- Повод?
- А так.
Хороший повод, убедительный.
- У тебя что, сегодня тренировки нет?
- Угадал! Так идём или как?
- А не выгонит? - всё-таки усомнился Игорь.
- Нас?! Хо-хо! Она будет рада неземной радостью, ибо… - Тут он задрал к небу указательный палец, значительно потряс им где-то на уровне второго этажа, но разъяснять своё "ибо" почему-то не стал. - А к ней, между прочим, подруга прирулила.
- Что за подруга? Откуда знаешь?
- Ответ первый: с подружкой Натали купалась в море. Ответ второй: сама сказала.
- Убедил. Тронулись.
И тронулись, благо идти недалеко. А к берёзе Игорь решил позже пойти, не уйдёт от него путешествие…
Семнадцать лет, славный возраст, его понять надо. И Натали, одноклассница милая, недурна собой, волнует сердца сверстников-акселератов, а уж подруга, загадочная незнакомка с черноморским загаром - тут, как говорится, без вариантов, тут двух мнений не существует: спешить, знакомиться, побеждать, немедля, немедля.
"И очи синие бездонные цветут…"
- А куда ты в последнее время исчезаешь? - нарушил молчание Пащенко, не ведая, что вторгся в хрупкий мир грёз о Прекрасной Даме, расколол его своим приземлённым вопросом.
Почему Игорь и был сух:
- Не понимаю, что ты имеешь в виду…
- Что ни вечер - ищи тебя, свищи.
- Гуляю.
- Один? Или кое с кем?
Игорь вовсе не собирался посвящать друга, даже самого близкого… во что? - ну, скажем, в тайну двойной берёзы. Нет, серьёзно, то, что происходило в чужой памяти, принадлежало только ему и никому больше, никто не имел права даже заглянуть в мир, обретённый Игорем, да что там заглянуть - краешком уха услышать, что он есть, этот мир.
Да и есть ли?..
- Один. И кое с кем. С любопытной Варварой, помнишь, что стало?
- Не хочешь - как хочешь. - Пащенко не обиделся.
Он вообще не умел обижаться, счастливый человек. И не то чтобы держал себя этаким гордецом, а просто не видел в обидах смысла: чего зря дуться, когда жизнь прекрасна, и на городских соревнованиях установил личный рекорд - два метра пять сантиметров со второй попытки, и кубок завоевал, и погода улыбается, и все девушки будут наши.
Конечно, кое-кто назвал бы Валерку человеком с примитивной нервной организацией, но Игорь-то лучше других знал, что это не так, что Пащенко - просто добрый и умный парень, для которого радость - нормальное чувство, естественное состояние. А люди с тонкой нервной организацией по любому поводу психуют, сохнут от злости к ближним и дальним и выпендриваются тоже по любому поводу. Игорь, увы, не лишён был некой тонкости этой самой организации, и она доставляла ему немало хлопот. Во всяком случае, Валерке он завидовал искренне.
Как только подошли к Наташиной двери, Пащенко, ничтоже сумняшеся, затрезвонил в дверной электрический колокольчик, поднял тревогу в квартире. И когда Наташа открыла, заорал победно:
- Принимай гостей, коли не шутишь!
Наташа, могучая блондиночка, ростом под стать иному парню, хорошенькая, хотя и несколько кукольная - ведь бывают же куклы-гиганты, а? - оглядела улыбающегося Пащенко и Игоря заметила, сказала мрачно:
- Какие уж тут шутки… Ну, заходите, раз явились.
Будь Игорь один, повернул бы назад немедленно, не стерпел бы такого тона. Но Пащенко чужд был светских условностей: сказано "заходите", значит, зайдём. И танком ринулся в квартиру, выясняя на ходу:
- Кто дома? Одна? А где подруга? Ах, здесь… Так чего ж врёшь, что одна? - И влетел в комнату, - Здрасьте, здрасьте, меня Валерой зовут.
А из кресла - навстречу - и впрямь Прекрасная Дама, загорелое существо семнадцати лет, тоже блондинка, но значительно меньших габаритов, очи голубые, ланиты смуглые, уста, естественно, сахарные…
- Настя.
- И мне очень приятно, - забалагурил Пащенко, закрутился по комнате, забегал из угла в угол. - А вот, рекомендую, мой лучший друг Игорь, чистейшей души человек, интеллектуал и дзэн-буддист, достигший невероятных глубин погружения.
Наташа - она-то Пащенко наизусть знает - прислонилась к дверному косяку, улыбалась, а Настя, несколько оглушённая, спросила:
- Погружения куда?
- В нирвану, - захохотал Пащенко, - в таинственные недра подсознания, в глухие леса седьмой сигнальной системы.
Настя смотрела на Игоря с явным интересом.
- Вы и вправду дзэн-буддист?
- Да шутит он, дурачится, что вы, не видите? - сказал Игорь и сел в кресло. Настя ему понравилась.
- А-ах, шутит, - облегчённо вздохнула Настя. Судя по всему, она страшилась непонятного, предпочитала ясное, реальное, земное. - Ну, а то, что вы Игорь, - это не шутка?
- Истинная правда…
Пошёл разговор о том о сём, о минувшем лете и грядущей зиме, об увиденных фильмах и услышанных дисках, ни к чему не обязывающий, но очень приятный разговор, вполне светский, если это понятие вольно отнести к не очень светскому возрасту собеседников.
С Настей у Игоря много общего сказалось: и стихи она любит, и джаз предпочитает, и русской историей интересуется. Так всё преотлично шло, как Пащенко, невежа и торопыга, возьми и спроси:
- Натали, а когда родичи вернутся?
Наташа на часы взглянула, прикинула:
- Мама должна через полчаса быть. А что?
- Сматываемся. - Пащенко вскочил с кресла.
- С каких пор ты моей мамы боишься? - удивилась Наташа.
- Я её не боюсь. Я не хочу ей лишний раз мозолить глаза. - Бесхитростный Пащенко своим заявлением выдал тайну: выходит, он слишком часто мозолит глаза Наташиной маме, то есть нередкий гость в её доме. Другое дело, что тайна эта давным-давно Игорю известна, и не только Игорю - всей школе.
Ну, а Настя… Причастный к чужой тайне, Игорь не прочь был создать - именно так: создать! - свою. Общую с Настей. А значит, Пащенко и тут помог ему. Сейчас они уйдут от Наташки, Пащенко, как лучший друг, друг тактичный, скроется с глаз долой, а Игорь пойдёт провожать девушку. Осень, падают листья, ветер кружит их по асфальту… Лирика!.. Мало ли что возможно осенним вечером…
Так и получилось. Правда, Наталья чуть-чуть подулась: как, её бросают? И даже лучшая подруга, которая, кстати, пришла к ней скоротать вечер, вдруг поддалась необъяснимой панике, тоже спешит неизвестно куда. Но Наталья умная, ей ясно стало, куда спешит подруга. Вернее, зачем.
Пащенко распрощался с Игорем и Настей у подъезда, согнулся пополам, пополоскал у ног воображаемой шляпой, подмёл пыль с асфальта воображаемым пером и с воплем "Адью, ситуайёны!" исчез в осеннем сумраке, чтоб не сказать - мраке.
- Где вы живёте, Настя? - спросил Игорь, потому что с чего-то надо было начинать.
- На Кутузовском. Я еду до Дзержинки, а оттуда - на маршрутке.
- Но ведь ещё довольно рано, - стараясь быть небрежным, сказал Игорь. - Может, погуляем?..
И вдруг - в старых романах написали бы: "как молния сверкнула в мозгу юноши!" - он сообразил: у него же нет времени!.. За весь вечер Игорь ни разу и не вспомнил о старике Леднёве, который остался там, один, в осеннем лесу у проезжей дороги…
Даже Настя почувствовала, что с Игорем что-то случилось, но не спросила ничего, лишь взглянула с тревогой.
- Простите меня, Настя, - глухо сказал Игорь. - Я не могу вас проводить. Мне очень Жаль… - И замолчал, ожидая, что сейчас произойдёт непоправимое - она повернётся и уйдёт и будет права. Во всяком случае, он бы на её месте так и поступил. Но, к счастью, Настя-то пока была на своём месте. Она не повернулась и не ушла, а спросила:
- Вам надо спешить?
Игорь обречённо кивнул.
- Идите. Я сама доеду. Не волнуйтесь.
Она смотрела на него, будто чего-то ждала.
- Простите меня, Настя, - повторил он. - Я очень хочу вас видеть. Можно я вам завтра позвоню?
Ну, когда бы ещё Игорь рискнул так сразу, ничуть не стесняясь, сказать всё, что думает, что чувствует сейчас? Да никогда, не было с ним подобного. А тут то ли волнение, что потеряет он её, помогло, то ли странная его раздвоенность: и хочется остаться, и старик Леднёв ждёт - и подготовила то, что он сказал.
И Настя тоже не подкачала.
- Конечно, позвоните. Я буду ждать. Телефон вам Наташа скажет, я её предупрежу. - Вот тут она повернулась и пошла, не оборачиваясь: всё-таки надо марку поддержать, именуемую женской гордостью. Или женской независимостью.
А Игорь смотрел ей вслед и уже, пожалуй, не видел её. А видел - внутренним, что ли, зрением? - лес, тёмный, по-ночному прохладный, узкий покрасневший край неба на востоке: подымалось солнце.
4
Каждый раз, вечером, старик Леднёв грозился встать первым, бог знает в какую рань, и беспощадно будить Игоря. Не получалось. Леднёв ещё похрапывал, с головой накрывшись необъятным брезентовым плащом, а Игорь уже разжигал костерок на месте вчерашнего, на остывших за ночь угольях, набирал воду в ручье или роднике - ночевать старались неподалёку от воды - и тогда сам беспощадно расталкивал профессора.
Вот и нынче приладил Игорь над костром закопчённый котелок, медный, лужёный, куда тяжелее алюминиевых - современных Игорю, стащил с профессора плащ.
- Павел Николаевич, подъём!
Профессор скукожился на сухом лапнике, колени к подбородку подтянул, руками их обнял, глаз не открывал. Однако сказал:
- Сейчас, сейчас… Отыди от меня, изверг.
- "Я пришёл к тебе с приветом рассказать, что солнце встало…" - Игорь не врал: солнце давно поднялось над верхушками деревьев, высветило, выжелтило траву в лесу, грело. День обещал быть тёплым, а то и жарким.
- Я же сказал: сейчас… Русского языка не понимает, охломон… - плаксиво затянул Леднёв. Вдруг открыл один глаз, левый, уставил его на Игоря. - Заварку насыпал?
- Не велено было.
- То-то! - Споро сел, как ванька-встанька, пятернёй лицо утёр - умылся вроде. - Закипела?
- Кипит… - Игорь всегда с любопытством наблюдал за процессом утреннего оживления старика Леднёва, именно оживления, другого слова не подберёшь. Только-только лежал трупом, и - бах! - живой и деятельный, будто и не спал вовсе…
Леднёв чай сварил, заварки его драгоценной никто не трогал, вот он и доволен был, даже несколько разнежен.
- Куда ты так торопишься? - только и спросил.
- В Лежнёвку вашу.
- А там тебе чего?
"Чего"… Профессор называется.
- Может, Пеликан подгребёт…
- Он тебе что говорил, Игорёк?
- Говорил: до города увидимся.
- У-у, до го-о-орода… Эдак он в любой момент способен объявиться. Хоть сейчас.
- В Лежнёвке он будет, - упрямо сказал Игорь.
- Надежды юношей питают… А вот как ты мыслишь, Игорёк, не супостат ли наш Пеликан, не тать ли ночной? Вот кличку разбойничью носит…
Попробуй разбери старика: то ли он шутит, то ли всерьёз считает Пеликана разбойником.
- Вздор вы несёте, Павел Николаевич, и сами о том знаете.
- Почему вздор? - Старик поел, попил, теперь сидел, жизнью наслаждался. А когда он в таком состоянии - Игорь заметил, - то склонен праздно философствовать. - Вот, к примеру, где он бродит? Почему не с нами, коли ему в город надо?
- А может, ему ещё куда надо?
- Допустим, А зачем скрытничает? Отчего бы ему не поделиться своими планами с двумя добрыми странниками?
- С вами поделись…
- Обижаешь, Игорёк. В своей многотрудной жизни я ещё никого не выдал, не предал, на тридцать сребреников не льщусь, ныне их только на рюмку водки и достанет, а ранее, до пролетарского переворота, мне жалованья хватало.
При слове "переворот" Игорь поморщился: слабоват профессор в политграмоте, терминологию путает.
- Всё на деньги меряете?
- А идеалы нынче бесплатно дают. С одной стороны: кто был ничем, тот станет всем. А с другой: отстоим святую Русь от посягательств черни. Какой идеал тебе по душе, а, Игорёк?
Игорь усмехнулся.
- Первый, конечно.
- А папаша-то инженер, то есть буржуй. Как совместить?
- Отец мой так же думает.
- Хотя новой России инженеры понадобятся: строить-то придётся… А вот как насчёт профессоров?
- И без них не обойтись, думаю.
- Выходит, и я пригожусь государству рабочих и крестьян! Ах-ах, я роняю слезу от умиления… Значит, я тоже за первый идеал. А Пеликан?
- А что Пеликан?
- Ты, Игорёк, про его идеалы что ведаешь?
А что ведает Игорёк? Ничего не ведает. Тёмен Пеликан, аки нощь. Ни красный, ни белый, ни серо-буро-малиновый. Хитрит, темнит, но за всем его балагурством, за шуточками да ужимочками скрывается что-то серьёзное - это ясно. Конечно, можно спросить напрямую: за кого ты? Ну, спросил однажды… А в ответ получил; "За маму с папой". Игорь не очень перед Пеликаном раскрывается. Не мальчик, о правилах конспирации наслышан. Тем более легенда однозначна: сын интеллигентных, хотя и небогатых родителей, целый год жил у родственников в Ростове, идёт в Москву своим ходом, потому что поезда теперь вещь ненадёжная, пешком быстрее и проще, да и землю посмотреть хочется. А то что в Москве видал? Дом да гимназию… По такой легенде ни красным, ни белым быть не стоит: биография не позволяет. Но вот сочувствовать… А кому? Ну, тут Игорь чувств не скрывает.
Кстати, легенды у них со стариком похожи. Тот тоже в Москву топает - аж из Царицына, теперешнего Волгограда. Застрял там у родственников покойной жены, а у них самих семеро по лавкам. Лишний рот в тягость. Вот и пошёл профессор истории своими глазами историю поглядеть.
Конечно, не легенда это, в отличие от Игоревой, а правда. Старику Леднёву скрывать нечего. Хотя… Убеждений его, по-ледневски идеалов, Игорь не ведает. Так и ответил:
- Я и про ваши ничего не знаю.
Засмеялся меленько, будто Игорь что забавное сказал.
- Мои идеалы давным-давно плесенью покрылись. Когда в Москву придём - если дойдём, - я тебе их презентую в отпечатанном виде. В типографии Московского университета. Называются "Смутное время".
- Учебник?
- Ошибник, прости за каламбурство. Писал о смутных днях в государстве российском, а как дожил до них, смотрю, не о том писал. Вот она, смута… - Он обвёл короткими ручками вокруг себя.
Но вокруг был лес и смутой не пахло. Игорь знал: когда Леднёв впадал в патетику, лучше разговор прекращать. Слишком много слов…
Дошли до Лежнёвки быстро, солнце только-только за полдень перевалило. Деревня лежала, соответствуя имени, на двух длинных и плоских склонах, вроде бы сбегала со взгорья, а внизу река текла, узенькая и голубая. И ещё церковка на самом верху торчала, как сахарная голова, слишком богатая для такой деревушки церковь - каменная, шатровая, белая, с выложенными красным кирпичом кокошниками, с красными же поребриками, с синими куполами.
Деревня была - из собственной памяти. Точно такую - или похожую? - Игорь видел на картине в Третьяковке. На чьей картине, не помнил, но деревня, выписанная ясно и чисто, с проработанными деталями, запала в память и вот теперь будто возникла перед Игорем - хоть в раму вставляй.
Старик Леднёв остановился, привычно перекрестился на ещё далёкую церковь, сказал тоненько:
- Однако… - Покосился на Игоря: как он? А Игорю тоже всё красивым показалось. Только креститься - увольте, это уж никакая легенда не заставит.
- Тихо чего-то, - проговорил.
- В полях все, - объяснил Леднёв.
Возможно, и так. Игорь плохо разбирался в сельском хозяйстве, тем более - в эти давние годы, когда, как помнится, лошадёнка заменяла и трактор и комбайн.
- Ну, с богом и со словом божьим. - Старик Леднёв набрал воздуха, как будто собирался нырнуть, и покатился по дороге, треща и даже, казалось, гремя плащом. Обернулся: - Авось приютят калик перехожих… Хотя мужиков-то нет. Повыбили мужиков-то, позабривали в защитников. А баба - она разве что может?..
Сильно не нравилась старику Леднёву деревня. В такой деревне, дело ясное, особо не погостюешь, того и гляди - бани не истопят.
- Почему нет мужиков? - стараясь быть равнодушным, спросил Игорь. - Вон один стоит…
В конце улицы, вальяжно облокотившись на забор, улыбаясь в сто зубов, чистый и бритый, стоял Пеликан.
- С прибытием вас, гости дорогие!
И тут, как по сигналу режиссёра, откуда-то вынеслись на улицу собаки разных мастей, завизжали, залаяли, помчались по колеям, а какие-то и задержались, начали пришельцев обгавкивать. И то из-под одного забора, то из-за другого стала появляться детвора, в основном мальчишки, босиком, в латаных и просто дырявых портках, а маленькие, сопливые - совсем без порток, кто о рубашонке, кто без оной. Стояли, смотрели на Леднёва с Игорем. И то ли порыв ветра тому виной, то ли - Игорь уже склонялся к этому - так было задумано, но бухнул языком колокол на колокольне, разок бухнул и замолчал.
А Пеликан стоял и улыбался.
Чистая мистика!..
Старик Леднёв на всю эту фантасмагорию поглядел, глаза к небу поднял, истово перекрестился.
- Что это вы, Григорий Львович, устроили?
- А что я устроил, Павел Николаевич, профессор наш разлюбезный?
- То никого-никого, а то…
И Игорь на Пеликана просительно смотрел, требовал ответа на тот же вопрос.
- Случайность, - хитро усмехнулся Пеликан, подмигивая Игорю. - Пустое совпадение, ехали бояре. А неужто вы, драгоценный Павел Николаевич, в сверхъестественное верите? Не верьте, бога нет, вон и Игорь вам подтвердит. Да вы и сами так считаете, ведь считаете, не спорьте, милейший вы человек… - Тут он подхватил малость ошарашенного Леднёва под ручку, под железно-брезентовую десницу, и повёл к избе, опять-таки оборачиваясь и подмигивая Игорю.
5
Изба была как изба, не лучше и не хуже других, в которых им уже приходилось ночевать, а порой - это уж какие хозяева попадутся - и делить стол. Игорь посмотрел по сторонам, прикидывая, откуда могут появиться в нужный момент очередные персонажи придуманного Пеликаном спектакля. Однако, неоткуда. Ни одной двери, кроме той, что вела в сени.
Пеликан поймал взгляд Игоря, усмехнулся.
- Не жди, никого нету. Хозяин с утра в лес ушёл.
- А остальные?
- В поле, - повторил Пеликан слова старика Леднёва. - Народу мало. Бабы да старики.
- А мужики где? - сварливо спросил Леднёв, ещё, кажется, не пришедший в себя после уличного представления.
- Кто в красные подался, кто в белые, кто в зелёные. Деваться некуда, ехали бояре…
- А хозяин?
- Старик. Восьмой десяток потёк. Только грибом и сыт.
Леднёв сел на лавку, подобрал полы плаща. На лице его читалось неодобрение.
- Бедно живут…
- А то! - подтвердил Пеликан. - Придётся вам нынче попоститься, Павел Николаевич. Деревенька беднейшая, не чета Ивановке.
Леднёв, не вставая, потрогал ладонью печь: холодная. Вздохнул.
- Я что? Я ничего. У нас тем более сало есть.
- Тогда поешьте его сейчас, Павел Николаевич, а то вот-вот хозяин вернётся, так они здесь сала да-авно не видывали…
- Это как? - не понял Леднёв. - У нас на всех хватит. Анна из Ивановки, вы её помните, Григорий Львович, солидный кус отломтила.