне это не подходит, - сказал я мэтру, посмотревшему на меня с таким удивлением, как будто ему взялся возражать стул в концертном зале. - У меня простые принципы. Я сочиняю и исполняю песню первый раз, а потом берите ее себе, делайте аранжировку и пускай ее поет, кто хочет. По-моему, это законное право автора. Я и сам знаю, что не Муслим Магомаев, но, думаю, для первого исполнения подойду.
- Ни в один концертный зал я его не выпущу! - припечатал мэтр.
- Я могу надеяться, что ЦК комсомола проследит за тем, чтобы моя песня не появилась под чужим именем? - спросил я Валентина. - Вы меня отвезете домой или мне добираться самостоятельно? Деньги и ученический билет я взял, так что думаю, что с помощью родной милиции домой попаду. Как зовут этого товарища? - я показал пальцем на взбешенного мэтра. - Мне придется давать немало интервью, хотелось бы поведать о нем людям. Странное отношение к молодым дарованиям.
- Ну ты и нахал! - рассмеялся сидевший в центре мужчина. - Идите за мной!
Он отвел нас, по-видимому, в свой кабинет и куда-то позвонил. Пришлось долго ждать, пока не разыскали какого-то Николая.
- Коля! - сказал звонивший. - У меня в кабинете один самородок, которого откопали ребята из ЦК комсомола. У него очень неплохая песня, которую он сам поет под гитару. Нужно сделать запись и показать ее в вашей передаче. По-моему, он для вас подходит идеально. Да, сейчас его к вам привезут.
Он положил трубку на рычаг и повернулся к нам.
- Значит, сейчас едете на телецентр и попросите вызвать Николая Самохина. Он вас проведет на студию и прослушает. Понравится песня, ваше счастье, нет - действуйте сами, у вас достаточно своих возможностей.
Когда под рукой своя машина, все рядом. Сергей остановил "Волгу" на круглой площади перед четырехэтажным зданием с восемью здоровенными колоннами. Когда вышли из машины, я задрал голову, осматривая сваренную из труб телебашню, уходящую на большую высоту. Мы передали охране имя нужного нам человека и минут двадцать ждали, пока он к нам выйдет.
- Николай! - протянул он руку Валентину. - У вас есть с собой документы?
Личность моего провожатого проверили, а меня пропустили довеском. Николай провел нас в помещение, которое я про себя окрестил "музыкальной студией". Там было небольшое возвышение, на котором стоял концертный рояль. Напротив входа были две перемещаемые камеры, а в разных местах стояли осветители и несколько столов со стульями.